Дни шли обычно в этом небольшом городе на берегу реки Майла. Нотингтон, поделенный ею на две неравные части, был вполне мирным, тихим, обычным…. Какие ещё симптомы можно приписать этому ничем не примечательному месту? Окруженный смешанными лесами, с преобладанием ели в отдельных их частях, город имел одноименную с ним станцию поездов, расположенную на западной его стороне. Улицы не блистали особенной чистотой, но по сравнению с любым мегаполисом это был просто райский сад. Люди не задерживались здесь надолго – своё изначальное предназначение как добывающего город давно исчерпал, теперь это был лишь населенный пункт типа пригорода, в ста тридцати двух километрах от него давно вырос гораздо более востребованный крупный город Стёрвилль. Туда по достижении совершеннолетия и отбывала молодежь. Чтобы кормить этого монстра, постоянно нужны были новые жертвы. Там эти юноши и девушки и терялись, а если им таки удавалось оттуда однажды выбраться, в Нотингтон так или иначе никто и никогда уже не возвращался.
Однако жизнь в полупустынном, казалось бы, городе никогда не прекращалась. Иногда сюда приезжали уставшие от душных городов бизнесмены и оставались со своими семьями и детьми. Бывало, здесь селились люди из ещё больших глубинок, которым не хватало заработка на обеспечение себе жилья в Стёрвилле. Таким образом, каждое утро они осуществляли своё скорбное паломничество на работу, теряя на это в общем около шести часов в день. Такая ужасная бытовуха.… Так жил весь город.
Но не любить его было нельзя. Это всегда знала Джессика. Улицы Нотингтона пахли увяданием и ускользающей красотой, не уважать которую было невозможно для человека чувствующего – ведь красота всегда оставляет след своего прошедшего величия. Фонари, лик которых давно померк, потому как их лица последний раз протирали десятки лет назад, теперь плевали на землю мутным матовым светом, в то же время таким тёплым и родным в своей запыленности.
И именно так было во всем. Многочисленные лавки на улочках города смотрелись весьма нелепо в своей устаревшей отделке и слоях ржавчины на перекрытиях, в гниловатости дощатых соединений и в выцветшести вывесок. Одни люди с неизменно усталыми выражениями лиц внешне ничем не походили на свой город, кроме как какой-то мудрой скорбью, поднимавшейся откуда-то из глубин глаз…
Нет, не так. Джессика отогнала от себя эти образы. Конечно, всё было не так. Это она, как всегда, довела ситуацию до края. На самом деле, если что-то подобное – единая волна увядания – и существовало, то не было настолько уж очевидным. Все жители этого местечка знали, что поселение загибается, более того, ходили слухи, что в скором времени большая часть города пойдёт под снос, ибо его территорию собирается выкупить некая крупная компания. Но эти домыслы не вызывали каких-то душераздирающих страхов или паники. Люди были готовы ко всему, сорваться при необходимости, при этом мирно сосуществуя, не пытаясь вникать в какие-то бюрократические тонкости окружающих их явлений.
Для самой Джессики всё было по-другому. Для неё существовало здесь и сейчас – крутящий момент, момент освобождения, перехода. Она готовилась покинуть город, в котором выросла.
Сложно сказать, где и когда именно началась её сознательная жизнь и началась ли она. За плечами было беззаботное детство, чуть менее беззаботные годы школы, а теперь, кажется, наконец предстояла взрослая жизнь – пришёл момент поступления в колледж. Все вокруг говорили о Стёрвильском колледже как о месте, может, и не самом солидном, но с образованием на твердую четверку. А главное – он давал путевку в самостоятельное существование, о котором только и были мысли на всём пути взросления сознательной молодой девушки.
Джес казалась себе именно такой. Сознательная. Может быть, не очень уверенная в себе, но с чётким и чутким чувством реальности за плечами, а там, где уверенности не достанет на первых порах, помогут подруги или, если уж совсем безнадежно, то родители. Сейчас, правда, их опеки уже было чересчур много для нее. В последние годы девчонки всё больше выбирались развлекаться в город, даже и на Восточную сторону, а она всё нет и нет. Не было в ней никогда такого страшного духа неповиновения, как в Сэм или Элис, в результате, она всегда оставалась не у дел. «Ну, ничего, - думала она - скоро всё это закончится, и я спокойно и безболезненно выйду на рельсы моей новой жизни».
У неё никогда не было парня. Она не видела в этом большого минуса, ей предстояло пожить в своё удовольствие ещё несколько лет, прежде чем она пустится в тяжбы замужества и материнства. И вообще, пустится ли? Ей не было некомфортно в своей семье, но пока и ни разу в жизни ни с кем из родителей она не говорила по душам и не чувствовала себя какой-то реальной ценностью для них.
«В любом случае, всё это неважно. Сейчас время развлекаться, как никогда в жизни», - зазвенела светлая мысль в голове Джессики - «Солнце уже взошло, а это значит, что начался ещё один из последних моих дней в Нотингтоне».
Действительно, первые лучи уже занимались за сутулыми и запыленными крышами городка. Их пляску было видно сквозь щели в плотных занавесках, и это действо очень вдохновляло.
Джес пролежала в размышлениях часа три на своей постели, присужденной ей ещё в глубоком детстве, и вот теперь встречала рассвет после полубессонной ночи. Декорации в этом месте менялись вокруг неё нечасто. Казалось, что вовсе никогда. Комната, естественно, была небольшой и находилась на втором этаже их коттеджного семейного дома, обставлена была весьма плотно, но опрятно. На письменном столе была сложена кучка теперь уже никому не нужных учебных пособий, над кроватью висели плакаты девчачьих групп, что она слушала в раннем подростковом возрасте, и пара постеров с популярными киноактёрами. Всё как положено. Половину комнаты занимал тяжёлый одежный шкаф, неподалёку от кровати стоял простой стул. И, пожалуй, всё.
Скоро всё это будет навсегда стёрто из её действительности и останется просто ненужным воспоминанием. Будет ли она тосковать? Да нет, вряд ли. Никогда у Джессики не было особой привязанности к вещам. «Пусть всё идёт, как идёт», - думала она.
С этой мыслью девушка вскочила с кровати и принялась за свои утренние обязанности перед физиологией, своим самолюбием и обществом. Закончив все дела, проработав их со степенью дотошности, неведомой ей ранее, она спустилась к завтраку. Конечно, всё ещё было рано завтракать. Да и в принципе, для родителей только пришло время вставать на работу. Было полшестого утра и день недели понедельник.
Рассекая тишину утренней гостиной, Джес пробралась к своему любимому креслу у окна, предварительно не забыв заглянуть на кухню и поставив готовиться кофе в кофемашине, забралась в кресло с ногами, обняла колени, включила телевизор. Показывали, как обычно, какую-то фоновую несуразицу.
Волнистые длинные темно-русые волосы падали не до конца высохшими прядями на колени, затянутые в слегка поношенные синие джинсы, сердце мерно постукивало в коктейле спокойствия, присущего только началу беззаботного дня. Сегодняшний должен был быть наполнен рейдом по магазинам с одеждой, который они запланировали с подругами пару дней назад. В колледже надо было предстать во всеоружии.
Родители Джессики не были богачами, но за годы усердной работы они смогли себе позволить отправить единственную дочь в частный колледж, пусть и далеко не самый престижный в стране. Джес хотела стать профессиональным журналистом. Её привлекала возможность наконец вырваться из-под их излишне заботливого крыла, и пусть сперва они отнеслись к её желанию со скепсисом, после они разочаровались в ней, как в невесте для сына друга семьи, и дали ей волю попробовать себя в том, к чему она стремилась. Её нельзя было отнести к излишне активным людям, но инициатива в её поступках проявлялась всегда, что в теории было хорошим качеством для профессии.
В пространных размышлениях на все вышеперечисленные темы Джессика задремала и после проснулась лишь от звука двери, хлопнувшей после ухода матери на работу. Перед ней за столом сидел отец, мирно улыбаясь за бифштексом.
«Проснулась? Мать, пожалуй, слишком сильно хлопнула дверью…. Я помню, ты сегодня собиралась по магазинам?.. Не отвечай, держи, - он протянул несколько наличных купюр – старайся не сильно транжирить. Но и не отказывай себе ни в чём! Всё, я побежал».
Заглотив остатки еды и залив съеденное остатками кофе, он встал, затянул галстук, потрепал дочь по голове в ответ на благодарственное бормотание и выскочил из дома с чемоданом в руке.
«Вот чудак» - в который раз подумала Джес с улыбкой. Она-то знала, какая стальная хватка сокрыта за этой дурашливой доброжелательностью. К слову, в последнее время что-то расстроилось в отношениях между родителями. Наверное, и эта дверь была определенной весточкой того, что что-то снова не так. «Ну да ладно, день должен быть удачным», - сказала она себе.
***
Спустя несколько часов Джессика с двумя подругами ехали на крайслере по Монтгомери Бридж, мосту, соединяющему части города. Мосту, через который Джес ещё не приходилось ездить. Хотя, конечно, может, определенный опыт и был когда-то давно в детстве, когда они с родителями выбирались куда-нибудь на природу. Отец хорошо водил. Он любил свою машину, гараж, но никогда не позволял дочери садиться за руль. Вот по этой глупой (а может, мудрой) отцовской прихоти к восемнадцати годам у Джессики, в отличие от обеих её подруг, так и не было водительских прав.
Что она чувствовала в этой машине с открытым верхом под беззаботные разговоры подруг? В понедельник в одиннадцать утра, пересекая мост между частями такого маленького, но до сих пор неизведанного города? Что рождал в ней западный берег Майлы, наполненный не привычными спальными районами и двухэтажными домами, не небольшими магазинчиками и публичными школами, а промышленными трубами, засильем пабов, большим моллом и станцией поездов?
Неведомо. Солнце грело макушки, приближаясь к зениту, горячие кожаные сиденья источали запах пыли и в то же время порывистый ветер время от времени начинал хлестать в лицо. Ничего. Наверное, абсолютно ничего.
В городе девицы накупили себе дорогой (по их меркам) одежды, убив на это около пяти часов жизней. Ходили и смеялись, дурачились и подкалывали друг друга, ведясь на всё новые и новые неоновые вывески магазинов в торговом центре. К четырём пополудни, окончательно измотанная тяжёлой, но весёлой рутиной, троица решила поискать местечко для отдыха в этой довольно чуждой и людной части города. Саманта предложила небольшую забегаловку, мимо которой они проезжали неподалеку на въезде на западный берег. Туда и понёс свои колёса старый, но весьма пристойный крайслер.
Местечко не было особо примечательным. Вход находился на углу здания, древесная отделка была выкрашена в тёмно-красный цвет и напоминала телефонные будки или автобусы старой Британии. Над побитой временем дверью красовалась надпись “Everly’s”.
Внутри не было ничего необычного. Барная стойка, за которой стоял пожилой хозяин забегаловки, несколько человек беседовали за столами в небольших кожаных ложах, другие попивали кофе и читали сегодняшние газеты. День за окном стоял ясный, жара пока не спала, и постояльцы очевидно укрывались здесь от неё под приятными струями прохладного воздуха из дешевого кондиционера.
Девушки расселись, начали разглядывать меню. Элис несла какую-то дребедень про своего парня, жалуясь на его инфантильность.
- Он так и не выбрал колледж, представляете? Я даже и не знаю, собирается он вообще куда-то поступать! Мне хорошо с ним, но иногда Энтони невыносим.
- Не думай об этом, у тебя своя жизнь, у него своя, как ни крути. Вы ещё не в том статусе, чтоб налагать друг на друга обязательства, - заявила Сэм.
- Да, но я не понимаю. Что он, собирается в мастерской отца остаток жизни проработать?
- Это ведь приносит прибыль, плюс он не может бросить отца, так? – вступила Джес.
- Не знаю. Я не хочу быть женой слесаря.
- Раньше тебя это не напрягало…
- Теперь другое, - возражала Элис. – Он был футболистом, я его поклонницей. Но ведь он бросил футбол. Он просто не идёт никуда, только копается в своём масле…
- Брось. Давай лучше заказ сделаем.
Они позвали официанта, молодой человек их возраста, робкий с виду, со смешными только пробивающимися усами подошёл записать их заказ.
- Здравствуйте! Что будете кушать?
- Две карбонары, салат какой-нибудь, три колы… Всё вроде, да?
- Возьмите картошку, у нас лучшая в стране и вообще в мире… Жарили её вчера, позавчера, а она вкусная как сегодня…
Высказывание было странным. Вообще, девушки начали замечать его странность. Смотрел куда-то под стол, улыбка не сходила с лица. После неловкой повисшей паузы слегка взъерошенный неуклюже ушёл с блокнотом, не дожидаясь ответа. Девушки переглянулись, Сэм покачала головой и разговор пошёл дальше.
Заказ принесли быстро, не успело пройти и пяти минут, как всё уже было на столе. Выясняя перипетии своих личных жизней, девушки не заметили, как солнце начало явственно клониться к закату. А фигура странного парня незаметно из ниоткуда возникла за спиной Элис. Секунд двадцать девицы ничего не замечали, списывая его топтание на месте за разбирательство с обязанностями официанта и особенно с блокнотом. Однако парень не уходил, и Сэм решила напрямую обратиться к нему:
- Мы можем чем-то вам помочь?...
- Не ты, - оборвал он её. – Пойдем гулять? – спросил он, обращаясь к Джес. – Сегодня ночь не страшная, об убийцах и насильниках ничего не слышно. По крайней мере, по телевизору. А вот рыбки могут выпрыгивать из воды.
Джессика застыла как громом пораженная. В их кожаной ложе стало неуютно от предложения этого странного парня с полупрозрачным-полубегающим взглядом. Как так, откуда столько наглости от такого невзрачного паренька.
- Извини, я занята сегодня. И знаешь, ты выбрал не лучший тон для знакомства.
- Понятно… А ты могла бы со мной посмотреть на другую сторону города. Страшно так туда смотреть с мостовой. Я там никогда не был. Оттуда кто-то едет, но я не запоминаю тех, кто приезжает сюда. Они на вокзал и обратно. Никто не задерживается особо. Как же не задерживаются? Нет, бывает. Что значит бывает. Ну вот, бывает иногда…
Его монолог всё больше превращался в диалог с самим собой. Взгляд поднялся куда-то к потолку, где и перемещался отныне. Девушки в недоумении переглядывались, не зная, что делать. Завидев неладное, престарелый бармен бросил протираемые им приборы из рук и быстро двинулся к столику.
- Спокойно, Рик, хватит раздражать наших посетителей. – сказал он упрекающим строгим тоном, увлекая парня за собой. – Извините, пожалуйста. Что-нибудь ещё? – бросил он нашим дамам.
- Будьте добры… эм… счёт, - вымолвила озадаченная Джессика.
- Сию минуту.
Двое ушли, бармен назидательно отчитывал официанта шёпотом. Элис и Сэм строго смотрели на Джес.
- Вот ведь бывают… - воскликнула Сэм.
- Не бери в голову, настроение это нам сегодня не испортит, - ответила Джессика.
Спустя пару минут девушки оплатили счёт и вышли из “Everly’s”.
***
Бар закрывался, Рик с отцом оставались одни. Мягко прогнав последних засидевшихся работяг, Гарри Эверли обратился к сыну:
- Что ты вытворяешь, парень? Пойми, ты работаешь здесь, потому что это твой шанс! Никто бы не стал так нянчиться с тобой на любой другой работе! Понимаешь? Ты вообще слушаешь меня?
- Слушаю, – ответил Рик, снимая неопрятную запачканную форму. Глаза уставились на отца, но смотрели скорее куда в пространство, зрачок был расфокусирован. Гарри вздохнул и присел на стул у стойки.
- Ричард, пойми, я старею. Ты единственный сын, мне просто не на кого оставлять это заведение после смерти твоей матери. В этом году мне шестьдесят три. Я просадил свою жизнь в разъездах и казино, в постоянном беге за невоплотимой мечтой, и чём Бог отплатил мне? О, он воздал мне по заслугам. Сначала ты, а потом и смерть твоей матери. Это жестоко. Но нам ничего не остаётся, надо жить так и учиться жить в этом мире, понимаешь?
- Понимаю. – Рика уже не было рядом. Он устремился далеко к каким-то своим краям, о которых никто никогда не знал, не подозревал и которыми никто никогда не интересовался. Когда-то давным-давно он закрылся от всех. От матери, когда та была жива, от отца, который сам держал его в строгости, но продолжал прожигать остатки собственной молодой удали. Теперь он сам не знал, существует ли что-то в нём. Он не привык думать об этом, анализировать. Его жизнь, быть может, вследствие его болезни, а может, вследствие обстоятельств, была лишена всякого анализа, стремлений и мотиваций. Он был одним из тех, кто жил. Не получая удовольствия от жизни и не растрачивая себя на душевные терзания. Иногда он чувствовал, что кто-то или что-то нравилось ему. Тогда он старался заполучить это. Он обижался на несправедливую жизнь, если вдруг не получалось, а потом забывал. Всё было для него мимолетно. Даже безвременно. Он не ощущал старения и даже боялся его. Сейчас ему был тридцать один год, но вёл он себя на все двадцать или меньше.
Отец грустно и безысходно улыбнулся:
- Ладно, пойдём спать, дружище. Впереди целая неделя работы.
***
Джессика проснулась поздно. Так же поздно, как и заснула. Вчерашний день не был чем-то выдающимся с практической точки зрения, но оставил массу впечатлений. Особенно, этот странный парень. Почему так резко? И почему это её зацепило? Мало ли дураков на свете?! Но тут её что-то кольнуло. Любопытство? Жалость? Да нет, что-то иное. Может, здесь было что-то предначертанное. Ведь вряд ли что-либо происходит зазря. Так ведь? Вообще, вчерашний день виделся ей сказкой с неудачным концом, и она была рада, что он прошёл.
Неспешно оделась, сделала свои обычные утренние приготовления, спустилась завтракать. В доме уже было пусто. В семейном очаге мерно разливался полуденный свет, воздух был душным и томным, казалось, обязательно пойдёт дождь. Джес приготовила себе чай и села с любимой книгой, которую она перечитывала уже раз в шестой. Это была «Ночь Нежна» Фицджеральда. В этот день совершенно не было никаких планов.
***
В середине рабочего дня началась гроза. Гарри обнаружил себя в пустом заведении, наполненном лишь звуками его старенького телевизора у барной стойки и шумом дождя, сбегающего тонкими извилистыми струями по витрине его бара. «Интересно, что сегодня будет с посетителями», - думал он. – «И где этот пройдоха Рик, он обещался вернуться ещё к трём, а его до сих пор нет». Гарри подумалось, что не стоит Ричарду давать впредь такие серьёзные поручения, хотя, казалось бы, отправить почту из соседнего района не было такой уж непосильной задачей.
«В дождь пространство вокруг наполняется мириадами капель, и кажется, что больше нет одиночества, ведь всё вокруг уплотнилось. Внутри дождя любые расстояния – не помеха, ведь эмоции внутри нас, водяных существ, наша энергия, могут передаться через любые преграды. Мы словно прыгаем по лестнице падающих в них капель дождя, чтобы быть услышанными теми, кто нам дорог».
Так думал Гарри в тот сумрачный летний денёк. Из раздумий его вывел колокольчик над дверью:
- К вам можно? - послышалось тут же.
- Конечно, мы открыты, - ответил Гарри. Кажется, это была одна из тех вчерашних девушек, с которыми Рик так невежливо разглагольствовал, подумалось ему. «Чёрт бы его побрал! Наверняка теперь будут жаловаться и трепать нервы», - сказал он себе. Вслух же произнёс:
- Добрый день. Хотите чего-нибудь выпить?
- Да… будьте добры колу, - в небольшом замешательстве ответила Джес. Гарри кинул на неё секундный настороженный взгляд, но тут же спохватился и начал спокойно обслуживать клиента.
- Спасибо, - поблагодарила она за протянутый стакан и добавила, - и можно ещё кое-что?
«Началось», - мелькнуло в голове у бармена:
- Слушаю вас!
- Скажите… этот парень… который работает у вас официантом. Он давно работает?
- Да, сколько себя помню, - Гарри решил защищать Рика, - Это мой сын, его зовут Рик.
«Чёрт, неудобно получается. Ну, ничего, пути назад нет», - мелькнуло у Джес.
- Скажите, а он… ну… нормальный?
Гарри взъерепенился:
- Конечно, нормальный! Вы что, думаете, у меня здесь проходной двор?! Даже несмотря на то, что он мой сын, я никогда бы не взял на работу человека, который недостаточно хорош! Я слежу за репутацией своего заведения…
- Вы не поняли. Поймите, я не думаю куда-то жаловаться или что-то подобное. Он просто подошёл, говорил странные вещи, всё время смотрел куда-то непонятно куда. Он мне предложил вчера встретиться…
Старый бармен притих. У его сына впервые в жизни хватило мотивации и смелости кого-то куда-то пригласить. Он даже и не знал, хорошо ли это. Она вроде милая, но ведь парень весьма специфический. Надо ей сказать всё прямо, чтобы не было недоразумений:
- Поймите, я вижу, вы неплохой человек. Я хотел бы вам доверять. У Рика болезнь. Он аутист. Не переживайте, он не убьёт вас и не покалечит, его припадки начинаются и заканчиваются в его собственном мире. Если это то, что смущает вас, то я дал ответ на ваш вопрос, теперь решать вам, идти или не идти.
- Спасибо. Кажется, это то, что я хотела…
- Пааап! – одновременно со звоном колокольчика над дверью из дождя и мокрый насквозь на пороге появился Рик. В правой руке он держал охапку какой-то мокрой бумаги, а левой отирал с лица капли воды. Вглядевшись, можно было понять бумага – не что иное как пачка мокрых разъеденных дождём писем.
- Здрасссьте! – сказал он с полупустой улыбкой, когда завидел Джес. – Я Рик, вы вчера были тут. Что будете кушать? У нас сегодня картошка есть, позавчера готовили, а вкусная как сегодня! Кстати, дождь на улице!
Джес снова ушла в некоторое замешательство. Гарри с негодованием смотрел на пачку промокшей насквозь корреспонденции в руке приближающегося к стойке и, к тому же, небритого Рика. Когда тот подошёл с дурацкой усмешкой, Гарри наклонился к его уху и шепнул:
«Ты думаешь вообще? Папкаешь! А если бы тут было полно посетителей? И письма… Ааай, мы с тобой ещё поговорим позже».
Рик в недоумении посмотрел на него, затем на Джессику. Она была в красивом тонком летнем платье, ключицы красиво очерчивались глубокими тенями, обусловленными серым грозовым небом, и светом над барной стойкой. Гарри принял на себя инициативу, чтобы развеять затянувшуюся паузу:
- Рик, как ты верно подметил, это наша вчерашняя посетительница, которая, что удивительно, пришла не жаловаться на твою «доброжелательность». Её зовут… чёрт, я совсем забыл узнать, как вас зовут?
- Джессика, - ответила она, снисходительно улыбнувшись из-под небольших, совершенно не портящих её очков. В свою очередь, глотнув колы, она спросила у бармена, - А вы?
- Гарри. Единственный хозяин этого места. Нас здесь вообще-то всего двое. Я и Рик. Ну, ещё повариха, Эльза, но она не любит с кем-то общаться, её и не видно обычно, работы много, - он по-старчески улыбнулся во все морщины, - Вы, кстати, чем занимаетесь, простите за любопытство? Похожи на журналистку или писательницу какую…
Гарри одновременно поглядывал на Рика. Тот явно был очень рад гостье, но глядя на неё, стоял чуть поодаль и усиленно что-то бормотал. Можно было расслышать только: «Джес красивая… надо сказать… а ты слышал, что Джес красивая?.. Все так говорят… Друзья говорили бы… Джес, ты красивая… Джессика красивая…Надо научиться жарить бекон…Интересно, Джессика любит бекон?..»
- О, спасибо. Писательница это для меня сильно сказано, а вот журналисткой собираюсь быть. Вообще, сейчас учусь, собираюсь поступать в колледж…
- В Стёрвилле. Что ж, надеюсь, вас минует участь большинства из них. Слышал, это не лучшие женщины.
- Хм, всё может быть, - улыбнулась она вежливо. – Ладно, я пойду… Сколько с меня?
- За счёт заведения, - выпалил Рик. Глаза его всё собирались устремиться к потолку, но он отчаянно вперевал взгляд в Джес. Гарри удивленно, но одобрительно уставился на него. После секундной паузы он подтвердил:
- Да-да, за счёт заведения. Приходите ещё!
- Приду, - сказала она, поднимаясь со стула. Ей снова стало неловко за свой визит сюда. Вообще, воздух вокруг вновь стал неловким. Благо, дождь на улице немного поутих. Гарри, видимо, поймал эту её мысль и осведомился:
- А вы на чём? Далеко вам ехать?
- Да я с той стороны моста, на такси.
- Так, а может, нет смысла вам теперь брать такси? Дождь почти совсем кончился… я, к сожалению, не могу покинуть своё рабочее место, а у Рика нет прав, - он замялся, поняв, что снова косвенно упомянул о болезни сына. Пришлось неловко продолжить, - Но он может отвезти вас на велосипеде. Ведь можешь, Рик?
Рик с удивлением вперился в отца. Он ведь никогда не был на той стороне города, и все трое об этом знали. На лице Ричарда пробежали признаки страха, но желание ближе познакомиться с Джес пересилило, и он сказал:
- Буду рад ,если позволите вас подбросить.
Джессика в удивлении согласилась.
***
Эта была весьма странная пара. Парень в странных аляпистых шортах и мятой голубой рубашке с чёрным зонтом в руке и девушка в светлом летнем платье, сидящая вполоборота за ним на задней раме и пытающаяся держаться за сиденье. До моста Рик с Джессикой доехали без особых проблем, хоть и в большом неудобстве для каждого. Было около девяти вечера, тучи почти полностью рассеялись и тяжелый ливень со временем превратился в почти незаметный грибной дождь. Над водой Майлы повисла радуга.
- Я должен сказать, что я никогда не был там, - махнул испуганно рукой, оборачиваясь, Рик, - совершенно не знаю пути. Как там?
- Там сонно. Всегда сонно и обычно, - в задумчивости сказала она.
- Остановимся? Джессика, мы ведь остановимся и посмотрим немного? – сказал он в своей неловкой позе, пока они приближались к мостовой.
- Давай.
Обоим было чудовищно неловко, но они почувствовали облегчение, слезши с велосипеда. Немного погодя, они прошли по мостовой в сторону и присели на каменной ограде у реки.
- Странный мост. Старый и страшный, - Рик в панике всё устремлял взгляд в пустоту. Джессика глядела на него, говорить ей совсем не хотелось. Она вообще чувствовала себя весьма глупо рядом с человеком, который не интересовал её сильно, сейчас она ощущала нечто схожее с презрением, только не понимала, к чему именно. Может, к себе, поддавшейся жалости и порыву стать для кого-то нужной, а может, к Рику, неспособному жить и ощущать так, как это делают нормальные люди. Почему она, не имея никакой тяги к молодым людям, сидит сейчас здесь с умственно отсталым и пытается говорить на темы, в которых не видит ничего интересного?
- Я очень люблю свой велосипед, - продолжал он, - Это старый хороший дедов велосипед. Я катаюсь много по нашей стороне, вижу утром, когда катаюсь, как всё открывается. Как люди спешат утром, ссорятся частенько с утра. С утра? Они и вечером ссорятся. Они вообще ссорятся. Ах ты, сука! Да что тебе надо от меня! Тварь! – Рика снова унесло. Глаза забегали, он начал потирать руки. В воздухе повисла пауза, он вернулся. – Это так весело!
- У тебя есть друзья, Рик? Девушка?
- В смысле?
- Ну, девушка. Дама, с которой ты проводишь время, которая тебе нравится?
- Ну, я с тобой сейчас. Я тебе нравлюсь?
Джес, естественно, ушла в замешательство. Несуразность ситуации, жалость и презрение мешались в странный и совершенно непонятный коктейль где-то в районе её живота. Она поджала под себя ноги, как она любила делать, отвела взгляд от Ричарда и стала смотреть на воду.
- Рик, не хочу тебя обижать, но мне не нужен парень. Я хочу пожить для себя, понимаешь? Но мы можем быть с тобой друзьями…
- А ты когда-нибудь занималась сексом? – оборвал он её с загоревшимися глазами.
На этот вопрос было уже совсем нечего ответить, Джес просто неловко улыбнулась и отвернулась. Рик тоже закрылся, и остаток времени они просидели молча. С горем пополам через пару часов он довез её до дома. Когда они расходились, в её окнах горел свет, внутри коттеджного дома лилась обычная семейная жизнь, всё было тихо. Она слегка замешкалась, слезая с велосипеда и прощаясь с ним. Он полдороги что-то недоверчиво бормотал себе под нос, а теперь стоял напротив, шаря глазами по небу в явном беспокойстве. Он неразборчиво выдал:
- Мы ещё увидимся?
Что-то в Джессике провалилось глубоко под жизненно важные органы после такой безнадежной фразы, хоть ей и стоило некоторых усилий её разобрать.
- Когда-нибудь уж точно, - с вымученной улыбкой сказала она, протягивая ему руку. Он мягко и безвольно пожал её, и каждый пошёл в своём направлении. Она к дому, а он, бормоча что-то, вниз по улице.
Фонари загорались и потухали в такт с удаляющимися шагами Рика, увлекающего с собой велосипед.
***
Гарри доживал свой срок. Он понимал этого лучше любого другого человека. Он работал каждый день, выходные не казались ему чем-то действительно необходимым. Люди приходили и уходили из его заведения, кто-то после тяжелой пропитой ночи искренне благодарил его за благородно протянутый (и не один) стакан воды с утра, люди, бывало, даже пытались с ним дружить. Никто, правда, не забирался далеко в жизнь Гарри, а он не очень любил распространяться о прошлом. Сейчас в его жизни шёл тот этап, который больше походил на завершение неудачного костюмированного представления. В его возрасте уже ничего не хотелось.
Молодость минула, забрав у престарелого бармена то немногое, что у него было, и чем он тогда не дорожил. Просадив состояние в бесконечных погонях за удачей, потеряв жену, теперь он жил натиранием до блеска стаканов, редкими радующими его футбольными матчами, рассказами нерадивых путников и изрядно выматывающим остаток его сил Риком.
Сыну не становилось лучше. С годами исчезла его тяга к рисованию, которая существовала когда-то в детстве. Бывало, Гарри и теперь рассматривал талантливые рисунки нездорового сына. Тому когда-то виделись такие сказочные миры, что отцу больно было на них смотреть, и понимать, что самые сильные переживания в жизни не сравнимы с тем, что видел Рик. А потом Рик перестал видеть их. Всё больше просто катался на велосипеде в нерабочее время, якшался с какими-то беспризорными мальчишками, всеми на порядок младше его, и занимался не бог весть чем.
Время теперь текло по прямой, а век Гарри по-старчески размеренно заканчивался.
Однажды после осточертевшего уже звона колокольчика дверь снова распахнулась, и на пороге снова появилась Джессика. За окном бара промелькнуло уже немало дней и разных погод, людей, спешащих на работу и с работы, красивых закатов и всегда тревожных рассветов. А она пришла во второй раз. Был конец августа.
Рик, убиравший столы, отбросил всё и понесся к ней как оголтелый, в глазах закрытого парня струилось тепло. Она поздоровалась с Гарри, а потом они с Риком куда-то уехали на старом раздолбанном велосипеде. Гарри находился в прострации и в этот раз не стал особенно разглагольствовать с Джессикой. Сегодня его тяготило нечто большее, чем просто память.
Он вдруг вспомнил, как каждый раз при разговоре с Риком (если такое суетное общение могло называться разговором) тот выхватывал из времени и пространства какие-то такие вещи, которые помнить обычному человеку было просто нереально. К примеру, список кандидатов на выборах в президенты двадцать лет назад, названия всевозможных торговых марок и всего того, чего не существовало уже в принципе, от чего не осталось даже выжженного пепла, потому как пепел этот был уже долгие годы унесён ветром всепоглощающего времени.
Но больно было даже не это. Не то, что каждый раз после таких разговоров с сыном Гарри вспоминал все свои грехи того времени, беспробудное пьянство и огромные просаженные суммы денег в казино всех уголков их великой страны. Самое ужасное было в том, что всегда перед его глазами появлялась она. Тихая и слабая, та, которую он всегда по приезде домой называл всеми тёплыми словами, которые приходили в его грубую небритую похмельную голову, а она сразу же все прощала и уже не могла отчитывать его сколько-нибудь резко. Она становилась просто хорошей хозяйкой и не очень счастливой матерью и женой, но он всего этого не видел. Не хотел видеть. Он не мог даже точно сказать, знал ли он её когда-нибудь. Глубоко точно не знал никогда. Даже в самом начале, казалось, он просто присутствовал вместе с ней или она с ним, соблюдая некую формальность и удобство, а потом просто из того же удобства жил с ней на протяжении тридцати с лишним лет. С ней и одновременно не с ней. Тогда он не отказывал себе в случайных контактах, и бог распорядился так, что она даже и не узнала, а он даже ничего себе на этой почве не заработал. А если вдруг его покойная жена и знала что-то, она всегда молчала.
Годы без неё наполнили её образ внутри Гарри какой-то холодной мудростью, а самого Гарри повернули на более или менее праведный путь. Он больше не пил, спустя годы врос в жизнь, как она есть. Но ведь уже было поздно. Шестьдесят три. И существование в роли бармена небольшого заведения на отшибе цивилизации в городе Нотингтон. Да ну это всё!
***
Джессика сегодня шла прощаться с Риком. Не совсем понятно, зачем эта процедура вовсе была нужна. Она видела его два раза в своей жизни, не питала к Рику никаких чувств, кроме сожаления о его судьбе и не была ему ничем обязана. Но ей думалось, что это нужно сделать. День был очень ветреный и до странного холодный для августа. Сегодня она надела старые джинсы и непримечательную старую кофту, опустила на глаза капюшон и пешком отправилась до “Everly’s”. Ей очень нужно было подумать.
За то время, пока они не виделись, жизнь Джес изменилась диаметрально. Её основательный отец решил разойтись с матерью. Раз и навсегда. Это случилось очень скоропостижно после того, как он застал её со своим другом в заведении для взрослых в рабочее время. Совершенно непонятным было, что в то же самое время делал там он сам, однако на этот вопрос ответ давать не собирался никто. Родители вовсе решили попридержать обстоятельства их размолвки от своей дочери, что сильно ударило по её самолюбию. Джессика вовсе не была уверена, что нечто такое провокационное могло произойти между её родителями в таком возрасте, однако никакой возможности установить действительность не было. Вопрос был решён, они расходятся.
Сэм и Элис всячески пытались поддержать Джессику. Таскали её по всяким «веселым» местам, где та должна была отвлечься от душевных травм. Ночные клубы, бильярды… В Нотингтоне было не так уж много этих мест. Они даже выбрались втроём на пикник за город, девчонки не стали брать с собой своих суженых. Но ничто не помогало.
В затхлом воздухе Нотингтона повис неробкий воздух перемен, а этот ветреный день чувствовался одним из переломных и решающих дней в жизни девушки.
Она шла по дорогам, стаптывая свои балетки об определенность проложенных многие-многие годы назад асфальтовых развязок, поднимая на полупустых улицах пыль, намеренно, с катастрофическим и отчаянным чувством.
Как же много может измениться за какие-то два-три месяца лета! Каждый день действительно маленькая жизнь, и внутри всех этих дней она сама, её родные и окружение были разными. Теперь она убедилась во всем этом. Где-то скрывалось двуличие, а где именно, теперь не установишь. Столько странного необузданного тщеславия! Люди ныне претили ей наряду со всем людским.
Её глаза распухли, лицо осунулось, черты стали словно выточенными суровыми и жесткими песками времени, что ветер уносит с собой и никогда не возвращает. Это всё должно было пройти, ведь ничто не вечно. Но столько ночей боли, на которую никто не желал дать хоть сколько-нибудь толкового ответа. Только виноватые лица родителей, покачивающих головами в холодной определенности.
В колледж она всё равно ехала. После этого домашнего кошмара, отец настаивал на этом. Мать Джес, казалось, и не была радикально против, но в её грустных глазах читалась несмелая просьба остаться. Но Джессика не могла. Теперь для неё и вправду не было выхода. Ей просто хотелось сбежать из этого разбитого и сломанного города, механизма, детали которого попеременно отказывали и замирали в своих предсмертных позах навеки.
***
Рик закурил, как только они вышли из бара. Курил он странно, одновременно рисуясь и очень неловко. В этом его держании сигареты была какая-то катастрофическая нелепость и детскость.
- Ты давно куришь? – спросила она.
- Уже десять лет, - с гордостью ответил тот. - Я здоровый абсолютно. Нормальный. Мне нравится курить. Это модно. А… ты?
Он говорил всё это со своей неадекватной горделивой усмешкой на лице, вытаращенные глаза гуляли по орбитам.
- Я не курю. Даже не хотела никогда. Не понимаю, зачем это тебе нужно…
- Но ведь это модно! Все мои друзья так делают!
- Ладно, не заводись.… Поехали на набережную? Я хотела поговорить.
Второй раз устремилась странная пара на велосипеде вдоль улиц пустеющего Нотингтона.
Через холодные ветра и пустые улицы, унылые затертые во времени дома и пролетающие дешевые таблоидные газеты они добрались до набережной. Только в районе старого моста обнаруживалась какая-то жизнь, курсировал небольшой поток машин. К слову, машины здесь стояли всегда. Мост тысячу лет как надо было перестраивать, ведь несмотря на то, что город был сравнительно мал, его двух полос недоставало для невесть откуда берущихся автомобилистов. Плюс, он очень явственно находился в полуаварийном состоянии.
Немногие пешеходы с собаками прогуливались там же. Время суток было абсолютно непонятное. Может, шесть часов вечера. Майла была неспокойна. О бетон берега бились её неприветливые чёрные волны.
Рик сел на траву у берега и принялся что-то писать, резкостью своего движения выведя Джессику из задумчивости. Она подошла:
- Ричард, что ты пишешь…? Знаешь, мне, кажется, было с кем поделиться, но почему-то мне нужно рассказать тебе. Знаю, что мы виделись до этого два раза в жизни…
- Три раза.
- …Три? Как три?
- Я видел тебя, когда ты грустная гуляла туда-сюда по этим… ну, как его? Спальным районам на той стороне. Катался там с друзьями.
Всё это Рик говорил неизменно веселым тоном, но со спотыкающейся дикцией. Он явно волновался. Джес казалось странным, что она никого не заметила. Потом подумалось, что в таком состоянии она вообще мало что замечала. «Интересно, он, когда говорит о мёртвых, тоже так весело это говорит? Кажется, он вообще грустным не бывает».
- Ну, я тебя не видела. Да, у меня горе. У меня родители расходятся…
Рик убрал свой листок и приготовился слушать.
Нет никакого практического смысла приводить здесь диалог этих молодых людей. Единственное, что важно, так это то, что в тот вечер говорили они долго и практически полноценно. Рик гораздо реже уходил в свои воображаемые дали, явно старался держаться темы и относиться к проблеме Джес с пониманием. В какой-то момент Джессика не выдержала и разрыдалась, а обескураженный парень, не зная, как вести себя в такой ситуации, самыми нелепыми способами старался её утешить. На него нападало молчание, но он всячески обрывал себя, пытаясь говорить то на тему осточертевшей Джес погоды, то о других кажущихся ему занимательными вещах.
Мутная пелена облаков всё текла и текла по небу, темнело, был уже поздний вечер, когда эти двое сидели в умиротворенном молчании, обнявшись. Это было странно и для расчувствовавшейся Джессики, а что творилось в голове у не перестающего бормотать Ричарда – и вовсе понять сложно. Вот только этот момент всё-таки пришёл, и они теперь более или менее спокойно сидели, вглядываясь в слегка успокоившуюся реку.
Рик достал из кармана своей официантской робы зажигалку. Он стал чиркать ей, зажёг и стал глядеть через её пламя куда-то, прищурившись. В недоумении заплаканная, но успокоившаяся, Джес осведомилась, что он делает.
- Я сжигаю мост, чтобы ты осталась со мной на этой стороне.
Она присмотрелась. Сквозь пламя зажигалки мост действительно казался горящим.
***
Настоящие, бумажные письма, думается, лучше всего отсылать утром в будни. От этого они сами словно приобретают будничный характер, возвышая и наполняя смыслом нашу повседневность. Сразу начинаешь казаться себе героем хорошего старого кино, какого ныне не снимают. Сам процесс явки на почту утром и заполнения конверта становится ценностью.… Да и просто залогом хорошего начала дня.
Думал ли в тот день об этом Рик, осознавал ли всю изящность своего поступка, остаётся неизвестным. Как ни крути, в тот день он всё делал ровно так, как нужно было.
Он проснулся рано, сделал все приготовления по работе, протёр пыль на витринах и плоскостях захудалого бара. Привёл в порядок себя, поздоровался с сонным и удивленным отцом.
С какой-то особой прытью он вскочил в то туманное утро на свой раздолбанный дедов велосипед и пустился в путь по свежим, недавно проснувшимся улицам Нотингтона, вчера обильно умытым дождём.
Ехал он, разумеется, на почту. Ехал для того, чтобы отправить своё первое собственное письмо в жизни кому-либо. Он решил даже немного оттянуть этот волнующий и страшный момент, и заехать на восточную сторону города, обогнув там пару кварталов и вволю надышавшись таким густым и полным, блаженным и туманным утром.
Вчерашний разговор с Джессикой дал понять ему многое. Приехав домой, он не лёг спать, а сел дописывать своё начатое ещё много дней назад письмо, которое он тщетно пытался продолжить в самом начале рассказа Джес на побережье.
Так вот, вчерашний диалог дал ему понять крайнюю необходимость закончить это письмо и обязательно отослать его, иначе случится непоправимое.
Несмотря на такие, казалось бы, несолнечные мысли, погода сегодня пела, а самому Рику было легко и беззаботно на душе.
Туман всё никак не хотел рассеиваться, да и не нужно это было. Рик уже подъезжал к Монтгомери Бридж, через который теперь так полюбил кататься. Сегодня всё должно было удасться.
Джессика поднялась с постели с полным осознанием того, что сегодня - её последний день в этом городе. Погода вот уже неделю стояла ясная, ничто вокруг не предвещало расставания девушки с родным домом. Именно поэтому сегодня Джес не покидало чувство, что у неё есть какая-то тайна, сокрытая ото всех, что-то очень личное и дорогое. Будто заканчивалась поездка в какой-нибудь туристический городок, в котором уже сроднился со всеми, но никому не сказал об отъезде, а все коренные жители здесь ведь так и продолжат жить как раньше. Ходить на работу, возвращаться, кормить детей, ухаживать за родными, выполнять свои домашние обязанности. То, что люди называют жизнью.
Но Джес не чувствовала, что покидает дом. Она никогда не знала этого сравнения с курортами, и могла только догадываться, каково там было. Ей казалось, что она покидает не дом, а просто делает свой первый шаг в жизни, первый глоток воздуха свободы.
Весь тот день Джессика гуляла по городу, навещала знакомых. Они очень удивлялись, потому что ни для кого из поступающих учёба в колледже не была таким уж переломным моментом. Но с ней было по-другому. Она больше не хотела возвращаться в это место. Её ждали великие дела, и для таких дел пути назад уже не существовало.
Пока она шла, мимо неё проскальзывали десятки людей, которые в своём обычном ритме летели по своим делам, и всем было невдомёк, что сегодня она покидает их здесь.
Мать с отцом пока ещё жили вместе. Никто не хотел поспешно выгонять другого из дома. Оставалась ещё масса юридических формальностей и документов, всё это нужно было уладить, и процессом это было небыстрым, особенно, в контексте отбытия Джессики в колледж. Поэтому вечером того дня, когда Джес вернулась и все приготовления к отъезду были завершены, семья собралась на последний семейный ужин.
Всё прошло тихо, без особых сантиментов. Слёзы самой Джессики были ещё месяц назад выплаканы, отец смотрел на неё с видом суровой необходимости, а мать – с сожалением в глазах. Все они больше молчали в тот вечер. Часа через полтора тишину разрезал звук отодвигаемых стульев, мама Джес стала убирать посуду и остатки ужина. Близилось время прощанья.
Так же, без лишних слов, женщины обнялись напоследок. Мать Джессики попросила дочь писать почаще. Отец обменялся с женой холодными, но грустными взглядами, и они с Джес вышли из коттеджа. Он должен был довезти её до станции поездов.
***
Додж нёсся на хорошей скорости через Монтгомери бридж, уже темнело, а на улицах города всё ещё было полно народу c плакатами и транспарантами. Никакого особого праздника сегодня не должно было быть, может, просто настроение людей совпало сегодня в желании провести побольше времени на свежем воздухе? Позднее лето всегда дарит людям одни из самых запоминающихся вечеров жизни, и сегодня счастливцы на улицах не чурались этим пользоваться.
Джессика была счастлива за всех них, однако у неё появилось и начало нарастать чувство чего-то несделанного. Кругом пролетали неоновые и деревянные вывески различных небольших магазинов и ларьков, забегаловок и других заведений. Красивым зигзагом пролетела жёлтая надпись на угловом доме “Everly’s”, Джес всё продолжала любоваться вечерним и одновременно жизнерадостным городом. И тут она осознала.
- Тормози! – крикнула она отцу. Тот с сомнением обернулся на неё и после секундного раздумья неспешно припарковался на правой стороне улицы.
- Прости, у меня есть небольшое дело. Я быстро, - бросила Джессика и выскользнула из машины.
Раздался гулкий удар двери, понеслись быстрые шажки по направлению к бару, оставшемуся в трехстах метрах позади.
Она всё ускоряла шаг, и в конце своего недолгого маршрута Джес уже бежала. Волнение захлестнуло её. Что она хотела сказать? Кому? Гарри? Рику? Зачем, для чего? Этого она пока не знала сама. Однако странная, ни на что не похожая волна эмоций уже захлестнула её.
Джессика влетела в бар. Постояльцев было много, всё о чём-то весело разговаривали, кто-то обсуждал вчерашний матч национальной сборной, кто-то просто наслаждался собой и погодой. Атмосфера была прекраснейшая. Через плотные скопления людей (таких Джес ещё не видела в “Everly’s”) она кое-как пробралась к барной стойке. С удивлением, она обнаружила там далеко не Гарри. Какая-то женщина стояла за баром и пыталась справиться с потоком заказов, рядом с ней хлопотала чёрненькая маленькая девушка лет семнадцати. Дамы явно были очень заняты.
«Наверное, это и есть Эльза», - подумалось спустя время Джес.
- Эльза… - пыталась докричаться она сквозь гвалт. – Эльза!
Седеющая полноватая чернокожая женщина обернулась в нетерпении. На её лице явственно читалось выражение полного утомления и нетерпения.
- Эльза, здравствуйте, а где Гарри, Рик?
- Эльза, ещё полпинты светлого…
- И мне стаканчик…
- Господа, всех обслужу… Девушка, Гарри уехал, а Рик… это долгая история. А кто вы?...
- Я Джессика…
- Бармен, виски три по пятьдесят!
- Да подождите вы! – с явным раздражением кричала барменша. – Вы Джессика? Их больше нет здесь. Гарри оставил кое-что для вас, сказал, что это очень важно. Дождитесь меня, я минут через десять разберусь со всеми этими пьяницами и выйду к вам. Можете пойти пока посидеть у нас на кухне. Или, как вам удобнее?...
Джессика решила пойти подождать её на улице. Вокруг всё разгорался какой-то неслыханный праздник, количество народа на улицах всё росло, все были счастливые и довольные, единицы ссорились друг с другом, но поток этих веселых пьяниц и просто позитивных людей всё не заканчивался. Всё это походило на какой-то ирландский праздник или карнавал в Рио де Жанейро.
Спустя время Джессика всё же решилась спросить у кого-то из процессии:
- А что такое, чему так все радуются?
- Как, вы не знаете? – спросила удивленная длинноволосая девушка. – Теперь Берлинской стены больше не будет! Коммунистическому режиму конец!
Джессика с удивлением смотрела вслед всё идущим и идущим людям с красивыми транспарантами и счастливыми улыбками на лицах. Через несколько минут из дверей бара появилась запыхавшаяся Эльза.
- Простите. Пойдемте, сядем в у нас в коморке, я расскажу вам, что стряслось.
Дамы прошли в хорошо убранное помещение на втором этаже бара, в котором Джессике никогда не доводилось бывать. Комната выглядела хорошо обжитой в прошлом, но теперь немного пустоватой. Возможно, здесь и жил Гарри? Или Рик?
Дамы расселись и Эльза начала свой рассказ. Вид у неё был печальный и немного смущенный. Оказывается, на следующий день после того, как Рик с Джессикой поехали на набережную, в страшную рань Ричард умчался невесть куда на своём велосипеде, отец даже не успел крикнуть ему вслед. Через несколько часов в баре раздался телефонный звонок. Звонил глава департамента полиции по Нотингтону Джон Эдвардс, хороший друг старого Гарри. Он сообщил Гарри, что Рик попал в аварию. В то туманное утро он ненароком выехал на проезжую часть на Монтгомери Бридж. Когда водитель фуры заметил его, было уже поздно. Как оказалось, Рик погиб на месте. В последние свои минуты, по словам очевидцев, он всё старался прошептать что-то про какой-то департамент мостов и туннелей округа.
Гарри бросил всё и сорвался в полицию. Всё последующее походило на кошмар для Гарри. Вчерашним днём после похорон сына старый бармен решился и уехал из города, возвращаться он не планировал. Все дела он оставил на Эльзу, не потребовав ничего взамен. Именно она помогла ему разобраться со всеми тонкостями относительно похорон, немного подсобила ему деньгами. Единственное, что он попросил у Эльзы – передать Джессике письмо, если вдруг та объявится. Это была та последняя корреспонденция, которую Рик собирался отправить начальнику департамента мостов и туннелей. Как объяснил Гарри, это письмо напрямую было связано с Джес.
Джессика сидела побледневшая и не могла выговорить не слова. В её глазах стало тёмно, она трясущейся несмелой рукой взяла протянутое Эльзой письмо. Конверт был распечатан, его бумага была в грязи и пятнах, местами прорван, местами изрядно помят.
Эльза, подумав, что девушку лучше оставить наедине с содержимым письма сказала, что ей нужно вернуться к работе, но минут через десять она заглянет за Джес, а та пока может спокойно прочитать его. Джессика вымученно благодарно улыбнулась, дождалась, пока затворится дверь за кухаркой и несмело вытащила лист бумаги из потрепанного конверта.
Она развернула письмо. В глаза бросился неряшливый, кривой и крупный неразборчивый почерк, почерк человека, который вряд ли часто читал и тем более писал. Это был явно почерк Рика. Не без труда удалось Джес разобрать содержимое письма. Вот оно:
***
«Начальнику Департамента Мостов и Туннелей округа Нотингвилль
Добрый день, добрый господин начальник Департамента Мостов и Туннелей! Я пишу с просьбой очень важной для меня.
Меня зовут Рик Эверли, я официант в баре “Everly’s” в Нотингтоне. В один из дней к нам с отцом в бар пришла посетительница, её зовут Джессика. Она живёт в восточной части города, а я в западной. Ну, то есть, она пока живёт. Она собирается уезжать в колледж. Именно с этим связана моя просьба.
Дело в том, Властелин Мостов и Туннелей, что между нами, ей и мной, есть мост, Монтгомери Бридж. Когда мы в первый раз общались с ней нормально, это было прямо рядом с ним. Вам, как начальнику всех Мостов и Туннелей, уже точно доложили, что в тот вечер я, мне кажется, влюбился. А может и раньше. Я точно не знаю, когда это начинается. Ну, что называют любовью. Но я верю, что эта великая страшная штука, Ваш верный слуга Мост, точно тут замешан. И поэтому только к вам я могу обратиться с просьбой. Сделайте так, чтобы она осталась со мной! Этот мост так пугает её, что она решила уехать учиться в колледж, а не остаться здесь. Ведь мы можем с ней жить счастливо, заняться сексом, гулять. Джессика бы тоже работала у нас, у нас вкусная картошка, я её каждый день ем. Она очень милая и красивая, мне нравится с ней рядом. Но Джессика хочет уехать, а я ей не могу даже ничего сказать. Я стесняюсь, кажется.
Очень прошу Вас, дорогой начальник, помочь мне, ведь я знаю, что это точно в Ваших силах. Я выражу Вам своё уважение завтра перед тем, как послать это письмо. Заеду к Вашему слуге Мосту и попытаюсь с ним помириться. Только бы Джессика была со мной, прошу!
Рик Эверли, официант».
***
Джессика всё-таки уехала из города. Годы шли, она училась в колледже, потом устроилась на работу. В её жизнь приходили люди, задерживались ненадолго, меняли её душу и существо, взрослили её. Почти полностью позабылся с годами Гарри, Рик, их бар, ей не приходилось вспоминать в мегаполисе о той мелкой и скучной жизни. Она редко вспоминала ту ночь, когда с пустым и ошеломленным чувством вернулась в машину к отцу, он с опаской посмотрел на неё, и они поехали в Стёрвилль.
Отучившись она переехала и из Стёрвилля в город ещё дальше, в шестистах километрах от своей родины. Работала она теперь в крупном информационном агентстве, ездила по стране штатным корреспондентом. У неё была собственная машина, она снимала квартиру в многоэтажке в новом районе города, скоро собиралась выкупить её у былых хозяев. Но главным в её жизни был не быт, а работа. Всепоглощающая полноценная интересная работа, большие амбиции по покорению карьерных высот и всё ещё никакого желания связывать себя семейными узами. У неё было несколько несерьёзных опытов с молодыми людьми, но всё разрушалось, когда она вдруг осознавала, что её работа и призвание гораздо важнее этих житейских мелочей. Стриглась она теперь коротко, носила очки в строгой тёмной оправе, перекрасилась в чёрный цвет. Коллеги называли её «язвой в юбке», она была одной из тех острых заноз, которые в поисках правды всегда больно впивались в самые неожиданные для оппонента места.
Однажды в её жизни случилась странная вещь. Шеф позвал её к себе и предложил съездить в поездку в один из близлежащих городов. Дело там было несерьёзное и абсолютно проходное, сенсацией или громкими разоблачениями даже и не пахло. Нужно было просто осветить событие регионального масштаба. Джес смотрела на своего начальника с выражением скуки, но из вежливости слушала дальше. Он продолжал:
- Думаю, ты пропустила этот момент, но около полугода назад в захолустном городке Нотингтон обрушился мост. Ну, ты знаешь, он делит там город напополам…. В общем, теперь надо съездить и осветить открытие нового, нам тамошние власти эту статью заказали. Неплохие деньги заплатили, а кроме тебя и послать некого. Едешь?
Она не раздумывала долго. Только почувствовала, что по пальцам и всему телу пробежала какая-то незримая тяжёлая дрожь, не смогла из себя выдавить слов и только молча кивнула.
- Отлично. Тогда выезжай завтра и будь на связи там. Аванс за статью возьми у Айрис.
***
На следующий день Джес приехала в город Нотингтон. Она не была здесь семь лет. Оставив машину на парковке на въезде в город, журналистка отправилась дальше пешком.
Город расцветал. Она прошлась по улицам на западе города, которые давно забыла, переправилась на пароме через Майлу на восточную сторону. Навестила мать в их старом коттеджном доме. Та была удивлена и очень обрадовалась дочери, которая писала ей раз в полгода. С отцом они помирились, но так и жили раздельно, у него теперь была новая семья и даже маленький сын, а мать так и осталась одна. Джес известила маму, что она ненадолго и осталась только до конца дня, благо, открытие было лишь следующим утром.
Ночью ей плохо спалось. Старая обклеенная постерами девчачьих групп комната не казалась больше уютной, она была чем-то давно пройденным, оставленным без сожаления. Но другое сожаление в душе крепло, а причину его молодая журналистка пока понять не могла.
На следующее утро она вернулась на западную сторону городка. Пели птицы, Майла была величественна и спокойна, на новом мосту проходили последние приготовления к открытию, это было видно и с парома за несколько сотен метров. Но ещё было всё же слишком рано, и Джессика направлялась не туда.
Через пару десятков минут она обнаружила себя перед обновленной и блестящей вывеской “Everly’s” на углу дома номер шесть по улице Моррисет. Снедаемая смешанными эмоциями, она вошла. Люди завтракали, читали газеты. В воздухе приятно веяло кофе и сэндвичами. За стойкой Джес разглядела Эльзу, та, конечно, её не узнала. Сев за ближайший свободный столик у окна, она вскоре дождалась официанта. Тот нёс ей меню. Она приветливым жестом показала, что меню ей не нужно и просто сказала:
- Будьте добры две порции картошки!
- О, вы знаете толк, - сказал он, - мы всегда ею славились!
Джес только дружелюбно кивнула.
Посидев немного и позавтракав, она тронулась по направлению к новому мосту. Времени было без тринадцати девять, торжественное открытие было ещё больше, чем через час. Найдя на набережной знакомую лавку, Джессика села, достала из кармана пачку тяжёлых папирос, закурила, поджала под себя колени, как она любила, и с молчаливой улыбкой стала всматриваться в лучащуюся гладь реки Майла и новый белый мост над нею.
Январь-июль 2012 года