Особняк королей Грандескки представлял собой старинный замок, построенный на значительной возвышенности, у подножия которой распростёрся океан. С другой же стороны из окон его открывалась превосходная панорама на дворцовую площадь, высотные дома на горизонте и пригородные пейзажи. Издалека и с высоты птичьего полёта замок казался чарующим и пугающим, так поражал он воображение своим архитектурным величием. Но при приближении к нему ощущение опасности сменялось благоговением перед мощью каменных стен.
Ночью в окнах особняка светился яркий свет, а днём появлялась возможность любоваться тем, как это строение утопало в яркой зелени. С фасада распростёрся прекрасный розарий, тонущий в море роз самых разнообразных сортов и видов, испускающих благоухание.
В сумерках и при свете луны серые каменные стены этого средневекового строения, а также массивные кованные решётки на его узких окнах пугали и манили своей загадочностью, а в подвалах и потаённых комнатах скрывались во множестве неразгаданные тайны. В народе частенько болтали о том, что на чердаке этого замка хранится сейф, снизу до верху наполненный деньгами в крупных купюрах, к которому никто в доме, даже сам король, не смеет прикоснуться, потому что на деньгах этих лежит ужасное проклятье, а те, кто всё-таки нарушали этот запрет, умерли страшной смертью. Возможно, это всё байки, а возможно и нет. Но загадка эта почище будет, чем история с привидениями.
- Какай чудесный вечер! – воскликнул король, выходя на балкон, после того, как в своём кабинете за чашечкой ароматного кофе, который приготовила его жена, обсуждал разнообразные политические проблемы с известным пронсельванским политиком Андрюсом Навотти. - Люблю я вот так, после суетливого дня, стоять на этом балкончике, на свежем воздухе, курить трубочку, любоваться прекрасной панорамой, которая отсюда открывается… А вокруг люди ходят, что-то кричат!
Под королевским балконом действительно собралась целая манифестация.
- Но простите, Ваше величество, - попытался возразить ему Навотти, недоумённо косясь на самодержца, - вы разве не слышите, что кричат эти люди? Они кричат: «Долой короля!»
- В самом деле? – недоумённо изумился монарх, - Неужели прямо так и кричат? Ну, с ними это иногда бывает…
Он неторопливо сделал ещё затяжку, продолжая покуривать трубку и выпустил колечко дыма. Король был одет в клетчатый твидовый костюм и с вересковой трубкой в зубах, подаренной ему Английской королевой, производил впечатление невозмутимого джентльмена, который не повел бы бровью, даже если земной шар вдруг неожиданно сорвался со своей орбиты или солнце с луной разорвались и превратились в пыль на его глазах.
- Очень глупо, пожалуй что, со стороны королей портить себе кровь и расходовать нервы из-за всякой ерунды, - со вселенским спокойствием продолжал Гессор VI Грандескки, - на то они и люди, чтобы поносить законы своих правителей и устраивать политические демонстрации. То они смеются и пируют без всякой на то причины, то начинают бунтовать ни с того, ни с сего. Нам же, правителям, лучше всего относиться к этому, как подобает философам. Терпение и спокойствие – достаточно ценные качества. Они смеются – будем смеяться и мы. Они пируют – ответим им тем же. Они устраивают у нас под окнами митинги и демонстрации – ляжем спать. А к утру они и сами забудут о том, о чём кричали вечером. А если они придут к нам и на следующее утро – сделаем приятное лицо. В конце концов, это нас не к чему не обязывает.
На следующее утро в особняке Грандескки произошло такое, что иначе как просто скандалом в благородной семействе трудно назвать. Началось всё с того, что принцессе Мари-Терессе запретили встречаться с очередным парнем. Следствием же этого происшествия было то, что лорд Нириор в три часа пополудни выскочил из королевского особняка с перекошенным лицом. Он кричал:
- Мерзавцы!!!! Они дорого за это заплатят!!! - и добавил дворецкому, - Я ещё вернусь! Не будь я лорд Нириор – второе… Нет! ПЕРВОЕ по значимости лицо в государстве!
К чему это произнёс милорд, незадачливый дворецкий, так и не понял, потому что всю первую половину дня зубрил тонкости дворцового этикета, перелистывая на ходу справочник «Идеальное лицо истинного аристократа».
Впрочем, обо всём по порядку. Предыстория этой истории была следующая…
***
- Кто-нибудь откроет дверь? – недоумённо спрашивала Класана-Амелия, спускаясь по лестнице со второго этажа резиденции баронов Нириоров на первый на полусогнутых ногах, подтаскивая за собой, вывихнутую в драке с герцогиней Сорелли, правую ногу, - Или я сама должна всё делать? Совсем прислуга распустилась!
В дверь продолжали трезвонить. Баронесса же наспех натягивала платок на свою изрядно ощипанную в произошедшей накануне перепалке голову. Сегодня утром она чуть не выцарапала глаза парикмахеру, предложившему ей остричься налысо. Класана-Амелия распахнула дверь… На пороге стоял Антос-Эмануэль и… был так хорош в своей белой кружевной рубашке, что баронесса аш застонала.
- Не помешал? – спросил визитёр с кротостью в голосе, мило улыбаясь своей неотразимой улыбкой.
- Нет, ну что ты! – еле слышно пролепетала она, и добавила растерянно, - Только у меня такой вид…
Он смерил внимательным взглядом своих чёрных глаз её пострадавшую фигуру и фингал под глазом, поставленный Ирис-Неллией, и снова лучезарно улыбнулся.
- Об чём разговор! – произнёс он умиротворяюще, а потом заметил, не то шутя, не то серьёзно, - Пустяки какие! Мы же свои люди. А потом… платочек тебе даже к лицу.
Баронесса томно взглянула на принца, пытаясь понять, что вообще может значить столь неожиданное миролюбие и в чём цель столь внезапного визита наследника престола, таит ли он в себе какой-нибудь подвох или это долгожданная капитуляция.
- Ну, раз тебя не смущает мой внешний вид, тогда проходи, - подумав немного, ответила она вкрадчиво, отойдя немного в сторону и освобождая ему дорогу.
Он не только вошёл, но и был так любезен, что заботливо помог ей подняться по крутой мраморной лестнице с золочёными перилами на второй этаж, не забыв подобострастно осведомиться при этом.
- Но что случилось?
- Как? Ты ничего не знаешь? – удивилась в свою очередь Класана-Амелия, - Ты и в самом деле ничего не знаешь? Меня зверски избила герцогиня Сорелли.
Он снова смерил её взором, в котором светилась предупредительность, бесконечная дружеская забота и участие.
- В самом деле? – спросил он, наивно хлопая глазами, - А почему?
- Не знаю! Она сумасшедшая какая-то! Набросилась на меня без всякой причины.
Их глаза встретились, а взоры были чисты, как у парочки небесных ангелов.
- Да, что ты говоришь? – вопросил он в безмерном удивлении, - И у тебя даже нет никаких предположений?
- Конечно нет! – заверила его спикерская дочь с предельной искренностью в голосе, - Она чуть не выколола мне глаза перочинным ножиком. Да, она бы меня вообще убила! Хорошо ещё, что администратор отеля, где всё это произошло, вовремя вызвал полицию, услышав мои жалобные крики и мольбы о помощи.
- Удивительно! – всплеснул руками он, а потом добавил, понимающе качая головой, - Ну, Нелли, она действительно в последнее время явно не в себе…
Навстречу парочке с разных углов дома выскочили лакеи и горничные, а также растерянный лорд Нириор в парчовом халате и шлёпанцах и обескураженная до предела мамаша-Нириор в домашнем кружевном чепце.
- Мой принц! – воскликнул хозяин знатного дома и по-отечески распростёр к наследнику престола свои руки, - Это вы? Какое счастье! Но почему мне не доложила охрана? Эх, я задам этим тунеядцам! Милинда, дорогуша, - подзадорил он растерявшуюся и вылупившую глаза жену, - подсуетись. У нас ТАКИЕ гости!
- Ну, что вы! Что вы, милорд! – вкрадчиво остановил его Антос-Эмануэль, снова лучезарно улыбаясь, - Прошу вас не наказывать прислугу. Я сам попросил их не докладывать. Хотел сделать сюрприз.
- И он вам удался! Мы чрезвычайно рады вас видеть, Ваше высочество! - спикер был любезен до крайности, - Я даже не спрашиваю вас о цели визита. Она мне известна…
В этом месте наступила какая-то зловещая пауза, а в воздухе повеяло некоторым непониманием. Принц, ослепительно улыбавшийся до этого, вдруг перестал улыбаться и уставился на спикера, недоумённо пожимая плечами, так, что он, несколько смутившись, засуетился, делая распоряжения прислуге. А мамаша-Нириор как-то странно заморгала глазами.
- Интересно? – изумился принц, снова осветив помещение своей лучезарной улыбкой, - А откуда?
- Моя дочь мне всё рассказала, - с участием пояснил Нириор, а его супруга закивала головой в знак согласия с усердием китайского болванчика.
- Рассказала о чём? – снова испросил принц, а в воздухе опять повеяло некоторым непониманием.
- О том, что вы с ней любите друг друга, - не моргнув глазом пояснил милорд.
Нириор взглянул на Антоса-Эмануэля, просто светясь бесконечной прямотой и искренностью, тот же одарил его такой ослепительной улыбкой, что любой сторонний наблюдатель не усомнился бы ни сколько, что эти двоя любят друг друга с безмерным обожанием.
- Так может мне уже можно называть вас папой? – в тон любезному спикеру поинтересовался Антос-Эмануэль, не то шутя, не то серьёзно.
- Конечно, мальчик мой! А ты сомневался? – снова, как ни в чём ни бывало сказал спикер слащавым тоном, правда левый глаз его при этом почему-то странно задёргался.
Глаза наследника престола и спикера парламента встретились, и в это время между ними состоялся, наконец, немой диалог.
«Всё интригуем, хрыч ты старый?» - испросил Антос-Эмануэль, давая понять политикану, что ещё покажет свой характер, а на безоговорочную капитуляцию и не стоит рассчитывать.
«А ты как думал! Теперь в этой стране всё решаю я», - ответил ему милорд, считывая его мысли своим цепким взглядом.
Окрылённый своими недавними успехами в политике и парой-тройкой удачных выступлений перед парламентской оппозицией, милорд чувствовал себя, прямо скажем, на коне и, даже можно сказать, вершителем государственный судеб.
После этого момента истины, вновь безмятежное миролюбие завитало в воздухе.
Спикер снова распростёр руки и решительно ринулся навстречу предполагаемому зятю, в надежде заключить его в нежные объятья, но в самый решительный момент принц ловко отошёл немного в сторону, поэтому милорд промахнулся и, споткнувшись, прохилял несколько ступенек по лестнице, стукнувшись лбом о перила.
- Какая жалость! – всплеснув руками, воскликнув в смятении Антос-Эмануэль, - Надеюсь, папаша, вы не слишком ушиблись?
Стукнувшись, милорд несколько секунд соображал: в чём, собственно, дело, наблюдая искры перед глазами, когда же, наконец до него дошло, что это просто наглая выходка бесцеремонного мальчишки, бог знает, что возомнившего о себе, щёки его начали раздуваться, словно воздушные шарики и краснеть, как помидоры. Он открыл рот, пылая гневом, и неизвестно, что бы сказал на этот раз, потому что от былой его любезности не осталось и следа, но Антос-Эмануэль, сделав наивные глаза, неожиданно заключил в свои объятья жену спикера.
- Ма-ма! – воскликнул он, натурально прослезившись, взгляд же его, встретившись с орлиным взором Нириора, говорил:
«Ну, что, «папаша», возьмёшь ты меня голыми руками?»
Существует поговорка, что в доме врага горек хлеб. Наследный же пронсельванский принц, принципиально придерживался прямо противоположной точки зрения, полагая, что в доме врага нужно съесть как можно больше, чтобы ему меньше досталось. Поэтому спикер парламента, скрепя сердце, вынужден был, сидя за столом, наблюдать за тем, как в желудке Антоса-Эмануэля безвозвратно исчезают одно за другим различные дорогостоящие блюда, заказанные Нириором в эксклюзивном порядке в одном из самых модных французских ресторанов и доставленные час назад специальным рейсом его личного самолёта в Мегалиолисс к званому ужину для членов парламентской оппозиции. Мамаша-Нириор по совету своего супруга распорядилась выставить всё это на стол в качестве «угощения» для принца исключительно понта ради, в надежде, что драгоценный гость лишь только притронется ко всей этой красоте, а всё оставшееся можно будет выставить к вечеру. Но не тут-то было…
Кроме всего прочего, за почти семейным обедом с «будущим зятем» Нириоры явно решили пустить пыль в глаза. Трёх хозяев и одного о-о-очень важного гостя обслуживали штук двадцать лакеев и официантов. Стол был сервирован фамильным серебром и индийским фарфором и просто ломился от редких яств и новомодных блюд с такими причудливыми названиями типа «Нью-а-ля-фуагра», «Алоньёза с оливковым майонезом и редкими приправами», «Тёплый лобстер по рецепту японских самураев» и прочее, прочее, прочее, а также редкого вида вин и крайне дорогостоящих напитков. Лорд Нириор соизволил переодеться к обеду в смокинг, и его подтянутая и прямая словно жердь фигура выглядела теперь очень официально. Мамаша облачилась в вечерний туалет, в котором красовалась, чуть дыша, от туго стягивающего её жиры корсета. А «невеста» умудрилась навести шокирующий марафет, наложив на своё лицо килограмм румян и пудры, скрывая синяки и ссадины, полученные в пылу борьбы с конкуренткой за сердце возлюбленного, и сидела теперь во главе стола, как китайская кукла. Изредка она бросала пылкие взгляды на свою пассию, а он обворожительно, наивно и трогательно улыбался ей в ответ.
За столом и хозяева, и гость были отменно вежливы, а трогательную лирику этой картины дополняли звуки скрипки музыканта, который стоя в углу, пиликая смычком лёгкую классическую музыку с деликатным выражением на лице.
Спикер пытался натужно улыбаться, придирчиво следя за тем, как дорогой гость поглощает его семейный бюджет в виде деликатесов из сверхмодного французского ресторана, и эта улыбка предавала его худощавому лицу с орлиным носом некоторую комичность, что изрядно забавляло принца, который наблюдал за этой трагической сценой краем глаза. Когда же принц с аппетитом уплетал «Стейки Коби и Мацусаки», заказанные специальным рейсом из Токио, приготовленные из молодой телятины, возрастом 32 месяца (и не больше, не меньше), а также угощался в волю говяжьими бифштексами по эксклюзивному рецепту от ресторана Dons de la Nature, нос спикера даже как-то ещё больше загнулся книзу и самопроизвольно скрючился. А нервно следя за тем, как предполагаемый зять поглощает блюдо Shirasu, сушеных мальков анчоусов, родом из залива Suruga Bay на Тихоокеанском побережье, привезенных по заказу шеф-повара из лучших рыбных разводчиков Японии, мучения милорда достигли наивысшей точки. И это уже напоминало какой-то фильм ужасов.
Но это ещё было не самое страшное… Вот рука Антоса-Эмануэля с огромной ложкой, в обход всякого рода этикетам, потянулась к жирным устрицам, присланным из Лозанны, а также к икре редкой золотистой рыбы Брют, выловленной со дна Аританской впадины. И когда принц начал немилосердно вычерпывать всё это из хрустальных вазочек в виде лепестков лилий, милорд понял, что больше не выдержит этой пытки.
- Я всегда придерживался мнения, что истинный аристократ, как правило, мало есть, - заявил он наставительным тоном, и добавил, обращаясь к официанту, - Будьте добры, милейший, положите мне немного трюфелей, ложку салата из марципанов и луковую тарталетку.
Получив желаемое, милорд демонстративно начал медленно смаковать всё это, кладя в рот маленькими кусочками и посматривая на гостя недобрым взором.
- Абсолютно с вами согласен, - заверил его принц, бодро кивая головой и как бы не понимая намёков хозяина дома, продолжая уплетать дорогостоящие деликатесы с большим аппетитом.
- Я слышал, - нервно продолжал в том же духе Нириор, - что Людовик XIII предпочитал в гостях ничего не есть.
- Очень хорошая привычка, - согласился с ним Антос-Эмануэль, набивая рот японскими стейками.
- А также истинный аристократ, - упорно не прекращал спикер поток своих наставлений, - почти не пьёт в первой половине дня, разве что немного – для аппетита.
При этих словах хозяин дома картинно накапал себе в бокал несколько капель коллекционного вина, хранившегося в погребах Вестминстерского дворца ещё со времён королевы Виктории.
- Для хорошего аппетита грех не выпить, - снова поспешил согласиться с ним Антос-Эмануль, полностью опорожняя лишь слегка початую милордом бутылку и исподволь наблюдая за реакцией спикера и спикерши, которые без конца переглядывались и под столом толкали друг друга ногами, - как хорошо, что сейчас уже пятнадцать минут четвертого, а значит – самое время.
Он снова наполнил свой бокал до краёв. Это уже была, пожалуй что, третья бутылка, стоимостью не менее миллиона пронсельванских лиоров.
- Ваше здоровье! – обратился принц к было начавшему икать милорду.
- Быть может хотите тушёных бобов? – поинтересовалась мамаша-Нириор дребезжащим голосом, стремясь наполнить ненасытную утробу принца каким-нибудь блюдом подешевле, потому что, наблюдая размеры его аппетита, она практически даже похудела. – Позвольте мне самолично за вами поухаживать.
Хозяйка дома поспешила привести свою угрозу в исполнение, вскочив со стула с необыкновенной резвостью, так что задрожал весь стол, и ринулась, гремя стульями к противоположному краю стола, где стояло блюдо с бобами.
- Нет-нет, - вежливо отказался принц, предупредительно отстраняя её трясущуюся руку, - спасибо, я уже сыт.
Облегчённые вздохи, вырвавшиеся в унисон со стороны мамаши и папаши Нириоров, красноречиво говорили о том, что хозяева ждали от желанного гостя этой фразы практически с начала трапезы.
- Вот только съём ещё икорочки, - добавил предполагаемый зять, наслаждаясь моментом и снова хватаясь за большую ложку.
Возможно, спикера хватил бы инфаркт, но жена пришла к нему на помощь.
- Мишель! – поспешила воскликнуть мамаша, обращаясь к лакею, - Намажь-ка Его высочеству ещё бутербродов. А то ему неудобно кушать икру ложкой из вазочки. Вкуснее всего делать так, мой принц, берёте французскую булочку, режете её на две части, намазываете толстым слоем масла, а потом тоненьким слоем наносите икорочку… Но что вы делаете, Ваше высочество?
Антос-Эмануэль потянулся за позолоченным блюдом с крупной красной икрой редкой рыбы Фасоня и стал поглощать содержимое, глотая через край.
- А как же бутерброды? – растерянно вопросил лакей.
- Ну, что вы, - успокоил его принц, - не стоит трудиться! Я непритязателен. И о-очень не люблю утруждать прислугу. К тому же я слышал, что Людовиг XIII любил делать всё сам.
Когда же уважаемый спикер отошёл от постигшего его ввиду увиденного шока, он решил подойти к проблеме, с другой стороны и проговорить хотя бы немного о деле.
- Мне кажется, Антос-Эмануэль, мальчик мой, очень хорошо, что у нас с твоим отцом теперь появилась возможность по-семейному решать все наши конфликты, - поспешил заметить лорд Нириор переходя непосредственно к интересующему его вопросу (а то только урон бюджету, а толку никакого). - Все наши политические споры теперь мы сможем решать за обеденным столом. А то эти вечные дрязги между королём и парламентом, на мой взгляд, сильно подрывают стабильность в стране.
Говоря это, он, неотрываясь испытывающее смотрел на Антоса-Эмануэля, как бы говоря: «Я сделал ход в своей партии, что ты мне ответишь?»
- Это верно, - поддакнул принц, наивно хлопая глазами,- я думаю, что мы с папой очень часто будем к вам захаживать на ваши вкусные семейные обеды, наслаждаться вашей щедростью и гостеприимством, и решать по-родственному все политические споры.
- Может, лучше мы к вам? – не совсем уверенно предложил милорд, в истерике наблюдая за тем, как принц съел уже почти всю итальянскую телятину в винном соусе, а с другой стороны стола уже практически полностью растаяло содержимое очередной хрустальной вазочки с китайским салатом Чмун-Фунь из ножек осьминога.
- Заходите, - гостеприимно кивнул принц, - мы всегда будем рады вас встретить и угостить. К примеру, моя мама отлично готовит тушёную капусту. Она вообще любит экспериментировать по части кулинарии, это её хобби. Получается, правда немного экстремально….
- Честно сознаюсь, - перебил любезного гостя спикер, - я всегда уважал твоего отца, сынок, считал его трезвым и тонким политиком. А выдержке, выдержке его можно просто позавидовать… Кстати, не плохо бы было уже назначить конкретную дату, - вставил Нириор, который решил, что уже хватит расточать комплименты и разводить пустой болтовни.
- Дату чего? – переспросил Антос-Эмануэль, снова делая наивные глаза и совсем не желая понимать намёков.
- Помолвки, - дребезжащим голосом уточнила мамаша-Нириор.
- Свадьбы, мой мальчик, свадьбы, - впечатал спикер.
«Не думаешь же ты, что тебе удастся и мне пудрить столько времени мозги, сколько ты пудрил их лорду Сорелли», - красноречиво сообщил при этом он гостю своим взглядом.
Взоры спикера и принца снова встретились. И посмотрев в лучезарные глаза наследника престола, милорд не прочёл в них ничего кроме безграничной простоты и добросердечности.
- Конкретную дату неплохо бы было назначить, - интенсивно закивал головой гость, откупоривая и опорожняя на глазах у обессилившего от нервного напряжения хозяина очередную бутылку с коллекционным вином. – Ибо когда назначена конкретная дата, то всё как-то становится конкретней. Ибо конкретность есть ключ к решению конкретных дел. Так выпьем же за конкретику!
- Мне нравится твой настрой, мой мальчик! – воскликнул Нириор, которому почти уже начинало казаться, что рыбка всё-таки попалась на крючок, и не зря он выставил на стол столько деликатесов, поэтому он достал носовой платок и обтёр со лба и носа внезапно нахлынувший пот.
- Кстати, Людовиг XIII, говорят, - продолжал свою непритязательную болтовню принц, - вообще любил назначать конкретные даты…
- Да? – не без намёка, деланно удивился спикер, многозначительно улыбаясь, - А я слышал, что за него их назначал кардинал Ришелье.
С данным известным историческим персонажем милорд как бы сравнивал, разумеется, себя, не двусмысленно намекая на то, что в скорости своим влиянием на короля и политические дела в стране не уступит данной персоне.
- А я тоже слышал, - согласился с ним принц, аналогичным образом многозначительно улыбаясь в ответ, - а также слышал и то, что именно за это его и убили.
В разговоре за столом наступило зловещее молчание.
- А не хотите, Ваше высочество, взглянуть на наш семейный альбом? – разрядила обстановку мамаша-Нириор, - там есть такие замечательные фотографии. Особенно Класаночкины детские, где она почти голенькая. Такая симпатяжка!
- Да она и теперь красавица! – вставил принц, смерив ещё раз насмешливым взором увесистый фингал под глазом баронессы, не поддающийся гримировке и проступающий даже под килограммовым слоем пудры.
Лорд Нириор, почувствовав в его словах скандальный намёк, было снова начал краснеть и раздуваться, как помидор от гнева, но Антос-Эмануэль одарил его такой ослепительной улыбкой, а его чистые глаза были столь невинны, что спикер парламента, несмотря на то, что знал принца, как облупленного, всё-таки подумал: «А может парень на этот раз действительно не понял, что ляпнул?»
- Так, когда свадьба? – задал вопрос хозяин дома, чтобы, наконец, расставить все точки над «ё».
- Как скажите.
Последние слова принца прозвучали в наступившей вдруг тишине, как гром среди ясного неба, хотя бы потому, что Антос-Эмануэль в принципе не мог сказать такое. Снова наступила напряжённая пауза, во время которой Нириор судорожно соображал, в чём, собственно, подвох? А может и в правду этот упрямый щенок-Грандескки решил не показывать свой обычный характер, а проявить разумную покорность ситуации? В парламенте всё больше зреют антимонархические настроения, да и до барона доходили слухи, что король, вроде бы, серьёзно болен. А мальчишка пошёл бы на многое, только бы не волновать отца в такой момент.
Нириор встал из-за стола, прошёлся туда-сюда по комнате, потом подошёл сзади к сидящему за столом Антосу-Эмануэлю, положил ему на плечи свои тяжёлые руки, как бы зажимая его в тисках, и сказал тихим, но твёрдым голосом, чеканя каждое слово, чтобы его мысль хорошо дошла до собеседника:
- Да! Будет так, как я скажу. Я ты – незаконнорожденный сын своей беспородной матери, будешь мне подчиняться. И твой отец, упорный в своём ослином упрямстве всё-таки достроить и пустить в ход Остонский нефтепровод вопреки воле парламента, и твоя мать – монарканская шлюха, все будете делать, как я говорю, ибо судьба ваша висит на волоске. И одно ваше неверное движение, и все вы – покойники. Быть может вам ещё непонятна вся серьёзность вашего положения, пронсельванское высшее общество крайне инертно и пока явно не выказывает своё недовольство внутренней и внешней политикой короля. Но я встречаюсь и разговариваю с людьми, имеющими реальную власть в этой стране. И их позиции не предвещают для вашей королевской династии ничего хорошего. Подумай, мой мальчик, - добавил милорд в конце, ласково гладя гостя по голове, пытаясь этим как-то смягчить предыдущую тираду, - у тебя нет выбора.
Во время же упомянутой тирады, Антос-Эмануэль сначала сидел скромно потупив взгляд в свою тарелку. Потом начал медленно их поднимать, и его чёрные глаза уставились неотрывно на сидящую напротив него дочку спикера, а в его зрачках заблестел странный дьявольский огонёк. Огонёк постепенно разрастался и превращался в пламя всепоглощающей страсти, вспыхнув пожаром.
«Вот теперь он смотрит на меня так, как я этого хочу», - подумала девица, очевидно путая эту страсть с чем-то другим.
Она состроила жениху глаза, потом улыбнулась жеманной улыбкой и уставилась томным взором, как учила её ещё с детства вести себя в таких случаях мать.
«Нет, мисс, прошу вас, не соблазняйте меня, - думал он о чём-то о своём, но совсем, видимо не о том, что было на уме у девицы, – неужели мне и в самом деле придётся сделать то, зачем я сюда пришёл. Видит бог, я этого совсем не хотел. И вообще до сего момента думал, что я на такое не способен по отношению к женщине. Но вы и ваши родители слишком откровенны…»
Он встал из-за стола и подошёл к Класане, произнеся:
- А не пойти ли нам прогуляться по саду? – спросил он, протягивая ей руку.
- С удовольствием, - ответила та, вся затрепетав.
«Мы быстро увядаем,
Так же, как растём.
И жизни смысл приобретаем,
В потомстве, утопая в нём.
В один прекрасный день
Мы понимаем ясно,
Как быстротечна жизни тень,
И как она прекрасна.
Избраннице своей
Ты руку протяни,
Чтобы сквозь годы с ней
Покорно коротать все дни», -
читал Анос-Эмануэль стихи своей спутнице, гуляя с ней между клумб с цвета, в то время как мамаша и папаша Нириор наблюдали за ними из окна, слегка приоткрыв занавеску.
- Тебе нравится? – спросил он, почти с нежностью заглядывая своей избраннице в глаза.
- Неужели это ты сам сочинил? – спросила она, до крайности тронутая.
- Специально для тебя! – пояснил он, не отрывая от неё взора.
- Талантливо! – восхитилась она и глядя ему в глаза застонала от удовольствия.
- Тебе какой подарить цветочек? – снова спросил он, когда они проходили мимо цветочных клумб, где росли цветы разного сорта и размера.
- Лучше красную хризантему, - ответила она, глядя на него с подобострастием.
- Как скажешь, - с покорностью ответил он, почему-то срывая чайную розу.
- Ой! – принимая цветок, девица укололась шипами.
- Осторожнее… Милая, а ты бы не хотела со мной встретиться в эту субботу?
Класана вздрогнула. Слово «суббота» не навевало ей с недавних пор никаких приятных ассоциаций. Несколько секунд она размышляла над тем, не могла ли мисс Сорелли каким-либо образом вызвать у неё столь дьявольскую галлюцинацию? Но в конце концов решила, что наука и техника ещё не дошла до подобного.
- Только, пожалуйста не в отеле «Жёлтая магнолия»! – взмолилась она, вспоминая предыдущий свой облом.
- Как скажешь! – с покорностью и лаской произнёс он.
- И умоляю тебя, давай без шариков, цветов и вафлей в виде сердечка.
- Твоё слово для меня – закон. Обещаю, что всё будет очень скромненько.
Класана посмотрела на любимого мужчину и поняв, что близится час утоления её желания, вновь тихо застонала.
***
Такси остановилось у какого-то сомнительного вида здания с обшарпанными стенами и побитыми окнами.
- Ты куда меня привёз? – поинтересовалась баронесса Нириор у шофёра.
- Как и было велено, миледи, по указанному адресу, - равнодушно довёл до сведения пассажирки шофёр без особого выражения в голосе. – Вот бумажка, которую вы мне передали. Здесь ясно написано: «Тупик Объедков, дом 46, корпус 3». По данному адресу я вас и доставил.
На раздолбанном крыльце с погнутыми металлическими перилами стояло и курило, деловито поплёвывая в разные стороны, существо, одинаково похожее, как на мужчину, так и на женщину. Существо было в полосатой майке и в трусах в горошек, в носках без ботинок и в тёплой меховой шапке не по сезону на голове.
- Ей, милейший? – спросила баронесса, приехавшая на свидание со своим возлюбленным, - Как называется этот отель?
- Общежитие строителей от общества с ограниченной ответственностью под название «Пролетарская стройка», - скособочив мерзкую рожу, ответил гермафродит и плюнул в угол. – А тебе чего надо-то, тёлка?
- Я – баронесса Нириор, - нервно поправила его та.
- Я мне до лампочки, - довело до сведения миледи существо и продолжало с достоинством курить.
Класана-Амелия, «доставленная по адресу», ещё раз сверила его с бумажкой.
«Ну, и что такого, - рассуждала про себя она. – Как будто я не знаю о том, что Антос-Эмануэль – парень с большими муравьями в голове. Это вполне в его духе. И он, разумеется, мог и в самом деле назначить свидание в таком месте. Эти мужчины – такие извращенцы! В конце концов бывало и хуже!» - Класана вспомнила о сексуальной фантазии одного из депутатов Верхней палаты парламента. А чтобы удовлетворить сегодня свой любовный зуд, она готова была отправиться пешком на северный полюс.
Баронесса смело вошла, открыв скрипучую дверь и решительно двинулась по коридору, разыскивая указанную комнату. Навстречу ей попались две девицы в драных цветастых халатах и бигуди в волосах азиатский наружности и почему-то рыжая негретянка. Они несли, видимо с кухни, огромную кастрюлю с горячим, дымящимся супом, от которого мерзко воняло. Увидев же даму в шикарном вечернем платье с золотыми украшениями и бриллиантом на шее в виде кулончика, оглушительно расхохотались.
Леди ещё никогда в жизни не чувствовала себя в столь дурацком положении. Наконец, она подошла к нужной двери комнаты №18. В углу рядом с номером было намалёвано неприличное слово. Миледи неуверенно и с замиранием в сердце постучалась в дверь. Ей открыл Антос-Эмануэль. Он был одет без особых изысков: в чёрный трикотажный костюм, на шее же его красовалась огромная железная цепь.
- Ну, проходи, - сказал он с убийственным равнодушием в голосе.
Класана вошла, потом оглянулась на закрытую уже принцем дверь. А потом проговорила, как бы жалуясь:
- Как-то здесь не очень уютно.
В ответ её возлюбленный равнодушно пожал плечами.
Комната оказалась площадью всего лишь метров десять квадратных. Со стен свисали подранные обои. Из мебели в наличности имелись лишь шкаф, кухонный стол и железная кровать.
- Ну, ты сама просила, чтобы всё было скромненько. – пояснил он ей ситуацию.
- Да, но я ожидала всё-таки чего-то более..., - она осеклась.
Грязная керосиновая лампа на столе давала тоскливый неяркий свет. И при таком освещении ей показалось, что выражение лица её любимого приобрело какой-то даже зловещий оттенок, а глаза его засверкали немного зеленоватым, фосфорическим светом.
- Тебе понравится, вот увидишь, - пообещал он ей.
От звуков его голоса и от непонятных ноток, которые она в нём услышала, ей захотелось бежать куда подальше. Но она сдержала себя, представляя, как глупо это будет выглядеть со стороны.
- Ну, раздевайся, - сказал он ей попросту и без изысков, присаживаясь на раздолбанный деревянный табурет, насмешливо посматривая на неё, барабаня пальцами по столу.
Всё это было произнесено вновь в таком тоне, что ей снова захотелось бежать от гнетущего ощущения происходящего, а всё её существо прониклось таинственным мистическим страхом, но почему-то она не могла не подчиниться его приказу, сама не зная отчего.
- Что, так сразу? – на всякий случай переспросила она.
- А зачем тянуть? – поинтересовался он с полным осознанием своего превосходства и безграничной власти над ней.
- Может быть хотя бы включим музыку?
- Думаю, не стоит, - сообщил он ей, закрывая дверь на ржавую задвижку, - мне кажется, сейчас будет музыка поинтересней. Раздевайся, что стоишь?
Она снова внутренне вздрогнула, но потом подумала в некоторой надежде, что это всё-таки может быть какая-то ролевая игра или очередная шутка в духе её возлюбленного. И сама про себя внутренне рассмеялась своим глупым страхам. Если ему так по душе корчить из себя графа Дракулу, заманившего в ловушку очередную жертву, она не против.
- Я тут принесла кое-какие аксессуары, - заговорила она, наконец, весело и непринуждённо, и милые игрушки, чтобы освежить наш секс.
- А зачем нам аксессуары? У меня все аксессуары с собой, - ответил он ей, показывая металлические наручники и набор дивных, хорошо отточенных ножей.
- Я готова исполнить любое твоё желание, любимый! – ответила она с готовностью, в этот момент понимая, какими нелепыми были её, совсем недавние, опасения.
- Вот и чудно, - отозвался Антос-Эмануэль, приковывая её голую к шкафу, - я сейчас ты мне расскажешь, как на духу, что собственно произошло с Ирис-Неллией в том гостиничном номере, куда ты её заманила. И чем откровенней ты будешь, дорогая, тем лучше для тебя.
Класана-Амелия медленно, но верно начала понимать, что угодила в очередную ловушку, в которую её завлёк необузданный любовный пыл. У неё всё-таки оставалась ещё некоторая надежда, что это всего лишь игра, в то время как её возлюбленный, удобно усевшись на убогом табурете напротив неё, уже целился в неё кинжалом, предвкушая удовольствие от представления, которое вскоре должно было разыграться в этом забытом богом месте. Он швырял в неё ножи один за другим, которые ювелирнейшим образом втыкались в стенку шкафа, образовывая вокруг обнажённой девицы её собственный силуэт. И ей оставалось только молиться о том, чтобы у него не дрогнула рука. Он о чём-то её спрашивал, а она что-то отвечала, но смысл его и своих слов понимала с трудом. Вспоминая об этом впоследствии, она произносила одну только фразу: «Боже милосердный!»
Язык её, разумеется, развязался сам собой. Она о чём-то беспрестанно рассказывала, но что, толком не помнила. Кажется, правду о том, что наняла агента по имени Ослор Брук, что он профессионал по части грязных интриг и шантажа, и зарабатывает на делах такого рода, что стряпает непристойные фотографии, а потом продаёт их заказчикам, либо жертвам, их любовникам и мужьям. Так же она разболтала о том, что сама мисс Сорелли вряд ли что-либо помнит о случившемся, потому что самолично подсыпала ей в бокал три таблетки харазолина – новейшего препарата, парализатора нервной системы.
Потом Класана кричала, визжала, обзывала принца маньяком, ненормальным, уродом, паразитом и сумасшедшим убийцей, которому лечиться надо… Потом всё поплыло перед глазами и куда-то исчезло… И она очнулась, предположительно, по прошествии довольно большого промежутка времени, в окружении каких-то людей. Кажется, среди них были полицейские и журналисты. Её возлюбленного, разумеется, и след простыл.
- Это сделал Антос-Эмануэль, - только и смогла прошептать она и снова потеряла сознание.
***
Вот вкратце, и предыстория того, упомянутого уже нами, дня, который и начался, как уже говорилось со скандала в благородном семействе по поводу легкомысленного поведения принцессы Мари-Терессы.
Сей конфликт разгорелся во время завтрака, но к обеду достиг наивысшей точки. И поэтому главная виновница сидела за столом напротив обоих братьев вся надутая.
«Деспот! - с ненавистью думала Мари по поводу своего старшего брата, - Если бы не он, если бы он не заставлял этого гнусного Стюиля следить за мной постоянно, никто бы даже не узнал о том, что я встречаюсь с Роджером! Вот сидит теперь, такой самодовольный, как индюк… Интересно, о чём он думает?»
Антос-Эмануэль, к слову сказать, думал совсем не по предмету своего спора с Мари. Младший же сын короля Константос читал в газете заметку с названием «Забавный астрологический курьёз» следующего содержания:
«Многие граждане не верят в гороскопы, и очень напрасно. Некий Ослор Брук – частный предприниматель, владелец фотоагентства с сомнительной репутацией, понёс третьего дня катастрофический урон. В один день его ограбили и разгромили квартиру, сожгли офис, а его самого жестоко избили на вокзале в Мексике, куда он сбежал от своих проблем, двое здоровенных агентов Особого отдела безопасности. Специалисты объясняют столько трагическое стечение обстоятельств премудростями личного гороскопа пострадавшего, в котором Уран неожиданно сошёлся с Сатурном».
«Любопытно-любопытно, - рассуждал про себя Конст, - Уран, говорите сошёлся с Сатурном? Специалисты значит, так это объясняют. А они не удосуживаются случайно спросить у самого пострадавшего? Сдаётся мне, что он вполне бы мог поведать кое-что интересное по поводу столь катастрофического стечения случайностей…»
Так думал младший сын короля, вспоминая ненароком, свой совсем недавний разговор с братом.
Константос вернулся в тот вечер домой очень поздно. Зайдя с чёрного хода и проходя мимо лестницы, он случайно заметил, что дверь, ведущая на чердак немного приоткрыта. Конст слегка удивился и, заподозрив неладное, поднялся наверх.
«Так я и знал, - подумал он, заглядывая в приоткрытую дверь, - опять у моего брата приступ меланхолии. В последнее время он явно не в себе. Многое я бы отдал, чтобы узнать, что с ним и в самом деле творится».
Сгущались сумерки, а Антос-Эмануэль в тёмном помещении рассматривал со свечой в руке одну из своих картин.
Это была та самая злополучная картина, которую он нарисовал около шести лет назад – портрет рыжеволосой дочери цветочника среди бутонов тюльпанов с венком из ромашек на голове на фоне певчих птиц в клетках, развешенных на стенах лавки её отца.
Запечатлённый образ был выразительным и даже загадочным. А сама девушка, изображённая на картине, напоминала какую-то волшебницу из сказки или фею леса, недоступную и манящую. Пожалуй что, это был не просто красивый портрет, на котором было изображено хорошенькое личико юной девицы…
«Красивые девушки бывают разные, - размышлял Конст, глядя на эту картину. - А от этой просто шёл мороз по коже от восторга и ужаса. Такое впечатление, что какая-то мистическая сила водила рукой моего брата, когда он её рисовал».
- Нет, это чёрт знает, что такое, - тихо пробормотал младший сын короля, наблюдая за старшим принцем, сидевшим в темноте при свете свечи, - Сатанист, чёрный гот, да и только!
Как и любое помещение на чердаке, эта комната была полна вышедших из употребления вещей и всякого хлама. Но поскольку особняк был старинный, отыскать здесь можно было вещицы самые необыкновенные: антикварную мебель и предметы обихода, причудливые светильники, самых разнообразных форм и конструкции, похожие на волшебные лампы Алладина, коллекции древних видов оружия, изящные вазочки и статуэтки, табакерки, шкатулочки и прочую ерунду.
В дальнем углу чердака стоял очень старый сундук, в нём хранились средневековые костюмы, парики и прочий театральный реквизит. Семейная легенда гласила о том, что это был тот самый сундук, с которым Рич Лагрен, в последствии ставший королём Ричардом I, впервые появился в Мегалиолиссе. И именно эти лицедейские костюмы, вернее некоторые из них, и являлись теми самыми, облачившись в которые он в первый раз предстал перед королём Карлом XII Митиндором при дворе, строя из себя знатного вельможу.
В сундуке так же хранились подряхлевшие от времени куклы-марионетки. Отпрыски короля, играя в детстве на чердаке, любили разбирать этот хлам и рассматривать кукол. Среди них действительно были очень интересные.
К примеру, кукла-король. В пьесах Рича Лангрена это был обязательно жестокий и жадный тиран, на всё готовый ради денег и власти. Он постоянно вёл захватнические войны, угнетал народ и травил в борьбе за престол своих конкурентов, родственников и даже братьев и сестёр.
Принц Эмануэль – его сын (любимый персонаж бродячих актёров и их публики), самовлюблённый сноб, пижон и мерзавец, человек, необузданный в своих страстях.
Тайный советник. Эта средневековая кукла, как две капли воды была похожа на лорда Мауэра – интригана и политического пустобрёха. В средневековых пьесах он всегда был корыстолюбив до крайности и плёл разнообразные козни королю и своим приближённым, делал вид, что любит народ, а на самом деле его интересовали лишь личные амбиции. А критикуя монарха, он играл на чувствах простых людей.
В этом же сундуке хранилась очень странная фигурка, совсем и не кукла, и не марионетка вовсе, а как поговаривали, некое божество со странным именем Нюсю в виде маленького гномика в шутовском колпачке с колокольчиками. Актёры – народ суеверный, но не особенно доверяли ни Магомету, ни Аллаху, ни Иисусу, ни Дьяволу. У них был свой бог. Они верили в то, что Нюсю – Дух лицедеев, автор и постановщик пьесы с названием «Жизнь» и управляет людьми и их судьбами, как куклами-марионетками.
- И ты веришь в этого Духа? – спрашивал в детстве у брата Конст.
- А как в него не верить, - отвечал ему Антос-Эмануэль, - он частенько разговаривает со мной, наполняя мою голову сногсшибательными фантазиями, сюжетами и идеями. А когда сюжет выходит особенно забавный, он появляется, как ниоткуда и подмигивает мне левым глазом.
Голова Конста тоже с раннего детства была полна фантазиями и идеями, но он не то чтобы не верил в Духа…
- Мам, а ты в него веришь? – задавал он вопрос королеве Алисе, потому что много слышал от взрослых о том, что якобы этот божок покровительствует династии Грандескки с незапамятных времён.
- А как же иначе? – отвечала она совсем серьёзно, потому что в сказки верила больше, чем в реальную жизнь, - Раз этот Нюсю иногда вытворяет такие чудеса, на которые не способен даже Аллах. Человек – лишь герой пьесы и игрушка в руках высших сил. Земное величие – лишь дым. Сегодня ты – король, а завтра, глядишь, и нищий. А деньги, титул и богатство исчезают в одночасье, как будто их и не было. Да и отец твой говорит всегда, что всё во власти Провидения. Но если оно что-то и берёт, то обязательно отдаёт другое взамен, потому что всегда есть конец страданьям человеческим.
Среди этого хлама, висело на стенах и просто стояло по углам множество картин, которые нарисовал Антос-Эмануэль. Среди них-то и хранился уже упомянутый портрет.
Константос несколько минут стоял в тишине, наблюдая за братом. В темноте при свете свечи его фигура производила впечатление весьма интригующее, а задумчивая поза наводила на мысль о том, что он общается с какими-то невидимыми сферами. Ей богу, было такое впечатление!
Конст сначала кашлянул, потом постучал по двери, но Антос-Эмануэль был настолько погружён в себя и смотрел на портрет так заворожённо, что абсолютно не обратил на это внимания. И поэтому Константос, поняв, что его действия остались без реакции, громко спросил:
- Я не помешал?
Антос-Эмануэль слегка вздрогнул от неожиданности, потом как бы пришёл в себя и пробормотал:
- А, это ты, Конст?
- Нет. Это Вельзевул – князь злобы поднебесной. Ты, я думаю, здесь ведь его дожидаешься для беседы, - попытался пошутить тот в ответ.
Антос-Эмануэль посмотрел на брата невидящим взором, а потом почему-то сказал невпопад:
- Она мне изменила.
- Кто? Дочь цветочника? – насмешливо переспросил Конст, кивая на пресловутый портрет, и сообщил далее язвительным тоном, - Ничего страшного. Стоит ли так расстраиваться из-за пустяков! Подозреваю, что это происходит не в первый раз. И не в последний. Уверен, что она отдастся любому, кто заплатит ей 3-5 лиоров, не больше. Не отдалась она только тебе.
- Что ты несёшь, ей богу! – старший брат окончательно пришёл в себя, - Я об Ирис-Неллии.
Константос недоумённо хмыкнул. Слегка поражённый этой новостью. Невеста его брата слыла в обществе необыкновенной гордячкой. Поклонников она обычно не принимала всерьёз, а со слишком наглыми или пылкими из них вообще не церемонилась. А в Антоса-Эмануэля была влюблена просто до какого-то безобразия.
- Ну, мисс Сорелли, видимо продалась гораздо дороже, - продолжал он далее всё так же язвительно, хотя это сообщение несколько обескуражило его, и до некоторой степени объяснило столь нелепое поведение его брата, который в последнее время, то впадал в полную апатию, то наоборот неожиданно начинал нервничать и злиться из-за всякой ерунды. – За сколько же она отдалась? – продолжал Конст, пытаясь своими насмешками немного расшевелить брата, - Дай угадаю… за Остров святой Елены или за бриллиант «Сердце океана» с погибшего Титаника?
- Очевидно за ужин и бутылку коньяка, - рассеянно сообщил ему Антос-Эмануэль.
- Не понял, - Конст почесал у себя в затылке, - я думал, что она умнее. И кто же этот счастливчик?... Дай снова угадаю. Магнат Годич – разработчик алмазных приисков или принц Николасис – объединителе трёх государств?
- Снова не угадал. Юрис Игумякис и Майки Гвидонский – распространители политических прокламаций.
- Чудны дела твои, Господи! – пробормотал младший Грандескки, закатывая к небу глаза, даже как-то оставляя ненадолго свой саркастический тон, однако, потом добавив в прежней манере, - А рога тебе идут!
Первая, попавшаяся под руку Антоса-Эмануэля старинная фарфоровая ваза полетела в голову брата, но он увернулся.
- Если ты меня сейчас убьёшь, то не узнаешь кое-что интересное, - вовремя вставил Конст, потому что кое-кто уже тянулся за второй вазой.
- Ну, говори, - милостиво разрешил ему первый принц, который всегда и везде привык приказывать, даже в отношениях со своим младшим братом.
- Я думаю, что тебе сейчас узнать это будет крайне любопытно. Сегодня утром за завтраком, доедая бутерброд с икрой, я случайно поставил чашку с кофе на газету (ну, её, видимо кто-то до меня читал и оставил на столе). Там я скуки ради прочёл следующее. Тогда я не понял, но теперь подозреваю, что дело это имеет прямое касательство к твоей, щемящей душу, истории. Вот вкратце эта заметка:
«Крайне любопытный случай.
Вчера рано утром смотритель одного из зоопарков города, раздавая корм львам и тиграм, был крайне удивлён обнаружив в одной из клеток с хищниками господ Игумякиса и Гвидонского – депутатов государственного парламента от фракции «Единых демократических сил».
Упомянутые лица были абсолютно голыми и прикованными наручниками к потолку клетки. Высота их положения объясняет то, почему разъярённые голодные звери не смогли всю ночь до них добраться. Интересно также и то, что по телу депутатов ползали во множестве арамандры – огромные африканские муравьи, крайне плотоядные и с хорошим аппетитом. Откуда они взялись в наших краях – это остаётся загадкой. Господа Игумякис и Гвидонский доставлены в больницу в крайне тяжёлом состоянии, глубоко пострадавшие морально и физически».
- Кстати, я слышал, - продолжал Константос свои пояснения, - что эти муравьи большие гурманы и очень любят полакомиться нежными местами человеческого тела. В заметке прямо не указано, но подозреваю, что детородные органы их изрядно пострадали. Мне кажется, что плотоядные африканские насекомые вообще предпочитают наиболее значимые части тела. Там ещё, кажется, было написано, что вышеназванные господа Игумякис и Гвидонский, придя в себя, отказались дать какие-либо объяснения по поводу произошедшего… Ну, что, тебе уже легче? Признайся, братец. От твоего сердца немного отлегло? – спрашивал Константос, толкая Антоса-Эмануэля в бок.
- И что по-твоему это значит? – недоумённо спросил тот.
- Предположительно то, что если даже упомянутые господа и состояли в интимной связи с мисс Сорелли, то ей, видимо, не очень понравилось. И она решила в отместку немного над ними пошутить. А поскольку она – девица с фантазией, имеет тяжёлую наследственность и дядюшку-мафиози, наша во всём обаятельная Нелли развлеклась с оными именно таким образом. Позволь полюбопытствовать, а она-то сама какие дала тебе объяснения в связи с произошедшим?
- Никаких, - был ему категоричный ответ.
- То есть она даже не попыталась с тобой объясниться?
- Откуда я знаю? Я поставил в своём телефоне её номер на запрет. А охрану и дворецкого предупредил, чтобы даже о ней не докладывали. Боюсь, что сердце моё дрогнет. Не хочу проявить непростительную слабость.
- По-моему, крайне опрометчиво с твоей стороны, - заметил младший брат. - Ты бы должен был её выслушать. Как лицо, относящееся к происходящему без бурных эмоций, могу сообщить тебе, что по моему мнению, для человека, взращенного и вскормленного в змеином террариуме под названием «элита высшего аристократического общества», ты проявил непростительную доверчивость. Позволь поинтересоваться: каков источник информации? Или по-другому говоря: кто сообщил тебе эту сногсшибательную новость?
- Мисс Нириор, - коротко ответил первый принц. – А в качестве доказательства измены Ирис-Неллии предоставила мне фотографии.
- Класана-Амелия, дочка спикера? – Конст только фыркнул и красноречиво развёл руками, - Ты, наверное, не в своём уме, раз доверяешь этой особе.
- Да ты ничего не знаешь! – сообщил ему Антос, неожиданно сменяя апатию на с трудом скрываемое бешенство.
- А ты расскажи, буду знать, - младший сын короля очень даже надеялся получить какие-то пояснения в ответ от своего не всегда откровенного брата.
- В последнее время в моих отношениях с Нелли были большие проблемы… Вернее, это у неё были проблемы, - немного разговорился тот, как будто обращался к самому себе, - я замучился вытаскивать её из баров, ресторанов и прочих злачных мест, где она встречалась и выпивала с мужчинами разных происхождений и рангов, политиками, журналистами и прочей шушерой. Я не подозреваю её в каких-то там отношениях с ними, и речь веду не об изменах. А о злоупотреблении спиртным… До некоторой степени я проявлял понимание. Я думал, что если она моя девушка и у неё проблемы, то должен ей помочь, и решить их вместе с ней. В конце концов это болезнь. Я водил её к психотерапевту, наркологу. Но попытки лечить больного без его желания обречены на провал. Я говорил неоднократно с ней, с её роднёй. Они не видят опасности. И считают, что все пьют в большей или меньшей степени. Но, сам посуди, если ты выпиваешь все вечера напролёт с мужиками, то рано или поздно кто-нибудь воспользуется ситуацией. Я подозреваю, что причина произошедшего, именно в её пристрастие к алкоголю.
- Прости, но, чтобы сотворить такое нужно вообще допиться до поросячьего визга. Мисс Сорелли, по моему мнению, не стала бы делать подобное просто из тщеславия. Потом, мне кажется, что она всегда всё-таки знала меру.
- Сегодня человек знает меру, а завтра переходит её! - при этих словах Антос со всей силы грохнул об пол фарфорового ангелочка, который подвернулся ему под руку. - Я всегда подозревал, что рано или поздно этим закончится, - продолжал он, снова переходя от прострации даже к какому-то необузданному бешенству. - Потом я не удивлюсь, что она вообще впадёт в нимфоманию от безделья и неумения себя занять. Прости, Конст, но этого я уже не вынесу… Она-то, конечно, обвиняет во всём меня. Считает, что это я не уделял ей должного времени. Но как можно уделить достаточное время девушке, которая звонит тебе по сто раз на дню. По сто раз! Мне сначала казалось, что это от большой любви… Теперь-то я понимаю, что она донимает меня со скуки. Приёмы и вечеринки, в которых она раньше видела столько смыла и получала море впечатлений и удовольствий, теперь ей надоели. Рано или поздно надоедает всё! Раньше она вела активную светскую жизнь, а теперь целыми днями только и делает, что лопает конфеты, смотрит видео по интернету и названивает мне. А вечером едет в бар, напивается, как свинья и снова мне названивает. Я пробовал даже отключать телефон, в конце концов у меня дела, чёрт возьми! Тогда она и стала прибегать к шантажу такого рода: находила себе мужскую компанию!
Константос слегка прикусил язык. Он слишком хорошо знал своего брата и его необузданную натуру, поэтому предпочитал в такие минуты с ним не связываться.
Сейчас, сидя за обеденным столом, он во всех породностях вспоминал тот разговор с братом на чердаке.
«Мне почему-то кажется, - продолжал думать младший сын короля, давясь салатом из овощей, запивая его апельсиновым соком и шурша подвернувшейся под руку газетой, - что беды, постигшие владельца подозрительного фотосалона, по непонятным причинам сбежавшего в Мексику и избитого агентами Особого отдела, имеют прямое касательство к этому разговору».
Длинный стол в королевской столовой был накрыт белой скатертью. Кухарка и экономка особняка Бритни всегда придавала большое значение его сервировке. Она считала, что украшение оного – особый ритуал для создания приятной атмосферы, настраивающей, сидящих за ним членов семьи на позитив и задушевные беседы. Она с неизменным усердием тщательно следила, чтобы выбираемая для обеда скатерть гармонировала с салфетками, приборами, тарелками и бокалами. Цветовая гамма перечисленного дополнялась тоном фарфоровых ваз, цветов и салатниц, которые Бритни выставляет на стол. Ножи и вилки, само собой, обязаны были подчёркивать стиль тарелок и бокалов. Приборы клались на стол хорошо вычищенными и блестели так, что отражали свет. То же относилось и к закусочным тарелкам, солонкам и другим предметам, которыми дополнялась и подчёркивалась сервировка стола. Для вечернего чая она всегда использовала цветную скатерть, для завтрака – клетчатую. В этот день кухарка выбрала ослепительно-белую, как обычно делала в особых случаях, и она прекрасно сочеталась с тёмно-коричневыми тарелками и чашками. Но разговоры между членами семьи как-то не клеились. Красиво накрытый стол и изысканно оформленные блюда не особенно возбуждали аппетит, и настроение у всех было преотвратное. А оригинальная сервировка, белоснежная скатерть, сверкающая посуда, цветы отнюдь не создавали задушевной атмосферы.
Константос испытывающее посмотрел на Антоса-Эмануэля, пытаясь угадать его мысли. Тот же в это время, не обращая внимания на брата, размышлял над заинтересовавшей его сценой, наблюдая за тем, как его мать самолично подливает отцу в тарелку ещё черепахового супа, приготовленного собственными руками.
Король всегда с живейшим удовольствием относился к знакам внимания от своей супруги и явно был доволен её заботливым участием. Изо дня в день он с покорностью терпел все причуды жены и даже находил в этом весьма положительные стороны.
- Не забудь принять желудочную настойку, Гесито, - ласково напомнила мужу королева, когда он доедал черепаховый суп.
- Сие непременно, - с улыбкой отозвался тот.
Королева Алиса была своеобразным и примечательным созданием, абсолютно нетипичным экземпляром для первой дамы высшего общества, женщиной с очень большими странностями.
- Это просто чудодейственная настойка, Гесито, - говорила супругу королева, в тот день, когда поставила перед ним первую бутылочку. Это средство просто совершенно исцелительно подействовало на твою кузину Анжелику – жену адольвийского премьер-министра. Просто даже можно сказать, подняло её со смертного одра. А этот доктор Бряткин лечит тебя какой-то химией. Представляешь, он мне вкладывал в уши, что любой химический элемент состоит их каких-то ядер, вокруг которых вращаются электрические шарики. Я как в ум взяла такое, так сразу заявила ему, что в его услугах мы больше не нуждаемся. Как можно такое придумать, чтобы заставлять больного гастритом кормиться какими-то шариками, да ещё электрическими! И это в то время, когда я столько сил трачу на то, чтобы ты соблюдал строгую диету. Я правильно поступила, дорогой?
- Эти шарики называются электронами, Лис, – снисходительно пояснил ей король, - и они есть внутри всего. Так что, доктор Бряткин здесь не при чём.
- Да что ты говоришь, Гесито! – удивлённо всплеснула руками королева, - Неужели внутри всего есть эти шарики!
- Представь себе, дорогая, они есть даже внутри твоей настойки.
- Не может быть! – с присущем ей восточным темпераментом, убеждённо возразила супругу жена, внимательно рассматривая бутылочку на свет, и продолжала, - Я лично сама процеживала эту жидкость через марлечку. И сама видела, как Бритни готовила эту настойку из листьев североафриканского папоротника. Никаких шариков там не было. Неужели ты думаешь, Гесито, что я бы стала кормить тебя какими-то там шариками, когда даже котлеты готовлю тебе на пару?
Но даже не смотря на все свои странности, Алиса Грандескки, пронсельванская королева, была, без сомнения, женщиной незаурядной. Шагая, почти не касаясь пола, она часто ловила на себе восхищённые взгляды мужчин, которые в основной своей массе оказывались от неё без ума, а также завистливых женщин. Её золотые вьющиеся волосы были роскошны, а слегка раскосые, чёрные бархатные глаза – просто восхитительны. Обладая какой-то особенной грацией тигрицы, она даже в скромном платье при большом скоплении народа, как-то поневоле приковывала к себе внимание. Поэты ей посвящали стихи, художники рисовали с неё картины, а журналы различных стран размещали у себя на страницах её фотографии и неизменно из года в год помещали её имя в список самых обворожительных женщин Земного шара. На приёмах и пресс-конференциях она всегда держалась спокойно с полной уверенностью в себе, как и подобает королеве. Разговаривая в обществе о политике, культуре и науке, она ляпала иной раз такие глупости, которые, честно говоря, не лезли ни в какие ворота. Но собеседники с лёгкостью прощали ей это, потому что в основном были мужчины. А женщины тоже прикусывали свои длинные языки, потому что все свои «умности» королева ляпала так безапелляционно и уверенно, что с ней трудно было спорить.
Нельзя сказать, что она обладала хорошими манерами и часто позволяла себе в обществе различные эксцентричные выходки, к примеру, ругалась бранными словами (в основном на монарканском наречии), выражала диковато свои эмоции и высказывала бестактные замечания. Но ей снова прощали это, потому что сие предавало её высочайшей персоне какой-то даже шарм. Предпочитали также помалкивать о её происхождении. Злые языки, однако, всё-таки болтали о том, что мать её была швея, а отец – починщик швейных машинок. А также то, что все свои наряды, в которых выходила в свет, она сшила себе сама… Хотя, в основном, окружающие предпочитали всё-таки помалкивать. Да и попробовали бы они ей сказать хоть слово поперёк, она бы такое им наговорила, что лучше уж молчать!
О её происхождении не писали и не говорили даже журналисты, хотя в Пронсельвани представителям СМИ трудно было заткнуть рот. Во всех газетах её девичье имя печатали, как «Алиса де Томпельён». И считали её представительницей древнего рода французских дворян, состоящих в родстве с Людовиком XVI. Считалось, что её бабушка вышла замуж за арабского шейха и приняла мусульманство 1940 году. Однако, мало кто имел желание копаться в истинных фактах её биографии, ведь данная история была полнейшим вымыслом, имеющим лишь отдалённую связь с какими-либо реальными фактами. Не ведали также представители СМИ о том, что в метриках королевы некто могущественной рукой подправил несколько букв. А предлог «ди» переправленный на «де» вовсе не служил доказательством её французских корней и благородного происхождения, а обозначал принадлежность некому лицу. И этим лицом являлся монарканский дипломат Томпольё, долгое время проживающий в Пронсельвани. Но те, кто всё-таки узнавали об этом, начинали полагать, что указанному посланнику она приходилась дочерью, хотя он никогда этого не утверждал. Не утверждал, потому что вскоре после свадьбы Алисы умер. Причём самой естественной смертью, так как уже несколько месяцев перед этим находился практически на смертном одре.
Пересекая пронсельванскую границу и везя из Монарко свою служанку, посланник Томпольё неожиданно для себя выяснил, что у неё нет ровным счётом никаких документов. А поскольку девушка утверждала, что забыла свою фамилию, в спешке, воспользовавшись своими связями, состряпал ей какой-то паспорт, чтобы не иметь неприятностей, проходя таможенный контроль в другой стране. По новым документам его служанка имела имя «Алисо ди Томпольё». А в архивах же Интерпола, который вот уже более двадцати лет безуспешно разыскивал её как исламскую экстремистку, она значилась по-другому – Али Шемми.
Королева, несмотря на то, что это редко случается не только у августейших особ, но даже у простых женщин, была абсолютно счастлива в браке. А её супруг, краем глаза наблюдая за тем, как она ходит по его кабинету, разбирая и раскладывая разбросанные им бумаги или уплетая её стряпню на кухне, частенько ловил себя на мысли, что просто обожает свою жену. Она действительно всю их совместную жизнь играла роль его ангела-хранителя. Без неё пронсельванский монарх никогда бы не смог разобраться в своих архивах и бумагах, которые вечно были в беспорядке разбросаны по всем углам кабинета. А также в своём ежедневнике, в котором что только не было понаписано. Только она знала, где его любимый галстук и подаренные покойной матерью запонки, которые он постоянно терял среди собственных вещей. Кроме того, она занималась подготовкой нужных ему в государственных целях приёмов и встреч, рассылая пригласительные именитым зарубежным гостям и обзванивая их по телефону. И с лёгкостью при этом улаживала, под час запутанные, внутренние и внешние политические дела, как по мановению волшебной палочки.
- Лис, - спрашивал, к примеру, её супруг, - а ты помнишь Бонапарта Хруспа?
- Нет, а кто это? – интересовалась она с непосредственной наивностью, вытаращив на него свои огромные глаза и хлопая бархатными ресницами.
- Ну, генерал Хрусп, диктатор из Полидора.
- Неужели диктатор? – ужасалась она с прежней, почти детской, непосредственностью.
- Ну, диктатор или не диктатор, это они пусть сами разбираются. В общем, он совершил в своей стране военный переворот, ввел такни в столицу, перестрелял и перерезал половину населения и перевешал членов кабинета министров.
- О, Аллах, как ты это допускаешь! – восклицала Алиса складывая руки на груди и закатывая глаза к небу, - И что это в мире делается! Люди, как звери, человека пристрелить, что муху прихлопнуть! Так значит, у них в Полидоре переворот? Какой ужас!
- Так уж года четыре назад как случился, - уточнял король.
- Что, так давно?
- Но неужели, Лис, ты никогда не слышала? Тогда ещё был крупный политический скандал и дело разбиралось в Совете безопасности.
- Я как-то пропустила. И кровопийцу этого, хвала Аллаху, никогда не видела.
- Да знаешь ты его, - напоминал ей супруг. - На банкете в Нью-Йорке он ещё признавался тебе в любви. А потом нализался, как свинья, пристегнулся к твоей юбке и ходил на поводке на четвереньках, как собачонка.
- А-а-а-а, так это ж Бони! Так бы сразу и сказал, что это Бони, я бы поняла, а то какой-то генерал Хрусп. У нег ещё вся грудь была в каких-то смешных медальках, поэтому он и в самом деле был похож на фокстерьера.
- Ну, хорошо, что ты его вспомнила, тут вот какое дело. Мне бы хотелось знать его мнение по поводу недавнего военного конфликта в Пернадском заливе. Я на пятничном конгрессе собираюсь внести кое-какие предложения, хотелось бы заранее быть в курсе, кто меня поддержит.
- Так я ему позвоню.
- Вообще-то он мало с кем разговаривает.
- Но мой голос, я думаю, он рад будет слышать, - заверяла его супруга.
В течении следующих 46 минут 17 секунд кабинет министров Полидора во время, внезапно прерванного заседания был вынужден наблюдать за тем, как генерал Хрусп, не моргнув глазом перестрелявший пол страны, с глупой улыбкой, почти по кошачьи мурлыкая в трубку, о чём-то беседует с пронсельванской королевой.
И вообще практически никто не знал, хотя пересудов, конечно, было много, что брак теперешней королевской четы был заключён в заднем крыле Жемчужного дворца при весьма загадочных обстоятельствах. Как свидетели в брачных метриках расписались дворецкий и кухарка, а сама будущая королева вместо подписи поставила кривую закорючку, потому что к моменту заключения брака невеста пронсельванского монарха не умела писать.
***
«Пусть к сердцу мужчины лежит через его желудок, - размышлял, оценивая увиденное за столом, Антос-Эмануэль. – Именно поэтому, как мне думается, мама собственноручно готовит отцу еду. И даже придумала какую-то диету, которая якобы ему необходима. И ещё, я знаю, что вечно заставляет принимать его эту желудочную настойку, которую, к слову сказать, тоже готовит сама по непонятному и весьма подозрительному рецепту. Ох, уж эти снадобья! Не знаю уж что там в этих её бутылочках, но не иначе, как приворотное зелье? Может она колдунья? Может именно так она в своё время женила на себе моего венценосного отца?»
Константос отвлёкся от чтения газеты. Он тоже размышлял о матушкиных снадобьях, но несколько в другом плане. На днях он отправил на экспертизу содержимое одной из таинственных бутылочек. В его высокохудожественной, полной всяческих фантастических сюжетов голове, почему-то вдруг однажды засела мысль, что внутри оного содержится какой-то медленнодействующий яд, быть может именно поэтому непонятная болезнь короля со странным диагнозом, так стремительно прогрессирует. Результаты же экспертизы весьма его озадачили. Внутри оного сосуда содержалась жидкость довольно неоднозначной консистенции, но вкус и запах её вызывал стойкое отвращение к этому напитку.
- Трудно даже предположить кому и для каких целей пришло в голову изготовить такой состав, - пояснял эксперт, - но для здоровья он совершенно безвреден. К ядам он не относится, и вряд ли кому-либо придёт в голову употреблять оное в качестве лекарственного средства.
«Очередная загадка, - размышлял Конст, - и снова непонятно, что бы это значило? Возможно женская логика, но в свете последних событий это выглядит более, чем интересно».
Антос-Эмануэль родился принцем случайно. Так иногда бывает. Редко, но случается. По всем правилам логики и человеческим законам у него, по всей видимости, должна была быть совсем другая судьба. Но он всё-таки родился принцем, законным наследником пронсельванского престола и сыном короля. С самого раннего детства он привык купаться в зависти приближённых, хотя и нисколько не завидовал себе. Многочисленные ревностные наблюдатели следили за его первыми шагами по жизни, задаваясь беспрестанно вопросом: «Почему именно он счастливчик, а не я? И за что так везёт дуракам?» Малейший его промах, а промахов с раннего детства он делал достаточно, потому что, как мы уже заметили, родился принцем случайно и не был генетически готов к такой судьбе, вызывал крайнее негодование его окружения. Поэтому он шёл по жизни под градом насмешек, в изрядных дозах приправленных гнусной лестью, с грузом вины перед теми, кто бы мог быть на его месте, но не был, хотя (по их мнению) был гораздо достойнее. Наследному принцу приходилось всё время тянуться сверх своего «я», стараясь прыгнуть выше головы, стремясь переделать самого себя, хотя он лично совсем не хотел себя переделывать, а быть таким, каким он родился.
Так в постоянной борьбе с обществом и собственной природой и подрастал юный Антос-Эмануэль Грандескки, до тех самых пор пока не понял, что не обязательно меняться, достаточно просто сделать вид. И эта его новая роль, вопреки ожиданиям, вполне устроила окружающих, понравилась обществу и даже женщинах, которые не давали ему прохода и бегали за ним по пятам, добивались внимания Эмануэля Грандескки – холодного, чопорного, спесивого и надменного, чистоплюя и аристократа до мозга костей. Но сам-то он не был таким. Хотя будучи по природе своей весьма талантливым актёром, он даже стал получать удовольствие, играя эту роль. И за многие годы его альтер-эго – «Эмануэль Грандескки» так вжился в Антоса-Эмануэля, что буквально стал его вторым «я». Но «я» не очень-то принимаемым его настоящей половиной. Это даже было, пожалуй, какое-то раздвоение личности. Зигмунд Фрейд, описывая подобный феномен, наверняка бы получил массу удовольствия.
Светило пронсельванской психологии Марселиз Миконеуз в своё время занимался высочайшей персоной принца, но вскоре, почему-то, сбежал, при весьма интригующих обстоятельствах. И его можно понять. Предметом его наблюдений стал человек – «два в одном», принц и нищий в одном флаконе. С одной стороны – прожжённый аристократ самых отборных голубых кровей, и в тоже время – неотёсанный плебей. Как всё это может уместиться в одном человеке? От этого у любого психолога крыша съедет.
И всё потому, что его мать – тихая и непримечательная, к тому же беременная горничная из монарканского посольства умудрилась много лет назад в одночасье удачно выскочить замуж. Позже родители Антоса-Эмануэля обычно обходили эту тему стороной, совсем не пылая желанием рассказывать детали того, как это получилось своим отпрыскам. И тайну происхождения пронсельванской королевы отнюдь не афишировали.
В один из дней Алисо Шемми вошла в Жемчужный дворец с парадного входа простой прислугой, поднялась по мраморной лестнице с огромным количеством ступенек, а вышла оттуда уже женой сына короля.
Сколько именно ступенек на этой лестнице? На этот вопрос Антос-Эмануэль мог ответить с точностью и без ошибки. Их было триста тридцать две. И не больше, не меньше. Каждый раз спускаясь или поднимаясь, он пересчитывал их, пытаясь разгадать тайну внезапного возвышения своей матери, находясь в утробе у которой он совершил такой неописуемый скачок по социальной лестнице от сына рабыни до потомка древнейшего королевского рода. И уж если у психологов заходил ум за разум, что уж говорить про самого наследного принца плебейского происхождения!
Обо всех подробностях этого «тёмного» дела детям было известно только от прислуги и от их деда – Карла-Фридриха Грандескки, экс-короля Пронсельвани.
Мать разоткровенничалась об этом со своими сыновьями один только раз. Это было года три-четыре назад.
- Да тут вмешался Аллах, не иначе, - призналась Алиса.
- Аллах?!!! – Антос-Эмануэль скептически рассмеялся, - Твой Аллах помог тебе выйти замуж за неверного? Что-то я с трудом в это верю.
- А я так считаю, Тито, - со вздохом продолжала мать, - верный, не верный, а Всевышний всех примет на небесах. Человеческая жизнь и так полна бед и страданий. Не может быть Аллах так жесток, чтобы карать человека без конца. А раз так, зачем ему мешать простому человеческому счастью? Люди ошибаются на земном своём пути, они же за это и расплачиваются. Я-то за все свои грехи расплатилась своими слезами до замужества.
- Значит было о чём плакать?
- Ну, а как же? - Алиса вздохнула, - Лёгких путей к счастью не бывает даже в сказках, так говорят. А уж кто-кто, а твой отец был мастер вкладывать в уши женщинам всякий вздор.
- Ты мне лучше вот что скажи, как так получилось, что ты окрутила отца? – всё-таки настаивал старший сын, подозрительно смотря на мать, которая снова обходила суть, отделываясь общими фразами, и почёсывая в затылке пытался вникнуть в смысл её витиеватых выражений
- Окрутила отца? Как это «окрутила»? Да кто вообще в твой ум вложил такое? – Алисо Шемми всплеснула руками.
- Ты же сама сказала, - не унимался её сын.
- Шайтан тебя дери! Да, когда?
- Только что сейчас говорила о том, что наш отец был не из тех мужчин, которых легко женить на себе, и что он частенько вешал женщинам лапшу на уши.
- Ну, да, так и было, - пожав плечами, подтвердила мать, а потом, как бы спохватившись, добавила, - но однажды он пришёл ко мне, подарил мне вот это обручальное кольцо, - пронсельванская королева с подобострастием поцеловала реликвию на своём указательном пальце, - и сказал, что хочет не расставаться со мной вовеки.
Антос-Эмануэль скептически улыбнулся, глядя на эту сцену. Забавно было смотреть на то, как эта женщина разыгрывает из себя наивную тихоню, хотя таковой совсем не являлась. А уж он-то её истинный характер знал хорошо!
- Очень романтично! – поддакнул для вида он, - Но об этом я уже слышал. А что было до того? Ты никогда не рассказывала.
- Ну, да, - ответила королева и неожиданно засуетилась, переводя разговор на другую тему… Ещё одна примерочка, пол часа работы и твой костюм будет готов, - сказала она своему старшему сыну, вынимая из своего изделия лишние булавки. – Подожди ещё немного, сейчас я окончу работу и примерим опять.
Разговор происходил в швейной комнате. Королева любила шить, после кулинарии это было её первейшее хобби.
- Но ты хотела кое-что рассказать, - напомнил Антос-Эмануэль.
- Да что говорить-то теперь об этом! – недоумевала Алиса.
- И так ты отвечаешь каждый раз, когда тебя об этом спрашивают. Скажи, а забеременела ты от Святого духа, как дева Мариам, на которую вздохнул Всевышний? – задал он, совсем уж неудобный вопрос своей матери, - Ты в детстве читала мне эту сказку из Корана. Тогда же и говорила мне о том, что я зародился из твоего обручального кольца. А после, что прошёл целый год между днём вашей свадьбы и моим днём рождения. Но потом я вырос и научившись считать усомнился в этом. Потому что от 24-го февраля до 6-го июля одного и того же года проходит по календарю меньше четырёх месяцев. Так может пришло, наконец, время кое-что рассказать?
- Но что рассказать-то, Тито? – королева даже рассердилась, эмоционально всплеснув руками, а потом, уколовшись булавкой, вскрикнула и выругалась на монарканском наречии.
- Всё, что не рассказала раньше, - только покачав головой на все её примочки, пояснил её старший сын. - А ведь недомолвки наводят иногда на очень странные мысли. С виду твоя история похожа на сказку о Золушке. Но раз уж у вас с отцом такие секреты, то поневоле можно заподозрить, что в эту старую добрую сказку вкралась какая-нибудь гаденькая правда… Молчишь. Ну, хорошо, тогда попробую рассказать за тебя.
Раз это сюжет про Золушку, - начал загадочно он вкрадчивым голосом, - значит в нём должен быть бал, на котором она и встретила принца. И так поразила его воображение, что он влюбится в неё без памяти. А чтобы он в неё влюбился, на Золушке должно быть платье необыкновенной красоты и изящества. А также драгоценности, которые ей подарит добрая фея. И конечно же, карета из тыквы, на которой Золушка должна приехать во дворец.
- Ну, бал в моей сказке действительно был, - не совсем охотно, но всё-таки разоткровенничалась королева. - Это был шикарный приём в честь высокопоставленных иностранных гостей с фейерверками, роскошью и светским блеском. Платье тоже было, и весьма дорогое, а также драгоценности. Кареты, правда, не было. Пришлось взять такси.
- А фея? Кто была фея? – поинтересовался в этом месте Константос, воображение которого тронул и заинтриговал такой сюжет, с чисто художественной точки зрения, конечно, хотя до сего момента он был страшно занят своими делами. Но младший сын короля слишком любил сам сочинять различные сценарии для фильмов и пьес, чтобы прослушать такую интерпретацию старинной сказки.
- Какая фея? Никакой феи не было, - Алиса снова всплеснула руками.
- Ну, как же? Фея должна была быть, - настаивал её младший сын, - Ведь Золушка же была бедной. Не сама же она купила себе платье и приобрела драгоценности.
- Да уж, не сама! – вымолвила вдруг неожиданно королева с неподходящим к столь романтическому сюжету гневным напором, - Где уж мне было купить такое платье! И не на деньги же моих родителей, которые жили в горном селении Колуси и перебивались с хлеба на квас. И имели деревянный полуразвалившийся дом, тощую корову и полудохлого осла. Или, может быть, я купила это на своё жалование горничной, которое мне никогда не платили? Ведь эти аристократы и богатенькие кровопийцы мастера только фейерверки запускать. Они нас и за людей-то не считают!
Братья переглянулись между собой. Как-то это странно было слышать от своей матери – светской дамы до мозга костей, той, которую они привыкли видеть, сражающей окружающих наповал своим изяществом, роскошью и украшениями на приёмах и раутах.
- Прямо революционная ситуация какая-то! – хохотнул Антос-Эмануэль, - А ещё удивляются, и в кого во мне кипит плебейская кровь!
- А в тебе она кипит? – пожав плечами осведомился Константос.
- Ещё как кипит! Да она день и ночь во мне кипит, и ведёт в последний и решительный бой с этими богатенькими. А иногда прямо-таки сжигает изнутри классовая ненависть. И ничего не могу с собой поделать. Вот и сегодня с утра она меня сжигала. И вдохновила на следующее поэтическое творение:
«Возмездие близко, и час уж пробил,
В руке револьвера холод.
Товарищ! Рабом ты вчера ещё был,
Так утоли же свой классовый голод.
Нет места иному решенью!
Восстань и не будешь рабом.
Свернём угнетателю шею.
Багряным красной зарёю днём».
Ну, как тебе? – спросил он у брата.
- Да, как тебе сказать, - уклончиво ответил Конст, подозрительно косясь на брата, и пересчитывая в своём бумажнике крупные купюры, - я вряд ли оценю твоё творенье. Во мне ведь не кипит плебейская кровь. Вернее, кипит, но не очень. Поэтому я бы лучше сказал так:
«Возмездье не близко, холоп простоват,
И рабского полон рвенья.
Всегда он услужлив, всегда виноват,
На всё ему хватит терпенья.
Решения он не привык принимать,
Восстать никогда не решится.
Ему лишь работу вовремя дать,
А он уж и рад копошиться».
«Можно ли безнаказанно делать из себя того, кем ты не являешься? – рассуждал, вспоминая этот случай, Константос, наблюдая на чердаке за странной, почти мистической зависимостью своего брата, от нарисованной им картины, - Можно ли играть роль абсолютно чуждого тебе человека, не взяв на себя его судьбу, его проклятье, его карму? «Эмануэль Грандескки» – проклятье древнего королевского рода, всего лишь герой пьесы Рича Лангрена. Говорят, что частенько актёры, вживаясь на сцене в образ умирающих героев, сами заболевают неизлечимыми болезнями, а изображая умалишённых – сходят с умаю. Играя роль Эмануэля Грандескки – куклы-марионетки из старинного сундука своего далёкого предка, мой брат, сам того не зная, взял на себя и проклятье нашего рода. Может ли быть такое?... Я, конечно, с трудом в это верю. Просто Антос – очень впечатлительный».
Проклятием рода Грандескки по древнему предсказанию незадачливого рифмоплёта Рича Лангрена, должна была стать женщина, чьей душой, равнодушной к его необузданной страсти, тщеславному принцу никогда не дано будет обладать по сценарию, написанной некогда средневековой пьесы. И как человек чувствительный, Антос-Эмануэль, затрагивая какие-то мистические сферы, ощущал их влияние. Образ рыжей ведьмы преследовал его в болезненных фантазиях, не давая покоя. Чаще, конечно, в его воображении, а иногда и в реальной жизни, которая, в сущности, есть лишь прообраз эмоционального восприятия людей.
- Да выкинь ты, наконец, эту мерзость!!! – с раздражением воскликнул Конст, в очередной раз застукав своего брата на чердаке за просмотром своего художественного творения.
- Это не мерзость, а картина! – возмутился Антос-Эмануэль, абсолютно не принимая эмоционального порыва своего брата.
- Понимаю, что картина. Только вот другого не понимаю: почему она до сих пор не в камине? Сожги свою ведьму на костре и дело с концом. Потому что ведьм следует сжигать, чтобы они не колдовали! То, что ты делаешь, извращение какое-то, иначе не назовёшь.
- Почему? – искренне изумился вжившийся в роль проклятого принца.
- Быть может, братец, я тебе открою тайну вселенского масштаба, но мужчины обычно предпочитают живых женщин, - фыркнул Конст. - Если бы ты продолжал гоняться за дочерью цветочника, это ещё как-то можно было понять. Но ты же предпочитаешь ей картину!!!
- Вообще-то, это не совсем так, - сознался художник, выходя из своего мистического транса. - Недели две назад на лужайке возле полуразрушенной стены я встретил её, - далее задумчиво пояснил Антос, где-то в глубине души понимая, что брат его в чём-то говорит дело.
- Кого? Жанку что ли свою, дочь владельца лавки «Цветы, птицы и сувениры»? – вопросил Конст, имея в виду девицу, в которую его брат был безответно влюблён в семнадцать лет.
- Да нет же – прекрасную, нежную и добрую девушку с рыжими волосами и глазами разного цвета.
Константосу на секунду показалось, что его брат бредит.
«Что за ерунду человек несёт, в самом деле! - подумал он, - Или его фантазии принимают уже какие-то свехболезненные формы?»
- Это, Тито, называется – игра воображения.
- Что я по-твоему, совсем что ли идиот! – вспылил Антос-Эмануэль, - Я клянусь тебе, что девушка абсолютно реальная.
- А имя у неё есть?
- Конечно, есть. И зовут её Лора, Лора Вурэн – учится в университете, студентка факультета искусств. У меня и телефон её в мобильном забит.
Константос с сомнением посмотрел на брата.
- Да живая она, я тебе клянусь! - заверил его Антос.
- Ну, хорошо, хорошо. Я пойду, а ты колдуй тут себе, - успокоился Констаностос, подумав о том, что если девушка всё-таки настоящая, то большой беды в таких фантазиях нет. - Короче, удачи тебе с твоей рыжеволосой девой… Постой, как ты сказал её зовут?
- Лора Вурэн.
- Дочка профессора искусствоведения?
- Кажется.
- Когда кажется, креститься надо, - говорил сам себе Константос, спускаясь вниз по лестнице с чердака вниз, оставив брата наедине с его художественным бредом и мечтами. – Вообще-то, креститься бы тут не помешало, если речь идёт именно о той особе, о которой я думаю… Нет, вот скажи ему об этом сейчас, так получишь китайской вазой по голове… Нет, ничего не скажу. Хотя, с другой стороны, брат-то у меня один и его нужно спасать.
Когда Константос вернулся в комнату на чердаке, Антос-Эмануэль сидел в странной позе на голом полу, обхватив ноги руками, и при свете свечи не сводил глаз со своей картины.
«Существует ли то, что создано воображением художника? Выдумка ли это или обитает где-то в реальности? И реально ли на самом деле проклятье рода Грандескки? – глядя на более чем странное состояние Антос-Эмануэль, вновь предался своим фантастическим мыслям Конст, - В конце концов, каким бы не был мой старший брат и чьим бы он там не являлся сыном, он-то сам – Эмануэль Грандескки по всем документам с государственными печатями, потомок короля Ричарда в 25-м колении. И средневековое заклятье лежит именно на нём».
А носитель семейного проклятья в это время не сводил глаз с портрета, по-прежнему не замечая ничего вокруг, и уносясь в своих мечтах в дальние дали, думал о девушке своей мечты, той, которая с недавних пор занимала все его мысли.
Встретив на лужайке Лору Вурэн – девицу в роскошными рыжими волосами, незадачливую студентку факультета искусств, отправившуюся в тот день по стечению обстоятельств на поиски приключений, и выслушав её выдуманный рассказ о мифических картинах, которые она, якобы, увидела в портовом посёлке, чувствительный Антос-Эмануэль подумал о том, что может быть его мысли, отнесённые к портрету, как-нибудь передались этой замечательной девушке. И она, увидев его рисунки у случайных знакомых, действительно почувствовала связь с ним. Про проклятье он и не вспоминал. Он не думал о том, что подобная девица может сыграть в его судьбе лишь роковую роль. Он больше думал о любви, а не о безумной роковой страсти.
- Пошли отсюда, Тито, - говорил Константос, уводя брата из чердачной комнаты, - я гляжу, ты в прострации. Пошли, бесовщиной уж тут больно попахивает. Выйдем-ка на балкон. Накинь на себя курточку, что-то ночь сегодня прохладная, простудишься ещё. Ну, так рассказывай. Значит её зовут Лора Вурэн. И какая она?
- Она замечательная, - ответил старший принц брату, потому что на него вдруг напала откровенность.
- Понимаю, - закивал головой Конст. - Только знаешь что, мой милый братец, таким титулованным принцам крови, как мы с тобой, с женщинами следует держать ухо востро. А то ещё фамильный замок умыкнут, проснёшься в чистом поле.
Несмотря на то, что Константос часто подкалывал брата, тот же считал его гламурным недотёпой и дразнил «пижоном», они неплохо ладили между собой. Ладили, даже несмотря на то, что по характеру и внешности были слишком различны.
Рождение в законном браке отложило на младшего сына короля свой отпечаток. Он являлся обладателем голубой крови до мозга костей. Воротничок его рубашки всегда был чистым и аккуратным, а в нагрудном кармане обязательно лежал кружевной носовой платочек. Он был до скрупулёзности педантичен и по-настоящему аристократичен во всём. Его костюмы были изысканы, физиономия гладко выбрита и облита дорогим одеколоном, а внешне он производил впечатление светского красавчика-мачо, и в отца был сногсшибательно красив. И так же не разборчив в любовных связях, как тот в молодости.
Антос-Эмануэль, в отличии от него, не обладал столь броской внешностью, частенько обрастал щетиной и не чистил под ногтями грязь, зато очень хорошо выучился делать из себя то, чем не являлся. И так до сих пор и не разобрался в себе, кем он себя чувствует - сыном горничной или сыном короля?
- Нет, она не знает, что я – принц, - возразил носитель семейного проклятья в ответ на намёки, прозвучавшие в адрес его новой возлюбленной, в задумчивости глядя на огни ночного города, которые хорошо просматривались с высоты королевского балкона.
- Уверен? – переспросил его Конст, - А я не очень.
Антос-Эмануэль только махнул рукой, совсем не слушая своего собеседника, а как бы снова разговаривая сам с собой.
- Представляешь, она случайно увидела мои картины в посёлке, и даже не знала, кто их нарисовал, но они ей так понравились, что она заочно в меня влюбилась.
- Понятно! – снова поддакнул Конст, - А ты свою историю вообще вслух себе не пробовал рассказывать?
- Зачем? – искренне изумился Антос, с явным непониманием глядя на брата.
- Иногда помогает. Уж, больно ухо режет твоя история, - скептически пояснил тот, про себя же подумал:
«Я не пойму, это что – гипноз такой? Или это называется разжижением мозга?»
- Ты не веришь, что мои картины могут кому-то понравиться без нашей фамильной монограммы? – подозрительно спросил его первый принц.
- Ну, что ты, Тито, что ты! – осторожно попытался успокоить его младший сын короля, - Верю, верю, конечно. Только вот фраза: «она влюбилась в меня за мои картины», как-то коробит слух. Это всё равно, что сказать: «она сделала непристойное предложение режиссёру симфонического оркестра»… Знаешь, что, братец, я тебе скажу, а ты постарайся на меня не обижаться. Я вижу, что ты сейчас в крайней депрессии, но я просто обязан тебе это объяснить, чтобы ты не наделал глупостей. Так вот слушай. У тебя крайне нездоровые отношения с женщинами.
- У меня? Так у меня кроме Ирисс-Нелии и женщин-то не было…
- Так я про то и говорю, борец ты наш за вселенское целомудрие. Ты не пробовал относиться ко всему проще, без этих твоих фантазий? Вот, к примеру, твоя Лора… Ты уже напридумывал себе про неё невесть что. А я, меж тем, скажу, что она - редкостная стерва.
- Почему ты так говоришь? – Антос вздрогнул так, как будто на него вылили ушат холодной воды.
- Хотя бы потому, что она узнала тебя, как принца, я имею ввиду. А почему-то вздумала это скрывать.
- Так ты, я не пойму, её знаешь, что ли?
- Ещё бы! - Конст фыркнул, - Ещё бы мне не знать профессора Вурэна. А уж его дочь я попутно запомнил. За компанию, так сказать. Она была с папашей своим, заслуженным искусствоведом, у нас в гостях по официальному приглашению на одном из королевских приёмов в честь лауреатов науки и искусства примерно с год назад. И ты беседовал с ней с глазу на глаз. С ней и профессором этим. Просто забыл, наверное.
- Я припоминаю этот случай, но очень смутно, - наследник семейного проклятья постепенно начал возвращаться к реальности и во взгляде его уже светилась кое-какая мысль.
- Ну, как же, тогда наш отец к тебе ещё обратился с просьбой, говоря: «Антос-Эмануэль, мне очень нужно что-то сказать вон тому человеку о его заслугах перед обществом. И я бы сделал это, но, убей, не помню, кто он такой. Так что, пойди, поговори с ним о чём-нибудь отвлечённом. Удели внимание, так сказать. А самое главное, заверь его в том, что я просто восхищён его научными трудами».
Ты его ещё спросил: «А кто он, хотя бы примерно?»
А он ответил: «Физик, кажется, - и добавил, - будущий король должен ценить физиков. Физика – великая вещь».
Так он сказал, потому что не знал, что он был профессором искусствоведения. Поэтому, сначала ты лауреату этому принялся втолковывать что-то о вакуумных диодах под низким напряжением. А когда понял, что он не чёрта в этом не смыслит, показал ему альбом Мари с детскими рисунками, потому что он тебе под руку подвернулся. Приплёл ещё что-то о культуре аборигенов острова Таити. А также уверял, что подъёмный кран, нарисованный нашел малолетней сестрицей много лет назад – это редкая птица Павлин-Малибу с поднятым кверху клювом. И что она, якобы, у островитян является символом плодородия. А карусель – это сторукий бог войны Ахендарес, который умирает каждые восемь дней, чтобы на девятый воскреснуть и выйти на тропу войны. Ну, то есть ты вешал ему лапшу на уши, что альбом с рисунками нашей сестрицы – это редкий альбом Тайской живописи. А он, не моргнув глазом, проглотил всё это. И ещё поддакивал, говоря о том, что где-то читал об этом. И всё твердил: «Я так польщён, что сам король знаком с моими научными трудами! Это такая честь!» Клянусь ей богу, под этим соусом ты бы мог рассказать ему о чём угодно, он бы всё проглотил.
- Да помню я, помню!
- И я вот этого профессора хорошо запомнил, потому что он написал хвалебную рецензию на тот самый фильм, который в обход моему победил на кинофестивале. Ты помнишь этот сюжет с названием: «Переполох в аномальной зоне?» Конечно, ты сейчас скажешь, что это не мой фильм? Разумеется, я написал к нему всего несколько музыкальных треков. Без сомнения! Но это ещё не значит, что я не испытывал муки творчества! Да я может быть ночей не спал, когда думал о том, как передать переживания супергероя Рекса-Бульдога, когда он борется с притяжением огромной временной воронки! Там ещё наигрыш такой удачный получился: Та-та-ра-там, та-та-ра-там… ну, помнишь? А Вурэн был председателем комиссии и отдал предпочтение фильму «Негодяй Джек и сто дукатов». Сюжета там не было вообще, звуковое оформление безобразное. Если бы не голая Лайза Манули, так и вовсе бы смотреть было не на что… Нет, ну если совсем уж честно говорить, снят фильм был всё-таки неплохо, ну с чисто художественной точки зрения, конечно. Но всё-таки променять титанические усилия супергероя на голую бабу, это для профессионала непростительно! Потом он правда отметил, что «Переполох в аномальной зоне» тоже удачная работа. Но ни слова, представляешь, ни слова не сказал о том, что треки там тоже удачные!
Внешне Константос производил впечатление существа высокомерного, но это, видимо происходило от того, что он жил с головой в своих сценариях для кинофильмов, которые имел способности и желание писать. Правда ни один из них ему так и не удалось по-настоящему представить своему зрителю и получить в ответ заслуженные похвалы и аплодисменты, потому что творил он под никому неизвестным псевдонимом «Берг Достоевский». Пьесу под названием «Жизнь» же считал не особенно талантливой, поэтому взирал на окружающих свысока.
- И значит ты решил теперь из-за этого своего провала наговорить на профессорскую дочь? – спросил Антос-Эмануэль с пристрастием, закуривая при этом сигарету.
- Я знал, - всплеснул руками Конст, - что буду неверно истолкован! Да, я только за тем и рассказал тебе эту историю, чтобы ты понял, почему я так хорошо запомнил этого Вурэна. А вместе с ним и дочку его с кукольными глазками. Я стерву на запах чувствую, а она, как я уже заметил, редкостная стерва.
- Короче, изложи факты.
- Представь себе леди Нириор, только мелких масштабов. Поле деятельности для неё маловато, вследствие чего её змеиной натуре разгуляться особенно негде. Те же устремления, те же амбиции, только возможностей поменьше, а значит приходится частенько давиться собственным ядом.
- И что, ты её так хорошо изучил? – с насмешкой спросил Антос-Эмануэль.
Он уже совершенно начал возвращаться к реальности. А надо заметить, хоть он и не был аристократом по призванию, в людях, их психологии и интригах разбирался гораздо лучше, чем его младший брат. Конст был всего лишь мажор – сытый, хорошо одетый, изнеженный и довольный жизнью. Его же старший брат был не просто принцем, а наследником своего отца. И с детства был вынужден выполнять обязанности наследника. А обязанностей этих было выше крыши. Постоянное присутствие на многочисленных светских и политических мероприятиях выработало в нём терпение, выдержку и хорошо организованный ум. А его высокое положение – навыки способного администратора и властный характер. Он привык командовать, считал за что-то само собой разумеющееся, чтобы его слушались, и принимал как должное покорность и послушание окружающих. Короче, в некотором смысле Конст перед ним был жалким щенком.
- Да, я и видел то её только раз на королевском приёме, - продолжал свой рассказ, обиженный в своих лучших чувствах, создатель музыкальных треков. - Профессор Вурэн, явившись на королевский приём по официального приглашению, притащил жену свою и дочку. Ну, супруга-то быстро оттуда смоталась, не понравилось ей, что во время банкета ей, видите ли, место выделили не по заслугам её мужа. А профессор с дочкой остались. А Лора-то так глазками кругом и стреляла, на золотишко поглядывала, как негодяй Джек на сто дукатов. На дам посматривала с интересом: кто из них в каких туалетах и сколько на ком бриллиантов? Кавалерам глазки строила, аш вылезала из платья, только ничего в тот вечер ей не обломилось. Слишком хиленькая рыбка она для наших светских жирненьких кабанчиков. Но ей-то уж больно хотелось прихватить жениха побогаче.
- Конст! Но это всё эмоции: смотрела, не смотрела. Это всё субъективно. Уже понятно, что ты видишь Лорочку через призму своей временной воронки и глазами супергероя Рекса-Бульдога. Конкретные факты у тебя есть?
- Что я по-твоему, досье что ли на неё собирал? – вспылил Константос.
- А раз не собирал, так что ж тогда треплешься? А я вот тебе объясню про неё совсем по-другому. Ты говоришь, что она меня узнала и познакомилась из каких-то интриганских или корыстных соображений, а я тебе скажу, что этого быть никак не может. Потому что она подарила мне костюм за 30 тысяч долларов, по-твоему принцу прилично делать такие подарки?
- Ну, хорошо, хорошо, возможно, что она тебя не узнала. Когда ты снимешь с себя все свои причиндалы и «отстегнёшь» манеры и понты, да ещё если при этом займёшься рисованием, тебя действительно узнать трудновато… Вот если бы она была чуточку поумней… Хотя, не с бабскими мозгами в этом разбираться… Ты вот лучше подумай, а что это она так расщедрилась? Ведь для девушки с достатком её отца, такой подарок слишком шикарен и далеко не по карману.
Антос на несколько секунд задумался о том, стоит ли рассказывать брату эту историю, но потом всё-таки разоткровенничался.
- Тут дело вот в чём. Она подумала, что я бедный художник, потому что познакомились мы с ней на лужайке за пустырём у разрушенной стены. Я рисовал пейзаж. И одет был соответствующим образом. Да ещё рядом паслись свиньи, которых разводят для какой-то животноводческой выставки (у племянника Бритни бзик на почве сельского хозяйства), поэтому она, видимо, решила, что я - свинопас. Ну, а поскольку Лора вообразила, что я не только пастух, но при этом ещё и талантливый художник, поспешила оказать мне протекцию, предложила вывести в свет, поэтому так тщательно подбирала для вечеринки костюм и галстук.
- Трогательно! Белые тапочки она тебе, случайно, не прикупила? – съязвил Конст, - Сострадательная! Любит значит. А прости за любопытство, а не ей ли ты сегодня названивал во время завтрака? Это она, наверное, из большой любви твои звонки сбрасывала.
продолжение следует