Помните как у Окуджавы: «Давайте восклицать, друг другом восхищаться.., высокопарных слов не стоит опасаться..!».
И далее - окончание: «Давайте жить во всем друг - другу потакая, тем более, что жизнь короткая такая!».
Я вспомнил эти строчки не просто так, а по случаю недавнего 70-летия моего отца Котова Александра Алексеевича. Не ошибусь, если скажу, что это уже история, и мне - сыну, не мало повидавшему - интересны его жизненные воспоминания о детстве и юности. Будут интересны и поучительны они и для внуков (их у него четверо), и для нынешнего молодого поколения земляков.
Сашкино детство выпало на трудные военные и послевоенные годы. Ему было пять лет, когда в 1941-м осенью, после общего призыва, его отца Алексея Николаевича, как и других молодых мужиков, жителей лесного поселка Чуриловка, забрали на фронт защищать Родину от фашиста. А, что запомнишь про отца в такие мелкие годы. Остались только у матери пара пожелтевших фотографий с его изображением, но Сашка и так помнил, что были у папки большие крепкие руки, густые русые волосы и любил он, в редкие минуты отдыха посидеть вместе с ним, и младшим братом Володей на крылечке у дома, под запашистой и кудрявой березой. Качает, бывало обоих на коленях, как на качелях, гладит по головам, да прибаутки напевает, а их то отец знал ужас как много, особенно под гармонь, на которой в праздники любил наигрывать. Годом раньше родился у них еще мальчонка, да не выдюжил, слаб оказался, не довезли до больницы, что находилась в районном центре Тотьма, что в 18 километрах по бездорожью. Сам поселок был невелик - дворов пятьдесят частных, да с десяток щитовых «финских» бараков на четыре семьи. Почитай, почти из каждого дома кого-то из мужиков забрали на войну и остались в Чуриловке больные, старики, да бабы с ребятней на руках. На них то, на женщин и свалилась основная работа по заготовке древесины. В то время хороший строевой лес рос у самых домов, густой был – еловый, настоящая тайга. Подрастая, Сашка с братом, с соседскими мальчишками Борькой Бильковым, Володей и Гошей Тереховыми не раз, особенно летом, бегали к матерям на делянки. Там женщины разных возрастов, как заправские мужики, пилили вручную деревья двухручными пилами. Потом топором обрубали сучки, а стволы распиливали на сортименты по четыре или шесть метров.
От места вырубки, посередине поселка и до берега реки Сухоны специально, еще до войны, была построена одноколейная навесная дорога, подпорками для которой служили те же обрубленные стволы деревьев. К ней, с помощью лошадей подтаскивали бревна без сучков. Затем бабы «на ура» - эти бревна вручную грузили на подвесные тележки и мотовозы и тащили этот состав с лесом из делянок на склад, ближе к воде. Пяти-семилетним мальчишкам было все интересно и особенно, когда из этого обработанного леса, с помощью багров, лебедок и тросов на реке формировались «ерши»-длинные ряды леса, аккуратно уложенные друг на друга и накрепко связанные. Не смотря на запреты матерей, мальчишки любили понырять с этих «сооружений» и, конечно же, половить рыбу.
В то время лес очень берегли, и на дрова его рубить просто так - было строго запрещено, а разрешалось использовать только упавшие с подвесных тележек и сломанные стволы. Машин и вообще техники в то время еще не было и поэтому мать - Анна Константиновна брала своих чад на заготовку дров, и они очень старались оправдать ее доверие. Самым простым, было дотащить бревно на санях до дома, а вот дальше. Обычно, как старшему, Сашке доставалась самая тяжелая работа. Маленькие ручонки уставали тягать пилу туда - сюда и казалось, что пропил специально не хочет продвигаться дальше. Слезы текли ручьем, но после короткого отдыха, уговоров и мамкиной ласки работа продолжалась. Потом, небольшие чурочки приходилось колоть, и этим уже занималась только мать - боялась, что обрубятся дети - топор не доверяла. А Сашка с Володей, меж тем таскали дрова в чулан и не обращали внимания на мороз, на то, что пальцы замерзли не только на ногах, но и на руках. Знали, что без дров печь не натопишь. Приходили домой уставшие, садились поближе к плите, и ждали, когда же мамка зажжет в ней огонь. Ждали, когда долгожданное тепло разольется по телу и согреет его.
Весной 1943-го почтальонка принесла похоронку на отца, в которой было указано, что Котов Алексей Николаевич «пал смертью храбрых» в тяжелых боях под Сталинградом. Мать три дня рыдала и вообще не вставала с кровати. Братья, видя и слушая ее рев и причитания, сидели тихо в углу и старались не шевелиться. Потом их забрала к себе соседка Лиза Терехова, женщина простоватая и очень добрая, у которой своих было два сорванца и муж на фронте. Когда ребята вернулись домой, то мать почти и не узнали, она очень исхудала и вся поседела. Сашка с Вовкой пошептались по этому поводу, но когда Анна Константиновна объяснила им, что их папка больше никогда не вернется домой и не будет их качать на коленях, то они оба закатили такой слезливый вой, что она едва их успокоила.
Обувка и теплая одежда были в те годы в большом дефиците, и бабы использовали любую ткань, мешковину, чтобы хоть как-то утеплить своих малышей. Зато, когда становилось тепло, большинство мальчишек сверкали босыми пятками, бегали в заплатанных - перезаплатанных штанах. Никто этому особенно не удивлялся, ведь матери сами ходили в сапогах только на работу, а в остальное время старались их беречь, а в летние жаркие дни легче было увидеть босую бабу, чем в сандалиях.
Когда Сашка с Володей ходили в детский сад. Анна Константиновна сшила им из козьих шкур онучи - типа валенок. Понятно, что в такой обуви в мороз не убежишь и она поочередно, на закукорках перетаскивала сыновей в сад, а потом шла на работу.
Военные и два послевоенных года были особенно голодными. В начальных классах детям от лесопункта еще давали суп и то такой жидкий, что деревянная ложка обычно не требовалась, мальчишки просто выпивали его
залпом. Хлеб давали по карточкам и очень мало - по 200 грамм на день, поэтому в школу его никто не приносил. Зато в большую перемену, которая длилась двадцать минут, ребята бегали по домам, чтобы набрать в карманы сушеных очистков от картошки. Обычно кушать хотелось всегда и мать, зная, что у сыновей период роста, старалась использовать в дело все съестное. Хлеб делила на кусочки по семьдесят-сто грамм утром, а остальное на вечер с супом.
Свою картошку жители берегли. Старались растянуть ее на долгие осень, зиму и весну. Поэтому, когда убиралась картошка с общего лесопунктовского поля, все матери снаряжали своих парней и девчонок для повторного его перекапывания. И ребятишки почти заново перелопачивали землю, а потом каждый тащил домой найденный «улов», зная, что это дополнительное подспорье в их же питании.
Весной, когда припасы кончались, суп варили с кислицей, крапивой, а молодую лебеду мать использовала при выпечке пирожков. И это считалось лакомством.
Чтобы отмыть себя и детей бабы готовили специальный щелок. Брали золу из печи и кипятили ее с водой, потом процеживали и ведро темно-серой, густой массы несли в баню, а уж там обычно делились ею друг с другом. Белье стирали тоже щелоком. Конечно, при отсутствии мыла - это трудно назвать настоящим мытьем, поэтому вши в волосах и нижнем белье особенно никого не удивляли.
Линию электропередач протянули в Чуриловку только лег через тридцать после войны, а до этого строго по часам включали свою дизельную электростанцию. А в период войны и после нее все жители поселка пользовались керосиновой лампой, от которой было чуть-чуть светло и то, только на столе. А так как достать горючее для ламп было проблематично, то детей заставляли делать уроки только в светлое время суток, а зимой, какое может быть светлое время. Тогда - то мальчишки с разрешения матерей стали собираться друг у друга поочереди.
Первый и второй класс Сашкиной учебы выпали на период войны, когда не хватало не только еды, но и бумаги. Писали карандашами на чистых местах газет, разных бланках, а потом, после проверки учителем выполненных заданий все аккуратно стирали. У кого находился лист чистой бумаги, считался «богачом».
В самом поселке учили только три первых класса, а дальше местная ребятня перебиралась в Усть-Печеньгу, деревеньку дворов на сто. Главными же ее достопримечательностями были - сохранившаяся и самое главное действующая церковь и, конечно, семилетка школа. Ежедневно ватага из двадцати - тридцати девчушек и парней пешком преодолевали туда и обратно по шесть километров. Путь был хоть и дальний, но веселый. Зимой успевали с высоких берегов Сухоны покататься, а в теплое время брели босиком по мелководью распугивая мальков. В сильные морозы матери старались держать детей дома, а сами все равно уходили на работу. Обычно Сашка подговаривал своего младшего братца и они, одев на себя все что находили дома, брели в теплую избу братьев Тереховых. Там предоставленные сами себе мальчишки устраивали раздольные игрища, и никакие морозы им были нестрашны. Да же забывали о еде, хотя дома постоянно хотелось кушать. Летом, когда поспевала земляника, собирались все соседские дети и все вместе шли на лесные вырубки. Только, почему-то ягод набиралось меньше, чем съедалось, но мать и этому была рада. За то как потом было здорово играть в футбол. Изготовление мяча требовало определенного искусства. Для этого крепко и плотно скручивали разные тряпки принесенные каждым игроком и вперед. Это ничего, что голая трава сильно колола пятки, ведь главное азарт и удовольствие, а через неделю подошва ног грубела, и на такие мелочи уже никто не обращал внимание.
Любили играть и в «зубарики», бывало самый здоровый Борька Бильков так сильно забивал в землю палочку, что дело доходило до рева и водящий ни за что не хотел зубами выгрызать его из земли, а за отказ от игры здорово попадало от обозленных «компаньонов» , поэтому вкус земли испытал на себе каждый.
В сорок четвертом в поселок на барже привезли семей тридцать приволжских немцев. Сразу их разместить было некуда и они жили на улице - в середине лесопункта. Примерно через неделю им выделили в поле, в десяти километрах от Чуриловки несколько гектаров и разрешили строить бараки. Еды у них не было, поэтому они меняли свою хорошую одежду, красивые игрушки, губные гармошки хоть на что-нибудь мало-мальски съедобное. Но пищи все равно не хватало. Некоторые из них опухали от голода, заболевали и умирали. Из лекарей тогда была лишь знахарка- бабка Манефа. Местные женщины старались хоть чем-то им помочь, особенно семьям с детьми, учили из обычной травы готовить салаты на местный лад. Работать немцев заставляли вместе с чуриловцами на заготовке леса и постепенно совместный быт, и работа сплотили хозяев и приезжих. В Сашкин класс определили то же одного мальчугана Стенку Дезгемера. Он был очень худ и пуглив, но постепенно пообвыкся, сдружился с ребятами и даже стал заводилой. В пятьдесят третьем году, после смерти Сталина немцам разрешили уехать, но некоторые пообжились и остались в Чуриловке насовсем, в том числе и семья Степки.
Осенью 45-го на Чуриловку впервые приехала автомашина. Для мальчишек, да и для повидавших жизнь баб - это было чудом - праздником. Каждый, кто мог ходить - пришел посмотреть на диво. Кабина и кузов огромной махины держались на десяти колесах. С разрешения водителя кузов мгновенно был заполнен местной ребятней, и никто не вылез, пока их не прокатили. Сама машина работала как паровоз, на энергии сжигания древесных чурок. По этому же принципу сразу после войны работали трелевочные трактора и лесовозные машины. Чурки для них распихивали вручную на маленькие колесики толщиной четыре-пять сантиметров, а затем их кололи на шесть - восемь частей. На эту работу, особенно летом, брали мальчишек с десяти лет. Они туда шли с охотой, ведь за это хоть немного, да платили и еще давали тарелку каши в столовой. Но Сашку с братом Анна Константиновна не отпустила на заработки, потому что бывали случаи, когда второпях и по своей невнимательности такой работник отрубал себе палец или два.
В пятом классе Сашка сдружился с Пашкой Калаченым. Его отец был начальником лесопункта, и их семья жила побогаче. Именно они купили первыми в поселке радиоприемник и когда взрослые были на работе, мальчишки собирались у них и, затаив дыхание слушали голос вылетавший неизвестно каким образом из большого, обтянутого тканью ящика с блестящими ручками и серебристой стрелкой.
В этот же год в поселок из Тотьмы стали привозить фильмы, конечно, еще немые. В клубе, в средине зала установили аппаратуру. Для получения электропитания киноустановки парни по очереди крутили тугую ручку динамо-машины, за это денег с них за сеанс не брали. А некоторые шустрые мальчишки умудрялись ползком пробираться в зал, залезали за печку или под скамейки. Большинство фильмов были документальные и некоторые бабы пытались узнавать в солдатах с экрана своих мужей, кричали и плакли, пытаясь остановить мелькавшие кадры. Но, к сожалению, это была только кажущаяся похожесть.
Ранней весной пятьдесят первого года, когда Сашке было уже четырнадцать лет, из школы выбрали пятнадцать девчонок и мальчишек такого же возраста для вступления в комсомол. По уговору все собрались после обеда на еще не начинающем таять льду реки. До райцентра шли гуськом по проторенной лошадьми с санями дороге, по которой в зимний период перевозили из колхозов лен, а обратно везли продукты по магазинам. Что для юности восемнадцать километров - прошагали незаметно, только пришли уже в город в полной темноте. В райкоме комсомола собралось больше ста мальчишек и девчонок из других деревень и поселков района. Удобств не было, а для ночлега отвели пол в четырех кабинетах, но никто на это не обиделся, ведь комсомольцем тогда считалось быть очень почетно. На другой день здорово потеплело и радость чего-то нового и неизведанного, бодрости, энергии смешалась с унынием – ведь за ночь погода стала плюсовой. Так и брели обратно в валенках, буквально по сплошной воде.
Немного позже, была учеба в Тотемском лесотехникуме, где Сашке довелось пол года учиться в одной группе с Колей Рубцовым. Кто знает биографию вологодского поэта, поймет почему. Но и этот короткий промежуток времени юноше запомнился на всю жизнь. И не только как кусок хлеба, но и кружку горячей воды делили пополам. А когда Александр уже отслужил срочную в армии, вернулся и стал работать, тоже на рубке леса, выбрали его секретарем комсомольской организации лесопункта. Скучать было некогда , днем работа, вечерами шли в деревенский клуб оттачивать номера художественной самодеятельности , ну а потом с залихвацкими песнями и веселыми частушками под гармонь выступала чуриловская комсомольско-молодежная агитбригада не только у себя в поселке, выезжали парни и девушки с концертами в колхозы и деревни района.
Довольны были, как местные, так и выступающие. Кстати, Степка Дезгемер тоже комсомолец, вместе с Виктором Зайцевым, Юркой Кукановым и Володей Котовым - Сашкиным братом, так ловко высмеивали лодырей в частушках и инсценировках, что их пригласили на областной конкурс художественной самодеятельности в Вологду.
После репетиций, особенно летом, собирались все вместе и шли на высокий берег Сухоны, спускались на мелкий чистый песочек и долго сидели у костра, пели песни и пекли картошку. А на левом берегу реки стояли высокие густые ели. Вместе с яркими бликами костра их отражение на противоположном берегу сливались в единую душевную картинку и уносились быстрым течением Сухоны.
С тех пор минуло много лет, у всех сложилась разная жизнь вдали от родины, а Чуриловка по-прежнему жива, только нет уже лесопункта и молодежь, оставшаяся без средств к существованию, вынуждена уезжать в другие места, где есть работа, в поисках лучшей жизни. Но все же остались в поселке старожилы и среди них есть еще и Сашкины школьные друзья. Как и раньше, к жизни они относятся с оптимизмом, только годы берут свое и постарели уже и поредели их густые волосы на буйных головах, как поредела и местная тайга. Строевой лес, что был рядом с поселком – повырубили, а в память о большом сплаве древесины остались сотни кубометров стволов, которые, получив в простонародье название «топляки», покоятся ныне на дне реки, мешая рыбакам и отдыхающим.
Чудные, небывалой красоты места и ностальгия по детству притягивают в Чуриловку каждое лето земляков и их детей, внуков и правнуков, чтобы повидать свою малую родину, проведать родственников, сходить на могилку и помянуть тех, кого уж нет. Душу-то ведь не обманешь!
Андрей Котов.