РОМАН
Начало:
http://www.proza.ru/2015/03/24/1293
Глава 6. РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ
Никогда не надо торопиться
уступать своё место под солнцем,
это место надо завоёвывать и
защищать.
В. Новодворская
Целых два года после свадьбы жизнь казалась Ольге если не райской, то, во всяком случае, счастливой и ровной. Но вот учёба в аспирантуре закончилась, и жизненные планы были совершенно неожиданно, грубо и оскорбительно нарушены несгибаемым научным руководителем Лидией Алексеевной Дубининой.
Шло время, а готовая диссертация лежала в папке, но перечитывать её Ольге не хотелось: в голову снова лезли мысли о том, как несправедливо с ней обошлись на кафедре. Но что можно сделать? Там всё тот же заведующий и та же Лидия Алексеевна – их не обойти и не подвинуть.
В гимназии, где она вот уже полгода работала после окончания аспирантуры, Ольга навсегда оставаться не собиралась, хотя и предполагала, что может задержаться здесь надолго. Это её нисколько не пугало: она привыкла к детям и уже спокойно входила в класс, не опасаясь никаких неприятных сюрпризов. Дети её любили, и она чувствовала это.
И всё-таки она мечтала быть преподавателем университета, а не учителем. Мечту нельзя отменить и забыть, она как человек – живая и самолюбивая, она требует внимания и решительных действий.
В апреле Ольга уже знала, что отпуск у неё будет в июле-августе.
– Что мы будем делать летом? – спросила она у Дениса. – Давай съездим на море?
– Хорошо бы! Надо разузнать, кто где отдыхал, и выбрать, что нам больше подходит. Если хочешь, можно поехать в Крым. Я спрошу адрес у наших ребят, они ездили в прошлом году. Им понравилось – тихое место, чистый пляж, хозяева хорошие. А вообще-то, если ты помнишь, мы собирались родить ребёнка, когда ты закончишь аспирантуру. Я дал тебе ещё один год. Ну так как? Можно начинать? А то нам двоим дадут только однокомнатную квартиру.
Денис улыбался, но, видимо, он ждал серьёзного ответа, к которому Ольга не была готова. Она думала об этом, но никак не могла вычислить, когда она сможет защититься, чтобы неизбежные хлопоты и волнения не повлияли на ребёнка и не нарушили её долгожданного счастья. Ведь это должно быть именно счастье – только с такой уверенностью и надо производить на свет детей.
– Наверное, я ещё не созрела... То есть, что касается меня, я могла бы хоть сейчас обсудиться на кафедре и уже к лету закончить все бумажные формальности, даже защититься. Но ты же знаешь – там глухо, как в танке. Если что-то вдруг изменится, и эту воинственную тётку направят на другой фронт, или она окончательно уйдёт на пенсию... – неопределённо ответила Ольга.
– Ну а вдруг? Возьмёт и уйдёт. Или её уйдут. Нельзя же вечно сидеть у кормушки! Она и пенсию получает, и зарплату, а толку от неё! Один только вред и дискредитация исторической науки.
– Куда она денется! – вздохнула Ольга. – Она здоровая, как лошадь, а меня к ней прикрепили, даже приковали. И зачем, спрашивается, я ей нужна? Она даже слушать ничего не хочет – всегда только сама говорит. В сталинские времена она непременно обвинила бы меня в космополитизме. А сейчас только чушь несёт, а серьёзных аргументов против моей работы у неё нет – ни одного.
– Да, тяжёлый случай, – посочувствовал Денис. – Был бы у вас арбитражный суд, можно было бы с ней поспорить. Получается, они всегда делают что хотят, исходя из своих предубеждений, симпатий, антипатий, зависти и даже некомпетентности. Я давно убедился в том, что далеко не все преподаватели – интеллигентные люди.
– Интеллигентных всё-таки больше, – возразила Ольга.
– Это смотря с какими требованиями подойти к ним. Если они спокойно относятся к тому, что их коллегу унижают, зачёркивают результаты его труда – а это ведь не только твой труд, но и труд, интеллект и опыт твоего научного руководителя, – то как можно считать их интеллигентными? Разве что-нибудь угрожает их жизни, если они будут отстаивать правду или хотя бы возразят против несправедливости?
Денис, наверное, был прав. Ольга и сама удивлялась дружному молчанию преподавателей. На заседаниях кафедры нередко происходили шумные споры на разные темы – когда речь шла о распределении часов или о том, кто должен заниматься кафедральным сборником, конференцией или другими неоплачиваемыми делами. Но если это касалось их самих, их времени, денег, свободы. А до неё им и дела нет.
Когда Ольга вспоминала, что произошло на том памятном заседании, у неё появлялось ощущение, что её репрессировали, запретили заниматься наукой, но не сослали куда-нибудь на Север, а оставили жить дома и великодушно разрешили работать в школе.
Раньше, лет сорок назад, она считалась бы счастливицей, баловнем судьбы. А сейчас другие времена, и никому уже не хочется прятаться под веник и говорить: «Спасибо, что живой!»
– Даже если произойдёт чудо, через год тебе будет уже двадцать шесть лет, а мы только приступим к нашему главному делу. – Денис старался отвлечь жену от бесполезных размышлений. – Ну и когда же, наконец, у меня будет сын?
– Или дочь… – возразила Ольга, явственно представляя нежную девочку в кружевном платьице.
– Хорошо, или дочь. Так даже лучше, она подрастёт и будет отличной нянькой для своего брата.
Денис не был из числа тех будущих отцов, которые сначала мечтают о футбольной команде, а потом говорят, что и одного ребёнка вполне достаточно. Он хотел именно двух детей.
– Давай всё-таки подождём до моей защиты. Не может быть, чтобы ничего не изменилось. Нельзя же взять и всё забросить – потом вообще не вспомнишь, что к чему, – сказала Ольга.
Она верила в благотворную силу инерции, по которой вот уже восемнадцать лет подряд она училась, читала умные книги, сдавала экзамены, занималась своими исследованиями. Ещё чуть-чуть – и она достигнет цели, а потом на какое-то время можно остановиться и посвятить себя семье и ребёнку, а затем вернуться в привычную колею. Ей будет всего-то тридцать лет…
– Но у тебя же всё написано, всё готово, чего ты боишься? – недоумевал Денис. – Давай поищем тебе другое место для защиты. Так ведь тоже можно делать.
– Мне кажется, если я хочу работать в своём университете, я не должна ни с кем конфликтовать.
– А ты уверена в том, что захочешь вернуться туда после всего случившегося? – осторожно спросил муж.
– А где же ещё мне работать? Я хочу быть преподавателем, а не школьной учительницей. И именно в Минске, а не в Гомеле или в Могилёве. Я хочу жить там, где жила всю жизнь. А раз так, мне надо быть благоразумной и осторожной. Вот именно: умненькой и благоразумненькой.
– Куда уж осторожнее! – проворчал Денис. – Может, нам с тобой вообще шёпотом разговаривать, чтобы не рассердить твою незыблемую тётку? Она тебе кто теперь?
– Никто, но считается, что через неё перешагнуть невозможно. Все так думают, с кем я говорила, и, наверное, это так и есть. А почему – ума не приложу!
– Скорее всего, этого никто не знает, даже она сама. Не расстраивайся, моя хорошая! Давай будем надеяться на лучшее!
Денис умел поддержать Ольгу даже тогда, когда она теряла уверенность в собственных силах, и ей передавались от него рассудительность и спокойствие. В самом деле, разве можно допустить, чтобы какая-то упрямая тётка от нечего делать повлияла на всю её жизнь? Да ни за что!
Мечты, разумеется, украшают жизнь человека, но если они не сбываются, то, вспоминаясь, долго терзают душу, заставляют отыскивать и пересчитывать свои ошибки и сожалеть о тех неблагоприятных обстоятельствах, которые не позволили выполнить намеченное.
А мечтать всё равно надо, иначе для чего просыпаться утром? Разве в молодости можно согласиться с тем, что уже ничего особенного, важного, долгожданного уже не случится в твоей жизни?
Вот и Ольга, подобно многим молодым людям, мечтала, сожалела и переживала, но всё-таки продвигалась вперёд, – правда, не с такой скоростью, как ей хотелось.
Со временем она поняла, что надо уметь вносить поправки в собственные мечты и планы, чтобы они не задавили своим «громадьём». Мечты должны расти, созревать и совершенствоваться вместе с человеком, и надо уметь отделять маниловские фантазии от реальных возможностей.
С диссертацией, как она и опасалась, вышло целое приключение. Учёная дама, а точнее, мегера – если смотреть с точки зрения Ольги, – одержимая этнографическими идеями, снова заявила на заседании кафедры, что диссертация бывшей аспирантки не соответствует её представлениям о гордости и достоинстве белорусского историка. Она только что не употребила давно вышедшего из моды слова «космополит», но всё сказанное ею явно подходило под это устаревшее клеймо.
Дама имела большой вес на факультете ещё со сталинских времён, поскольку всегда занималась комсомольской и партийной работой, а кое-кто намекал на её особые связи с очень серьёзными людьми. Вполне возможно – ведь когда-то и она была молодой. Конечно, сейчас всё по-другому, и никто её вроде бы не боялся, но никто и не возражал ей.
Она странным образом сочетала в себе модный интерес к белорусской культуре и старый партийный подход ко всему западному. Всё, что не укладывалось в жёсткие рамки, внедрённые в её сознание с младых ногтей, полагалось порицать, осуждать и гнобить.
Правда, по-белорусски она говорить даже не старалась, и было непонятно, как она могла вникнуть в потаённый смысл народных орнаментов, в символику соломенных кружев, в звучание деревенского оркестра? Любила ли она всё это? Или только ходила на работу и работала, как получалось? Но получалось по старинке, разве что без цитат из Ленина, Маркса и Энгельса, священных для каждого убеждённого коммуниста. Наверное, она очень скучала по этим подсказкам.
Закончилась история тем, что Ольга, не желая предавать память своего любимого шефа, сделала вид, что согласна поменять тему диссертации, в связи с чем ей потребуется какое-то время для сбора нового материала, чтение литературы и так далее.
Она попыталась найти выход из этой нелепой ситуации, когда всё сделанное ею подвергалось сомнению и никто на факультете не мог или не желал заступиться за неё, опасаясь скандала, который способна учинить своенравная дама.
К кому бы Ольга ни обращалась, она встречала сочувствие и вежливый отказ: никому не хотелось заниматься чужой аспиранткой, да она уже и не была аспиранткой, и за неё не станут платить деньги новому научному руководителю. А просто так, из любви к науке, никто не собирался напрягаться и тратить свои драгоценные часы.
Ольга решила дождаться лучших времён. «Рукописи не горят», – утешала она себя. У неё рукописи были в порядке и лежали в надёжном месте, а один экземпляр диссертации она даже отнесла к подруге – на всякий случай, мало ли что...
Надо сказать, эта обнадёживающая фраза, использованная Михаилом Булгаковым в «Мастере и Маргарите», изначально звучала по-другому: «Рукописи не горят – горит бумага, а слова возвращаются к Богу». В эпоху инквизиции так сказал один седой раввин, когда сжигали его книги и рукописи.
Ольгиной диссертации, слава богу, инквизиция не угрожала, в гимназии дела шли неплохо, и в ближайшее время можно было пожить спокойно, не волнуясь понапрасну и не ожидая больше никаких неприятностей – они уже случились.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2015/06/30/1123
_______________________________
Иллюстрация из интернета