памяти М.Зощенко
Не люблю я всезнаек.
Нет, не которые тихие или, скажем, тактичные. Этих я от всей моей души чаще всего охотно уважаю и даже приветствую. Они, главное, не норовят то и дело затеять какой-либо никчемный спор и не отстаивают благим голосом драгоценное своё мнение. Эти мне, положим, вполне симпатичны.
Я других не стремлюсь переваривать. Тех, то есть, что из каждого пустяка скандал сделают. Дабы выставить окружающим гражданам свою учёность и мудрёный склад личного внутричерепного организма.
Не поймёшь их обычно. А ежели и поймёшь, заговорят тебя так, что ещё и виноватым твою личность выставят. Это они мастаки, это с них станется.
Вот, помню, был один случай.
Сидим, помнится, с таким типчиком – я тогда не знал, что он из ЭТИХ – чайком индейским на веранде балуемся. Хорошо так сидим! Солнышко закатное в макушку…
- Построили в нашем городе дом, - говорит, - крышей в землю смотрит, а пол в небо упирается.
- Как такое чудо может быть? – Изрядно изумился я, мирно отхлёбывая. – И как жить-то, позвольте спросить, в таком неловком помещении.
- Не сильно начитанный вы, - говорит, - субъект. Дескать, сей аттракцион приспособлен для забавы детишек разных и прочих взрослых граждан. Давно, дескать, это выдумано японцем одним… или шведом. Чёрт их разберёт с их мудрёными исконно русскому уху фамилиями!
- Удумают же, жулики сиамские! И что за радость с этакой пустяковины?
- Опять же – не фантазийный вы, ей-богу, какой-то. Одним словом – статистический субъект. Нету в вас этакой разнузданной мечтательности. – Это он снова оборотясь ко мне. А я в ответ:
- Да что вы такое говорите, разлюбезный. Я очень даже сиюминутный восторг испытываю от подобного нововведения. Сколько радости таперича нашей детворе и, к примеру, достаточно взрослым горожанам. Скажем, зайдут они, желающие прохожие, внутрь столь каверзного заведения и потрясены будут ну прямо до беспамятства.
Это ж подумать только: ходишь по чистому потолку головой вниз… и шляпа на пол не сваливается! Словно вся земля раком стала!!
- И для чего все эти подражательства устраивать и лелеять?! – продолжал гневаться мой учёный собеседник. – Ничего сами придумать не можем, одно обезьянничаем. А туда же…
- Так забавно ведь, мил человек, и ребятне не скучно.
- Ах, оставьте! Всё бы вам забавиться. Да что же за народ у нас такой – не слишком любопытствующий. Чужим умишком привыкли жить! Вот вы, например…
- А я, стало быть, причём?
- Да, вы! Что вас главным образом персонально заботит, в плане интенсивности развития прогрессивного человечества?! – Пальцем в меня тычет, будто проткнуть норовит, дышит тяжело, несвеже. Чаёк индейский и тот не допил в запале умственного спора.
А я-то что?
Грустно ли и пристыжено мне стало от столь очевидной недалёкости моей?
Ну уж – дудки, граждане хорошие!
Пойду, пожалуй, погляжу нынче на тот чудной домишко. А то и ребятишек соседских с собой захвачу – пускай себе забавляются.
А что до отсутствия во мне должной искромётности таланта, то это – ещё как посмотреть, и главное – с кем сравнивать. Да, многого не ведаю – это не отрицаемый факт. Допустим, тяма моя не для той яркой живости приспособлена.
Однако впредь вкушать индейский чаёк с шибко всезнающими личностями я отнюдь не желаю.
Нет, которые тихие или, к примеру, тактичные, - оно конечно. Этих я чаще всего охотно уважаю и даже приветствую.