Делянку нам с Митькой выделили совсем небольшую и нескладную - нечего брать, никаких тебе корабельных сосен и стройных елочек в стиле Шишкина, сплошь сухостойный мусор да кривая шваль - токмо что на дрова. И вот ходим мы с ним промеж этих одно название деревьев, чешем репы и морально страдаем. За что, за какие таки грехи судьба обходится с нами шибко жестковато. Да и то правда, что мы с Митькой сами будто те худосочны горбаты берёзки-осинки, по-теперешнему одним словом будет лузеры.
Короче, не из чего нам выбирать ровны стволы и не из чего, стал быть, рубить баньку. Сели мы прямо в сугроб взопревшими задами, закрутили козьи ножки, зарядили их прошлогодним жухлым самосадом, курим.
А денёк хороший. Одна радость - подышать свежим смоляным воздухом да в ясно голубое небо мечтательными зырками поглазеть. И тут Митька заводит такой разговор:
- Была, - говорит, - у меня хорошая плана, опосля школы желал я поступить в лётно училище. Давай-ка вот теперь прикинем... Мне тридцать восемь годов. Училищу я бы скончил в двадцать два лейтенантом. Каждое ново звание через трое лет, получатся, что нынче я бы в аккурат был полковник, командовал эскадрильями истребителей и перехватчиков.
- Эскадрильями? - дивлюсь я мудрёному слову.
А Митька видит мою оторопь и давай нагнетать пуще прежнего:
- И звал бы ты меня не Митька, а товарищ полковник Дмитрий Михайлович Огородов. Может, я бы уже и в запасе был. До генерала бы служить не стал, не, ни к чему это, жадничать негоже, надо уступать дорогу молодым.
Тут я взял себя в руки, отогнал робость и хмыкаю эдак скептически:
- А чего же ты не стал-то полковником?
- То и не стал, - мрачнеет Митька и снимает шапку, а от его потной головы пар валит, точно после ковша воды на горячи камни - в бане, которую нам не из чего строить. - Ты мою Нюшку, - говорит, - сам знаешь, услыхала она, что надо ждать, пока я в курсантах, и отсоветовала. Чего, мол, тебе летать, ещё упадёшь, разобьёшься, родители слезами изойдут. А я вот она - приземляйся на меня прямо сейчас, приму какой ты есть, токмо шасси сначала выпусти. Ну, выпустил я стойку шасси и приземлился, куда по природе положено. Ловко получилось, с первого заходу...
Митька предпринял драматичную паузу - видать, ностальгия накатила, а потом эдак лирично продолжает:
- Что сказать - понравилось. Она ведь тогда очень аппетитна была. И пошли мы с ней оба на колхозную ферму - телятницей да пастухом, никакого кина. Так и накрылась моя мечта о небе. А уж когда женились, Нюшка устроила тиранию, что и головы не поднять. Взлететь бы, а чего греха таить - шасси-то сдулись и стойка надломилась.
Мне бы тут пожалеть друга, посочувствовать, но не вышло, получилось, что к его исповеди я отнёсся вроде как саркастически:
- Ну, - говорю, - если надломилась стойка, нечего тебе и в небо зырить, гляди вон под ноги, не споткнись о корягу, а то и фюзеляж помнёшь.
Но Митька не слушает, всё запрокидывает взлохмаченный чайник, тычет пальцем в крохотную точку, за которой тянется длинный белый хвост, и продолжат:
- Вот, к примеру, вишь самолёт?
- Ну, вижу.
- «Еробас», - как бы между прочим замечает Митька. - Модель «три восемь ноль».
- Да ладно врать-то!
- Который теперь час?
Глянул я на свой хронометр:
- Одиннадцать двадцать семь.
- Всё верно, - подхватывает Митька. - Рейс Хельсинка - Барнаул. Командир экипажу Кикка Куокканен, лётчик высшего классу, хороши деньжищи загребает, не то что мы тут с тобой, посередь кочек и болотных гнилушек. В кабине у него вот так вот расположена кнопка розова цвета, прям на штурвале, в любую моменту он жмёт, и сразу за спиной возникает такая жеманная тюардесса - «Что изволите, господин Кикка Куокканен? Кофе, чаю, минеральной воды или, например, проверить Вам шасси?»
И сказал прям, как по-писанному, я даже дышать забыл - живут же люди! А потом ничего - оклемался.
- Во ты врать! - говорю.
- А не хошь, не верь, - твоё дело. Токмо я всех пилотов, что над нами летают, по почерку узнаю. Один берёт маленько левее воздушного коридора, другой - маленько правее, третий - пониже, четвёртый закрылки выпускает на свой манер, у пятого инверсионный след пожиже - топливо экономит, опосля по знакомым продаёт... В общем, много всяких примет - целый миллион, про которые ты, рождённый ползать, даже слыхом не слыхивал.
Тут мы видим, что от того самолёту как бы чего-то отделилось и со свистом пикирует прямиком на нашу делянку. Я не на шутку струхнул. Ну, думаю, бомба - обиделся господин Кикка Куокканен на неправомерны подозрения в сексуальных домогательствах к членам экипажа женского рода и сбросил заряд - сорок килограмм в тротиловой эквиваленте. В общем, как положено, вся моя нелепа жизнь побежала перед глазами. И ладно было бы что поглядеть - скукотища, никакого кина.
Токмо бомба оказалась не совсем та, которую я ждал. Метров за триста до земли она вдруг раскрылась и стала опускаться гораздо медленней. Потом села на верхние лапы большой ёлки, соскользнула и прямо перед нами - бряк в сугроб.
Ну, мы таращимся и своим зыркам ни секунды не верим. А стоит перед нами девушка китайской наружности и красоты необыкновенной - азиатской.
- Здравствуйте, - говорит она нам по-русски хотя и с акцентом. - Меня зовут Лё Ся, я делала лететь из Осло в Шанхай, потому что меня делали везти на свадьбу и я невеста Зя Мына. Зя Мын - это сын главаря могущественной триады. Но я не хочу выходить замуж без любви, поэтому делала сбежать. Знала, что придётся делать десантироваться в России и заранее делала учить русский язык. А теперь, поскольку здесь очень холодно, мне хочется в тепло место и горяча чаю.
Тут мы маленько пришли в чувства и давай зазывать её к нам в деревню - там, мол, согреемся. Баню-то мы ещё не срубили, но что-то ведь придумаем. Однако Лё Ся категорично отказалась.
- Нельзя, - говорит, - мне на люди делать появляться, ведь меня будут делать искать. Вы, - говорит, - не знаете этих жестоких людей, лучше не делать с ними связываться.
Мы, вроде, хорохориться - «да чего! да это наша делянка! кто посмеет?!» Но она настояла на конфинциальности - мол, никто, кроме нас троих, не должен быть в курсе, что я туточки.
Спорить нечего. Взялись мы с Митькой дружно за пилы и топоры и в пару часов соорудили отличный домишко, сложили какую-никакую печурку, согрели чайку, сидим, беседуем. Я до сих пор ошарашен, а Митька всё спецфическими вопросами интересуется.
- Как же, - говорит, - уважаемая Лё Ся, вы не разбились?
- А вот, - отвечает она и показывает свой зонтик. - Очень инновационные технологии, разработка китайского военно-промышленного комплекса. В собранном состоянии маленькая, как будто губная помада, потом я делаю её вот так раздвигать, раскрывать и получается мини-парашют. Как раз для меня, я ведь девушка не тяжёлая. В общем, я эту технологию, пардон, сунуть между сисей, отпросилась у охранников в туалет, а сама пробралась к задней двери в багажном отсеке и сделала выпрыгнуть.
- А как же самолёт? - не утихает Митька и эдак подозрительно щурится. - Он, стал быть, теперь совсем разгерметизировался, поди, все погибли?
- Да неужто, - возражает Лё Ся, - я бы такое позволила допустить!
- Тогда чего?
- Просто я из большого чемодана быстро делать - как это будет по-русски? - переходной шлюз. У чемодана два отсека, он делает открываться с обеих сторон. Я сделала открывать с одной стороны, залезла в первый отсек, закрыла, перелезла во второй отсек, открыла чемодан с другой стороны и сделала выпрыгнуть.
- Технически очень грамотно, - замечает Митька, - не подкопаешься. И чего же вы у нас тут будете?
- Да так, - отвечает Лё Ся и смущённо отводит глаза. - Поживу до весны, может, найду себе здесь любимого, а там будет видно, оба подумаем, чего нам делать...
Возвращаемся мы с Митькой из лесу, голова у каждого идёт кругом, чуть не заблудились. Грешным делом мечтаем - вот кабы не были женаты! Обидно упускать такую симпатичную девчонку. И ведь главное - приземлилась прямиком на нашу делянку, как подарок сверху.
- Что же вы мне врали-то, - говорю я с укором, - господин Митька Куокканен, будто самолёт летел из Хельсинка в Барнаул, а он вона как летел - из Ослы в Чанхай.
- Извини, - кается Митька, - больше такого не повторится. Я ж почему врал? Потому как скучно нам было жить. А теперь у нас вон какая секретна тайна, так что давай друг с другом будем честными.
И пошло с этого дня - дежурим с Митькой по очереди, то он бежит в лес, то я крадусь, носим для Лё Ся еду, чего попить, что-то из одёжки и всякое разно, какая возникает потребность.
А к весне деревенские стали замечать неладное. И дело тут не в нас - уж мы с Митькой таились, как положено шпионам высшего классу. Сначала одна старуха пошла за грибами, да в дремучей чаще наткнулась на натурального китайца, думала, привиделось, еле отбрыкалась - «чур меня, чур!» Потом старику Сидорову с похмелья померещилось, будто за околицей проскользнул настоящий ниндзя из Шаолиньского монастыря. К майским праздникам китайцев в округе стало стока, что даже близорукие и глуховатые сталкивались с ими нос к носу, ухо к уху. А уже к лету они, точно мухи, облепили все дороги, что ведут из нашего району: вроде как бы между прочим - там безделушками торгуют, там на полях подрабатывают гастарбайтерами, растят огурцы, а сами всё зыркают прищуренными глазёнками - ничего от них не ускользнёт.
В общем, триада конкретно обложила наше бедное селение. Ну, тогда собрались мы втроём на совещание в лесной избушке у Лё Ся. По-русски она стала лепетать совсем без акцента:
- Всё верно, - говорит, - злой Шанхайский главарь позвал к себе главного математика, аэродинамика и эксперта по баллистике, они всё просчитали и вычислили, куда я примерно должна была приземлиться. Так что мафиози будут здесь рыскать и сужать круг подозреваемых, пока не добьются своего. Короче, пора!
Тут они оба странно на меня глянули, и я понял, что Митька, хоть и обещал больше не врать, а врал. В голове прояснилось, отчего он теперь завсегда гладко выбрит и свежо пахнет. Вот, значит, как.
- Не сердись, - говорит мне Лё Ся, - Дмитрий Михайлович Огородов ни при чём. Это я просила его хранить в тайне нашу любовь.
- Любовь? - удивляюсь я.
- Любовь. И я первая ему в этом призналась. Мы уже как бы и расписались по законам экстремального времени, то есть дали друг другу клятву - вместе до самого конца. Так что отныне я - Лё Ся Огородова, можно просто Леся или Люся, и мне это нравится несказанно больше, чем Лё Ся Мын.
Я весь напрягся, и мой помутневший мозг захлестнула горька обида, шибко горька, шибче некуда, ну, я и давай возмущаться:
- А чего ж ты не меня-то полюбила? Я ведь и помоложе, и жена моя такой же бульдозер, как его Нюшка, закатала мои надежды ниже плинтуса. И бегал я к тебе сюда не реже, и старался не меньше!
- Извини, - отвечает она. - Сердцу-то ведь не прикажешь, сердце - оно такое. А сейчас нам пора перепрятаться подальше.
- Да как же? - спрашиваю. - Если ваши мафиози всё обложили? Неужто лесом пойдёте да болотами? Далеко ли так спрячешься?
Тут и Митька вступил в беседу:
- Есть, - говорит, - у нас на этот счёт наработка. Приходи завтра на рассвете на лесную дорогу, простимся, как положено старым друзьям. А всю нашу делянку забирай себе.
И они обнялись, будто счастливые молодожёны - стал быть, и шасси у него после капремонта в порядке, и стойка. Одно слово - китайская народная медицина из подручных средств.
Ночью я не уснул, очень волновался, пришёл, куда велено, ещё до рассвету. Стою, внимательно наблюдаю. Глядь - по дороге поспешает Митька, озирается, толкает тачку, с которой обыкновенно по дрова ездит. И вот, значит, он останавливается, откидывает с тачки брезенту и ловко вынимает из-под неё мотоциклетный движок, разные трубки, проводки, ремни передачи, три колеса, швеллер да самодельный пропеллер. И в пять минут собирает из этого хлама настоящий дельтаплан. Тут и Люся бежит из кустов. Садятся они на свою чуду техники, оборачиваются, машут на прощание руками, а Леся посылает мне воздушный поцелуй - всё-таки я тоже был ей не совсем безразличен.
На мои глаза наворачиваются слёзы, да вот токмо плакать некогда. Уже со всех сторон торопятся к ним злые воинственные китайские мафиози, палят как бы из хлопушек, но заряды свистят не шуточны - грамм по сорок пять в тротиловой эквиваленте. А поперёд всех несётся Зя Мын, кричит по-ихнему:
- Лё Ся, ужин моего сердца, вернись, всё прощу!
Ещё бы - кому охота упускать такую складную да умную девчонку.
Митька даёт по газам, и дельтаплан начинает разбег. Однако не тут-то было - на дорогу перед ими выскакивает сама Нюшка, босиком, в мятой ночнушке и с такой же мятой рожей. Видать, заподозрила подвох, поди-ка, у всякой бабы своя чуйка имеется. И в руке у ней - нешуточная кочерга. Решила она, стал быть, включить свою домашнюю ПВО и снова приземлить на себя мужа.
И как токмо дельтаплан отрывается от земли, Нюшка запускает кочергу - по такой траектории, что прям в беглецов. Но Митька, не будь дураком, закладывает крутой вираж и уходит в сторону. Кочерга несётся мимо, и рикошетом от берёзки каждым из концов ранит парочку мафиозных бойцов. Ещё одного шустрого шанхайца перехватываю лично я - отменным ударом, ну, вы поняли, по какому месту. И пошло месилово - бабушка, не горюй!
Пока я вырубал второго, пятого, упустил исторический момент - обернулся, а дельтаплан уже по-над макушками корабельных сосен, качает мне напоследок крылом, летит к солнцу, а потом и за светлым облаком теряется. Похоже, не врал Дмитрий Михайлович Огородов про любовь к небу, будто и вправду запасной полковник авиации.
Ну, а мне осталось грустить да вздыхать. Приду на делянку, сяду и молчу - баньку-то ведь всё одно строить не из чего. Шевелю извилинами, прикидываю, где они теперь, на каком аэродроме? Вот пыль уляжется, может, чиркнут пару строк. А я вам доложу - если, конечно, не сдадите нас китайской триаде...
Да, забыл сказать - жена моя с той поры одумалась, прямо души во мне не чает и очень ревнует ко всяким железкам, моторам и брезенту, боится, что я тоже...
Небо - оно ведь огромное, всякого мужика примет, если достоин...
***