Глава 5

Часть 2. Варджак Капрай – мальчик, который запускал фейерверки
16 августа 1987 года в кабинете врача общей практики Эммануила Капрая зазвонил телефон.
 - Мистер Капрай? У вас родился сын. Поздравляю вас! Замечательный малыш. Когда вы приедете?
 - Сегодня же, - подтвердил Эммануил. – Буквально через час.
В приемном покое Эммануилу пришлось уворачиваться от медсестер, сновавших туда-сюда с капельницами, лотками, каталками и прочей аппаратурой. Его это не смутило. Роды по просьбе Капрая принимал Ник, его товарищ по колледжу.
 - У меня сын! – зачем-то радостно сообщил ему Капрай, хотя Ник и так знал об этом.
 - Да, - сказал Ник. – Я знаю.
 - Ну, как она?
Ник приподнял брови и растянул рот – выражение лица, которое ужасно не понравилось Эммануилу.
 - Что с ней, Ник?
 - Понимаешь, Эми, никто не думал, что все получится именно так. Ребенок вышел очень крупным, он просто не сумел выйти через промежность. Нам пришлось делать кесарево сечение. И это стало для нее непреодолимым испытанием.
 - Что это значит? – Эммануил и сам все прекрасно понимал, но не хотел произносить эти слова вслух.
 - Она умерла, Эми. Мне очень жаль.
Капрай, как ни странно, не почувствовал, как это принято, горечи, ужаса или утраты. У него просто поселилась тупая назойливая боль в голове, прямо между глазами.
 - Послушай, Эми, - сказал Ник. – Я понимаю, это тяжело пережить, но твоя жена умерла ради сына. Ради твоего сына, Эми. Понимаешь?
 - Где он? – спросил Эммануил.
 - Здесь. Подожди минутку. Выпьешь?
 - Нет.
Эммануил долго смотрел на лежавшего перед ним маленького человечка. У сына были закрыты глаза и сцеплены на груди руки. Но он жил. Капрай поглядел в его сморщенное лицо:
 - У тебя будет хорошая жизнь, сынок. Я верю, что ты проживешь ее так, чтобы потом не жалеть об этом. Тебя будут звать, - Эммануил задумался. – Тебя будут звать Варджак.
Капрай не был романтиком, оторванным от реальности, и прекрасно понимал, что бросать работу ради воспитания сына категорически нельзя. Иначе они оба остались бы без средств к существованию. Так что в его доме толпами появлялись няни, на услуги которых Эммануил тратил едва ли не четверть своей зарплаты. Но все они работали недолго, месяца по два-три, потом увольнялись. Проблема, хотя Капрай и отказывался это понимать, лежала в самом ребенке. Одна экономка назвала Варджака омерзительным словом «мутный». Эммануил тогда здорово разозлился. В его видении Варджак был совершенно нормальным ребенком, уже хорош встававшим на ноги и начинавшим говорить.
 - Объясните мне! – потребовал Капрай. – Что значит это ваше «мутный»?
Няня была здорово сконфужена и неуверенно ответила:
 - Я не знаю, как это объяснить. Но он действительно мутный. Он ведет себя не так, как другие дети.
 - Не смейте! – крикнул Эммануил. – Не смейте произносить это слово!
 - Простите, сэр.
 - Вы с виду умная женщина, - процедил Капрай. – И вы боитесь ребенка, которому всего два года? Настолько, что готовы даже уволиться без положенной оплаты? Может быть, это вы не в порядке? Я готов порекомендовать вам очень хорошего психолога.
 - Мистер Капрай, а вы когда-нибудь смотрели вашему сыну в глаза? Так, чтобы подолгу.
 - Нет, конечно, - удивленно сказал Капрай. – Да и зачем это надо? Это же ребенок.
 - А вы посмотрите. Думаю, тогда вы поймете меня.
Эммануил потом очень долго смеялся, вытирая выступившие слезы носовым платком. Он сел рядом с кроватью сына. Варджак спал, повернув голову; в свете ночника переливались его редкие коротенькие волосы. Ну как можно бояться ребенка? Он может вызвать у взрослого умиление или неприязнь, если человек не любит детей, но вызвать страх он просто не способен. Да эта няня просто поняла, что ничего сверх своей обычной платы она не получит, решила уйти и выдумала такую небылицу. Или может она думала его окрутить, а потом начала бы относиться к Варджаку как к своему сыну, стала бы обижать его или орать на него. Ну нет, такого отношения к своему мальчику он не допустит. И из-за такой вот банальщины выдумывать черт знает что, будто ребенок их пугает! Как он вообще может напугать, это ведь маленькое существо ростом чуть больше полуметра, глупенькое, мало что соображающее существо.
Эммануил неловко повернулся на стуле, тот заскрипел, и Варджак немедленно проснулся. Вот это в нем действительно удивляло – насколько велика была его чувствительность к внешним раздражителям. Достаточно было слегка коснуться его или кашлянуть в соседней комнате, и мальчик немедленно весь обращался во внимание. Ни одна игра не могла его увлечь до такой степени, чтобы он отрешился от своего постоянного наблюдения за миром. И еще он никогда не плакал, такой привычки у него не было.
Итак, Варджак открыл глаза. Эммануил включил свет, и тут ему вздумалось по совету няньки поглядеть сыну в глаза. Он еще отговаривал себя – что за ребячество? – но стало и вправду интересно, что такого можно было в этих глазах разглядеть. Капрай подхватил сына под мышки, усадил напротив себя и всмотрелся ему в лицо. Что-то там действительно показалось ему необычным, но он не мог понять, что именно. Эммануил уже подумал, что заработался, и оттого ему мерещится непонятно что, когда его осенило. Это было действительно страшно – на лице двухлетнего ребенка он увидел глаза взрослого человека. Это были хитрые и эгоистичные глаза, они смотрели на цель и неизменно требовали. А требования их не распространялись на игрушку или смену распашонок – нет, их интересовало богатство целого мира. Уже в два года Варджак мыслил глобально. Можно было представить, как внутри глаз шла быстрая и качественная работа по сортировке всего увиденного. Варджак четко понимал, кто он и где находится. А еще у него в глазах была злость – он явно тяготился размерами и возможностями своего детского тела, не отвечавшего его запросам. Было такое впечатление, что что-то невероятно ценное взяли и забросили в глубокое озеро, под толщу темной и очень мутной воды. Капрай выругался про себя, когда до него дошло, что он и сам только что произнес это отвратительное слово.
 - Отец, - сказал Варджак.
Именно так он и сказал: не «папа», как обычно говорят дети, а именно «отец»!
Пару дней после этого Эммануил пребывал в прострации. Он даже отпросился с работы, что делал только в исключительных случаях. Раздумывая над тем, что делать, Эммануил принял решение и попросил о помощи миссис Морстен. Это была уже пожилая, но очень энергичная женщина, старая подруга его матери. Она знала Эммануила с детства, и Капрай ей полностью доверял. За Варджаком по-прежнему был нужен присмотр, потому что в жизни Эммануила намечались серьезные изменения, и им надо было уделить максимум внимания. А доверить своего ребенка он теперь решился только миссис Морстен.
На личной встрече Капрай изложил ей свою просьбу и предупредил, что ребенок у него не самый обычный.
 - Все родители так говорят, - улыбнулась миссис Морстен. – Не переживай, Эми. Я буду присматривать за твоим сыном, пока ты на работе, а в выходные дни ты уж сам с ним занимайся, хорошо? Можешь привезти его хоть завтра, я только за.
Варджаку дома у миссис Морстен чрезвычайно понравилось. Эммануил привозил его туда рано утром, а вечером забирал. Мальчик подолгу разговаривал с миссис Морстен, они очень сдружились. Варджак даже читал ей детские сказки из книг, которые находил в шкафу, хотя это занятие он в принципе не любил. Заставить его прочесть сказку или прочитать стишок еще хоть кому-то было просто невозможно. Однако даже наедине с искренне любившей его женщиной Варджак не чувствовал себя полностью свободным и упорно называл ее «миссис Морстен», но ни в коем случае не «тетя Джейн».
Один раз миссис Морстен, угощая Эммануила чаем с собственным печеньем, показала ему лист бумаги. Это был рисунок, сделанный Варджаком. На белом снегу сидела великолепно прописанная лисица, нарисованная настолько хорошо, что даже было видно, что ее мех состоит из тысячи мелких волосинок, а на них налипли крупицы снега. Пожалуй, этот рисунок напоминал фотографию.
 - Это нарисовал Варджак, - сказала миссис Морстен. – За каких-то два часа. Мой знакомый художник мог бы это повторить, но он долго учился, и ему понадобилось бы три-четыре дня. А тут такая скорость и такое мастерство. У тебя действительно необыкновенный ребенок, Эми.
Варджаку тогда было четыре года.
Дела Эммануила тем временем разворачивались. Он начал принимать пациентов на дому, положив начало своей клинике. Через знакомых ему поступали заманчивые предложения о спонсорстве. Тогда Капраю крупно пригодился его сынишка. Дело было в том, что, несмотря на свой возраст, Варджак уже хорошо разбирался в людях. Когда к Эммануилу приходили деловые партнеры, Варджак выходил из комнаты, здоровался с гостем и уходил назад громыхать игрушками. Этой минуты ему хватало, чтобы составить мнение о человеке. Высшим знаком доверия с его стороны были моменты, когда мальчик снова появлялся на пороге и махал гостю на прощание. Если же посетитель его искал, а Варджак в это время лежал на кровати, усердно кутался в одеяло и демонстративно сопел носом, это значило на его языке, что с этим человеком лучше не связываться.
 - Это сложно объяснить, - говорил Варджак. – Но я попробую. Понимаешь, все люди пахнут, одни хорошо, другие плохо. Запах хороших людей не всегда привычен, но, по крайней мере, он не вызывает отвращения. А от плохих людей воняет так, будто ты стоишь у выгребной ямы. Человек, от которого пахнет дерьмом, не может быть хорошим партнером. Впрочем, это лишь мое мнение. Решать, конечно, тебе.
Когда Варджак сказал при отце «дерьмо», Эммануил отвесил ему подзатыльник и запретил произносить такие слова. Варджак послушно замолчал – спорить с отцом было не в его правилах. Тем не менее, Эммануил сходился только с теми людьми, на которых ему указывал Варджак, ударял с ними по рукам, и плоды сделки превосходили его самые смелые ожидания.
Изменения в отношениях отца и сына случились 8 апреля 1994 года. Этот день Эммануил назвал про себя «переломом». Капрай не был человеком пуританских нравов и на считал, что всю жизнь нужно хранить верность давно умершей жене. Женщины довольно часто появлялись в его доме. В тот день Эммануил вновь привел женщину, одну из своих пациенток, статную блондинку с богатой грудью.
Капрай, едва войдя в квартиру, с большим трудом оторвал от себя дамочку, чья одежда была уже порядком растормошена, и повел ее к двери в спальню. Все прелюдии они уже миновали. И тут Эммануил заметил отсвечивание из комнаты, где жил Варджак. Это его сильно удивило – он предупреждал сына, что сегодня он будет ночевать в доме миссис Морстен, и уже с ней договорился. Капрай открыл дверь и увидел Варджака, сидевшего со скрещенными ногами на ковре.
 - Как ты здесь оказался?
 - Я вернулся, - пояснил Варджак.
 - Как это – вернулся? – не понял Эммануил. – Миссис Морстен привезла тебя? А откуда у нее ключи? Или ты шел пешком?
Варджак непонимающе посмотрел на него:
 - Я вернулся в свой дом. Что здесь такого?
Эммануил потерял дар речи.
 - Ты привел женщину, - продолжил Варджак, - чтобы переспать с ней. Я понимаю тебя и не берусь осуждать. Но только с ней не надо. Это плохая женщина, порченая. Поверь мне.
Эммануил схватил сына за ухо и сильно потянул. Варджак зашипел от боли и открыл рот.
 - У тебя гонор, не соответствующий твоему возрасту, сопляк, - сказал Эммануил. – И я обязательно узнаю, где ты всего этого наслушался. А теперь запомни – это и мой дом, и я буду делать здесь все, что захочу, - он оттолкнул сына. Варджак упал на четвереньки посреди ковра.
Эммануила трясло. Он хорошо посидел с этой блондинкой в ресторане и собирался получить все причитавшееся теперь. А что сейчас? Не заниматься же ему сексом прямо перед носом у мальчишки! А главное, как он сюда попал? Ну, сопля македонская! Надо же было так выставить родного отца идиотом!
 - Да подожди ты! – отмахнулся он от лезшей под руку дамочки и набрал номер миссис Морстен.
 - Миссис Морстен, - предельно вежливо спросил Капрай, - пожалуйста, объясните мне, как Варджак оказался дома?
 - Почему дома? – спросила трубка. – Он здесь, рядом. Я сейчас позову его.
 - Миссис Морстен, - вскипел Эммануил, - я еще не сошел с ума! Варджак у себя в комнате. Как он туда попал?
Вдруг Капрай почуял сильный запах дыма. От комнаты Варджака послышался истошный женский крик. Метнувшись туда, Эммануил увидел целый столб дыма, валивший из открытой двери. Внутри по всему периметру полыхал ковер. Огонь уже перекинулся на занавески, весело занявшиеся. В комнате было почти нечем дышать.
Варджак по-прежнему стоял на четвереньках. Эммануил схватил легкое тельце ребенка и потащил к двери. И здесь Варджак повернул голову и уставился на стенной шкаф с одеждой. Тот с глухим хлопком вспыхнул, зеркало на нем лопнуло. Огонь был уже повсюду.
До Капрая дошло, что все это устроил ребенок. Варджак спалил целую комнату исключительно своей мыслью, не имея под рукой ни бензина, ни спичек.
Тогда и произошел упомянутый перелом в сознании Эммануила. До этого он относился к Варджаку как к смышленому ребенку с развитой интуицией и небезупречными манерами. Сейчас же перед ним было смертельно опасное существо, которое и человеком назвать было нельзя. Варджак извергал огонь из ниоткуда. Он мог поджечь дом, траву, деревья. И даже человека.
Вызванные пожарные тушили пламя, а врачи отпаивали валокордином бившуюся в истерике красотку. Варджак осторожно дотронулся до руки отца. Эммануил шарахнулся. Он теперь хорошо понимал всех этих дур нянек, теперь он тоже боялся своего сына.
 - Папа, прости! – запричитал Варджак. – Я поранил тебя? Прости, прости! Я больше никогда так не буду!
Варджак сам был так напуган, что в его речи впервые проступило нечто детское.
Бояться вечно было нельзя. Избавляться от сына Эммануил тоже не собирался. Поэтому они договорились – старший Капрай обещал не приводить домой своих любовниц, а младший – ничего больше не поджигать. Нельзя сказать, чтобы это обещание совсем успокоило Эммануила, но это было хотя бы что-то, что давало надежду.
Капрай стал пристальнее наблюдать за своим ребенком. Замеченное его поражало. Для своих лет Варджак обладал невероятной выносливостью. Отец и сын ввели за правило каждый вечер пробегать по пять километров. Эммануил к концу дистанции начинал уже тяжело дышать, чувствовать боль в ногах и прилив крови к голове. Варджак же уверенно обгонял отца, преодолевал весь путь без остановок, и было видно, что он пробежал бы и еще пять километров, если бы это было необходимо.
Обычные детские радости были Варджаку безразличны. Игрушки на компьютере его не интересовали. Включая машину, он открывал строку команд и вчитывался в набор букв, которые казались Эммануилу бессмыслицей. Подаренный миссис Морстен тетрис Варджак запрятал в ящик стола и больше о нем не вспоминал. По деревьям мальчик не лазал, в баскетбол не играл, на велосипеде ездил в одиночку и только затем, чтобы дать нагрузку ногам. Купаться в реке Варджак и вовсе ненавидел. Он умел плавать, но шарахался от воды как ошпаренный. Только к восьми годам его жизни Эммануил убедил сына каждый день принимать душ. До того Варджак мог не мыться целую неделю.
Речь младшего Капрая тоже была из разряда «что-то с чем-то». Он говорил взвешенно и продуманно, словам-паразитам в его речи было не место. Варджак обожал ломать язык, произнося длинные слова, которые его сверстники не могли повторить. Особенно ему нравились слова «инфраструктура» и «бесперспективный».
С коммуникабельностью у Варджака тоже были проблемы. Он не мог найти общего языка ни со сверстниками, ни со взрослыми. В первых его раздражал их неумолчный гвалт, во вторых – то, что он называл «мерзостным сюсюканьем».
 - Они говорят со мной, как с придурком, - объяснял он отцу. – Передразнивают меня, коверкают мои слова, охают да ахают. Носятся со своим взрослением как дурень с писаной торбой. Особенно меня раздражает, когда так ведут себя пятнадцатилетние парни. Они что думают – покурил за гаражами и все, взрослым стал? Я вообще не понимаю такого отношения к детям. Раньше рожали по десятку, и никто с ними так не носился. А сейчас один-два ребенка в семье, и им все позволено. Если детей с утра до вечера кормить сахаром, они сдохнут от диабета. То же самое и с мозгами. Детей надо держать в узде, а не носиться и не плясать вокруг них. Иначе вырастут уроды, которым что ни дай, все мало.
Эммануил теперь четко понимал, что значит «мутный» - странный ребенок, напрочь лишенный самого ощущения детства.
Дальше – больше. Едва Варджак начал ходить в школу, старшему Капраю начало казаться, что за ним наблюдают одни и те же люди. Например, по утрам на углу недалеко от их дома сидел и чинил обувь бородатый мужчина в полосатой куртке. Он сидел на месте, пока машина Капраев не проезжала мимо, а потом – Эммануил видел это в зеркало – собирался и уходил. Несколько похожих персонажей дежурило на других улицах. Капрай пытался убедить себя, что он всего лишь заработался, но на третий раз, как известно, совпадения становятся закономерностью, и он решил поделиться своими опасениями с сыном и узнать его мнение.
Когда Эммануил вошел, комната была пуста. Ни на стуле, ни в кровати Варджака не было.
 - Варджак! – осторожно позвал он. – Эй, Варджак!
 - Я здесь, - ответили откуда-то сверху.
Эммануил поднял голову. Варджак лежал на потолке, уцепившись за него руками. Он разжал хватку, спрыгнул на пол и выпрямился.
 - С ума меня сведешь, - заметил Эммануил.
 - Прости. Захотелось посмотреть, каково это.
 - И как?
 - Забавно, - Варджак потер руки. – На спине лежать удобно, а бока болят. Случилось чего?
Старший Капрай сказал, что, похоже, за ними следят.
 - Я знаю, - ответил Варджак. – Какие тут секреты. Они не прячутся совсем. Они хотят, чтобы мы их заметили.
 - Да кто они?
 - Мутанты, - сказал Варджак. – Такие же, как я. Они ждут, что я потеряю контроль. Нападу на них или попробую сбежать. К их огорчению, я не собираюсь делать ни того, ни другого.
 - А что будешь делать?
Варджак пожал плечами:
 - Не знаю. Мне от их внимания ни горячо, ни холодно. За погляд денег не берут. Если захотят поговорить – пожалуйста. Я уже сам заинтересовался. Но если они решат меня куда-то увезти против моей воли, - тихо сказал Варджак, - они очень сильно пожалеют о своем решении.
Видя, что сын сохраняет спокойствие, Эммануил начал постепенно погружаться в жизнь измерения мутантов. Продвигался он очень осторожно; прошло много времени, прежде чем наружу выплыло слово «Контора». У этой организации было несколько тайн, которые она свято оберегала, и до них достать было невозможно. В остальном же Эммануил, руководствуясь собственными наблюдениями и тем, что ему рассказывал Варджак, получил довольно обширную картину. Узнай об этом доктор Черч, его, наверное, хватил бы инфаркт.
О том, что Варджак мутант, знали, кроме Эммануила, еще миссис Морстен и старый приятель Капрая Майк Доусон. Майк тогда работал в пригороде Сегреды автомехаником, и свою машину Эммануил ремонтировал у него. Майк узнал тайну Варджака во многом случайно. Они втроем сидели в поле за городом и закусывали. Майк с Эммануилом пили ром, Варджак – чай из термоса. И тут мальчик странно дернулся и исчез, растаяв в воздухе. Через пару секунд он появился обратно, и по его улыбке можно было судить, как он доволен, что покрасовался перед «мистером Доусоном». Остолбеневший Майк, вытаращив глаза, смотрел на обоих Капраев.
Эммануил потом чуть ли не на коленях умолял Майка никому не говорить об увиденном. Надо сказать, что Доусон и не сопротивлялся. Контора в его понимании была правительственной организацией, а к государственным служащим он относился с огромной неприязнью. Майк в скором времени уехал на Восток, и поверьте, он сохранил тайну Капраев. Единственным живым существом, которому он рассказал об этом, был Джон Уильямс. Но пытаться что-то скрыть от Джона было пустой затеей, бесперспективной, как сказал бы Варджак.
У Эммануила Капрая была уже своя клиника. Он по-прежнему доверял своему несовершеннолетнему советнику, и дела у него стремительно шли в гору, а доходы росли. Капрай не тратился на излишнюю роскошь, основная часть его капитала хранилась в надежных банках, а жилье радовало глаз простотой и комфортом. Вместе с тем Варджак превратился в головную боль отца. В 1999 году ему исполнилось 12 лет. Он здорово вытянулся, руки и ноги стали наливаться силой, лицо сделалось угловатым. Тело Варджака обретало способность исполнять замыслы его сознания. В скором времени физические, умственные и моральные параметры младшего Капрая должны были достичь гармоничного соотношения. Его становилось все тяжелее контролировать. Эммануил вспомнил такой случай. В марте 1999 года авиация союза НАТО сбросила бомбы на Югославию. Капрай слышал об этом из новостей. Варджак сидел рядом, и при упоминании войны его затрясло.
 - Грязные политиканы! – выкрикнул подросток. – Как я ненавижу эту ложь, будто мы самая демократичная нация на свете! Демократия не навязывает себя другим народам, ей это не нужно. Мы же предлагаем всем другим странам выбор – подчинитесь нам или сдохните! И они смеют еще что-то говорить о свободе! Наш строй именуется демократией, а на самом деле он порождает Гитлера. Даже хуже – Гитлер хотя бы не врал, что его волнует судьба других.
В голосе Варджака звучала такая ненависть, что Эммануил не на шутку перепугался. Он давно подозревал, что сын тренируется, чтобы использовать свою силу – для чего? Похоже, совсем не для строительства. Рисунки младшего Капрая поменялись. Его уже не интересовали животные. Мальчик изображал на бумаге вещи, очень тревожившие отца: огромная труба со множеством выступов, круг, поделенный на части, непонятный куб на железных лапах. Недавно Варджак собрал свое первое устройство – светящийся шар, с оглушительным треском летавший по комнате. В руках мальчишки любая деталь шла в дело, механизмы собирались буквально из ничего. Возникал вопрос, может ли Варджак собрать боевую машину и использовать ее против тех, кто ему не нравится? Сейчас навряд ли, но вот года через три это стало бы вполне возможным. Не самый уживчивый характер младшего Капрая только способствовал этому.
Миссис Морстен, светлейшей души человек, которой Варджак полностью доверял, тихо скончалась в прошлом году. Эммануил остался один на один с сыном-мутантом. Он стал вдруг замечать, что самые важные разговоры с Варджаком стираются из его памяти, будто ее кто-то корректирует. Варджак все больше подчинял отца своей воле. Он становился сильнее с каждым днем, и Эммануил был уже не в состоянии сдерживать растущую мощь мутанта. Недавно в центре Сегреды сгорела дотла стоянка мотоциклов. Это было дьявольское пламя, от воды оно только сильнее разгоралось. Варджак тогда был дома, но кто знает – вдруг он умел поджигать на расстоянии? В этом случае все ограничения Эммануила становились пустым звуком.
Чтобы справиться с Варджаком, старшему Капраю была нужна помощь другого мутанта, столь же сильного и по возможности не связанного с Конторой. И тут как нельзя кстати пришелся звонок от Доусона. Знакомый деловито поинтересовался, не может ли Капрай принять на работу очень хорошо подготовленного мутанта. Эммануил с радостью согласился, и 4 ноября 1999 года в его распоряжение прибыл Джон Уильямс.
***
В десять часов утра Джон в облике лысоватого брюнета сидел на каменных ступенях здания ратуши.
 - Простите, - услышал он. – Как вы считаете, это здание построено в эпоху Реконструкции?
Джон ответил:
 - Боюсь, вы ошибаетесь. Я думаю, это уже эпоха «нового курса», - и потом повернул голову.
 - Вот и славно, - сказал Эммануил. – Огромное вам спасибо. Мистер Уильямс, прошу за мной.
Мистер Капрай оказался небольшим плотным мужчиной с рыжеватой бородой и карими глазами. Его машина была оставлена недалеко от ратуши. Эммануил сел за руль, Джон рядом, и они поехали.
 - Как поживает старина Майк? – спросил Капрай.
 - Лютует, - улыбнулся Джон. – Хорошо, что сбежал, а то бы он из меня весь дух вытряс. На самом деле, надо звякнуть ему, сказать, что все нормально со мной.
 - Не советую, - сказал Эммануил. – Его, скорее всего, уже забрали. Да и вообще, если у вас другое лицо и в перспективе другое имя, вам стоит поскорее забыть о вашей прошлой жизни. Больше нет ни Орданиса, ни автомойки, ни Майка. Привыкайте, мистер Уильямс.
 - Как это – забрали? – переспросил Джон.
 - Контора забрала, миссис Уильямс.
 - За что? Он ведь даже не мутант.
 - Ну не будьте наивным. Вас они не смогли поймать, и теперь выместят на нем свою злобу. Они наверняка решат, что он вам помогал, и будут совершенно правы, что самое обидное.
 - Майк сказал, вы неплохо разбираетесь в деятельности этой Конторы?
 - Ну как неплохо, - засмеялся Капрай. – Беру то, что лежит на поверхности. А за тем, что спрятано понадежнее, я не рискую соваться. Здесь можно и руку потерять.
 - Зачем она вообще существует? – спросил Джон.
 - Не думаю, что я сильно погрешу против истины, мистер Уильямс, если скажу, что есть два измерения – людей и мутантов. И Контора нужна, чтобы держать мутантов в узде, чтобы они чувствовали над собой силу. Вы, мутанты, по своей сути мало отличаетесь от людей. Вам тоже нужно прочищать мозги и напоминать, кому вы должны подчиняться. Обычная полиция для этого не подойдет – мутантов взбесит, что ими командуют люди. Тогда возможна война, где люди обречены на разгром. А Контора сама насквозь прошита мутантами. Она их регистрирует, устраивает на работу и заставляет держать себя в рамках. Тех, кого это не устраивает, ждут ответные меры, вплоть до уничтожения.
 - Разве можно уничтожить мутанта?
 - Можно. Для другого мутанта это не составит особого труда.
Уильямс рассказал ему, что было в поезде.
 - Вот я и подумал, - добавил он, - что мутанта невозможно убить.
 - Да, - хмыкнул Эммануил, - похоже, другие мутанты вас опасаются. По-видимому, вы обладаете очень большой силой.
- Поясните.
 - Извольте. Не берусь утверждать наверняка, но я думаю, что в каждом человеке либо мутанте есть определенное качество, которое позволяет ему делать то, на что другие не способны. Назовем это качество силой. Когда этот параметр перешагивает какой-то критический рубеж, человек превращается в мутанта. Теоретически любой человек может развиться до состояния мутанта и наоборот, мутант может выродиться в человека, если не будет использовать свою силу. Она от бездействия выветривается. Мне кажется, что мутация не передается на генном уровне, скажем, от матери к ребенку, а закладывается в конкретного человека как программа в компьютер. Мне удалось выяснить, что Контора использует для оценивания силы мутанта десятибалльную шкалу. Граница между человеком и мутантом проходит примерно по пяти с половиной баллам. Если показатели ниже, значит, перед нами человек, более или менее одаренный. У самого-самого невзрачного мутанта сила колеблется от 5,5 до 6, 5 баллов. Выше семи – значит, мутант уже очень способный. Если показатель превышает восьмерку, перед нами настоящий титан. Вот у вас, мистер Уильямс, сила выше семи, и это видно. Если хотите, могу потом рассчитать точнее. Я уже достаточно наловчился.
 - А возможно достичь десятки? – спросил Джон.
 - Навряд ли. Все-таки мутант не может существовать вне человеческого тела, а оно не вместит в себя силу в десять баллов. Впрочем, у них, кажется, есть легенда о некоем первоисточнике, из которого якобы вышли первые мутанты. Теоретически у этого источника могла быть мощность в десять баллов. Но это чисто мои мысли. Я не силен в их легендариуме.
 - У вас-то самого какие показатели? – улыбнулся Джон.
 - А я и не проверял, - Капрай махнул рукой. – Вдруг расстроюсь.
 - Мистер Капрай, - осторожно спросил мутант, - а вам в ваших исследованиях никогда не встречалось имя Геллерт?
Капрай сморщил нос:
 - Нет. А кто это? Что он такого сделал?
 - Я же вам говорил – меня почему-то так назвали другие мутанты в поезде. Что вы думаете об этом?
 - Ничего, - пожал плечами Эммануил. – Мне жаль, но я правда не могу вам помочь.
 - Может быть, вам что-то известно о Королеве башен?
 - Королева башен? – удивился Капрай. – Помилуйте, это же детская сказка. У моего сынишки она должна быть в шкафу. Я дам вам почитать, если хотите.
 - Ваш сын тоже мутант, я прав?
 - Доусон рассказал? – хмуро спросил Эммануил. – Скотина. Он же обещал, что об этом никто не узнает.
 - Нет, Майк здесь ни при чем.
 - Тогда откуда вы знаете?
Джон постучал пальцем по виску:
 - Я умею мысли читать. Вот и узнал ненароком.
 - Очень интересно, - протянул Эммануил. – Давайте я тогда подумаю о чем-то отвлеченном, а вы мне скажете, о чем я думаю.
И он услышал:
 - Вы думаете о том, что вы очень боитесь своего сына. Вам кажется, что вы перестали принадлежать самому себе, что он полностью подчинил вас своей воле. Мысль эта завладела вами до такой степени, что иногда вы даже подумываете убить Варджака – его же так зовут, верно? – но опять же боитесь, что у вас не получится. Вы готовы выполнить любое пожелание Варджака, лишь бы он не злился. Вы не хотите этого показывать, поэтому смеетесь и пытаетесь убедить окружающих и самого себя, что вы просто устали. Это опять же страх. Ваша жизнь им пропитана, мистер Капрай. Мне вас жаль.
Эммануил дернулся. Можно было подумать, что сейчас он ударит Джона. Но он сдержался.
 - Да, - сказал он, - все именно так, как вы описали. Я пытаюсь представить, что это неправда; хреново получается. Везде я слышу его голос, он говорит мне, что делать. И он не терпит неповиновения. Это настоящий диктатор. Я не справлюсь с ним, мистер Уильямс, его сила растет. Я вас очень прошу – помогите мне! Проблема в том, что у него нет друзей, он никому не доверяет. Поговорите с ним, Джон, вдруг он вас послушает. Вы тоже мутант, вам будет проще.
 - Двенадцатилетний подросток, - сказал Джон, - обладает такой силой, что может подчинить себе взрослого человека! Два месяца назад я бы не поверил в это. Но я обязательно поговорю с вашим сыном. Неужели вы думаете, что я откажу себе в удовольствии пообщаться с другим мутантом?
 - Спасибо, спасибо вам, мистер Уильямс! – только и смог сказать Карпай. Он схватил руку Джона и энергично потряс ее. Они уже остановились у многоэтажного дома, в одной из квартир которого жили Капраи.
Эммануил после такого задушевного разговора успокоился.
 - Джон, - спросил он, - а чем вы планируете здесь заняться? У нас высоко ценится умение хорошо себя подать.
 - Как у Макрина? – улыбнулся Джон.
 - Да, как у Макрина. Так что вы умеете хорошо делать?
 - Залечивать раны. Думаю, я смогу пригодиться вашей клинике.
 - Ну, - сказал Эммануил, - после того, как вы показали мне, как вы умеете читать мысли, я готов верить чему угодно. Давайте на следующей неделе я вас познакомлю с некоторыми своими пациентами, и вы продемонстрируете мне свое искусство. По рукам?
 - По рукам, - согласился Джон, пожимая руку Капрая.
 - Вопрос с вашим официальным устройством придется отложить, пока мои друзья не оформят вам документы. Скоро у вас будет паспорт, прописка, все как полагается. Фамилия у вас будет Сангин, а имя я предлагаю вам выбрать самому.
Джон облокотился на дверцу. Теперь он действительно умер. Позади собственное имя, лицо, все знакомые. Было, впрочем, одно имя, которым его часто называли в последнее время. Этому имени и быть его визитной карточкой.
 - Ваше имя, мистер Сангин? – спросил Капрай.
Джон открыл рот и выплюнул из себя это имя:
 - Геллерт.

***
 - А может, не стоит? – в который раз спросил Эммануил. – Может, зря я вас в это втягиваю?
 Джон уже с трудом скрывал раздражение:
 - Все в порядке, мистер Капрай. Мне самому это интересно.
Уильямс повернул ручку двери и вошел в комнату Варджака. Он увидел стол, заставленный какими-то железными трубками и свернутыми листами бумаги. Кресло, придвинутое вплотную к нему. Заправленную кровать, на которую, похоже, уже около недели никто не ложился. Люстру с повешенным на ней игрушечным самолетом без шасси. Огромный наглухо закрытый шкаф. Завешенные окна; дневной свет почти не проникал через плотные шторы. Джон раздвинул их и с усмешкой взглянул на разбросанные по полу смятые пакетики из-под арахиса.
Тут Уильямс почувствовал, что сзади проявилось существо. Он развернулся и увидел, как по комнате с бешеной скоростью пронеслась тень. Над кроватью она попала в луч свет, из тени показалась мальчишечья нога, оттолкнувшаяся от матраца. Тень сгруппировалась у изголовья кровати и оттуда ударила в Джона сплошным широким потоком огня. Уильямс с самого начала отнесся к Варджаку как к достойному сопернику и не был застигнут врасплох. Он соорудил из воздуха перед собой вращавшуюся воронку, в которую провалилось пламя и исчезло там.
Джон перетек в форму смерча, оставив воплощенными только руки и глаза.
 Младший Капрай, наоборот, реши проявиться. На корточках возле кровати сидел худенький мальчик с непропорционально длинными ногами. Это был подростковый изъян, в скором времени он должен был исчезнуть. Рыжеватые волосы Варджака собирались на лбу в острый чуб, под которым поблескивали карие, как у отца, глаза. Лицо у него было довольно округлым, но наружу уже проступали скулы и костяные выпады под глазами. Губы нервно пережевывали одна другую. Нос мальчика был выпачкан в карандашной крошке, похоже, Варджак недавно что-то рисовал.
 - Я впечатлен, - сказал ребенок. – Весьма впечатлен. Настоящий живой мутант.
 - Огнем кидаться не будешь? – спросил Джон.
 - Нет, - Варджак помотал головой. – Я немного погорячился. Вы открыли окно, а я не люблю дневной свет.
 - Не понимаю, - улыбнулся Уильямс. – Дети обычно любят солнце.
 - А еще они любят канючить и реветь, - Варджаку явно не доставило удовольствия напоминание о его возрасте. – Вы работаете в Конторе?
 - Нет, - Уильямс уже полностью проявился. – Скорее, я работаю против нее.
Сообразив, что играть с Варджаком надо с открытым забралом, Джон рассказал мальчику о происшествии в поезде. Правда, упоминать о непонятном Геллерте он не стал.
 - Сам понимаешь, - сказал он, - во мне после этого не прибавилось расположения к Конторе.
 - Да, - засмеялся Варджак, - хорошенькие методы. Спасибо за предупреждение. Одного не понимаю – раз вы не состоите в Конторе, зачем вам прятать свое лицо? Я чую фальшивку.
Джон ощутил давление на свою защиту. Мальчишка старался прочитать его мысли. Натренированный Уильямс ментальным ударом отшвырнул это давление в сторону. Он готов был поклясться, что на лице Варджака разом прибавилось уважения.
Решив больше не испытывать младшего Капрая, Джон принял свой настоящий облик. Из неприятных ощущений было только жжение около глаз.
 - Предосторожность, - пояснил он. – Опасно недооценивать Контору.
 - Могу понять, - согласился Варджак. Он поднялся, неловко ступая на своих длинных ногах. – Давайте тогда знакомиться. Меня зовут Варджак Капрай.
 - Джон Уильямс, - назвался и Джон.
Два мутанта пожали друг другу руки.
Джон прошел через дежа вю – нечто такое, с чем он уже сталкивался в злополучную ночь в доме Тренеттонов. В ушах у него загрохотало, а шея дернулась куда-то далеко в сторону. Это снова была исполинская башня посреди пустыни. Вокруг нее двигалось облако пыли и смрада, везде, где хватало глаз, были раскиданы разбитые камни. У ворот башни и на подступах к ней лежали убитые воины Королевы – кто-то сжимал сломанное копье, кто-то силился в последний раз приладить стрелу к арбалету, кто-то пустился бежать и был убит ударом в спину. Их доспехи уже порядком занеслись пылью, а вдалеке крутили головами хищные птицы, немые свидетели побоища. Но клевать мертвецов они опасались – демон все еще мог вернуться.
Так и случилось. К башне стали стекаться тени и собираться в плотный клубок. Он медленно пополз к воротам и прошел через них. Джон будто был глазами тени; они равнодушно скользили мимо лестниц, витражей на стенах и искусных рельефов. И тут в сердцевину тени ударил шар света, пущенный откуда-то сверху. Монстр завопил от боли и отпрянул. Огромным кулаком он в ярости ударил по каменной плите с надписями и расколол ее напополам.
Тогда из коридора выбежал любимый слуга Королевы. Он напряженно осматривался, пытаясь разглядеть своего врага. Его тень упала на стену, и прямо из этой тени высунулись два щупальца, вонзились в его доспехи и ударили о камень, отчего он бездыханный упал на пол.
Свет был силен, но не абсолютен. Он начинал гаснуть. Рангувар понимал, что он выиграл битву. Но уничтожать последнюю башню демон не спешил. Он уменьшился до размеров человека и стал взбираться к верхнему залу. Это было последнее место, где сохранилась власть Королевы; ее сила была сокрушена. Но и Рангувар устал от затянувшейся схватки. Две стихии собирались договариваться о мире.
Джон сначала подумал, что этот мираж наколдовал Варджак. Но парнишке и самому было плохо. Он сидел на ковре, зажав уши руками. Дыхание Варджака стало тяжелым, а взгляд обессмыслился.
Джон дотронулся до плеча мальчика, желая облегчить боль, которую тот чувствовал.
 - Не надо, - тихо сказал Варджак. – Я сейчас встану. Дайте только отдышаться.
Встав на ноги, младший Капрай утер лоб и через силу улыбнулся.
 - Куда уж дальше, - сказал он. – Галлюцинация. Впервые со мной такое. А у вас бывало прежде?
 - Один раз было.
 - Как думаете, что это значит?
 - Черт его знает, - ответил Джон. – Об этом, я думаю, недурно бы у Конторы спросить.
 - Нет-нет, - запротестовал Варджак, - у Конторы мы ничего спрашивать не будем. Хватит и того, что эта пакость отравляет нам жизнь. А что вы умеете делать, мистер Уильямс? Как далеко простирается ваша сила?
 - Я умею летать, - сказал Джон. – Перемещать предметы. Использовать воздух как оружие. Изменять внешность. Залечивать раны. Читать мысли других людей.
 - Телепатия, телекинез, метаморфизм и регенерация, - повторил Варджак. – Отличное сочетание. Теперь взять меня. Я умею управлять огнем, читать мысли, становиться почти невидимым, ну это вы заметили. Еще мне кажется, что я могу подчинять себе людей, но получается еще неважно. Лет через пять моя сила должна достичь своего абсолюта. Мистер Уильямс, - сказал вдруг Варджак, - почему бы нам не обменяться опытом?
 - Что ты имеешь в виду?
 - Давайте поделимся друг с другом своими умениями. Я научу вас обращаться с огнем, а вы меня регенерации. Так надо. Контора – ваш враг, это очевидно. И мне она не друг. Если она нападет, вдвоем у нас больше шансов выстоять. К нападению мы должны подойти во всеоружии, наш арсенал должен быть полон сюрпризов. Вместе мы сильнее.
 - Вдвоем против целой армии? – усмехнулся Джон, хотя он уже согласился с младшим Капраем.
 - Берут не числом, а умением, - парировал Варджак. – Людей на планете больше, чем мутантов, но не станете же вы отрицать, что мы сильнее? Если продержимся до моего совершеннолетия, мы выставим такую мощь, которая перекроет то, что сможет выставить Контора. И тогда Контора, - Варджак взял со стола карандаш и разломил его на две части, - рухнет к нашим ногам.
Капрай, конечно, не пытался подчинить своей воле Уильямса, но Джону явно понравилось его предложение. В поезде Контора показала свое лицо. Он готова простить ему что угодно, но живым он ей не нужен. Варджак говорил правильно – если Контора нападет, бить ее надо нещадно. За Кристину, на свадьбу которой он так и не пришел. За Доусона, попавшего в лапы Конторы. За то, что его чуть не пристрелили.
 - Мистер Уильямс, - сказал Варджак, - руку, конечно, я вам не подам, опять глюки будут. Но считайте, что она перед вами. Как вы относитесь к моему предложению?
Джон усмехнулся, и по этой усмешке уже было заметно, что новоиспеченный мистер Сангин не испытывает к злосчастной Конторе никакого сочувствия.
 - Ну давай посмотрим, - сказал он, - что мы можем им подать.
Эммануил, опасливо пивший кофе на кухне, услышал из комнаты Варджака глухие удары и дикий свист. На цыпочках подойдя к двери, он различил спокойный голос Джона:
 - Ты быстро двигаешься, Варджак, но этого недостаточно. Нужно четко видеть свою цель. Давай еще раз.
 - Сейчас, - с готовностью откликнулся Варджак.
 - Господи, - пробормотал Эммануил, привалившись к стене. – Их уже двое. Господи, дай мне пережить все это!
***
Суббота, 16 октября 2004 года
Дождь барабанил как сумасшедший. Струи воды отлетали от асфальта обратно в воздух. Но вот он начал постепенно выдыхаться; тогда из многоэтажного дома на одной из улиц Сегреды в скопление машин и уличных огней вышли двое. Один – высокий черноволосый мужчина с залысинами на голове и выступающим носом, одетый в серый пиджак и брюки. Это Геллерт Сангин, бывший Джон Уильямс.
Другой – неаккуратно выбритый молодой человек с рыжеватыми волосами, зачесанными назад. Неизменная рубашка в полоску, заправленная в брюки. Из нагрудного кармана рубашки наружу торчит карандаш. Это Варджак Капрай.
За ними выскочила уже немолодая женщина, наскоро накинувшая на плечи плащ.
 - Спасибо вам, доктор! – обратилась она к Джону. – Если бы не вы, моему сынишке поставили бы этот стимулятор. А вы – вы просто спасли его! Боюсь представить даже, что бы с ним было после операции. Он бы уже не смог жить как нормальный человек, его растоптали бы. Спасибо. Спасибо вам!
 - Думаю, вы преувеличиваете, - мягко сказал Джон. – Шунтирование сейчас хорошо делают, и человек живет полноценно. Однако я считаю, что если существует возможность избежать операции, ее надо использовать. Тем более в таком раннем возрасте. Разумеется, если от этого больному не станет хуже.
 - Как вы хорошо и правильно сказали! Возьмите, вот, пожалуйста, - женщина протянула Уильямсу вытянутый конверт, в котором явно лежало несколько сотен долларов.
 - Не стоит, - отказался Джон. – Мне хорошо платят в больнице. Оставьте себе.
 - Не скромничайте, это лишь меньшее из того, что вы заслуживаете.
 - Конечно, он возьмет, - вмешался Варджак. – Или я могу донести.
 - Вот и славно, - обрадовалась женщина, отдавая ему конверт. – Еще раз большое спасибо, доктор. И вам тоже, - кивнула она Варджаку.
Капрай раскрыл зонт, и они пошли по улице.
 - Дай-ка конверт, - сказал Джон.
 - Пожалуйста. Стой, ты чего делаешь? Ну зачем? – застонал Варджак, когда Джон небрежным взмахом руки отправил деньги обратно в дом, откуда они вышли. – Тебе не надо, мне бы оставил.
 - Глаза завидущие, руки загребущие, - попенял Уильямс. – Все бы тебе набрать побольше.
 - Я не сирот граблю, - вскинулся Варджак. – Баба замужняя, денег хватает – по квартирке видно. Да и шунтирование – удовольствие не из дешевых. Тем более мы эти деньги честно заработали.
 - Ты для этого палец о палец не ударил, - парировал Джон.
 - Ну что ты начинаешь? Не умею я их лечить, понимаешь, не умею.
 - Значит, учись, - отрубил Джон.
 - Думаешь, я не пытался? Но мне китайский проще выучить.
 - У меня же получается.
 - Да ты пойми, - сказал Варджак, - мы разные. Ты лечишь людей, я управляю огнем и строю машины. Глупо нас стричь под одну гребенку. В медицине, признаюсь, я полнейший баран. Поэтому не вижу смысла и дальше ходить с тобой по больным, все равно с меня толку, как с козла молока. Но в чем уверен, так это в том, что у ребеночка, - Варджак постучал пальцем по виску, - большие проблемы с головой. Отец всегда говорил, если женщина под сорок возьмется рожать, то здоровым ребенок не получится.
 - Отчего такие мысли?
 - По-моему, ребенок в три года должен знать больше слов, чем только «да» и «ба». Вот ты мне сказал его занять, а как? Я ему показываю робота, спрашиваю: «Играть будешь?», он мне в ответ: «Му». И что это «му» означает? Я же не со скотиной разговариваю. Спрашиваю, где у него болит, опять «Му». Говорю: «Ну хоть пальцем покажи» - никакой реакции. Как об стенку горох. Точно дебил.
 - Обычная детская реакция на незнакомого человека, - возразил Джон. – Странно было бы, если б он стал с тобой делиться всем наболевшим. Похоже, ты просто не слишком любишь детей.
 - Я просто не умею их готовить, - мрачно съязвил Варджак.
 - Чего?
 - Анекдот такой есть, - удивился Капрай. – Не слышал разве? Жена говорит мужу: «Я не люблю кошек», а он отвечает: «Ты просто не умеешь их готовить».
 - Умопомрачительно смешно, - пробормотал Джон.
 - Да ну тебя, - отмахнулся Варджак. – Тебе все плохо, что тебе не нравится. Между прочим, этот анекдот мне отец рассказал. Я посмеялся.
Дождь ощутимо редел. Перед мутантами тем временем появился незнакомый парень, заоравший Варджаку:
 - Дождь закончился! Туши давай! – кричал он, очевидно, имея в виду зонт. И пройдя мимо, прибавил: - Придурок.
 - Ого! – удивленно воскликнул Капрай. – Дождь-то, конечно, закончился. Но вот придурок… Чем это я заслужил такое обращение? Не понимаю.
Джон прошел немного вперед, оставив ученика за спиной. Тут сзади громыхнуло так, что Уильямс инстинктивно присел. Под ногами парня, нахамившего Варджаку, взорвался целый пласт асфальта. Парень теперь сидел на земле, отчего-то держа спину совершенно прямо. Куртка и джинсы на нем обгорели, из штанин лезло что-то, напоминавшее запутанные веревки, а сверху все это обильно смачивала кровь отвратительного черного цвета. Руками он постукивал по земле и все время слабо вскрикивал. Вокруг собиралась толпа, традиционно бездействовавшая, а жизнь из парня уходила меж тем с каждой минутой.
 - Господи Иисусе! – вырвалось у Джона. Он кинулся в толпу, крича: - Разойдитесь! Дайте пройти! Я доктор Сангин! Дорогу!
В этой ситуации никто не обратил внимания, как Варджак медленно растаял в воздухе.
В 2004 году Джону, как можно легко догадаться, должно было исполниться 30 лет. Варджаку же было 17. Эммануил вычислил показатели их силы. У Джона они составили 8,4 балла, что старший Капрай определил как выдающуюся мощь, эквивалентную человеческим спецслужбам. У Варджака показатели были поменьше – ровно 8 баллов. С другой стороны, он еще не достиг своего предела и продолжал развиваться. Можно было ожидать, что в скором времени он превзойдет своего товарища.
Эммануил был в своей клинике. Варджак оказался дома один. Он, как и отец, представлял боковую, нежелательную ветвь Капраев. Дело было в следующем. Капраи происходили из-за океана, откуда-то с Балкан. В Америку они перебрались в начале минувшего века, еще до Первой мировой. А в следующей войне уже участвовало несколько человек из их рода. И вот один из них, Макс Капрай, который официально приходился Варджаку прадедом, а фактически никем ему не приходился, оказался в японском плену. Его жена осталась с двумя детьми на руках и конечно, стала искать себе опору. Появился какой-то левый мужик, а вскоре прабабка разродилась Нортоном, будущим отцом Эммануила и дедом Варджака. Они, похоже, думали, что Макс в плену сгинул, а он остался в живых и вернулся. Как они там решали, Варджак не знал; во всяком случае, этот мужик немедленно исчез, а Макс признал Нортона своим сыном и дал ему фамилию Капрай. Но если называть вещи своими именами, Нортон был и остался незаконнорожденным. У Макса Капрая был непростой характер, ужиться с ним было сложно, и весь род начал постепенно дробиться на две части. То есть Нортону всегда давали понять, что он бастард, и место его за печкой в чулане. Дед не выдержал такой жизни и уехал в Сегреду, где женился и обзавелся с детьми. Варджак знал, что где-то на юге, в городке с каким-то непроизносимым названием, живут потомки ТОЙ ветви Капраев. Но желания с ними связываться у него не было. Отец что-то рассказывал о той родне – эта в разводе, у этого гепатит, у этого еще что-то. Потом еще накатывали какие-то люди, их представляли Варджаку как родственников с юга. Младший Капрай вежливо улыбался, но практически с ними не разговаривал. Здорово получалось – мы, значит, к вам сунуться не смеем, а вы к нам хоть всей толпой наезжайте? И ведь если бы дело отца не приносило такой прибыли, никто о потомках Нортона даже и не вспомнил бы. Надо будет в следующий раз, когда милые родственнички приедут, взорвать что-то у них над головами и сказать с милой улыбкой: «Ой, а вы не знали? Я же мутант». Чтобы они тут же свалили в свою дыру и больше не возвращались.
 - Нозофафа, хейлала, нозофафа, - напевал Варджак какой-то глупый мотив, подхваченный на улице.
На кухне он наскоро сготовил себе кофе и стал просматривать свежие газеты. Это вошло у него в привычку.
 - Макрин, - бормотал он, листая страницы. – И снова Макрин. Пять лет назад – всего лишь успешный делец, три года назад – бензиновый король всего Запада, а теперь – кандидат в сенаторы. Невероятный успех. Ты слышишь, Макрин? Я аплодирую тебе стоя. Вероятнее всего, ты мутант. У человека бы прочности не хватило на такие фортели. Но если я ошибаюсь, и ты человек – тогда я снова аплодирую тебе, Макрин.
Рядом появился Джон, тут же с воплем схватившийся за ногу, которой он наступил на железного попугая, свинченного с Варджаком из всевозможного хлама.
 - Твою мать! – выругался Уильямс, что происходило с ним очень редко. – Зачем ты это сделал?
 - Да успокойся, - хмыкнул Варджак. – Делать было нечего, вот и собрал. Если мешает, могу его разобрать.
 - Не паясничай! Ты великолепно понимаешь, о чем я. Зачем ты напал на того человека? Ты же мог его убить!
 - Судя по твоему «мог», не убил.
 - Нет, - сказал Джон, - не убил. Ему повезло, что я оказался рядом. Сначала я останавливал ему кровь, потом вынимал из ног осколки камня и стекла, опять останавливал кровь, зашивал раны – в общем, повозился. Объясни мне, идиот, зачем ты напал на него?
 - Ты сам слышал, - парировал Варджак, - он назвал меня придурком.
 - И что? Он был пьян, разве ты не заметил? Ты мог не ввязываться в это! В семнадцать лет ты чуть не стал убийцей!
 - А стал бы, - спокойно переспросил Варджак, - что с того? Гранату я в него не бросал, детонатора у меня в руке тоже не было. Кто и как доказал бы, что это сделал я?
 - То есть, - сказал Джон, - тебе ни холодно, ни жарко?
 - У нас, - ответил Варджак, - похоже, разные представления о морали. Я не имею привычки подставляться еще раз, если меня ударят. Бью в ответ, беспощадно и наотмашь. А тебя, похоже, можно пинать время от времени забавы ради.
 - Тебе, выходит, слова поперек не скажи, а иначе смерть?
 - Послушайте, мистер Уильямс. Или вы мистер Сангин? Я, признаться, заплутал в дебрях вашей биографии, - произнес Капрай. – Вы вот говорите, как честный человек, осуждающий преступника. А зачем вам тогда чужое имя и чужое лицо? Только ли затем, чтобы прятаться от Конторы? Я ведь чую по запаху, что и у вас за плечами унесенная жизнь. Давайте так сделаем – я не буду копаться, что вы там натворили в Орданисе, а вы на меня не будете давить. Начнем толкаться – расстанемся врагами. А со мной лучше дружить, чем ссориться.
 - И со мной тоже, - с улыбкой заметил Джон. Но внутри он уже готов был защищаться.
Капрай заметил это и сам пошел на попятную:
 - Знаю, Джон. Вот я и говорю – незачем нам с тобой ссориться. Пойдем лучше, я покажу тебе одну интересную вещь.
 - Собственное производство? – усмехнулся Джон.
 - Оно.
В комнате Варджака, как всегда, царил сдержанный беспорядок. Но в середине стола все бумаги и схемы были аккуратно раздвинуты, а на их место водружена клетка со здоровенным кроликом внутри нее. Зверек обеспокоенно подпрыгивал на задних лапах, упорно пытаясь дотянуться до стоящей рядом герани. Цветок явно был поставлен туда намеренно, потому как Варджак обычно терпеть не мог растения в горшках и не стал бы делать из них украшение для своего стола.
 - И что? – спросил Джон.
Варджак улыбнулся и покачал пальцем. Из шкафа он вытащил железную коробку и сосредоточенно стал возиться с запорами. Наконец он вытащил наружу тяжелую винтовку с уродливым скошенным передним краем. Джон еще не совсем понял, что происходит, когда Варджак повернулся к столу, вскинул винтовку и выстрелил.
Звука выстрела как такового не было, вместо него раздался только тихий короткий свист. Из ствола винтовки вырвался синий отблеск. Тут клетку и горшок с цветком затрясло как в лихорадке. Кролик и герань стали таять, в буквальном смысле слова испаряться. Ощущение было такое, будто их жрали тысячи невидимых ртов. Зверек метнулся в сторону, ударился о стенку клетки и упал на пол. При этом он не издал ни звука.
Варджак опустил оружие. Горшок опустел. Из него поднимался белый столбик дыма. Такой же дымок шел и из клетки. Что осталось от кролика, Джон не видел и был этому несказанно рад.
 - Что это?
 - Это, - гордо сообщил Капрай, - оружие будущего.
Позволь мне объяснить тебе ход моих мыслей. Наша планета, надо сказать честно, очень мала. Народу на ней очень много. Скоро Земля окажется не в состоянии прокормить нас всех. Это прямое следствие демографического взрыва и роста продолжительности жизни. Число потребителей увеличивается, из-за чего возникает дефицит рабочих мест, жилья, жизненного пространства. Развитие медицины позволило людям чуть меньше бояться смерти, но породило новые проблемы. Раньше, к примеру, была чума. Люди тысячами рождались, сотнями умирали, а сейчас умирают десятками, и потому населения все больше. Средство избежать этого – война, вроде той, что мы ведем в Афганистане. Но это же еще и сожженные города, разбитые дороги, голод, толпы беженцев… Зачем строить что-то, чтобы потом разрушить? Вот оно, решение, - Варджак показал оружие. – Я назвал ее «Вендетта». Это – война без разрушения, она бьет только органику. Излучение не оставит в живых человека или животное, но пощадит дома, улицы, все предприятия. Пришлось, правда, повозиться. Соорудить убивающий луч большого ума не надо, а я хотел, чтобы он убивал избирательно.
И что получилось – луч не бьет саму землю. Плодородный слой почвы остается целым. Это значит, что даже в случае облучения земли она останется живой, не будет голода. Но все-таки я придумал «Вендетту» не как средство для войны, а как противовес ей. Я, знаешь ли, сторонник эвтаназии и наоборот, противник искусственного продления жизни. У нас теперь модно говорить о правах человека, но зачем жить даунам, слепым, безногим или тем более парализованным? Они не живут, а просто крадут воздух у других. А смысл такой жизни? Как ты думаешь, человек счастлив, если он лежит на спине и срет под себя? Сильно сомневаюсь. А место он занимает. Подумай, Джон – одно нажатие кнопки, пять секунд агонии и чистый воздух на месте искалеченного тела. И хоронить не надо – луч испепелит всю органику. «Вендетта» может хорошо почистить землю, и без помощи войны.
Джон надеялся, что услышанное им – всего лишь затянувшаяся глупая шутка.
 - Государство противится эвтаназии, - сказал он.
 - Но одобряет стерилизацию, - хмыкнул Капрай. – Прелести демократии – убить человека противоестественно, зато естественно резать его по частям. Прямо история о крестьянине и его кошке. Наверное, так и будет, господа сенаторы зарубят мою разработку. Для них чем громче взрыв, тем лучше. Мы были и остались нацией колонизаторов, захват новых земель для нас привычное дело. Но жалко ведь, - Варджак ловко перебросил винтовку из руки в руку, - стирать такую вещицу. Оставлю себе.
 - Зачем?
 - Это сила. Когда Контора нападет, оружие мне пригодится.
 - Странная штука эта Контора, - сказал Уильямс. – Вроде есть, а толку с нее никакого.
 - Может, кто-то там услышал наши пожелания и разогнал ее?
 - Вряд ли. Похоже, она просто затаилась.
 - Очень странно, - повторил Капрай.
 - Скажи мне, Варджак, - попросил Джон, - отчего все твои находки направлены на уничтожение?
 - Уничтожение? – даже поперхнулся Варджак. – Это когда же, позволь уточнить? Когда я собрал прожектор, который работал без перерыва 110 часов – это почти пять суток! Когда я дал клинике отца столько новейших аппаратов для диагностики, что их хватило бы на целый город? Когда я построил ракетный ранец, один в один как у Бобы Фетта? Одна компания аттракционов, которой я продал эту технологию, получила такие прибыли, что может теперь отлить мне памятник из чистого золота. Продукт на рынке уже два с половиной года, за это время ни одного случая неисправности, ни одного несчастного случая. Механизм безотказен, использующий его не упадет в пропасть, как злосчастный охотник за головами. Когда я собрал из жестянок, винтов и всевозможного хлама часы, которые говорили время? А помнишь, как мы ехали на машине, и у нее слетело колесо? Мы тогда едва не разбились о столб. Я полез под машину, матерясь, ни черта не видя в темноте, дыша бензиновыми парами и валяясь в луже – но я приладил это чертово колесо и мы доехали! Что из этого, друг мой, прикажешь считать разрушением, а?
Джон хотел возразить, что прожектор и часы – это одно, и совсем другое – разлагающий луч, но спорить с Варджаком было пустой затеей. Так что Уильямс задал самый, как ему показалось, непринужденный вопрос:
 - Что сейчас будешь делать со своим творением?
 - Отвезу в клинику отца, - сказал Варджак. – Останется там, пока не понадобится. В больнице самое место для его хранения. Как-никак, - он от души рассмеялся, - тоже медицина.
Варджак скалил зубы, но в глазах у него плясала настороженность; он опасался, что вот сейчас Джон станет отнимать у него смертоносный излучатель. Уильямс держался непринужденно, но и он внутри сжался в клубок. Это было совершенно естественно. Два невероятно сильных мутанта оказались волей судьбы втиснуты в одно замкнутое и узкое пространство. Каждый из них непроизвольно стремился главенствовать в этом тандеме, и потому с опаской посматривал на второго. Между Уильямсом и Капраем протянулась цепь взаимного подозрения и страха, поэтому наилучшим выходом казалось развести их по разным углам на почтительное расстояние друг от друга.
Это случилось в воскресенье, 20 февраля 2005 года.
У Джона была своя комната в не самом бедном районе Сегреды, но он традиционно любил проводить выходные в компании Капраев. Эммануил настолько боялся своего сына, что даже сделал для Уильямса собственный комплект ключей от своей квартиры, чтобы тот смог приходить, когда захочется. Джон хорошо провел время, играя на бильярде со старшим Капраем. Эммануил потом отправился пьянствовать с друзьями, а Уильямса чего-то понесло в центр города. Уже около недели Варджак не появлялся на горизонте. Зная характер молодого мутанта, Джон вполне мог беспокоиться за его безопасность.
У Капраев свет горел только на кухне. За дверью комнаты Варджака творилось какое-то движение. Джон распахнул дверь; сначала он вообще не понял, что он увидел – непонятное скопление человеческих тел и конечностей. Затем из этой кутерьмы вынырнула голова Варджака, а из низа кровати показались стройные женские ноги.
Уильямс быстро понял, свидетелем чего он стал, и поспешил скрыться. Варджак вылетел следом, всклокоченный и наскоро застегивавший штаны.
 - Стучать не учили? – выпалил он. – И какого черта, позволь узнать, ты здесь делаешь?
 - А кто это? – задал Джон совершенно идиотский вопрос.
 - Это женщина, - разъяснил Варджак, как маленькому. – Ты прикинь, бывает такое, что парень и девушка закрываются в комнате. Они там сексом занимаются, это тоже бывает. Специально же выбрал день, когда отца не было, чтобы не делать ему неудобно. И тут ты влез, как слон в посудную лавку! Чего тебе надо?
 - Ты прости меня, Варджак, - начал Джон. – Действительно, очень неудобно получилось.
 - Да неужели? Ты серьезно?
 - Просто от тебя неделю ни слуху ни духу, я начал беспокоиться, все ли в порядке.
 - И что? – не понял Капрай. – Я что, дитятко малое или дебил, чтобы за мной по пятам таскаться? К твоему сведению, эту неделю я потратил на то, чтобы окрутить эту мадемуазель. Поэтому свали, будь добр.
 - Варджак! – раздалось сзади.
Оба мутанта обернулись. Девушка, застывшая в проходе, действительно была очень красива. Она напомнила Уильямсу несчастную дурочку Джуди.
 - Варджак, может быть, я пойду?
 - Нет, не стоит, - возразил Капрай. – Мистер Сангин уже уходит, верно, мистер Сангин?
 - Я все-таки пойду, Варджак. Закроешься за мной?
Вернувшись, младший Капрай схватил графин с водой и стал из него пить.
 - Интересно получается, - нарочито спокойно сказал он. – Выходит, я сегодня водил ее в ресторан, ел отвратительную жирную рыбу, которую я ненавижу, улыбался, шутил, еле сдерживался, чтобы не выплюнуть эту рыбу прямо на скатерть. Все, чтобы понравиться этой дамочке, чтобы она поехала ко мне домой. Чтобы в итоге пришел ты и все испортил.
 - Ну прости еще раз. Приводи кого хочешь, я не стану мешать тебе, обещаю.
 - Ты разрешаешь мне приводить в МОЙ дом того, кого я захочу? – переспросил Варджак. – Благодарю, очень великодушно. К слову, недавно вскрылась очень неприятная штука. Из клиники отца пропал излучатель, который я там оставил. Речь о «Вендетте», ты же понимаешь. Отец не знал, что было в ящике. Даже если бы знал, он зассал бы трогать мои вещи. Остаемся я и ты. Я не брал излучателя.
 - Да, Варджак, - легко признался Джон, - я забрал твое оружие.
 - Где она? – вскинулся Варджак. – Где моя «Вендетта»?
 - Я уничтожил ее, - пояснил Уильямс. – Что еще прикажешь делать с оружием?
 - Да, - протянул Капрай, - если человек идиот, это надолго.
Он вытянул руку, и в ней очутилась связка ключей, бывшая в кармане Уильямса.
 - Вот ключи от твоей дыры, - он отцепил один и кинул под ноги Джону, - а это от моего дома. А теперь убирайся.
 - Варджак, послушай…
 - Нет, это ты послушай! – рявкнул Капрай. – Ты уничтожил механизм, который я делал больше двух лет! Ты украл у меня мою девчонку! Как ты смеешь теперь открывать на меня свой рот? Пошел вон и не смей сюда больше являться! Или мне вышвырнуть тебя?
 - Варджак…
 - Заткнись! – Варджака уже колотила злоба. – Ты трус! Крысиная душонка! Твоя мечта – забиться в угол и чтобы тебя никто не трогал! Любая вещь, которая чуть-чуть изменяет твой сраный мирок, тебе противна. Я бы давно нашел Контору, если бы не ты со своими идиотскими нотациями! Да черт с ним, я и в одиночку налажу с ней контакт, а ты и дальше подставляй жопу каждому встречному, если тебе это нравится! Появишься здесь еще раз, я сначала набью тебе морду, потом скажу отцу, чтобы он вышвырнул тебя из своей клиники. Он не посмеет меня ослушаться, я слишком много для него сделал. И под конец схожу в полицию, и пусть они выясняют, что такого сделал Джон Уильямс у себя в Орданисе пять лет назад, что ему понадобилось сменить рожу и назваться Геллертом Сангином! Как тебе такой вариант, а?
Джон ударил его в челюсть. Капрай не ожидал нападения и был застигнут врасплох. Он неловко зашатался и отступил. Джон ухватил его поперек туловища и выбросил в коридор. Раньше, чем ученик успел подняться, Уильямс двинул ему ногой под ребра. Варджак отлетел прямо в застекленную дверь ванной и грохнулся на пол.
Капрай, однако же, оправился моментально. Он перетек в тень, а через секунду на голову Джона обрушился страшный удар. Теперь упал уже Уильямс. Новый удар пришелся на его спину, затем в подбородок. Варджак двигался так быстро, что Джон не успевал за ним уследить. Он наугад махнул рукой; струя воздуха разбила зеркало в раме и выщербила кусок из стены. И тут Варджак ударил огненным потоком Уильямса в лицо.
Джон лишился обоих глаз; воздух вокруг стал горячим и начал шуршать. Уильямс образовал вокруг себя защитный кокон, тонкий как бумага и прочный как сталь. Снаружи по этому кокону ударили, после чего раздался крик боли. Кокон защищал надежно; Джон расслабился внутри него и начал восстанавливаться. Зрение вернулось быстро; стал виден Варджак, яростно метавшийся вдоль барьера.
Уильямс разомкнул кокон и рванулся вперед, уцепив Капрая за шею. Смерч, в котором сплелись оба мутанта, пометался под потолком, вырвав из него люстру, а потом Варджак снова оказался на полу. Лежа, он вновь метнул в Уильямса огненный шар, но на этот раз Джон был готов и отбил пламя. Голову и руки Капрая сдавило невидимыми тисками. Все, что он мог – задыхаться от бессильной злобы.
Хватило бы одного мощного удара по ребрам или в позвоночник, и Варджак был бы уничтожен. Только вот Джон один раз уже стал убийцей. Повторять это он не собирался. «Интересно, кстати, - подумал он, - а что сделал бы Эммануил?»
 - Ладно, - сказал он. – Бог с тобой. Живи, Варджак. Правда, с такими закидонами ты все равно долго не протянешь.
Это было последнее появление Джона Уильямса в доме у Капраев.
Варджак сел, держась дрожащими руками за голову. Даже слабое прикосновение к вискам вызвало мощнейший возврат боли.
 - Почему ты не убил меня? – пробормотал он. – Я ведь проиграл. Лучше бы ты меня прикончил, чем унизил своей жалостью.
Ни одну из своих инженерных неудач Капрай не воспринимал так, как это поражение в бою. Что такого показал Уильямс, о чем Варджак не догадывался? Да ничего! Все было читаемо. И все же Варджак оказался не готов, а значит, слаб. Это омерзительное чувство, когда тебя просто пожалели, хотя ты этого и не заслуживал. Больше он никогда такого не допустит – если кто-то силен, он по определению не может быть унижен.
«Ученик должен превзойти учителя, Джон, должен победить его. Иначе учеба бессмысленна. Спасибо, что оставил мне мою глупую заносчивую жизнь. Я стану достойным учителя вроде тебя. Не сейчас, чуть позже».
Уверенность Варджака в неизбежном реванше подстегивало одно обстоятельство, о котором Джон уж точно не знал. Возле дома стоял автомобиль, подаренный ему отцом, уютная «Тойота» цвета морской волны. И там, в потайном отделении под багажником, дожидался хозяина еще один, резервный экземпляр «Вендетты», собранный Капраем на случай, если с первой винтовкой что-то случится.
Так что – продолжение следовало.
***
Джон в это время шел по улице, скользя по льду и сдувая с носа налипавшие снежинки. После регенерации он машинально вернул себе настоящее лицо, сейчас заметил это, но исправлять промашку не спешил. Маска Сангина ему порядком надоела. Хотелось как можно дольше оставаться в своем истинном обличье.
 - Варджак! – произнес он. – Варджак!
Это уже было, не правда ли? Стол, накрытый для трапезы. За столом тринадцать человек – двенадцать учеников внимают словам учителя: «Один из вас предаст меня».
Но тогда их было двенадцать. А здесь отрекся один, единственный ученик. И потому самый любимый.