Рауль, как и собирался, с утра уже успел расспросить эскулапов. И знахарь, и доктор не решались давать долгих прогнозов, ссылаясь на то, что еще толком ничего не знают о больном. Но оба сходились во мнении, что графу крайне необходим покой; даже приятные переживания должны быть ограничены, а огорчения и расстройства – полностью исключены; питание должно быть легким и умеренным, сон – как можно более долгим. Раулю было заявлено, что это тот самый случай, когда роскошь не только позволительна, но и желательна, чтобы больной был обеспечен самым заботливым уходом и любая его прихоть исполнялась мгновенно, дабы не вызывать ненужных волнений. Со своей стороны господа врачеватели готовы были приложить все усилия, чтобы избавить графа от болезни и согласны были ради этого следовать за ним куда угодно. «Не сомневаюсь, что вскорости господин граф сменит это скромное жилище, на другое, более подобающее его положению», – так выразился доктор.
- И Вы готовы быть при нем неотлучно? – холодно поинтересовался Рауль.
Доктор поклонился:
- Я живал при благородных господах и, смею Вас уверить, видал дома получше этого.
- Я подумаю, – оборвал его Рауль. – Пока расскажите мне, как Вы намерены действовать.
Узнав все, что его интересовало, виконт отправился к отцу, а затем распорядился о завтраке. Рауль самым тщательным образом исполнял все рекомендации врачей, поэтому явившийся к столу Атос нашел у себя возле тарелки стакан со странным содержимым. Это была наисвежайшая микстура, только что состряпанная знахарем, под руководством доктора, посчитавшего ниже своего достоинства лично марать руки.
Атосу пойло не понравилось. Он скептически поглядел на стакан и отрицательно покачал головой:
- Это мне напоминает отвары, которыми меня пытались потчевать в Бражелоне.
- Когда Вы скрывали от меня свое состояние, – с упреком заметил виконт.
Атос вздохнул:
- Нечего было скрывать. Ничего серьезного не было.
- Но сейчас все иначе, – мягко, но настойчиво сказал Рауль. – Прошу Вас, послушайтесь меня. Если желаете, я буду пить это вместе с Вами, только не отказывайтесь.
- Соглашайтесь, Атос, все же это лучше молока, – флегматично заметил д’Артаньян.
Он тоже, по давнишней привычке встал рано, и присоединился к друзьям за трапезой.
- Молока? – Атос прищурился. – Не с этого ли «молока» наш герцог до сих пор спит?
Д’Артаньян засмеялся:
- Удивительно, какое одинаковое действие оно оказывает на всех, вне зависимости от состояния здоровья! Смотрите, Портос проснется и пожелает дальше заняться Вашим лечением, так что это, – он кивнул на стакан, – покажется Вам ерундой.
- Право, Вы меня уговариваете, будто я капризная девица! – поморщился Атос.
- Лучше пейте, – улыбнулся гасконец, – пока они еще чего-нибудь не выдумали.
Атос со вздохом взял стакан и, понуждаемый умоляющим взглядом сына, выпил.
- Какая гадость!
- Лишь бы это пошло на пользу!
- Виконт… Ладно, давайте есть.
Д’Артаньян, посмеиваясь, поглядывал на морщившегося Атоса и тут заметил на его запястье бирюзовый браслет.
- Я вижу, уже выдумали. Хорошо, что у Вас нет щита, дорогой Атос. В Вашем случае Тарпея имеет шанс остаться в живых, когда потребует платы за свою услугу.
Атос вопросительно поднял брови. Гасконец взглядом указал ему на браслет.
- Это мое, – пояснил Рауль. – Граф не стал бы принимать подобную помощь от женщины, не так ли?
Атос замешкался с ответом и Рауль, думая, что отец не понял, пояснил:
- Мадам де Беренжер вчера предлагала свою бирюзу, но я сказал, что мы обойдемся.
- Вот как! Вы ей отказали?
Рауль улыбнулся и кивнул:
- Я сам в состоянии позаботиться о Вас.
- Гм, – хмыкнул гасконец, – тогда прошу прощения. Я было подумал… Неважно, давайте уже есть!
Они уже заканчивали завтракать, когда в столовой появился Портос. Вместе с ним пришла Аньес, о чем Портос с удовольствием всем сообщил:
- Доброе утро, дорогие мои! Я привел мадам де Беренжер, чтоб она украсила наше мужское общество своим присутствием... и Мустона, чтоб он сделал наше пребывание за столом приятным.
Появление Мушкетона вызвало суматоху. Портоса поздравляли, Мушкетона и д’Артаньяна засыпали вопросами. Аньес, после формального приветствия оставленная в покое, опустилась на стул в торце стола. По одну руку от нее сидел гасконец, по другую – Атос. Портос расположился напротив, и все внимание до конца завтрака было сосредоточено на нем. Атос собирался убедить Портоса отказаться от идеи с коровой, но Портос его опередил. Он сообщил друзьям, что появление Мушкетона изменило его планы. Теперь он намерен в самое ближайшее время купить присмотренное поместье, как следует его обставить, и уже там у него будет столько коров, что, при желании, граф сможет принимать молочные ванны (Атос содрогнулся) – Мушкетон все сделает в наилучшем виде.
Сам Мушкетон чуть не лопался от счастья. Мысленно простившись с любимым господином, он в одночасье не только вновь обрел его, но и оказался правой рукой такой сиятельной особы, как герцог.
Мушкетон очень разжирел, но по обвисшим складкам на шее было видно, что совсем недавно он был еще толще. Видимо, треволнения последнего времени лишили его аппетита и, как следствие, некоторой части жира. Передвигаться ему приходилось опираясь на две толстые трости и он часто присаживался отдохнуть, но, тем не менее, он был полон желания обеспечить своему хозяину достойный быт и рвался в бой.
Портос заявил, что они с Мушкетоном немедленно – после завтрака – займутся делами, и он уверен, что уже через месяц он сможет принять своих друзей, как подобает. Атос может переехать к нему, и жить, сколько пожелает. Разумеется, вместе с Раулем и д’Артаньяном.
Портос был так увлечен своими мечтами, с таким упоением строил планы, что никто не решался вмешаться. Друзья слушали его с улыбкой, отложив на потом свое мнение.
Об Аньес словно забыли. Заметив на руке Атоса браслет, она невольно вздохнула. Атос услышал этот вздох. Его воспитанию претило, что единственная дама за столом оказалась в пренебрежении. Это было невежливо, но остановить увлекшегося Портоса было невозможно.
После завтрака, когда Рауль отлучился за очередной микстурой, Атос улучил момент и обратился к ней с извинениями:
- Простите нас, мы были к Вам невнимательны.
Аньес чуть улыбнулась:
- Главное, что Вы окружены заботой.
Она снова невольно поглядела на браслет.
Атос сделал над собой заметное усилие:
- Я хочу еще раз извиниться – уже за себя. Виконт сказал мне, что это он отказался от Вашего предложения и тем самым, пусть не нарочно, стал причиной Вашего поступка.
- Но теперь Вам уже не за что извиняться, разве не так?
- Вы неправильно поняли. Я взял браслет виконта, но я не отказался от Вашего подарка.
- Правда?
Атос, испытывая неловкость, пожал плечами.
- Вот, – он чуть отогнул воротник, и Аньес увидела на его шее свою цепочку. – Я его оставил. Простите, нас зовет господин герцог. Он хочет попрощаться.
Шумный отъезд, устроенный Портосом, избавил Атоса от дальнейших объяснений с Аньес. В который раз он почувствовал себя скованно в ее присутствии. Злиться на нее было проще и понятней, чем благодарить. Еще проще – смотреть на нее сверху вниз, как на неразумное создание, то есть – женщину. Совсем привычно – ждать подвоха. Однако раз за разом оказывалось, что он ошибся. Ее действия диктовались искренностью, а поступки – чистосердечием.
И вдобавок, она была хороша собой. Ровно настолько, чтобы нравиться, но не настолько, чтобы ослеплять. Будь она совершенна – Атос бы с презрением отвернулся. Он слишком хорошо знал цену совершенной красоты и это был самый верный способ вызвать его подозрение.
Но Аньес была намного более пленительна, чем красива, если судить о ее внешности по принятым меркам. В свете ценилась эффектность, чего в Аньес не было совсем. Она не стремилась покорять и именно этим неосознанно привлекала –непониманием собственной прелести.
Атос невольно ею любовался, как любовался бы цветком или нежными красками восхода. Ее красота была естественной в своих проявлениях, так очаровывает нас своей грациозностью лань, безучастная к тому, что мы о ней думаем – чудное животное не ставит себе цели нас поразить.
Находясь в доме, полном мужчин, Аньес не кокетничала и не флиртовала и, похоже, совершенно искренне привязалась и к д’Артаньяну, и, особенно, к Портосу, которым открыто восхищалась. В ее восторгах было что-то от детского удивления перед чудом, и сам Атос не раз с удовольствием ее поддерживал, отдавая дань достоинствам своего друга.
Поведение Аньес в отношении Рауля было Атосу непонятно. Вернее, до понимания оставался один шаг, но Атос запретил себе его делать, поставив на этой истории точку. Сейчас Аньес была гостьей д’Артаньяна, так же, как и остальные, и теперь Атос старался относиться к ней именно так – как к гостье друга и родственнице его хороших знакомых, о которой они обещали позаботиться. Каковы ее дальнейшие планы никто не посмел спрашивать. Впрочем, в планы друзей Атос тоже не считал возможным вмешиваться.
Портос был первым, кто объявил, как он видит свою дальнейшую жизнь. Занимаясь своим новым поместьем, он не раз напоминал д’Артаньяну как когда-то принимал его в Пьерфоне и обещал, что когда закончит, они все узнают, «что такое роскошь».
- Пьерфон покажется вам хижиной! – с сияющими глазами заявлял Портос и, прихватив Мушкетона, пропадал на целый день, а порой, не появлялся и на ночь.
Д’Артаньян обычно в ответ пожимал плечами и философски отвечал:
- Посмотрим.
Сам он стал немного задумчивее, чем прежде, но все так же мог развеселить общество остроумным замечанием или поддеть кого-нибудь из друзей неожиданной остротой.
Рауль же целиком и полностью посвятил себя заботам об отце. Он установил для Атоса распорядок близкий к тому, который был у них в Бражелоне, но учел советы лекарей. Атосу нечего было возразить – он жил, как привык, Рауль был рядом, и их дни все больше напоминали счастливые для обоих времена, еще более счастливые оттого, что рядом были д’Артаньян и Портос. Атос понемногу снова стал заниматься мемуарами. Не имея под рукой нужных документов, он записывал то, что хранила его память, а также память Рауля или д’Артаньяна. Их вечерние посиделки нередко заканчивались обменом воспоминаниями, которые потом давали Атосу пищу для новых записей.
Аньес хватало такта не настаивать на своем присутствии, если она видела желание мужчин побыть в тесной компании. В остальное время ею занимался преимущественно д’Артаньян. Как хозяин, он не имел выбора. Рауль был вежлив, но не более чем требовало хорошее воспитание, а Атос вообще был огражден от возможности что-либо решать помимо сына. Да и с его стороны трудно было бы настаивать на общении с мадам де Беренжер без того, чтоб не скомпрометировать ее подобной настойчивостью.
В таком относительно устойчивом положении прошло около недели, и Портос все чаще заговаривал о том, как он мечтает показать друзьям результаты своих трудов. Правда, до этого было еще далеко, и этот факт неизменно вызывал досаду у господина герцога. Эти рассуждения делали виконта задумчивым, и, как-то раз, д’Артаньян застал его вечером в гостиной, погруженного в какие-то мысли.
Было уже поздно, в доме все спали. Сам д’Артаньян проснулся оттого, что ему приснилась битва и он, слыша выстрелы, очнулся от сновидения. Прислушавшись, он понял, что это просто хлопал незапертый ставень. Не став никого будить, он вышел из дома и сам все закрыл. Тогда его внимание и привлек свет в окне гостиной.
- Рауль? Почему Вы не спите?
- Не хочется. А Вы?
- Проснулся по глупости. Увидел тут свет и подумал, что забыли погасить свечи. Вы чем-то озабочены? Что-то с отцом?
- Нет, с ним все в порядке, насколько это возможно.
- Да, я заметил. Ему намного лучше, но он все еще быстро устает.
Рауль кивнул.
- Ему нужен покой, эти лекари правы. Но здесь его недостаточно.
Виконт задумчиво покачал головой, но тут же спохватился:
- Извините! Вы приютили нас, а я смею ругать Ваш дом.
Д’Артаньян махнул рукой:
- Оставьте. Плесните мне лучше вина. Вы правы – места тут явно не хватает для такой компании, как наша. Но вы сможете перебраться к Портосу, если здоровье господина графа того потребует.
Рауль отрицательно покачал головой:
- Нет, мне будет неловко отказывать нашему дорогому герцогу, но не думаю, что это хорошая мысль. Отец со мной согласится.
- Наверное. Он умеет быть церемонным.
- Хорошо он будет чувствовать себя только дома – у себя дома.
- Гм… Он хочет вернуться во Францию? – осторожно поинтересовался д’Артаньян.
Рауль помрачнел:
- Нет. Уверен – нет.
- Когда-то он предлагал мне продать одну из ферм и купить имение, чтоб мы могли жить рядом. Не об этом ли вы думаете, Рауль? Продать там, чтобы купить здесь? На него подействовал пример Портоса?
Рауль встал, подошел к камину, на доске которого стояла одинокая свеча, и рассеянно следил за игрой пламени, пока д’Артаньян смаковал вино, ожидая ответа виконта.
- Мы еще не говорили об этом, – медленно сказал Рауль. – Не говорили…
- А Вы сами?
- Я не вернусь во Францию. Людовик больше мне не господин.
- Я не имел в виду, снова поступить на службу. Как Вы знаете, сейчас я в том же положении, что и Вы, но покинуть Францию навсегда? – д’Артаньян покачал головой.
- Дело не только в короле.
Гасконец вздохнул и отставил бокал.
- Рауль, на Вашем месте я бы вернулся.
Виконт с горечью усмехнулся:
- Зачем?
- Чтобы излечиться.
- Я не болен.
Д’Артаньян хмыкнул:
- Позвольте мне иметь собственное мнение.
Рауль обернулся к нему и гасконец выразительным взглядом указал на оставшуюся на столе книгу. Она была раскрыта, и д’Артаньян негромко прочитал оттуда несколько строк:
Не опасаюсь я твоих измен.
Твоя измена – беспощадный нож.
О, как печальный жребий мой блажен:
Я был твоим, и ты меня убьешь.
Рауль закрыл глаза.
Д’Артаньян вздохнул:
- Я не большой знаток стихов, но этот поэт прав. Если бы Вы ее увидели, увидели счастливой и влюбленной, это убило бы Ваши чувства, но… излечило бы Вас.
- Я не хочу этого. Быть излеченным таким образом.
- Говорят, время лечит.
- Зачем? Милый д’Артаньян, зачем? Нет, «любовь не знает убыли и тлена», и если был способен излечиться – значит, не любил.
Лицо д’Артаньяна застыло:
- Время лечит, забирая взамен Ваше сердце, больше не способное любить. Теперь я уже не знаю, что лучше, болезнь или такое лечение. Может Вы и правы – Вам лучше не видеться с ней.
- Я хочу любить ее всегда.
Д’Артаньян склонился к книге, перелистал несколько страниц, помрачнел еще больше и захлопнул ее.
- Где Вы это взяли?
- Мне подарили. Вместе с советом.
- Каким?
Рауль печально улыбнулся:
- Остаться жить, если хочу сохранить любовь.
- Разумно, мертвые любить не могут. Что же Вы решили?
- Я хотел стать мальтийцем. Отец дал мне сроку три месяца, чтобы подумать. Время почти истекло.
- Фу-уу! – гасконец шумно выдохнул. – Мальтийцем? Час от часу не легче! Неужели Атос согласен?
- Он надеялся, что я передумаю.
- Вы передумали?
- Когда мне казалось, что мое решение принято окончательно, Господь указал мне мое истинное место.
- Рауль, – в голосе д’Артаньяна проскользнули тревожные нотки. – Будьте осторожны с выводами.
- Отец заболел. Я должен быть рядом с ним и посвятить ему свою жизнь.
- А! Вы об этом! – д’Артаньян невольно усмехнулся и разгладил усы. – Да, конечно.
- Чужие люди заботились о нем, когда это моя обязанность!
- И теперь, что Вы намерены делать?
- Я много думал об этом. Чтоб обеспечить отцу уход, нужны средства, а наше положение сейчас слишком неопределенно.
- Вам нужно на что-то решиться.
- Да, я должен взять на себя ответственность за нашу дальнейшую судьбу. Я слишком долго оставлял эту заботу отцу, прячась за его спину. Теперь моя очередь.
- Вы можете продать ваши земли во Франции и поселиться здесь.
- И жить в ожидании, пока наши средства иссякнут? Отец достоин большего.
- То же самое он говорил о Вас, – д’Артаньян искоса глянул на погруженного в свои мысли виконта. – Он желал Вам блестящей будущности, карьеры, положения…
- Женитьбы, – у Рауля дернулась щека.
Гасконец пожал плечами:
- Вас никто не принуждает любить жену.
По лицу Рауля снова прошла судорога:
- Она должна быть средоточием добродетелей, чтобы было к чему остаться равнодушным.
- Рауль, простите, Вы говорите вздор. Что плохого, если жена добродетельна?
Виконт поднял глаза на д’Артаньяна:
- Ничего.
- Если добра, мила, красива?
- Ничего.
- Уверен, Атос пожелал бы Вам лучшую.
- Несомненно.
Д’Артаньяна нервировал и тревожил странный тон Рауля. Виконт соглашался со всем, но гасконца не оставляло ощущение, что они говорят о разных вещах и Рауль имеет в виду что-то совсем отличное от того, о чем ему толковал гасконец.
- Ну так выберите себе самую знатную и богатую, какую сможете, и тем самым обрадуйте отца и обеспечьте себе положение! – с некоторым раздражением заключил д’Артаньян.
- Да, Вы правы, – все тем же странным тоном ответил Рауль. – Я должен сделать именно так, чтобы господин граф мог гордиться мной.
- Рауль, он просто любит Вас, – устало сказал д’Артаньян. – И именно поэтому хочет видеть Вас счастливым.
Гасконец поднялся. Он подошел к Раулю, по-прежнему не сводившему взгляда со свечи, и слегка обнял его за плечи.
- Это единственная причина его поступков. Я Вас тоже люблю, но будь Вы моим сыном, я бы Вас хоть иногда порол, честное слово!
Рауль невольно усмехнулся. Д’Артаньян хлопнул его по спине:
- Идите спать, виконт. На ночь глядя Вас посещают мрачные мысли и Вы начинаете нести вздор. Мыслимо ли сомневаться в том, что отец Вас любит?
Рауль еле слышно вздохнул.
Д’Артаньян нагнулся к самому его уху:
- Любит. Он сам мне признался, а он не умеет лгать.
- Правда?
Рауль закусил губу, смущенный вырвавшимся словом, но д’Артаньян ответил очень серьезно:
- Когда я впервые приехал в Бражелон и увидел Вас, граф сказал мне, что всем в жизни обязан Вам. Самой своей жизнью, которая иначе не имела бы смысла. Вы – его жизнь, Рауль. А теперь идите спать и оставьте меня – я хочу побыть один.
Виконт вопросительно поглядел на друга, но д’Артаньян не шутил. Он был печален и задумчив.
Рауль помешкал немного, потом вынул книгу из футляра и протянул гасконцу:
- Я оставлю ее Вам.
Д’Артаньян мрачно усмехнулся:
- Проницателен, как отец. Но ведь это Вам подарили.
- А я хочу подарить Вам.
- А Вам она больше не нужна?
Рауль медленно покачал головой:
- Больше – нет. Я оставлю только футляр, тут монограмма графа Рочестера. Я хочу, чтоб она напоминала мне его слова.
- Как знаете. Ну, идите!
Рауль хотел пожелать гасконцу спокойной ночи, но вовремя спохватился и только кивнул, прежде чем оставить гостиную.
Д’Артаньян откинулся на спинку кресла, положил книгу на колени и взял бокал. Некоторое время он задумчиво пил вино. Потом вздохнул, придвинул книгу ближе и погрузился в чтение.
До самого утра покой в доме больше не нарушал ни один звук.
Художник – Стелла Мосонжник. Иллюстрация размещена с ее разрешения.