Теодор Адорно - Паттерн фашистской пропаганды

Виктор Постников
Теория Фрейда и паттерн фашистской пропаганды 1

На протяжении последнего десятилетия природа и содержание речей и памфлетов американских фашистских агитаторов внимательно изучались социологами.  Некоторые из этих трудов вошли в фундаментальную книгу  Л. Ловенталя и Н. Гутермана "Пророки обмана" 2.  Общая картина характеризуется двумя главными выводами. Во-первых, за исключением некоторых странных и откровенно негативных рекомендаций:  отправить «чужих» в концентрационные лагеря или выслать сионистов из страны, материал фашистской пропаганды в Америке мало связан с конкретными и ощутимыми политическими проблемами. Подавляющее число всех выступлений агитаторов направлена ad hominen [т.е. против определенных категорий людей - ВП]. Совершенно очевидно, что они основаны на психологическом расчете, а не на намерении приобрести сторонников с помощью рационального обсуждения рациональных целей.

Термин «возбудитель черни» ('rabble-rouser'), хотя и предосудительный, поскольку с презрением говорит о массах, достаточно точно выражает атмосферу  иррациональной эмоциональной агрессивности, вызываемой нашими доморощенными гитлерами.  Называть людей «чернью» разумеется непозволительно, но именно это и есть цель агитаторов – превратить людей в «чернь», т.е. толпу, готовую к насилию без какой-либо четкой политической цели и создать атмосферу погрома.  Универсальной целью этих агитаторов является методическое взвинчивание того, что Густав Ле Бон определил как «психология масс», в своей хорошо известной книге Psychologie des Foules (189S).

Во-вторых, подход агитаторов систематичен и в нем используется жестко-установленный набор «приемов». Он не сводится исключительно к политической цели:  устранению демократии посредством выступления масс против демократического принципа, но даже в большей степени относится к внутренней природе и содержанию самой пропаганды.  Схожесть выступлений различных агитаторов, от хорошо известных  фигур таких как Кафлин и Джеральд Смит, до провинциальных мелких сеятелей ненависти, настолько велика, что достаточно в принципе проанализировать заявления одного из них, чтобы узнать всех. 3  Более того, их речи настолько однотипны, что повторяют один и тот же, ограниченный,  набор идей.  Собственно говоря, повторяемость и скудость идей – неизменный атрибут их методики.

Хотя механический паттерн очевиден и сам является выражением определенных психологических аспектов фашистской ментальности,  нельзя  не видеть, что  пропагандистский материал фашистского «брэнда»  формирует  единую структуру с общей концепцией, сознательной или бессознательной, определяющей каждое произнесенное слово. Такая единая структура кажется хорошо соответствует скрытой политической концепции и психологическому паттерну. До сих пор психоаналитическому анализу подвергались лишь изолированные моменты фашистской ментальности и поведения.  Теперь, когда все эти элементы достаточно хорошо выяснены, пришло время сконцентрировать снимание на психологической системе как таковой — и неслучайно возникает ассоциация с паранойей, порождающей и охватывающей все эти элементы.  Такой подход кажется мне более уместным, поскольку психоаналитический анализ отдельных моментов остается несколько абстрактным и случайным. Для проведения такого системного анализа нужна будет теоретическая база. Поскольку индивидуальное поведение почти неизбежно требует психоаналитической интерпретации, логично предположить, что для анализа поведения фашистских агитаторов потребуется широкое применение основ психоаналитической теории.

Такую теоретическую базу нам предоставил сам Фрейд в книге "Групповая психология и анализ эго",  опубликованной на английском языке еще в 1922 г, т.е. задолго до того, как появилась угроза немецкого фашизма 4. Не будет преувеличением сказать, что Фрейд, хотя и не интересовался политической стороной проблемы,  ясно предвидел возникновение и природу фашистских массовых движений в чисто психологических категориях. Если справедливо то, что бессознательное аналитика воспринимает бессознательное пациента, можно предположить, что интуиция аналитика способна предвидеть тенденции, находящиеся в латентном состоянии на уровне сознания пациента. Неслучайно после Первой мировой войны Фрейд обратил внимание на нарциссизм и проблемы эго в особом свете. Исследуемые им психологические механизмы и инстинктивные конфликты стали играть все более возрастающую роль в нынешнюю эпоху; в то же время, согласно практикующим аналитикам, 'классические' неврозы, такие как истерия,  составившие модели для развития психоаналитического метода, в настоящее время случаются реже, чем на раннем  этапе, когда Шарко лечил истерию клиническими методами, а Ибсен исследовал предмет в своих пьесах.
Согласно Фрейду, проблема массовой психологии тесно связана с новым типом психологического отклонения, характерным для нынешней эры, который возник по социо-экономическим причинам в результате упадка и ослабления индивидуума.
   Хотя Фрейд и не занимался социальными переменами, можно сказать, что он развил внутри рамок своей психоаналитической теории личности направления для анализа ее глубокого кризиса, в том числе ее желания беспрекословно подчиняться внешним коллективным силам.  Даже не  изучая современные социальные движения, Фрейд указал на исторические тенденции такого рода, через выбранные примеры и эволюцию направляющих принципов.

Метод, изложенный в книге Фрейда,  представляет собой динамическую интерпретацию лебоновского массового сознания и критику нескольких догматических понятий — магических слов — которые использовал Ле Бон и другие психологи до прихода психоанализа в попытках "открыть" неизученные явления. Главным среди этих понятий была суггестия, которая до сих пор популярно объясняет магию, использованную Гитлером и его окружением в отношении масс. Фрейд не подвергал сомнению точность хорошо известной лебоновской характеристики масс как обезличенных, иррациональных, легко внушаемых и готовых на насилие, и в целом обладающих регрессивной природой. От Ле Бона его отличает скорее отсутствие  традиционного презрительного отношения к массам, которое является thema probandum для большинства старых психологов. Вместо того, чтобы исходить из обычных описательных утверждений, что массы изначально обладают низкой природой и останутся таковыми, он задает вопрос, проливающий свет на всю проблему: что делает массы массами?  Он отвергает простую гипотезу о существовании социального или стадного инстинкта, который для него лишь ставит проблему, но не дает ответ.

В дополнение к чисто психологическому объяснению, он хорошо осведомлен о социологических причинах. Прямое сравнение современных масс с биологическим феноменом вряд ли можно считать справедливым, поскольку члены современных масс, по крайней мере prima facie индивидуумы, дети либерального, конкурентного и индивидуалистического общества, обусловленные оставаться независимыми и самодостаточными; постоянно напоминаемые о необходимости «не сдаваться и не подчиняться»*. Если даже предположить, что архаичные доличностные инстинкты выжили у большинства, надо не просто на них ссылаться, а объяснить, почему современные люди возвращаются к такому типу поведения, которое резко контрастирует с их рациональным уровнем мышления и современным этапом высокоразвитой технологической цивилизации.**

Это именно то, что хочет сделать Фрейд.  Он пытается найти, какие психологические силы трансформируют личность в массу. 'Если индивидуумы в группе объединены в единое целое, именно эта связь и будет характеризовать группу.' 5 Этот вывод имеет чрезвычайно важное значение для выявления главной проблемы – фашистского манипулирования.   Ибо фашистский демагог, который должен завоевать поддержку миллионов ради целей, не совместимых с их рациональными личными интересами, может добиться этого только путем создания искусственной связи, которую искал Фрейд. 

Если подход демагогов реалистичен  — а их общественный успех свидетельствует об этом — можно предположить, что эту связь демагог пытается создать всевозможными путями;  и у всех его приемов должен быть объединяющий принцип.

В соответствие с общей теорией психоанализа, Фрейд считает, что связь, интегрирующая индивидуумов в массу, имеет либидозную природу. Ранние психологи также временами нащупывали этот аспект массовой психологии. По мнению МакДугалла, " В группе, эмоции людей стимулируются до такой степени, до которой они не доходят при других условиях; и это приятный момент для тех, кто хочет полностью уступить своим страстям, погрузиться в группу и таким образом избавиться от личностных ограничений" 6.  Фрейд идет дальше этих наблюдений, объясняя сплоченность масс в терминах принципа удовольствия, то есть, фактического или мнимого удовольствия, получаемого индивидуумами вследствие подчинения массе.

Гитлер, между прочим,  хорошо понимал либидозный источник формирования масс вследствие подчинения, когда приписывал специфически женские, пассивные черты участникам своих встреч, тем самым намекая на роль бессознательной гомосексуальности в психологии масс. 7 Самым важным следствием введения Фрейдом понятия либидо в групповую психологию оказалось то, что поведение масс теперь лишилось обманчивого первобытного характера, абстрактно приписываемого какой-либо группе или стадному инстинкту. Последний  скорее представляет собой следствие, а не причину. Специфически групповым, по мнению Фрейда, является не появление нового качества, а скорее проявлении ранее скрытых. 'С нашей точки зрения нам не нужно придавать такое большое значение новым характеристикам. Для нас достаточно сказать, что в группе индивидуум поставлен в такие условия, которые позволяют ему снять ограничения своих бессознательных инстинктов.' 8 Это не только позволяет обходиться без вспомогательных гипотез, но также оправдывает тот простой факт, что в группах не примитивные, а нормальные люди, проявляют примитивные тенденции в противовес своему нормальному рациональному поведению. Однако, нет сомнений в близости определенных поведенческих характеристик масс к архаическим нормам. В частности здесь следует сказать о потенциально быстром переходе от бурных эмоций к насильственным действиям, о чем указывают все авторы, занимающиеся групповой психологией, феномен, который Фрейд в своих работах по примитивным культурам связывает с предположением о убийстве отца первобытного стада, что должно соответствовать доисторической реальности. В терминах [психо] динамической теории,  возрождение таких характеристик происходит в результате конфликта. Они также могут  объяснить некоторые проявления фашистской ментальности, которую трудно понять без предположения об антагонизме между различными психологическими силами.  Прежде всего здесь следует остановиться на психологической категории разрушения,  которую Фрейд исследовал в работе "Недовольство цивилизацией".  Как восстание против цивилизации, фашизм не просто реанимирует архаику, но и репродуцирует ее с помощью цивилизации. Недостаточно определить силы фашистского восстания просто как мощную энергию id**+, которая устраняет давление существующего социального порядка.  Точнее сказать, это восстание занимает свою энергию  частично из  других психических сил, находящихся на службе у бессознательного.

Поскольку либидозная связь между членами масс очевидно не имеет свободную сексуальную природу,  возникает проблема: какие психологические механизмы трансформируют первичную сексуальную энергию в чувства, удерживающие массы вместе ? Фрейд решает эту проблему, анализируя феномен, спрятанный под понятиями суггестия и суггестивность***.  Он понимает суггестию, как 'укрытие' или 'экран', скрывающий 'отношения любви'. Важно то, что 'отношения любви'  в суггестии остаются бессознательными. 9 Фрейд исходит из того факта, что  в организованных группах, таких как армия или церковь, отсутствуют любые  проявления любви между членами, или же она выражена в сублимированной или косвенной форме посредством влюбленности в некий религиозный образ, который их объединяет,  и эта всеохватывающая влюбленность имитируется в отношениях друг с другом. Мне представляется важным, что в сегодняшнем обществе, с искусственно интегрированными фашистскими массами, упоминание о любви почти полностью отсутствует. 10  Гитлер  отбросил традиционную роль любящего отца и заменил ее на совершенно противоположный образ устрашающей власти.  Любовь была направлена на абстрактное понятие Германии и редко упоминалась без эпитета «фанатичная», из-за чего даже эта любовь приобрела ореол ненависти и агрессии против тех, кто ее не разделял. Один из главных принципов фашистских лидеров – удерживать первичную либидозную энергию на бессознательном уровне дабы использовать ее для политических целей. Чем меньше объективная идея, такая, например, как религиозное спасение, играет роль в формировании масс, чем больше требуется манипулировать массами, тем сильнее подавляется естественная любовь и переливается в подчинение. Слишком мало содержится в фашистской идеологии того, что можно было бы по-человечески любить.

Либидозный характер фашизма и все приемы фашистских демагогов авторитарны.  Здесь у демагога и гипнотизера оказываются в распоряжении одни и те же механизмы, с помощью которых индивидуумы регрессируют и сводятся к простым членам группы.
С помощью своих методов гипнотизер пробуждает в субъекте часть архаического наследия, которая в прошлом подчиняла его родителям и которая проходит через индивидуальную реанимацию отношений к отцу: в результате чего пробуждается идея всесильной и опасной личности, в присутствии которой возможно лишь пассивно-мазохистское поведение, и которой нужно подчинить свою волю, причем оставаться наедине с ним, 'смотреть ему в лицо', представляется ужасным и опасным делом. 

Именно так мы можем представить себе отношение индивидуального члена первобытного племени к своему первобытному отцу . . . Таинственный и насильственный характер формирования групп, который объяснялся феноменом суггестии, может теперь с уверенностью быть отнесенным к своему истоку - первобытному племени.  Лидер группы по-прежнему остается наводящим ужас первобытным отцом; группа по-прежнему хочет управляться ничем не сдерживаемой силой; у нее проявляется обожествление авторитетов;  и по словам Ле Бона, у нее жажда подчинения. Первобытный отец это идеал группы, который управляет эго. Гипноз проявляется в группе, состоящей из двоих; и здесь суггестия представляет собой не перцепцию или логику, но эротическую связь." 11

По сути, это определяет природу и содержание фашистской пропаганды.  Это психологическая основа ее иррациональных авторитарных целей, которые не могут достигаться за счет рациональных убеждений, но лишь через искусное пробуждение 'части архаического наследия субъекта'. Фашистская агитация заключена в идее лидера,  и не важно, действительно ли он «ведет» или только выбран для отражения групповых интересов, поскольку необходим только его психологический образ для реанимации идеи всевластного и наводящего страх первобытного отца.

 В этом состоит корень загадочной подчас персонификации фашистской пропаганды, ее постоянное цитирование имен предположительно великих людей вместо того, чтобы обсуждать объективные вещи. Создание образа всемогущего и непререкаемого отца намного превышает образ индивидуального отца и поэтому подходит для 'группового эго', это единственный способ внушить 'пассивно-мазохистское отношение ... к тому, кому нужно подчинить волю'; отношение, требуемое от фашистского последователя тем настойчивей, чем больше его политическое поведение отклоняется от его рациональных интересов как частной особы, а также от интересов класса или группы, к которой он фактически принадлежит. 12  Пробуждаемая иррациональность фашистского последователя, следовательно,  совершенно рациональна с точки зрения лидера: она обязана быть убеждением, которое основано не на восприятии или логике, а на эротической связи. Механизм, который трансформирует либидо в связь между лидером и его последователями, и между самим последователями, называется идентификацией***+.

Значительная часть книги Фрейда посвящена анализу этого понятия. 13  Здесь представляется невозможным обсуждать все тонкости теоретического анализа, в частности различия между идентификацией и интроекцией.  Следует заметить, однако,  что покойный Эрнс Шиммель, которому мы обязаны за ценный вклад в психологию фашизма, взял фрейдовский концепт амбивалентной природы идентификации как оральную фазу либидо, 14 и расширил его до аналитической теории анти-семитизма.

Мы ограничимся лишь несколькими наблюдениями в отношении релевантности доктрины идентификации к фашистской пропаганде и фашистской ментальности.  Несколькими авторами было замечено, в частности  Эриком Хомбургером Эриксоном, что фашистский тип лидера не  похож на фигуру отца, какую занимал монарх в прошлые времена. Но отход от фрейдовской теории лидера как первобытного отца здесь только поверхностный.  Обсуждение Фрейдом понятия идентификации может помочь понять в терминах субъективной динамики, определенные перемены, вызванные объективными историческими условиями. Идентификация – как 'самое раннее выражение эмоциональной связи с другим человеком, - "играла" роль на раннем этапе развития эдипова комплекса' *. 15  Скорее всего, эта доэдиповская компонента идентификации помогает отличать образ лидера как всесильного первобытного отца от фактичeского образа отца. Поскольку идентификация ребенка с его отцом как реакция на эдипов комплекс  только вторичный феномен, инфантильная регрессия может  выйти за рамки образа отца и через 'анаклитический' процесс **** достричь более архаического образа. Более того, примитивный нарцистический аспект идентификации как акта пожирания, присвоения любимого объекта, может подсказать нам, почему образ современного лидера иногда кажется  расширением личности субъекта, его коллективной проекцией, а не просто образом отца, роль которого на более поздних фазах взросления субъекта могла ослабнуть в современных условиях. 16 Все эти моменты требуют дальнейшего прояснения.

Существенная роль нарциссизма в отношении идентификаций, ответственных за формирование фашистских групп, входит во фрейдовскую теорию идеализации. 'Мы видим, что объект воспринимается так же, как наше собственное эго, поэтому, когда мы влюблены, значительное количество нарцистического либидо переливается на объект. Это даже очевидно во многих случаях выбора объекта любви, когда объект служит подменой некоторого недостижимого  для эго идеала. Мы любим его из-за совершенства, которого стремится достичь наше собственное эго, и которого мы таким способом достигаем, удовлетворяя свой нарциссизм.' 17  Именно такую идеализацию себя и пытается вызвать фашистский лидер у своих последователей с помощью идеологии фюрера. Люди, с которыми он имеет дело, обычно испытывают характерный конфликт между сильно развитой рациональной, оборонительной частью эго 18 и постоянной неспособностью удовлетворить требованиям эго.  Этот конфликт разрешается с помощью сильных нарцистических импульсов, которые могут поглощаться и удовлетворяться только через идеализацию как частичный перенос нарцистического либидо на объект.

Это опять соответствует образу лидера, на который расширяется субъект: превращая лидера в идеал любви, он, так сказать, избавляется от фрустрации и недовольства, которые  затемняют его собственное эмпирическое Я. Такой тип идентификации через идеализацию, карикатура на истинно сознательную солидарность, принимает однако коллективный характер.  Она оказывается эффективной для большого числа людей с подобными характерными диспозициями и либидозным влечением. Фашистский коллектив в точности соответствует фрейдовскому определению группы как 'некоторому числу индивидуумов, которые подставили один и тот же объект вместо своего идеала эго и в результате идентифицировали себя друг с другом через свое эго'. 19
Образ лидера, в свою очередь, приобретает образ всесильного первобытного отца,  подкрепленного коллективной силой.

Психологическая конструкция Фрейдом образа лидера подтверждается поразительным совпадениемe ее с типом фашистского лидера, по крайней мере в отношении его публичного имиджа. Его описание подходит к Гитлеру в не меньшей степени, чем идеализация, под которую пытаются подстроить себя американские демагоги. Для того, чтобы заработала нарцистическая идентификация, лидер сам должен быть абсолютно нарцистическим, и именно из этого посыла Фрейд рисует портрет 'первобытного отца племени', который хорошо подходит к Гитлеру.

Он, в самом начале человеческой истории, был Суперменом 20, которого Ницше только ожидал в будущем. Даже сегодня, члены группы находятся в иллюзии, что все равны и обожаемы лидером; но сам лидер не нуждается ни в чей-либо любви, он может иметь природу хозяина, быть абсолютно нарцистическим, самоуверенным и независимым. Мы знаем, что любовь может сдерживать нарциссизм, и мы покажем, как он стал фактором цивилизации. 21

Одна из самых вопиющих черт в выступлениях агитатора, а именно отсутствие позитивной программы или того, что он может «дать», а также парадоксальное засилие угроз и отрицаний, имеет значение; лидера можно любить только, если он сам не любит. Но Фрейду также известен другой аспект образа лидера, который очевидно противоречит первому. Появляясь в образе супермена, лидер в то же время должен казаться обычным человеком, т.е. Гитлер должен быть одновременно Кинг-Конгом и сельским парикмахером. И это тоже Фрейд объясняет с помощью своей теории нарциссизма.  Согласно Фрейду, индивидуум освобождается от своего идеального эго и подставляет вместо него групповой идеал, воплощенный в лидере. [Однако] для многих индивидуумов отделить простое эго от идеального  не представляется возможным; два эго совпадают, поэтому эго часто сохраняет свою раннюю самодостаточность. Выбор лидера в большой степени обусловлено этим обстоятельством. Достаточно, если лидер обладает типичными качествами индивидуума, выраженными в ясной форме, и создает впечатление большей силы и свободы либидо; и в этом случае потребность в сильном вожде часто возобладает, в котором индивидуум возможно в другое время не нуждался. Другие члены группы, чьи идеальные эго возможно не воплощены  в данной личности без определенной коррекции, будут  увлечены 'суггестией', то есть механизмами идентификации. 22
 
Даже очевидные симптомы неполноценности фашистского лидера, его похожесть на хамов и асоциальных психопатов, предусмотрены теорией Фрейда. Для того, чтобы указанные черты нарцистического либидо, которые не вписываются в образ лидера,  оставались у фашистского последователя, супермен должен в целом выступать как  его 'расширение'. Соответственно  одним из основных приемов фашистской пропаганды является понятие «великого маленького человека» - человека, который одновременно воплощает всесилие и идею того, что он – как все, простой, полнокровный американец, не запятнанный материальным или духовным богатством. Психологическая амбивалентность приводит к социальным чудесам. Образ лидера помогает фашистскому последователю исполнить свое двоякое желание: подчиниться авторитету и быть авторитетом самому.

Это хорошо объясняет ситуацию, в которой иррациональный контроль берет вверх над внутренним рассудком. Люди, подчиняющиеся диктаторам, также чувствуют чрезмерность последних. Но они разрешают это противоречие, считая себя не менее безжалостными.

Все стандартные приемы фашистских агитаторов укладываются в линию, которую Фрейд исследовал как основную структуру фашистской демагогии, т.е. технику персонализации, 23  идею "великого маленького человека".  Мы ограничимся несколькими примерами.

Фрейд приводит достаточно убедительное описание иерархического элемента  в иррациональных группах. 'Ясно, что солдат принимает своего командира, как свой идеал, в то же время, идентифицирует себя с равными себе, и получает в результате этого сообщества эго обязательство предоставлять взаимную помощь и разделять общую собственность, которую подразумевает товарищество. Но он будем смешон, если попытается идентифицировать себя с генералом', 24 сознательно и открыто. Фашисты, до самого последнего мелкого демагога,  постоянно настаивали на ритуальных церемониях и иерархическом различии.  Чем меньше иерархии существует в высоко-рационализированном и разряженном индустриальном обществе, тем больше искусственных иерархий без какой-либо объективной цели  создается и навязывается фашистами по чисто психо-техническим причинам. К этому можно добавить, что здесь присутствует не только либидозный источник.

Таким образом иерархические структуры  находятся в полном согласии с садо-мазохистским паттерном.  Знаменитая формула Гитлера, Verantwortung nach oben, Autoritat nach unten, («Ответственность по отношению к вышестоящим, власть по отношению к нижестоящим») прекрасно вписывается в амбивалентный характер его последователей. 25

Тенденция к тому, чтобы наступать на тех, кто ниже, проявляется с такой же очевидностью в преследовании слабых и беспомощных, как и ненависть по отношению к тем, кто выше. На практике, обе тенденции часто имеют место одновременно.  Теория Фрейда проливает свет на все аспекты жесткого различения между своей любимой группой и чужими.  На протяжении всей нашей культуры, данный тип мышления и поведения стал настолько самоочевидным, что вопрос, почему люди любят тех, кто на них похож, и ненавидят тех, кто от них отличается, редко рассматривается всерьез. Здесь, как и во многих других случаях, ценность подхода Фрейда лежит в постановке вопросов. Ле Бон замечает, что иррациональная толпа 'доходит до крайности'. 26 Фрейд развивает это наблюдение и указывает на то, что дихотомия между «своими» и «чужими» группами так глубоко сидит в природе, что она влияет даже на те группы, чьи 'идеи' выходят за рамки подобных реакций.  Поэтому к 1921 г он  оставил либеральную иллюзию о том, что прогресс цивилизации автоматически приведет к большей терпимости и снижению насилия против «чужих» групп.

Даже во время эры Христа, те, кто не принадлежал к верующим, те, кто не любил его, и кого он не любил, не допускались в группу. Поэтому даже религия, называющая себя религией любви,  должна была вести себя жестко и враждебно  по отношению к тем, кто к ней не принадлежал. В своей основе, каждая религия подобным образом будет религией любви к своим последователям,  но будет проявлять жестокость и нетерпимость к тем, кто к ней не принадлежит. Как бы мы лично не относились к этому факту, мы не должны слишком строго осуждать за это верующих: люди неверующие или безразличные намного более здоровее психологически в этом отношении. Если сегодня [религиозная] нетерпимость не кажется такой яростной и жестокой как в прошлые века, то вряд ли это произошло за счет смягчения человеческих манер. Причину скорее надо искать в несомненном ослаблении религиозных чувств и либидозных связей, которые от них зависят.  Если какая-либо группа занимает место религиозной – а социалистическая связь кажется в этом преуспевает – тогда возможна такая же нетерпимость к аутсайдерам, как и в эпоху религиозных войн. 27

Ошибка Фрейда в политическом прогнозе - он винил 'социалистов' за то, что сделали их немецкие сверх-враги–фашисты -  такая же поразительная как и его пророчество в отношении разрушительности фашизма и стремления уничтожить «чужие» группы. 28  Фактически, нейтрализация религии привела к противоположному результату от того, который ожидал просветитель Фрейд: разделение между верующими и неверующими поддерживается и материализуется. Однако оно превратилось в самостоятельную структуру, независимо от идеологического контента, и упрямо поддерживается несмотря на потерю основания. В то же время, смягчающий аспект религиозной доктрины любви исчез. В этом смысл метода 'овцы и козлы', применяемого всеми фашистскими демагогами.  Поскольку они не признают никаких духовных критериев в отношении тех, кто избранный, а кто отверженный, они подставляют псевдо-природный критерий расы, 29  от которого трудно абстрагироваться и который применяется еще более безжалостно, чем концепция ереси во время средневековья.

Фрейду удалось определить либидозную функцию этого метода. Она выступает в роли отрицательной интегрирующей силы.  Поскольку положительное либидо полностью занято образом первобытного отца, лидера, и поскольку позитивных примеров почти не осталось, требовалось найти отрицательную энергию.

'Лидер или главная идея также могут быть негативными; ненависть в отношении конкретной особы или институции может работать таким же объединяющим фактором, и может вызвать те же эмоциональные связи, что и положительная привязанность.' 30  Ясно, что такая негативная интеграция подстегивает инстинкт разрушения, к которому Фрейд не обращается прямо в "Групповой психологии"; тем не менее, на разрушительную роль этого инстинкта он обращает внимание в «Недовольстве цивилизацией». В нашем контексте, Фрейд объясняет враждебность по отношению к чужим группам с помощью нарциссизма. За антипатией и  неприязнью по отношению к  незнакомцам, с которыми люди должны иметь дело,  мы может увидеть выражение любви к самим себе, т.е. нарциссизм.  Эта эгоистичная любовь работает на самоутверждение индивидуума, линия поведения которого якобы может критиковаться [чужими] и вести к требованию отклонения от его развития. 3 '

Нарциссический фактор в фашистской пропаганде очевиден.  Он предполагает постоянную и иногда жестокую демонстрацию того, что последователь принадлежит к своей группе, что он лучше, выше и чище, чем те, кто из нее исключен. В то же время, любая критика или самокритика отвергается как нарцистическая потеря и вызывает ярость. Это объясняет яростную реакцию всех фашистов против того, что они считают zersetzend [очернением], что развенчивает их упрямо насаждаемые ценности, и это также объясняет враждебность личностей с предрассудками к любому типу ретроспекции. Соответственно, враждебность по отношению к чужой группе хорошо уживается с терпимостью к своей группе, что при других условиях не имело бы места.

Но вся нетерпимость исчезает, на время или навсегда, после формирования группы.  Пока происходит формирование или расширение группы, индивидуумы ведут себя как единое целое, выдерживают странности других, ставят себя на один уровень с ними, и не испытывают к ним вражды. Такое ограничение нарциссизма может, на наш взгляд, быть вызвано одним фактором -  либидозной связью с другими людьми. 32

Это стандартный прием, который применяют агитаторы.  Они подчеркивают свое отличие от чужих, но стушевывают различия в собственной группе, за исключением иерархического различия. 'Мы все в одной лодке'; никто не должен быть лучше других — сноб, интеллектуал,сибарит находятся под постоянными атаками. Преднамеренное равенство, всеобщее братство, не исключающее унижение людей, - компонента фашистской пропаганды и самого фашизма. Символ «братства» можно разглядеть в пресловутом гитлеровском Eintopfgericht*****. Чем меньше они хотят изменений в социальной структуре, тем больше они болтают о социальной справедливости, что должно означать лишь одно: ни один из «членов народного общества' не может погрязать в своих личных удовольствиях.

Репрессивный эгалитаризм вместо достижения истинного равенства путем исключения репрессий – неотъемлемая часть фашистской ментальности, отраженная в приемах агитаторов, обещающих раскрыть и наказать тех, кто получает запрещенные удовольствия. Фрейд интерпретирует этот феномен в терминах трансформации индивидуумов в члены психологического 'братского стада'. Их единство - это реакция против первичной ревности друг к другу, направленная на служение групповому единству.

То, что происходит позже в обществе в отношении Cemeingeist, esprit de corps, 'группового духа', и т.д., вытекает из той же первоначальной зависти. Никто не может выставить себя вперед, каждый должен быть похожим друг на друга и иметь то же самое. Социальная справедливость означает, что мы должны отказывать себе во многих вещах так, чтобы и другие обходились без них, или же, что то же самое, не имели возможности их требовать. 33

Можно добавить, что амбивалентность в отношении брата нашла поразительное, постоянное выражение в методе [фашистских] агитаторов.
Фрейд и Рэнк отмечали, что в сказках, небольшие животные, такие как пчелы и муравьи,'должны быть братьями в первобытном рое, точно также как в символизме сна насекомые или паразиты выступают как братья и сестры (презрительно называемые  «малышами»)'. 34  Поскольку члены своей группы предположительно 'успешно идентифицировали себя благодаря любви к одному и тому же объекту', 35 они не могут признать свое презрение по отношению друг к другу. Поэтому оно выражается в совершенно негативном катексисе (cathexis)****** - переносе своего презрения на низших животных чужой группы.  Фактически это один из улюбленных приемов фашистских агитаторов — подробно проанализированный  Лео Ловенталем 36 — сравнивать чужие группы, всех иностранцев и в частности беженцев и евреев, с низшими животными и паразитами.

Если принять способность фашистского пропагандиста использовать механизмы, описанные Фрейдом в "Групповой психологии", возникает неизбежный вопрос, каким образом фашистские агитаторы, грубые и малообразованные, узнали об этих механизмах? Ссылка на влияние, оказанное на американских демагогов книгой Гитлера «Майн кампф» не дает ответа, поскольку кажется маловероятным, чтобы теоретическое знание групповой психологии Гитлером выходило за рамки простых наблюдений, полученных у Ле Бона. Аналогично нельзя утверждать, что мастер пропаганды Геббельс мог быть в курсе всех последних открытий глубинной психологии. Анализ его речей и недавно опубликованных выдержек из  дневников создают впечатление об изощренной личности, способной влиять на политику, но совершенно наивной и поверхностной в отношении всех социальных или психологических проблем, лежащих под завесой броских фраз и газетных передовиц. Идея о том, что Геббельс был утонченным и «радикальным»  интеллектуалом – всего лишь легенда, сочиненная журналистами; легенда, которая сама напрашивается на психологическое расследование. Геббельс мыслил стереотипно и был полностью во власти персонализации*******. Таким образом, мы должны искать источники, отличные от эрудиции, для объяснения владения агитаторами психологическими методами  манипулирования массами. Главный источник по-видимому уже указанная ранее ассоциация лидера и его последователя, которая представляет собой один из аспектов идентификации. Лидер может отгадать психологические желания и потребности тех, кто особенно чувствителен к его пропаганде, поскольку он похож на них психологически, и отличается лишь способностью  выражать без стеснения то, что в них скрыто, а не из-за какого-то внутреннего превосходства. Лидеры это обычно болтуны, с непрекращающимся желанием говорить и оболванивать остальных.

Для того, чтобы заворожить остальных, они используют свою демагогию: сам язык, лишенный рациональной значимости, работает как волшебное средство и вызывает архаичные регрессии, сводящие индивидуумов к членам группы.  Поскольку данное качество несдерживаемой, но в целом ассоциативной речи, означает по крайней мере временную потерю контроля над эго, она скорее свидетельствует о слабости агитаторов, чем о их силе. Фашистские агитаторы, хвастающиеся своей силой, часто проявляют такую слабость,  в частности, когда просят денежных вкладов — эта слабость искусно скрывается под идеей силы. Для успешного бессознательного расположения к себе своей аудитории, агитатор, так сказать, выпускает на волю свое бессознательное. Его психологический тип  позволяет ему это делать, а опыт научил его как сознательно использовать эту способность, использовать свою иррациональность, подобно актеру, или определенному типу журналиста, который знает как продать свою энергию и чувствительность.  Не сознавая всего механизма, он таким образом может говорить и действовать в соответствии с  психологической теорией по той простой причине, что психологическая теория работает. Все, что ему остается делать, чтобы вызвать ответную психологическую реакцию у аудитории, это хитро использовать свою собственную психологию.

Действенность приемов агитаторов по достижению психологической цели усиливается еще другим фактором.  Как мы знаем, фашистская агитация  к настоящему времени стала профессией, так сказать, средством пропитания. У нее было достаточно времени для проверки своей эффективности, и путем естественного отбора, выжили наиболее цепкие агитаторы. Их эффективность сама зависит от психологии потребителей.

Через процесс 'вмораживания',  который можно наблюдать во всех методах, используемых современной масс-культурой, призывы стандартизируются,  подобно рекламным  объявлениям, оказавшимися самым ценным способом продвижения бизнеса. Эта стандартизация, в свою очередь, хорошо вписывается в стереотипное мышление, другими словами, в 'стереопатию' тех, кто восприимчив  к данной пропаганде и своему инфантильному желанию повторять одно и то же. Трудно сказать, спасет ли такая психологическая предрасположенность от того, чтобы считать приемы агитаторов грубо примитивными. В национал-социалистической Германии,  каждый насмехался над определенными пропагандистскими штампами, такими как 'кровь и почва' (Blut und Boden), называя их Blubo, или над понятием нордической расы, от которого происходит глагол aufnorden (т.е. 'осеверить'). Тем не менее, эти призывы не потеряли своей привлекательности. Напротив, их 'фальшивость'  цинично и по-садистски поддерживалась как указание на то, что только власть Третьего рейха может решать судьбу человека и игнорировать объективность.

Более того, можно спросить: почему групповая психология, которую мы обсуждаем, приложима только к фашизму, а не к большинству массовых движений? Даже простое сравнение фашистской пропаганды с пропагандой либеральных прогрессивных партий указывает на их общность. Но ни Фрейд, ни Ле Бон не предвидели такое разграничение. 

Они говорили о  группах 'как таковых', подобно тому, как это делается в формальной социологии, без разграничения между политическими целями групп. В действительности, оба думали о традиционных социалистический движениях, а не их противниках, хотя следует заметить, что Церковь и Армия — примеры, выбранные Фрейдом для демонстрации своей теории — существенно консервативны и иерархичны. Ле Бон, с другой стороны,  главным образом занят неорганизованными, спонтанными, эфемерными группами. Только хорошо продуманная теория общества, значительно превосходящая область психологии, может ответить на поднятые здесь вопросы.  Мы ограничимся несколькими предположениями.

Во-первых, объективные цели фашизма в значительный степени иррациональны, поскольку они противоречат материальным интересам большого числа тех, кого охватывают, несмотря на довоенный бум первых лет режима Гитлера. Постоянная опасность войны,  присущая фашизму, обещает разрушения, и массы подсознательно осознают это.

Таким образом, фашизм не совсем лжет, когда говорит о своей иррациональной силе, несмотря на попытки ее рационализировать с помощью фальшивой мифологии. Поскольку фашизм не может завоевать массы с помощью рациональных аргументов, его пропаганда обязательно должна уходить от дискурсивной мысли; она должна ориентироваться на психологию и должна мобилизовать иррациональные, бессознательные, регрессивные процессы. Эта задача облегчается психологическим состоянием тех слоев населения, которые постоянно страдают от бессознательных фрустраций, и у которых на этой почве развивается чахлое, иррациональное сознание. В этом возможно весь секрет фашистской пропаганды, которая принимает людей такими, какими они есть: истинными детьми сегодняшней массовой стандартизированной культуры,  у которой украли автономию и спонтанность, вместо того, чтобы наметить цели, реализация которых должна  трансформировать психологический застой. Фашистская пропаганда ставит перед собой единственную задачу: воспроизводить существующую ментальность для своих целей; ей не нужны перемены — настойчивым повторением она способствует постоянному воспроизводству этой ментальности.

Она абсолютно полагается на тотальную структуру, и каждый авторитарный прием сам является продуктом интернализации*****+ иррациональных аспектов современного общества. В данных условиях, иррациональность фашистской пропаганды становится рациональной в смысле инстинктивной экономики. Дело в том, что если статус-кво принимается как должное и выхолащивается, гораздо сложнее разглядеть что-либо сквозь его толщу, чем приспособиться и получить по крайне мере некоторое вознаграждение от  существующего порядка —  и на этом главный упор фашистской пропаганды. Это может объяснить, почему ультра-реакционные массовые движения используют 'психологию масс' в гораздо большей степени, чем движения, которые просто доверяют массам.  Однако нет сомнения в том, что даже самые прогрессивные политические движения могут со временем опуститься до уровня 'психологии масс' и манипулировать ей, если ее собственный рационализм разрушен подчинением слепой силе.

Так называемая психология фашизма в большой степени связана с манипулированием. Рациональные методы призваны объяснить то, что наивно считается 'естественной' иррациональностью масс. Это поможет ответить нам на вопрос: можно ли фашизм как феномен масс объяснить через психологию. Хотя несомненно существует потенциальная восприимчивость масс к фашизму, справедливо также и то, что манипулирование подсознанием, своего рода суггестией, объясненной Фрейдом, незаменимое средство для реализации этого потенциала. Это, однако, подтверждает наше предположение, что фашизм как таковой, это не психологическая проблема и что любая попытка понять его корни и его историческую роль в психологических терминах остается на уровне понятий о 'иррациональных силах', продвигаемых самим фашизмом. Хотя фашистский агитатор несомненно учитывает определенные психологические тенденции своей аудитории, он делает это  во имя своих властных экономических и  политических интересов.

Психологическая предрасположенность не приводит на самом деле к фашизму; скорее, фашизм определяет психологическую область, которую можно успешно эксплуатировать силами, заинтересованными в своих не-психологических интересах. Когда массы оказываются захваченные фашистской пропагандой, это не спонтанное проявление первобытных инстинктов, а квази-сознательное оживление их психологии — искусственная регрессия, описанная Фрейдом в его трудах по психологии организованных групп. Психология масс захватывается лидерами и трансформируется в средство для доминирования. Она не выражается прямо через массовые движения. Это явление не новое в истории. Она проявляется также в виде контр-революционных движений.  Не являясь собственно источником фашизма, психология – один из элементов сложной системы, тотальность которой обусловлена потенциальной способностью к сопротивлению.

В теории Фрейда, замена индивидуального нарциссизма идентификацией с образом лидера,  указывает на использованием массовой психологии фашистскими лидерами. Конечно, этот процесс имеет психологическое измерение, но он также указывает на отход от психологической мотивации в старом освобождающем смысле. Такая мотивация систематически управляется и адсорбируется социальными механизмами, которые направляются свыше. Когда лидеры осознают массовую психологию и берут ее в свои руки, она перестает существовать в определенном смысле.

Этот потенциал содержится в основном конструкте психоанализа, и для Фрейда эта концепция  существенно негативна. Он определяет область психологии там, где главенствует бессознательное, и постулирует: id должна стать эго. Эмансипация человека от подчинения внешнему бессознательному, должна быть основной причиной устранения его «психологии». Фашизм способствует этому устранению в противоположном смысле через укоренение зависимости вместо реализации потенциальной свободы, через экспроприацию бессознательного с помощью социального контроля, вместо осознания субъектами своего бессознательного. Следует отметить, что хотя психология всегда связана с некоторой зависимостью индивидуума, она также предполагает свободу в смысле определенной самодостаточности и автономии.

Неслучайно девятнадцатый век был замечательным временем для психологической мысли. В весьма разряженном обществе, в котором не было практически прямых связей между людьми, и в котором каждый человек был сведен к социальному атому, к простой коллективной функции, психологические процессы,  хотя и происходили в каждом индивидууме, перестали служить определяющими силами социального процесса.
   Таким образом, психология индивидуума потеряла то, что Гегель назвал бы, сущностью (substance). Возможно главной заслугой Фрейда в его книге было то, что, ограничив себя полем индивидуальной психологии и мудро воздержавшись от введения внешних социологических факторов, он тем не менее достиг критической точки, когда психология должна быть отброшена. Психологическое 'обеднение' субъекта, который 'уступил себя объекту' и 'заместил им свою самую важную часть'; 37 то есть, супер-эго, предвосхищает с поразительным прозрением пост-психологические де-индивидуализированные социальные атомы, из которых формируются фашистские коллективы. В этих социальных атомах психологическая динамика формирования групп не является более реальностью. Категория 'фальшивости' применима к лидерам так же, как к акту идентификации части масс и их иступлению и истерии. Люди так же мало верят в своем сердце в то, что евреи исчадия ада, как и в величие своих лидеров. Они не идентифицируют себя реально с ними, но выполняют акт идентификации,  показывают свой энтузиазм,  и таким образом сопричастны к выступлению своего лидера. Именно через это выступление  они приходят к равновесию между своими постоянно готовыми инстинктивными желаниями и достигнутым уровнем просветления, который не может быть отменен. Возможно именно подозрение в фальшивости  их собственной 'групповой психологии'  и делает фашистскую толпу такой безжалостной и злостной. Если бы они остановились на секунду и подумали,  все их представления разлетелись бы на части, и они бы разбежались в панике.

Фрейд пришел к пониманию этого элемента 'фальшивости' в неожиданном месте, а именно, когда он обсуждал гипноз как регрессию индивидуумов к отношениям между первобытным стадом и первобытным отцом.

Как мы знаем из других реакций, индивидуумы сохраняют некоторую степень предрасположенности к старым ситуациям подобного рода. Некоторое знание о том, что несмотря ни на что, гипноз всего лишь игра, обманчивое обновление этих старых импрессий,  может однако оставаться и способствовать сопротивлению против серьезных последствий снятия воли в гипнозе. 38

Тем временем, эта игра социализируется, и ее последствия оказываются весьма серьезными. Фрейд проводил различие между гипнозом и групповой психологией, определяя гипноз как имеющий место только между двумя людьми. Однако использование лидерами массовой психологии благодаря эффективному применению своих методов,  позволило им социализировать гипнотическое внушение.

Нацистский боевой клич 'Германия проснись' скрывает свою противоположность. Коллективизация и институционализация этого заклинания,  с другой стороны, сделали психологический перенос (transference) более запутанным, в результате чего чрезвычайно возросла 'фальшивость' восторженной идентификации и всей традиционной динамики групповой психологии. Этот всплеск может быстро оборваться из-за внезапного осознания ложности заклинания. Социализированный гипноз скрывает в себе силы, которые могут развеять призрачную регрессию через дистанционное управление,  и  в конце концов разбудить тех, кто ходит с закрытыми глазами, но уже не спит.


Примечания

1 Данная глава представляет собой часть большой совместной работы с  Максом Хоркхаймером.
2 (1949) New York: Harper Brothers. Cf. also: Leo Lowenthal and Norbert
Cuterman, (1949) 'Portrait of the American Agitator', Public Opinion Quarterly,
(Fall), pp. 4 i 7 ff.
3 Здесь требуется некоторое разъяснение.  Есть некоторое различие между теми, кто спекулируя – с основанием или без такового – на экономическом материале,  пытаются удержать приличный тон и отрицают свой антисемитизм прежде чем искать  в евреях козлов отпущения – и откровенными нацистами, которые хотят действовать самостоятельно, или полагают по крайней мере, что действуют,  и используют для этого самый грубый и оскорбительный язык.  Более того, можно видеть различие между агитаторами, играющими роль старомодных, домашних, христиан-консерваторов, которых легко узнать по их жалобах на 'судьбу', и теми, кто играет более современную роль «революционеров», находя отклик у молодежи.  Однако такое различие не должно переоцениваться.
 Основная структура их речей, а также их методы,  идентичны, несмотря на тщательно выверенные обертоны. Поэтому надо видеть  скорее разделение труда, чем принципиальное расхождение. Следует заметить, что национал-социалистическая партия хитро скрывала подобные различия, никогда не приводящие к каким-либо серьезным столкновениям идей внутри партии. Мнение о том, что жертвами 30 июня 1934 г. были революционеры, надуманное. Кровавые разборки были вызваны соперничеством между различными бандитскими группировками и не имели под собой никакой социальной основы.  [Т.н. "Ночь длинных ножей" - расправа Гитлера со своими соперниками из штурмовых отрядов Sturmabteilung - ВП]
4 Немецкое название книги, вышедшей в 1921г - Massenpsychologie und Ichanalyse. Переводчик Джеймс Стречи, справедливо подчеркивает, что термин «группа» означает здесь эквивалент лебоновской «Le Foule» и немецкой Masse. Можно добавить, что в этой книге термин «эго» не имеет специфический психологический вес, который Фрейд придает ему в более поздних работах, в сравнении с id  и супер-эго; он просто означает индивидуум. Одним из самых важных моментов фрейдовской групповой психологии является тот факт, что он не различает независимо существующую, воплощенную 'ментальность толпы,' но сводит наблюдаемые  и описанные Ле Боном и МакДугалом феномены, к регрессиям, имеющим место в каждом индивидууме, формирующем толпу и подпадающим под ее влияние.
5 S. Freud (1922) Group Psychology and the Analysis of the Ego, London, p. 7.
6 Ibid., p. 27.
7 В книге Фрейда не рассматривается эта часть проблемы, но абзац в приложении указывает на то, что он хорошо понимал ее. 'Подобным образом любовь к женщине пробивается через групповую привязанность к расе, национальному отделению, и социальному классу, и таким образом производит важные следствия как фактор цивилизации. Кажется очевидным, что гомосексуальная любовь гораздо более совместима с групповыми связями, даже, когда она принимает форму неограниченных сексуальных тенденций' (с. 123). Этот вывод несомненно получен после наблюдений над немецким фашизмом, в котором граница между откровенной и сдерживаемой гомосексуальностью, как и между откровенным и сдерживаемым садизмом, была намного более подвижной, чем в либеральном обществе среднего класса.
8 Ibid., pp. 9 and 10.
9 "... любовные отношения . . . также составляют суть группового сознания. Надо помнить, что власти не заикаются о таких отношениях."
(Ibid., p. 40.)
10 Возможно одной из причин такого поразительного явления является то, что массы, с которыми должен встретиться фашистский агитатор – до захвата власти -  изначально не организованы и представляют собой случайную толпу большого города. Слабые связи в такой разношерстной толпе требуют дисциплины и единства за счет центробежного неканализированного стремления любить. Задача агитатора частично состоит в том, чтобы заставить толпу поверить в то, что она организована как армия или церковь. Отсюда тенденция к сверх-организованности. Из организации делается фетиш; она становится целью вместо средства, и эта тенденция прослеживается во всех речах агитатора.
11 Ibid., pp. 99-100. Этот важный вывод из фрейдовской теории групповой психологии указывает на один из наиболее характерных признаков фашистской персоналии: экстернализации супер-эго.  Термин 'идеал эго'  - ранний фрейдовский термин, который впоследствии он назвал «супер-эго». Его замена на 'групповое эго' – это в точности то, что происходит у фашисткой личности.
Она оказывается неспособной развить у себя независимое автономное сознание и подставляет вместо него коллективную силу, которую Фрейд описал как  иррациональную, зависящую от внешних правил, жестко авторитарную, в большой степени чуждую индивидуальному мышлению и, поэтому, легко взаимозаменяемую, несмотря на свою структурную жесткость.  Этот феномен хорошо выражен нацистской формулой: то, что  служит немецким людям, это хорошо. Этот паттерн возникает в выступлениях американских фашистских демагогов, которые никогда не обращаются к сознанию своих возможных последователей, но неизменно пробуждают у них внешние, конвенциональные и  стереотипные ценности, которые принимаются как само собой разумеющимися и  как авторитетные без какой-либо проверки на опыте или логическим рассуждением.
Как детально указывалось в книге «Авторитарная личность (авторы Т.В. Адорно, Эльза Френкель-Брунсвик, Даниэль Л. Левинсон и Р. Невитт Санфорд)
(Harper Brothers, New York 1950), личности с предубеждением обычно характеризуются приверженностью к конвенциональным ценностям вместо того, чтобы принимать свои собственные моральные решения, и рассматривают правильным 'то, что было сделано'. Через идентификацию, они также стремятся подстроиться под групповое эго за счет своего собственного идеального эго, которое практически растворяется во внешних ценностях.
12 Тот факт, что мазохизм фашистского последователя неизбежно сопровождается садистскими импульсами, находится  в соответствии с фрейдовской общей теорией амбивалентности, первоначально разработанной в связи с эдиповым комплексом.  Поскольку фашистская интеграция индивидуумов в массы удовлетворяла их только с точки зрения замещения своего эго, их неприятие фрустрации цивилизации хорошо совмещалась с целями лидера; психологически она сливалась с авторитарным подчинением. Хотя Фрейд не ставит проблему, которую позже назовет «садо-мазохизмом», он тем не менее, хорошо понимает ее,  о чем свидетельствует его принятие лебоновской идеи, что 'поскольку группа несомненно отражает истину или ложь и сознает, более того,  свою великую силу она в одинаковой степени нетерпима и подвластна авторитету. Она уважает силу и почти нечувствительна к доброте,  которую воспринимает лишь как форму слабости.  От своих героев она требует силы, или даже насилия.
Она хочет, чтобы ей правили,  чтобы ее притесняли, и она боится своих хозяев.' (Freud, 1922, p. 17).
13 Ibid., pp. 58ff.
14 Ibid., p. 61.
15 Ibid., p. 60.
16 Cf. Max Horkheimer (1949) 'Authoritarianism and the Family Today', in R.N.
Anshen (ed.) The Family: Its Function and Destiny, Harper Brothers, New York.
17 Freud (1922) p. 74.
18 При переводе книги Фрейда термин 'Instantz' заменен на 'faculty' (способность), что однако не передает  иерархическую коннотацию немецкого термина. 'Agency' (средство, фактор)  кажется более точным.
19 Ibid., p. 80.
20 Не будет преувеличением сказать, что концепция сверхчеловека у Ницше не имеет никакого отношения  к этому архаичному образу, как и его видение будущего к фашизму. Аллюзия Фрейда на Супермена справедлива лишь как отражение популярных дешевых слоганов.
21 Ibid., p. 93.
22 Ibid., p. 102.
23 По поводу дальнейшего разъяснения персонализации см. Freud (1922) с. 44, ссылку, в которой он обсуждает отношение между  идеями и личностью лидеров, и с.
53, на которой он определяет как понятие 'вторичных лидеров' существенно иррациональные идеи, удерживающие группы вместе. В технологической цивилизации,  немедленный [психологический] перенос на лидера, неизвестного и далекого, невозможен. Что происходит, так это регрессивная реперсонализация безличностных, отвлеченных социальных сил.  Эту возможность ясно предвидел Фрейд. ' . . . Общая тенденция, желание, которое могут разделить определенное число людей, может . . . служить такой заменой. Эта абстракция, опять же, может быть более или менее воплощена в фигуре, которую мы можем назвать вторичным лидером.'
24 Ibid., p. no.
25 В немецком фольклоре есть потрясающий символ такого поведения.  В нем говорится о  Radfahrernaturen, велосипедистах.  Они кланяются тем, кто сверху, и  бьют тех, кто ниже.
26 Freud, Ibid., p. 16.
27 Ibid., pp. 50-1.
28 В отношении роли 'нейтрализованной', разбавленной религии в фашистской ментальности образе, см.  Авторитарная личность.  Важное психоаналитическое исследование  в этой области проведено в Theodor Reik's Der eigene und der fremde Cott, и  Paul Federn's Die vaterlose Gesellschaft.
29 Можно отметить, что  идеология расизма отражает идею примитивного братства, оживляемую, согласно Фрейду,  через специфическую регрессию при формировании масс. В понятие расы входят два свойства, относящиеся к братству: оно предположительно 'естественно', связано 'по крови', и оно лишено пола. В фашизме эти качества воспринимаются подсознательно.  О братстве упоминается сравнительно редко, и обычно лишь в отношении немцев, живущих за пределами Рейха ('Наши судетские братья').  Такое отношение к братству, частично ввиду связи с fraternite Французской революции, табу для нацистов.
30 Ibid., p. 53.
31 Ibid., pp. 55-6.
32 Ibid., p. 56.
33 Ibid., pp. 87-8.
34 Ibid., p. 114.
35 Ibid., p. 87.
36 Cf. Prophets of Deceit.
37 Freud, Ibid., p. 76.
38 Ibid., p. 99.


1951

Комментарии и пояснения некоторых терминов - ВП

* По-видимому это справедливо лишь для западного индивидуалистического общества, но не относится к таким странам как Россия, Китай и пр.
** Это можно объяснить именно технологическим засилием и сведением людей к «машинным» функциям. В качестве защиты люди стремятся возвратиться к (забытому) человеческому  групповому существованию.  Кроме того, страх перед грядущим экологическим апокалипсисом подталкивает к желанию объединиться, чтобы противостоять угрозе. На бессознательном уровне это может приводить к всевозможным эксцессам, например к "экофашизму" или "экомодернизму", о котором, конечно, ни Фрейд, ни Адорно не догадывались.    
**+ Бессознательное (ОНО). Упрощая фрейдовскую структуру, можно сказать, что психика человека состоит из:  бессознательного (id, ОНО), сознательного (эго, Я) и сверхсознания (супер-эго).
*** Близкие по смыслу русским терминам «внушение» и «внушаемость».
***+ Идентификация  - психологический процесс, в котором субъект ассоциирует себя с некоторым аспектом или атрибутом другого лица, полностью или частично.
**** Т.е  через привязанность (anaclitic – испытывающий привязанность к чему/кому либо)
***** «Народный суп», раздаваемый по воскресеньям всему населению Германии  в 1930-х гг.
****+ Интернализация - превращение внешних реальных условий во внутренние убеждения человека.
****** В психоанализе – перенос ментальной или эмоциональной энергии на человека, объект или идею.
******* Принятие личной ответственности за события, над которыми у индивидуума нет власти.