«Как молоды мы были,
Как молоды мы были!»
ПЕСНЯ
В том году Энгельсу Купоросову исполнилось двадцать лет. Он перешёл на третий курс топографического отделения и в июне вместе с однокашниками уехал на учебную практику на полигон в район станции Тарусская. Жили в брезентовых палатках по четыре человека, то есть бригадой, световой день гоняли нивелирные и теодилитные ходы, занимались мензулой (съёмкой рельефа для учебных топокарт), сдавали курсовые зачёты, а по вечерам или ночам «месили». То есть устраивали друг другу подколы, орали песни под гитару, резались в преферанс, ухаживали за девочками из группы картографов, которым тоже полагалось пройти летнюю учебную практику в полевых условиях. «Замесы» ценились по уровню внезапности, вывороченности действительности наизнанку и хохмачества.
Энгельс, страшно худой, высоченный, с рябоватым вытянутым лицом и вечно виноватыми, ласково улыбающимися глазами, был в группе чем-то вроде клоуна. Да ещё с таким именем-фамилией. Его гоняли на геосклад за запчастями к приборам, с рейкой по холмам и оврагам, порой за портвешком в деревню Нечаево в двух километрах от полигона. Чаще всего не замечали и спиртного во время маленьких, но частых «отходнячков» наливали в кружку последнему.
Купоросов никогда и никому не возражал. Исполнял все поручения, а если его ругали за промахи, виновато и ласково улыбаясь, торопился всё переделать как можно лучше.
Получилось так, что к ним в бригаду, составленную тем летом из трёх студентов, добавили девушку от параллельной группы топографов. Её звали Катя Катина. Крохотная, с шапкой ярко-пшеничных волос, безумно синими глазами и вся словно наэлектризованная. Она пользовалась в техникуме дурной славой: лентяйка, прогульщица, развратница. Может выпить наравне с парнями, курит, запросто остаётся ночевать в чужой палатке.
На самом деле, Катя была, как это часто случается в среде не очень широко мыслящих людей, излюбленной мишенью для ханжеского пустословия. Училась она не хуже других, просто откровенно демонстрировала, что ей эта топонаука пофигу. Ещё её звали Лисичкой за то, что она умела, не напрягаясь и не переламываясь, чаще всего получать всё необходимое: зачёты, оценки, стипендию. Нет, она не ловчила и не хитрила, а органично, точно природой так задумано, удачно выскальзывала из любой патовой ситуации.
В Купоросовской бригаде её назначили кашеваром. Разбивали пятачок, рубили костёр, приносили воды и наказывали к таком-то часу сделать хавку на всех работников. Студенты-топографы пахали и закрывали Лисичке все положенные материалы, сдавали от её имени чертежи, схемы и расчёты. А она, между тем, вкусно готовила. Особенно перловый суп и мятую картошку с укропом. Короче, учебное лето текло славно, без проблем и обычных перепалок внутри четвёрки.
Энгельс и Лисичка сразу подружились. Их часто видели вдвоём, сидевших вечерами у палатки и горячо о чём-то болтавших. Купоросов приносил ей букеты полевых цветов, а Лисичка пришивала ему пуговицы на рубашки. Две эти фигуры: высоченного парня и миниатюрной девушки - вызывали улыбки. Про них сочиняли всякие глупости, как водится в студенческой среде, но это было больше от зависти, чем от большого ума. Купоросов и Лисичка вели себя безукоризненно, просто были забавны - и всё.
Был в техникуме ещё один заметный персонаж - двадцатипятилетний Коля, по кличке Большая Лыжа. Ростом под два метра, грузный, разлапистый, лохматый и бесконечно добрый. Жил он не в палатке, а в корпусе педагогов в маленькой каморке, откуда вёл трансляции местного радиоузла. Лыжа тоже любил «замесы». Например, в каморке у него был водопроводный кран над раковиной, выходивший и уходивший обратно в стену, а посередине - фарфоровый вентиль, как на нормальном смесителе. Кто не знал, крутил кран, собираясь попить воды или умыться - и только потом, остолбенев, начинал ржать. А внутри на двери была ручка. Прибитая не к полотну, а к дверному косяку. За неё брались автоматически и долго с остервенением дёргали. И поняв, наконец, в чём дело, опять хохотали.
Вся бригада вместе с Лисичкой и Купоросовым любила бывать у Лыжи в радиоузле. На четырёх квадратных дощатых метрах жили беззаботность и дружба. Парни поймали в лесу ёжика и подарили его радисту. Колючий жил в коробке из-под обуви, на которой было написано «Скабичевский». Его кормили, баловали и уважали. Ясно, что нелюбимому крохотному зверьку не дадут такого длинного, многозначительного имени.
К середине июля бригада сдала все положенные по программе материалы, получила хорошие оценки в зачётки и разъехалась по домам.
И тут произошла история, участниками которой и стали Купоросов, Лисичка и Большая Лыжа.
Отец у Лисички был военным, мама - медсестрой, семья жила в военном городке Радуга под Солнечногорском. Лисичка несколько раз звонила Энгельсу в Москву, однажды приезжала в гости, они ходили в кино и в открывшийся тогда на Старом Арбате «Баскин Робинс».
- Эн, - вдруг предложила Лисичка, - а приезжай ко мне в Радугу через неделю? Родителей не будет. Выходные наши. Оторвёмся. «Замес»?
Застолбили день и время. Чтобы гость мог попасть на секретную территорию военного городка, Лисичка должна была выписать именной пропуск на КПП. Далее Купоросов следовал на нужную улицу, находил нужную пятиэтажку, нужный подъезд, поднимался на нужный этаж и стучался в нужную дверь. Электрических звонков в городке не ставили - было принято негромко стучаться в дверь, а звонить во время периодически повторявшихся учебных тревог, когда по Радуге неслись, страшно топоча, роты пехотинцев и ревели БТРы, считалось западло. Резкий звонок ассоциировался чуть ли не с предупреждением о химической атаке или ядерном взрыве. Тук-тук - мирное время. Дзынь-дзынь - смерть уже рядом.
Неизвестно почему, но за день до поездки к Лисичке Купоросов позвонил Большой Лыже и сказал, что едет к девушке в гости.
- Можно, я с тобой? - спросил Лыжа.
- Поехали, - ни о чём не задумываясь, обрадовался Энгельс. - Завтра в половине седьмого вечера на Ленинградском вокзале, в третьем тупике.
Электричкой ехали почти час, потом ещё час на рейсовом автобусе. Купоросов оставил Лыжу ждать на КПП, а сам отправился по указанному адресу к Лисичке. Уже стемнело, на улице пахло цветущими яблонями. Гость быстро нашёл нужный дом, подъезд, этаж и квартиру. Едва постучал, коричневая дверь распахнулась.
Лисичка сияла. На ней была короткая вельветовая юбка, красная блузка с модным принтом и неожиданно шикарно зачёсанные набок пшеничные волосы. Синие глаза просто жгли Купоросова, он даже зажмурился от неожиданности.
- Заходи! - воскликнула Лисичка. - Как ты долго едешь!
И тут Купоросова кольнуло. Он понял, что сделал что-то не то, но отступать было поздно. Они стояли у раскрытой двери и Купоросов мямлил:
- Понимаешь, я зачем-то сказал Лыже, что еду к тебе. Он увязался следом. Как щенок. Ну что мне было делать, Катя?
Если вы видели когда-нибудь близко пепельное лицо висельника или инфарктника, то поймёте, что увидел перед собой наивный Купоросов. Лисичка молчала, причём, парень словно оглох от этого гробового молчания. Короткие пять секунд тишины показали ему, какой он идиот. И как сильно он обидел подружку.
Наконец, она рассмеялась, сломала себе причёску, выдернув из волос какую-то ленту или заколку, и втащила парня в коридор.
- Лыжа на КПП? - Лисичка надела ярко-красные сабо на высоком каблуке. - С паспортом?
Купоросов кивнул.
- Сейчас придём. Ты прав, Эн. Втроём веселее.
Оставшийся вечер, ночь и часть следующего дня они провели в каком-то угаре. То готовили жуткую примитивную еду, смешивая квашеную капусту, варёную картошку и жаренные сосиски, пили токайское вино, которого Купоросов притащил из Москвы полрюкзака, дрессировали белую мышку, жившую у Лисички в кухне под мойкой, орали на балконе песни «Воскресенья» и «Ласкового мая», играли в жмурки, то обнимались, то ругались, то затихали и впадали в счастливую тоску.
- Нирванули, - говорил потом Лыжа и почему-то виновато поглядывал на девушку.
Но Купоросов уже догадывался почему. И самым дальним закоулком души ждал, когда всё это закончится и они с радистом уедут назад, в Москву.
На следующий день, в воскресенье, ближе к полудню, Лисичка неожиданно сказала Купоросову:
- Пойдём прогуляемся, - а шевельнувшемуся вдогонку Большой Лыже бросила. - Будем через час.
Пройдя весь городок насквозь, они вышли на берег небольшого пруда или озерца. Уселись на траве, потом разлеглись рядом. Ни о чём почти не говорили. Купоросов видел золотые осколки солнца, выглядывающие из-под белых подушек-облаков, и вспоминал Лисичкины синие глаза, пшеничные волосы, очень тонкие и яркие губы, янтарно-розовую кожу на плечах, изящные руки и безумно соблазнительные ноги с робкими коленными раковинками и загадочными, кругленькими пятками.
Потом он понял, что кисть его левой руки лежит на её прохладной ноге. Хотел убрать - и постеснялся. И ещё ему показалось, что она плачет. Впрочем, настроение у него самого было паршивое. Вот он и вообразил себе её слёзы, хотя на самом деле плакала его наивная душа.
Мимо прошёл военный патруль. Два солдата приостановились и уставились на лежавшую беспечно пару. Потом закурили и стали строже.
Лисичка скинула с ноги купоросовскую руку, села и мягко сказала патрульным:
- Сейчас уходим. Релакс, «зелёнки».
Военные ушли. Энгельс тоже сел.
- Молодец, что приехал, - улыбнулась Лисичка и встала. - Пошли, а то Лыжа чего доброго в ванной утопится.
- По-моему, он меня к тебе ревнует.
- Наивный ты, Купоросов! - сказала Лисичка и поцеловала его в левый висок. - Ты так ничего и не понял!
Больше они никогда не виделись.
По окончании техникума, не получив хорошего распределения, Купоросов устроился работать в риелторскую компанию «Квадратный шар» к знакомым и погорел на сделке с квартирами. Его подставили свои же коллеги, и он загремел на пять лет в тюрьму. Лисичка вышла замуж за сына командира части, но парень оказался наркоманом, и девушка стала тяжело и много пить. Большая Лыжа с друзьями поехал автостопом в Прибалтику и погиб в аварии.
Так всё и закончилось. Странными мы были в годы нашей молодости и странное, можно сказать, было время. А с другой стороны, когда оно бывает не странным?
20 июня 2015 года, Москва