В Молдавии На счастье разболелся живот

            

      Фокусник-парикмахер жикнул блестящим клювом ножниц  -  пшеничные косички с завитушками шлёпнулись на пол. Чик-чик-чик машинкой   -  и ни волоска:

   -Новые вырастут, когда привыкнешь к молдавской жаре!

   Лысая, как голая.  Ощущение потери мимолётно. Ведь мне обещали коллектив и детский сад!

        С замиранием сердца вхожу в коридорчик  с узкими шкафчиками и загадочным запахом детского коллектива  -  едким запахом описанных сандалий.

   Воспитательница... разве бывают такие воспитательницы? В тугой короткой химической завивке, бараньей, как у всех кислых тёть. Маленькие, никакие – глазки, как самые неинтересные крохотные серые паучки или мошки на хлебе, не убранном вовремя со стола. Они нужны только ей, чтоб не спотыкаться и надзирать, но не нужны другим, потому что в них нет ничего для других, они не намерены шутить, делиться секретами, удивлять и удивляться. Воспитательница не обращается к каждому по одиночке,  поэтому у неё нет необходимости смотреть на каждого из нас отдельно, на наши лица, в наши глаза. Ей достаточно видеть общие очертания стада, расползающегося или сбивающегося в бестолковую, галдящую, неустойчивую кучку.  И обращается она к нам, как к стаду овец или как к песку в песочнице, обязанному не высыпаться за пределы барьера. Какой у неё голос, судить трудно, потому что нормального голоса мы не слышим. Вероятно, «целыми днями держа в узде этих архаровцев», то есть, нас, она разучилась разговаривать: тужится-кричит, тужится-визжит, аж даже как-то стыдно за неё и совестно глядеть в её сторону. Торопит прожить день: «Быстро  -  на горшок! Всем градусники под мышки! Мигом  за стол! Спать!» На прогулке визгливое одёргивание – комариным занудством в ушах: «Не носитесь, не садитесь...нельзя, нельзя...зьзьзьзь...». Мальчишки ухитряются нарвать зелёных абрикосов, свисающих из-за забора.  Заговорщически делятся: « Спрячь от воспиталки».  В кармане зажимаю кулак с секретной добычей. Отвернувшись , запихиваю в рот. Вкуснятина!

   Вечером всех разобрали, одна я, неразобранная, сижу возле шкафчика с облезлой картинкой: пучеглазый щербатый клоун улыбается. Чего радуется? Что на его драном носу балансирует кол красного закатного луча? Или что его не тянет вырвать, как меня: его бывалый нос давно принюхался к дурной мешанине запахов: хлорки, мытых горшков, раковин, унитазов, растолканных по ячейкам забытых грязных штанов, чулок, носков,  полдничного какао с жирной молочной пенкой и ужинной  творожной запеканки. Ему-то что, ему весело. А моя жизнь кончена. С утра до вечера только и будут теперь  удручающие пустые стены помещения то ли средней, то ли младшей группы детского сада, визг воспиталки, сплошное  «нельзя», унизительное  коллективное сидение на горшках и послеобеденный мёртвый час (уткнуться в подушку, зажмуриться, дышать незаметно – иначе заподозрят, что ты живая).

   На счастье, дома разболелся живот. Ночью меня поят черничным киселём. А наутро в детский сад не повели. Урррра! И я туда уже не ходила ни-ко-гда.


Фото - собственность автора.