Деревенька

       
         Дождь хлестал, не переставая. Сергей поёжился — холод пробирался под китель. Оступился, и прямо ногой угодил в лужу. Про себя чертыхнулся — теперь ещё и мокрые носки неприятно холодили ноги. Остановился и резко свернул за угол к уютному кафе — в тепле легче коротать время в ожидании поезда...
Зашёл, сел за дальний столик — есть не хотелось, поэтому заказал пиво и в пакетике какую-то непонятную рыбку, для пива. «Да, откушал рыбки за свою жизнь» - подумал, усмехаясь. По состоянию здоровья ему пришлось покинуть ряды флотилии... И перед ним стояла задача, где     «пришвартоваться» на берегу. От городов отвык - после бескрайнего океана раздражала городская суета. Да никто и не ждал ...  Можно было пристроиться в любом городе — денег заработал столько, что хватит на всю жизнь — счёт в банке только пополнял — тратить было не на кого... Друзья, ранее уволившиеся и уже обжившие места, звали к себе,  даже невест обещали... Но и невесты не привлекали — до службы не успел обзавестись, а во время службы некогда было — тянуло море. Родни не было, не считая родного дяди... Жив ли он, Сергей не знал -  писать было лень, а вернее обида за отца не давала...
И сам от себя не ожидал — так сердце зашлось от тоски, так захотелось, хоть одним глазком, взглянуть на родные места. Никакие  доводы, не могли отговорить от поездки... Сказано: с годами тянут к себе родные места. Да какие годы — не полных 44! И перед глазами — их дом — высокий с резными ставнями и роскошным  садом. В саду громадный стол — за ним часто собирались друзья отца, обсуждали посевную, уборку, надои молока — совещались. Колхоз был богатым  — один из лучших в области. Уезжая ( после смерти родителей), все  награды отца взял с собой.Бережно хранил, как самую дорогую ценность. Отец не выдержал перестройки: развал Союза. Преданный коммунистической партии до мозга костей, он не щадил себя- дневал и ночевал в поле, переживая за каждый колосок пшеницы. Сам работал и сельчан приучал к колхозному добру относиться, пожалуй лучше, чем к  своему. Деревня  была дружная, зажиточная, с цветущими садами. Дома поднимались один за одним — строили всей деревней, помогая друг другу. И Боже упаси, за воровство «столбили». Это значит, на утащившего хоть горстку зерна с поля, на каждом столбе по всей деревне карикатуру развешивали с едкими шуточками. Это был такой позор, что и на улицу не выйти!
Отец говорил: «Надо, скажи, - дадим, подсобим, но брехню не потерплю!» Правда в почёте была...
А в перестройку объявили «прихватизацию»... Сначала народ в деревнях растерялся, а когда понял, то и «халявки» захотелось...  Стали к отцу толпы ходить — тому бычки понравились, тому овцы, а этому свиньи... Отец в район, в партком, но  там такой нагоняй дали — дескать, мешаешь перестройке, люди хотят жить по европейски... И как отец не пытался доказать, что вместе сеять и пахать выгоднее, чем на куски поля дробить — ничего не вышло... Земля хозяина любит... Но затюкали его, и он уже молча наблюдал, как громит свиноферму новый «прихватизатор»: всех свиней на убой, деньги в карман и был таков.
Отец, горько вздыхая, говорил: «Отъевши из корыта — отвалили. Эти накормят страну быстро — молоко в таблетках пить будете.» А вскорости и помер вслед за матерью. Он не вынес крушения страны, где двенадцатилетним мальцом в годы Великой Отечественной Войны, полуголодный на тракторе пахал землю... Вот тогда -то Сергей и покинул родную хату — не смог смотреть на опустевшее гнездо родное. И как ни уговаривали сельчане и дядька родной, он всё же уехал бороздить океан...
Поезд пришёл ближе к вечеру... Вокзал поразил своим безлюдьем, где раньше толпился всегда народ... Зашёл — затёртые лавки, вместо киоска «Союзпечать» - буфет с полками, чуть ли не до потолка уставленный пивом и водкой, да небольшая кофеварка. И девица размалёванная под стать горожанке... Взглянув на часы, поспешил в деревню... Хотел подойти к машине, частнику, да передумал — три километра через поле - полезно размяться и посмотреть...
Дорога шла в лощину - деревня была видна, как на ладони. Бывало, гоняя на мотоцикле, ещё с пригорка видел крышу своего дома — примечал по здоровенному раскидистому дубу, стоящему как исполин, чуть поодаль дома... Но сейчас, сколь не вглядывался, крыши дома не видел, а дуб стоял... Проходя мимо запустелого, растрёпанного поля, обида захлестнула душу — как же так, время колоситься хлебам, а тут непонятно что растёт! «Эх, прав был отец...» -  и горько вздохнул, мимоходом отмечая, что и белеющей молочной фермы не видно...
Чем ближе подходил, тем муторнее становилось на душе — добротные некогда хаты, выглядели захудалыми, не ухоженными. От асфальта (гордости отца) остались одни ошмётки с рытвинами. Заборы покосившиеся. Тишина, даже собаки не лают, не блеет овца на лугу, чувствуя заход солнца. Скрипнула калитка. Пожилая женщина у него перед носом позвала уток, сидевших под забором дома. Но ни она, ни он, Сергей, не узнали друг друга. Он поспешил к своему дому...
Завалившийся забор — калитка с трудом открылась. Крыша -  набекрень, угол дома почернел и снизу зиял дырой... Двор заросший травой, на колодце, когда-то с любовью обустроенном, не было ни  крыши, ни журавля; сарай обветшалый... В сенцах хаты  двери сняты. Глянул — всё в плесени, и одни стулья остались. Сердце зашлось от тоски и боли...        «Загубили — загубили землю, как она без нас?» - всплыл голос умирающего отца... От воспоминаний о нём захотелось завыть... И только сейчас заметил через тусклое стекло окна: вместо сада пеньки и щепки...
Протяжно заскрипела дверь — кто-то шаркал ногами... Обернулся... и не узнал.
-Ты, что ль, Серёга? - спросил хрипловато ссутулившийся высокий старик.
-Я... - и замолчал от растерянности.
-Ты, чё? Меня, дядь Колю не узнаёшь, ты же с моим Вадькой, как черти, гоняли на мотоцикле! - вглядываясь, сказал старик.
-Вы?! - и оправившись от смущения — дядь Коль, так сколько лет прошло!?
-А я тебя по отцовой выправке узнал, глядь Васька идёть. Думал померещилось — всё путаюсь с энтим склерозом. А потом покумекал -  дак Васька помер давно, знать малец его — и обессиленно опустился на стул:
-Ну, рассказывай, чё приехал, могилку проведать, али как?
-Да, дядь Коль, расскажите куда это я приехал — не узнаю наши Боровичи.
-А чё рассказывать? Ты собирайся к нам пойтить, с дороги оголодал, небось? А магазин наш тебя не накормит — там одни пакетики, да баночки консервные — европейские, туды их мать! Молоко из пакетов пьём — привозное... Истребили мужика деревенского — просрали страну великую... Гитлер не одолел, а перестройщики сманили народ «миллионами». Пойдём посмотришь, как живёт «миллионер», тудыт твою мать! Пойдём — пойдём, Марья покормит, первачка нальёт.
-А, вы же, непьющий, дядь Коль, я же помню.
-Э, Серёга, такую жизнь без стопарика не проглотишь... - усмехнувшись, заключил дядя Коля.
    Сергей раскрыл чемодан, достал пару банок икры, коробку конфет... и бутылку коньяка. Бросив взгляд на его суету, дядя Коля заключил:
-Конфеты, икорка идёть, а коньяк оставь, самогон крепче будет...
-Да, французский, дядь Коль!
-Сказал, оставь! За державу обидно...
    Тётя Маня обрадовалась,  сразу признала и тут же засуетилась вокруг стола: на стол метала всё: и борщ, и картошку, и сало и огурчики с помидорами... В комнате запахло родным, неповторимым деревенским уютом...
    Тётя Маня без умолку рассказывала деревенские новости:
-Сам видишь, что осталось от деревни — вся молодёжь уехала в город — работы-то нет.
-А предприниматели? - спросил, недоумевая, Сергей.
-Разграбили всё и уехали, объявив, -мол нерентабельно. А нам, выходит, рентабельно молочко пить пакетное, из города месяц везённое... Так мы вот козу завели — корову-то держать силы уже не те... Вишь, ты нас не узнал — и фартуком вытерла набежавшую слезу...
-А где же Вадим? - вкрадчиво спросил Сергей.
-Ой, Серёженька! Нету моего Вадика... изверги убили, - и заплакала. Сергей оторопел, не зная как и быть.
-Эти же, новые русские, хотели себе Дом рыболова построить для увеселения. И где ты думаешь? На ставку, что твой отец сделал. Да ты же сам подсоблял нам. Да что там, всё село участие принимало. Батя твой такой памятник сделал себе, что нет человека, чтобы добром не вспомнил; летом купель по вечерам — и мал и стар — все ходили!  А рыбка — рыбка карпики... Помнишь, батя твой, пока был на ногах, всё ходил их подкармливать. Утром, глядь, а он бедный тащит, за собой повозку к ставку... Так вот, когда эти богатеи приехали, все мы собрались отстаивать свои права на став. По ночам дежурили... А утром Вадим не пришёл домой: всюду искали так и по сей день не знаем ничего...
-А милиция?! - возмутился Сергей.
-А что милиция? Отписки... -  Давай пообедаем, а то ведь голоден, вижу по глазам... Потом увидишь всё сам: и деревню захудалую, и ставок. Правда, рыбы там мало — а ну-ка каждый день с удочками на бережку сидят с Привокзального.Мы не против — свои же, у них  кроме вокзала ничего не осталось. Рынок и тот закрыли — нам-то сподручней здесь торговать. Едут к нам.
     С треском распахнулась дверь. Дядь Коля с порога:
-Маня, бегом в хлев — Катька, кажись, приплодом мучается... Бегом — взвыл дядя Коля, - удушит же! - а сам плюхнулся на скамейку, вытирая пот со лба. Сергей было встал, да дядь Коля осадил:
-Не мужицкое это дело! Господи, Царица Небесная помоги, коза нас здорово выручает — и сами пьём молочко и продаём. Пенсии-то -  кот наплакал! Поистрепались мы, да никому и не нужны... - и с горечью махнул рукой. Затем подошёл к нише, заставленной утварью,  достал первачка.
-Давай, пока Маня справляется, возрадуемся и козлёночку, и твоему приезду! Хороший знак привёз — авось наша деревенька и оживёт. А то три мальца на всю деревню: у Тюхиных, Самених, и... Дочь лесника вышла замуж за приезжего, толкового парня... Может и ты женишься тут, дак не на ком... А это не вопрос — сыщешь! Главное — землицу родимую, потом отцов политую не предать! Тянет — тянет-то к себе землица... Порой так тянет, что слезой прошибёть...
Тёть Маня, пыхтя, ввалилась в комнату,неся в фартуке козлёнка;
-Дрожит, пусть обсохнет и обратно отнесу...
-Манька, сколь раз тебе говорить, не вмешивайся в ихнею жизнь — ярка оближет и согреет козлёнка. Они же запахом роднятся! - возмутился дядь Коля. Но она уже вовсю хлопотала возле козлёнка, заботливо вытирая и приговаривая:
-Маленький, согрею и отнесу к мамке — вон она как блеет за тобой...
     Пообедав, пошли все вместе сначала на могилку к отцу: памятник — стелу далеко видать. Могилка ухожена, ухожена и рядом  могилка матери.
-Мы всегда смотрим за ними, раньше и цветы сажала, а сейчас не могу воду таскать — цветы-то надо поливать... - с сожалением сказала тётя Маня.
-Но, мы пойдём, а ты погостюй с родителями — и оба ушли.
Сергей как будто попал в вакуум: ничего не видел и не слышал, а только думы роились в голове в перемешку с воспоминаниями. Очнулся, когда дядя Коля тряс за плечо:
-Наговорился и хватит горевать... Горевать дело не хитрое и не почётное... Тут память надо достойно сохранить, чтоб и внуки тебя добром помнили.
     Уже подходя к дому, увидел мужиков, толпившихся возле завалившегося забора и бурно спорящих между собой.
-Во, Петро всех ужо обёг, калякают, как тебе подсобить с домом, - пояснил дядь Коля.
Подошли. Никого не узнал — постарели, пожухли. Зато они узнали и восхищённо зацокали языками...
     Тёть Маня замахала рукой, зазывая всех к столу. Стол ломился от яств — так всегда было, всей деревней встречали, неся из дома к столу всё лучшее... Сергей засмущался — как же он соскучился  по-деревенски простому гостеприимству! Что может сравниться с русской Душой, умеющей отдать последнее!? Как же можно предать этих людей, с последней надеждой заглядывающих тебе в самую Душу! Эх, русская простота - в тебе и сила, и слабость!
     И, глядя на них, понимал, что уходит безвозвратно в прошлое деревенька в том виде, в каком знали её эти люди. Многое изменилось в мире — с появлением новой техники, появились и новые технологии земледелия. Но как им объяснить, чтобы поняли и приняли веяние времени?!
     Нет, никуда он не поедет — кто, если не он. Ведь, он — сын отца, которому верили и  шли за ним... Чует сердце, чует — ему поверят... Это его причал! Причал, который он ни на что не променяет... 

                Валле Дан