Ближе к середине деревни в выцветшем на солнце, каком-то полинялом, но добротном доме жили-были Иван и Хохлушка. Бабушка рассказывала, что Хохлушка была не местная - дед Иван привёз её из далеких мест, не буду утверждать, что из Украины. Я в советском детстве и не понимала, что «хохлушка» означает украинка. Бабушка говорила, что без Хохлушки он бы умер – она его выходила.
Они были полной противоположностью. Он - худющий, высокий, больной (перенесший операцию на горле и потерявший голос), неулыбчивый, но, видно было, что очень добрый и простодушный человек. Частенько сидел он на своем высоком крыльце в компании кошек странной, черепаховой, ассиметричной окраски. И она – жизнерадостная трещотка, смуглая, фигуристая, ладная, с зелено-карими крапчатыми озорными глазами, с завитыми химически кудряшками, с яркими золотыми зубами, которые ей были к лицу и гармонировали с янтарными бусами.
Помню, мы сидели с подругой у речки, на «Качалке» и не решались переплыть на другой берег. Другой берег был не так уж далеко, но место, где можно было выйти из воды, отдохнуть, было наискосок, то есть плыть надо было по диагонали - страшновато. Зачем-то пришла на речку Хохлушка и сказала, что сплавает с нами, раз мы боимся. Она разделать и меня поразило её ещё молодое, крепкое, по сравнению с лицом, тело. Она плыла с нами, весёлая, хохотала, что-то без перерыва болтала с легким акцентом и мы, не заметив как, оказались на другом берегу.
До сих пор стоит в ушах её серебристый смех, отражённый от воды, помню, как она, хохоча, потряхивала своими перманентными, но естественными, с проседью, кудряшками…
Не знаю, что сталось впоследствии с Иваном, но с Хохлушкой перед 90-ми случилось несчастье: она спрятала деньги – то ли в перину зашила, то ли ещё куда-то, да только сама не смогла вспомнить. Искала несколько дней. Что творилось в это время в её душе? Отчаяние? Подозрения? Сожаление? Нашли её повешенной на кошаре. По дому тихо летал пух от вспоротых и растерзанных перин и подушек.
Когда, позже, умерла моя бабушка Аня, дед Иван пришёл к деду Федору и прошелестел своим оперированным голосом: «Ты пас мою корову, когда у меня померла жена, теперь давай я пойду пасти твою...»