Старая швейная машинка службу знала исправно: строчки ложились ровно, нитка не петляла, не стягивала ткань. Шить Вера не любила и за бабушкин Зингер садилась не часто, но отказать отцу Назарию в малой заботе она не могла.
С настоятелем монастыря Вера была знакома давно. В том году, когда Веру принимали в пионеры, в заброшенную и разграбленную монашескую обитель, вросшую фундаментом в илистый озёрный берег, пришли два монаха. В скором времени появилась у озера часовня, к ожившей обители потянулись трудники и миряне. Часть прихожан из кладбищенской церкви стала ходить на службу в монастырь, и с ними бабушка Нюра. Вера тоже ходила с бабушкой, но в часовню заходила редко. Вместо того, чтобы молиться со всеми, она гуляла по монастырскому двору, искала красивые камни или балансировала на срубе строящегося келейного корпуса.
Иногда Вера заходила в часовню после службы, когда прихожане расходились по домам. Ей нравились церковные запахи, а отец Назарий всегда находил для неё какую-нибудь занимательную историю. Вера с интересом слушала, и тогда уже бабушка Нюра ждала её в монастырском дворе.
В старших классах Вера бывала в монастыре ещё реже, и всё же дружба с отцом Назарием не обрывалась. Не прекратилась она и тогда, когда бабушки Нюры не стало, а сама она уехала учиться на бухгалтера в районный город. По выходным и по праздникам Вера навещала дом у озера, в котором родилась и выросла, откуда бегала в восьмилетку вдоль заросшего тростником берега. Смотрела на осиротевшую избушку, и сердце жалобно щемило, а, нагрустившись вдоволь, вспоминала про отца Назария, и бежала к нему с городским гостинцем.
Своего отца Вера не знала, матери почти не помнила – та умерла, когда Вере едва исполнилось пять лет. С тех пор так и жили вдвоём с бабушкой Нюрой в небольшом, но уютном и таком родном доме на берегу озера. Точного названия озера никто не знал, одни называли его Монастырским, другие по названию деревни – Дорошинским.
По совету добрых людей, после учёбы Вера осталась в городе. Два года на маслозаводе отработала, комнату в общежитии выхлопотала, а только сердце всё равно домой просилось. Как-то весной, когда снег оставался только в лесу, приехала она на побывку, а в деревне похороны: умерла тётка Антонина, последняя жительница деревни. Когда Вера на учёбу в город уезжала, она свою кошку у Антонины под присмотром оставила. Сначала попробовала в город забрать, договорилась с комендантом, но в общежитии кошка не прижилась. Отнесла отцу Назарию божью тварь, так она в тот же день домой явилась! А вот с тёткой Антониной кошка поладила, так и жила с тех пор на два дома: приедет Вера на выходные или в отпуск, она тут как тут, а когда дом на замке, то и ей на стылой печи делать нечего – бежит к соседке.
А куда ей теперь идти?
- Вот что, хватит тебе, Катя, мыкаться по чужим углам, – сказала Вера, приглаживая свалявшуюся шерсть на спине кошки. - Завтра же еду в город увольняться – мы с тобой ещё и огород посадить успеем! А работу я и в колхозе найду.
Работы по специальности в колхозе не нашлось, пришлось устроиться учётчицей, да и то на полставки. Учитывала всё, что поддавалось счёту: мешки с зерном, рейсы колхозных грузовиков, увозивших песок из карьера на железнодорожную станцию, молочные бидоны. По выходным работала в монастырской лавке у отца Назария. За работу в лавке платили немного, но без задержек, а то, что до монастыря шесть километров, так разве же это крюк для молодых ног!
Отец Назарий не забывал проявлять и другую заботу: то работника в её хозяйство пришлёт, то ужином из монастырской трапезной попотчует. Понимал, как нелегко живется молодой женщине одной.
Лапка швейной машинки бесшумно поднялась вверх, Вера привычным движением подтянула нитку ко рту и ловко её перекусила. Рядом с домом что-то бухнулось на землю с металлическим лязгом, и тут же раздался стук в окно. За стеклом показалось красное от ветра лицо Люськи-почтальонки.
Вера отодвинула в сторону ткань и вышла из избы. На пороге веранды Люська уже вытаскивала из большой сумки бандероль.
- Получите и распишитесь, как говорится! – она протянула Вере аккуратный свёрток и принялась растирать озябшие руки.
- Привет, Людмила. Спасибо за доставку. – Вера приняла из рук почтальонки бандероль и довольно улыбнулась.
- Да что мне твоё спасибо! Ты бы лучше чаем напоила – рук не чувствую! – Люська кивнула на велосипед. – Мой транспорт без печки, а я как на грех, перчатки у Петровны забыла. С той только зацепись за разговор!..
- Проходи. – Вера улыбнулась, пропуская бывшую одноклассницу вперёд. – Что-что, а чай мы мигом организуем.
Пока закипал чайник, Люська успела рассказать последние новости и перешла к расспросам.
- Что это ты шьёшь такое невесёлое?
- Занавески для трапезной, - ответила Вера, не поворачиваясь. Она накладывала в вазочку малиновое варенье.
- Всё монахов обшиваешь? – Люська вертела в руках отрез, оглядывая его со всех сторон. – Какой тебе прок от них?
- Мне не трудно, - уклончиво ответила Вера. - А потом ты же знаешь, я по выходным в монастырской лавке работаю, как тут откажешь? Много ли заработаешь в колхозе?
- Понятное дело, что немного, - согласилась Люська. - Ты сама-то в бога веришь?
- Подал бы знак какой, может и вера моя от этого крепче стала бы, - вздохнула Вера и с некоторым укором посмотрела на икону. - Смотрю и не пойму, слышит он меня или нет.
- Эх, Верка, мужика бы тебе! Сколько лет ты в деревне одна кукуешь?
- Седьмой год, - с улыбкой ответила Вера. - А только почему это одна? Иван Антонович только в конце сентября уехал, баба Клава – на прошлой неделе …
- Дачники – не в счёт, - заключила Люська. – С этих толку нет, одна философия. Зимуешь-то одна!
- Мне их философия не мешает, - ответила Вера, уходя от главного Люськиного вопроса.
- Я слышала, у сельсовета телефонную вышку весной строить будут, а из города проводной интернет тянут. Будет и у тебя связь! – обнадежила Люська. – Ты, Верка, не нитки бы выписывала, а на компьютер деньгу собирала. Там мужиков знаешь сколько?!
- Где? – не поняла Вера.
- В интернете! – выпалила Люська. – А хочешь приходи к нам на почту. У нас этот интернет по карточкам, не особо дорого. Сиди себе, выбирай женихов пока не надоест!
- До меня пока дотянут – состарюсь, - отшутилась Вера. – А позвонить я от монастыря могу, там связь хорошая …
- Да уж не молодеем, - поддакнула Люська. – Два годка, и нам – по сорок! Не захотят ноги бежать к монастырю звонить!
Люська расхохоталась было над собственной шуткой, но посмотрела на невеселую Веру и осеклась.
Вера собрала быстрый перекус: нарезала подсохший батон, достала из буфета конфеты. Когда всё было готово к чаепитию, она подошла к комоду, открыла ящик и вытащила из него вязаные рукавицы.
- На вот, надень. Дарю.
Люська взяла рукавицы и тут же их примерила.
- Спасибо, Верка, выручила! Ну ты мастерица! Не зря бандероли тебе ношу. – Почтальонка принуждённо засмеялась и кивнула на бандероль. – Опять, что ли, нитки выписала?
- Что ещё делать зимой? – дернула плечом Вера.
- Это верно! Обстирывать тебе некого, щи варить некому. Вот жизнь, даже зависть берёт!
Закипел чайник. Вера насыпала в заварной чайник сухой душистой смеси, добавила туда же несколько сухих можжевеловых горошин, залила кипятком и накрыла сверху крышкой.
Посидели, подождали, пока заварится. Люська налила чай в бокал, попыталась его обхватить ладонями, но тут же обожглась и жалобно заскулила.
- Кусается!
За столом бывшая одноклассница успевала всё: с шумом втягивать в себя горячий чай, и за жизнь поговорить. У самой жизнь не сложилось: муж пил горькую, а, выпив, гонял по деревне пастушьим кнутом, мол, досталась ему порченой – за то и воспитывал. Сама она была бабой незлобной, но и её порой брала досада от того, что у других всё складно, а у неё шрамы по спине. Может поэтому и болтала лишнее.
Настенные ходики пробили три. Люська с недоверием, переросшим в удивление, взглянула на циферблат, сказала что-то про недоставленную пенсию, поспешно дожевала булку и выскочила из избы. Громыхнув напоследок велосипедом, она поехала дальше.
В тот вечер Вера долго не могла уснуть. В старом сарае, надрывая душу, жалобно блеяла коза Машка. А что как забудет отец Назарий прислать работника? На улице мороз, а сарай совсем осел набок; дверь закрывается с трудом, в стене трещина. Думала Вера, что помещение послужит до весны, а там она уже и на новый денег соберёт, но трещина перед самыми морозами пошла в рост.
Вера горестно вздыхала, отгоняя сон ещё дальше. Вспоминала Люськины слова про мужиков, а где их взять-то, мужиков этих? Все мало-мальски путёвые давно разобраны, а другие спились.
Больше всего Вере хотелось родить ребёночка. Ну и пусть одна! Не справится она что ли? Один раз она почти решилась. Года два назад, в разгар лета, один давний знакомый стал захаживать, разговоры вести допоздна. Однажды зашёл с бутылкой вина и коробкой шоколадных конфет, намекнул: мол, комары совсем одолели – зови в избу! Позвала. От такого красавца не грех ребёночка прижить: высокий, широкоплечий, с густой кудрявой шевелюрой. Славный бы сынок от такой породы родился!
Когда-то Вера училась с ним в одной школе, только ухажёр этот был на шесть лет старше. Знала Вера, что у него семья в районе: жена и двое взрослых сыновей.
В тот день, когда он с конфетами пришёл, явилась Вере дерзкая мысль, но потом вдруг она о Боге вспомнила и стало ей боязно - дала несостоявшемуся любовнику от ворот поворот.
Ушёл ухажёр, а тоска не уходила. Каждая новая ночь наваливалась на Веру чёрной безмолвной бездной, многократно усиливая чувство одиночества и безысходности. Сон плутал в темноте, не давал забыться.
На следующий день мороз усилился, Вера поняла это сразу, как только отворила дверь в сени. Она взяла тазик с выстиранным бельём и пошла к озеру. В сарае, услышав шаги хозяйки, жалобно проблеяла замерзшая коза. Вера подошла к озеру и увидела, что водная гладь подернута тонким, прозрачным ледком. Прополоскав в ледяной воде цветастую наволочку и бросив её в таз с бельём, Вера принялась дуть на озябшие руки. Старые деревянные мостки угрожающе шатались под ногами, но к такой качке она давно привыкла.
Озеро отходило к глубокому зимнему сну, и только прибрежный тростник тихо шуршал высохшими острыми листьями. Дом в такую пору выглядел особенно сиротливо. Добавляя уныния, почти облетели деревья, а замёрзшая грязь дыбилась под ногами, делая шаг неуверенным. Единственным ярким пятном среди грустного осеннего полотна была старая яблоня, которая сбрасывала листву последней и, прежде чем облететь, долго красовалась красно-рыжим нарядом.
Вера подхватила таз и вернулась к дому, где, в застывшем саду была натянута бельевая верёвка. Почуяв близкое присутствие хозяйки, коза не переставала подавать знаки присутствия.
- Да погоди ты, Машка! Скоро поможем твоему горю – в новые хоромы переселим!
Вера развесила бельё и вдруг вспомнила, что георгин в палисаднике так и не выкопан к первым заморозкам. Цветок хоть и не живая душа, как Машка, а всё же жалко, если помёрзнет красота такая!
Будоража присутствием козу, Вера сходила в сарай за лопатой и вернулась в палисадник.
Верхний слой за ночь основательно промёрз, острие лопаты с трудом входило в землю. Осторожно, чтобы не задеть разросшиеся клубни, Вера подкапывала цветок со всех сторон. Она так увлеклась работой, что не заметила, как к калитке палисадника подошёл послушник Александр, присланный отцом Назарием для работ по хозяйству. На вид Александру было немногим больше тридцати. Он был высокого роста, несколько худощав, но хорош собой. Его глаза были тёмными, почти чёрными, будто за этой чернотой он хотел скрыть какую-то сокровенную тайну.
- Бог в помощь, хозяйка! – Голос Александра прозвучал так близко, что Вера вздрогнула. – Доброго дня.
- Здравствуй, Александр! – ответила она и улыбнулась. – Напугал ты меня.
Александр сдержанно улыбнулся в ответ и Вера разглядела за улыбкой глубокую печаль. Она знала, что молодой мужчина не первый год ходил в послушниках, но благословления на постриг не получал. Настоятель всё откладывал, мол, не перебродили ещё жизненные соки в молодой душе. Благословлял Александра на очередное послушание и на этом все разговоры заканчивались.
Вера приподняла лопатой большой ком земли, прихваченной морозом.
- Помоги. Тащи за стебель! – Вера кивнула на увядший цветок.
Александр скинул с плеча заплечный мешок и принялся осторожно вытаскивать цветок из земли. Из-под выцветшей скуфьи на лицо выбилась вьющаяся русая прядь. Наконец растение с массивным корневищем лежало на земле. Вера склонилась над пожухлым цветком.
- Прихватило-таки. Американский, теплолюбивый. Я его по почте выписала, - пояснила она и принялась упаковывать корень в приготовленный пакет.
- Отойдёт, - заверил Александр. – Если пророс один раз в русской земле, считай, что уже по духу русский.
- Помёрз так помёрз, - отмахнулась Вера. – Мне больше Машку жалко: сарай совсем осел, дверь не закрывается. Хочешь - волк козу утаскивай, хочешь - мороз морозь!
Будто почувствовав, что говорят о ней, в сарае снова напомнила о себе коза.
- Пойдём, покажу наше с Машкой горе. Слышишь, как душу тянет! – Вера опустила пакет с клубнем на землю и направилась к сараю.
- Погоди, хозяйка, отец Назарий про печную трубу что-то говорил, - неуверенно сказал Александр и, закинув мешок на плечо, поспешил за Верой. – Я вот и инструмент с собой прихватил.
- Подождёт труба, - сказала Вера. – В другой раз посмотришь. Мне Машка сейчас дороже, а инструмент и у меня кое-какой имеется.
Александру хватило одного взгляда на сарай, чтобы понять: за день-другой тут не управишься.
- Венцы нижние подгнили, - наконец сказал Александр. – Стену повело. По-хорошему, сестра Вера, новый сарай строить надо.
- Да это я уже поняла. – Вера коротко вздохнула. – Весной построим, а пока я уже решила, как мы с Машкой зимовать будем. Ты, Александр, помоги нам переехать на новое место!
Вера хотела назвать Александра братом, но не решилась. Глядя на послушника, её сердце стучало так, будто ему было и тесно, и нестерпимо душно в груди. Какой уж тут брат?
- Куда же?
- В чулан переселю горемыку, он всё равно пустой стоит. Только сундук бабушкин в сени вытащить надо, да загородку какую-нибудь сделать – хватит с неё и третьей части, нечего скакать по всему чулану! – Последние слова Вера сказала нарочито громко, чтобы слышала коза. – Зимой, в самые лютые морозы, в чулане можно обогреватель включить. Окно там крепкое, с двойными рамами – не замёрзнет! В стене оконце небольшое имеется, через него можно навоз откидывать. Да и много ли от козы навозу? Не корова, поди!
Вера постучала по двери сарая.
- О тебе говорю, красавица! – она перевела взгляд на Александра. – Пойдём, покажу помещение под гостиницу.
Вера поднялась по ступенькам в дом, пробежала по сеням и нырнула в чулан.
- Вот его вытащить надо, - кивнула она в сторону сундука. - Мне он и в сенях не помешает.
Послушник кивнул и принялся за работу.
Вера вспомнила про георгин, он ведь так и остался лежать на земле. Она вышла из дома и подошла к палисаднику. У просевшей калитки Вера подняла глаза к небу и что-то долго выискивала на остывшем небосклоне. Она вдруг поняла: если сегодня не решиться, то уже никогда этого не сделает.
"Что это сердце нынче такое гулкое? Весь воздух из груди вытеснило своим стуком, а без воздуха как жить?"
Вера сделала глубокий вдох и понесла георгин в дом, где продолжила хлопотать по хозяйству. Внезапная решимость не давала усидеть ей на месте; казалось, все дела в доме переделаны, но руки то и дело нервно поправляли занавески на окнах, хватались за веник, смахивали со стола несуществующие крошки. Было слышно, как в чулане визжала ножовка и стучал молоток. Вера вышла за чем-то в сени и там лицом к лицу столкнулась с Александром.
- Ну вот, почти готово, - доложил он, пряча глаза.
- У меня тоже почти всё готово. Сейчас кормить тебя буду, а то ведь с самого утра не ел ничего.
Вере вдруг стало страшно. Поспешный глоток воздуха неловко замер в груди, затрудняя и без того взволнованное дыхание. Она так и не вспомнила, зачем выходила в сени и, плохо скрывая возникшую неловкость, поспешно вернулась в избу. Вера осмотрелась: пол чисто выметен, кроватный подзор, поправлен, оладьи закутаны в махровое полотенце, чтобы не остыли.
«Что ещё? Кисель остужается … Вроде всё сделала …»
Подбежав к старенькому трюмо, она поправила волосы, припудрила нос и долго смотрела на отражение, выискивая изъяны. Глаза сохранили задорный девичий блеск. Разве что брови слегка выгорели за лето.
Вера потянулась за чёрным карандашом, но потом передумала.
Что же ещё? Рука порывисто поднялась, расстегнула верхнюю пуговицу блузки – так лучше!
«Дура ты, Верка», - говорила она сама себе с укором. – «Дура и трусиха!»
«Ну и пусть! И пусть!» - отзывалось зеркальное отражение.
Не зная, чем ещё заняться, она взяла в руки вязание и присела на край дивана. Почти сразу раздался стук в дверь.
- Господи, помилуй! Принимай работу, хозяйка!
Вера набросила на плечи кофту и проворно выскочила в сени. Взглянув на переустройство чулана, он всплеснула руками.
- Вот это хоромы! Переселяй скорее красавицу мою, заждалась уже!
Александр вернулся к сараю, с трудом открыл дверь. Он с лёгкостью поднял козу, поднялся по ступенькам в сени. Замёрзшая коза переселению не противилась, быстро осмотрелась, подошла к новеньким яслям и принялась их нюхать.
Вера пригласила Александра в избу. Послушник скромно потоптался у порога, вымыл руки, тихо помолился перед образом и сел за накрытый стол. Вера сбегала в сарай за сеном, бросила охапку в ясли и вернулась в избу. Она тоже села за стол и пододвинула Александру тарелку с оладьями. Следом двинулась грибная солянка в горшочке.
- Вот, грибочков попробуй … В этом году ужас, сколько их! Не было бы войны какой, грибы беду чуют …
Вера сама не знала, зачем она всё это говорит, но молчать было ещё мучительнее. Кажется, это понимал и Александр. Он не ответил и ел молча, не отрывая взгляда от праздничной скатерти.
Какое-то время оба молчали.
- Ты зачем в монастырь подался, Саша? – вдруг напрямую спросила Вера. – В миру не прижился?
- Через подвиг дорога к Богу короче, - уклончиво ответил тот.
- Молодой совсем. Лет-то сколько? Ты хоть был женат?
- Был, - коротко ответил Александр. – И лет не мало – тридцать семь.
- Тридцать семь? – искренне удивилась Вера. – Я думала меньше. Не сложилось, значит?
- Сложилось, только жену с сыном Бог призвал. Шесть лет уже прошло. Не смог уберечь …
- Прости, не знала. - Вера уже пожалела, что начала этот разговор, но теперь надо было из него как-то выходить. - Ой, погоди, я же про кисель забыла! Из красной смородины и малины.
Она поспешно вышла в коридор, подошла к столу и коснулась рукой графина, купленного бабушкой ещё до её рождения.
Толстое текло, подкрашенное киселём в цвет майской зари, было ещё тёплым. Вера взяла графин, зачем-то заглянула в чулан к Машке. Коза повернула голову и перестала жевать, потом подошла к загородке и ткнулась носом в живот хозяйки.
- Если бы ты знала, Машка, какая я дура! - Вера погладила козу и вздохнула. – Обживайся на новом месте, а я пошла.
Вернувшись в избу, Вера поставила на стол графин с киселём и рассеянно искала взглядом на столе ещё что-нибудь, что можно было пододвинуть гостю.
- Спаси Господи, сестра Вера. Однако пора мне, скоро служба вечерняя. Завтра, если отец Назарий благословит, приду.
- Погоди, Александр! Выслушай! Беда у меня, а помочь некому!
Голос Веры задрожал и готов был сорваться. Она на мгновение закрыла щёки ладонями, пряча вспыхнувший румянец.
- Что за беда, сестра Вера?
- Одиноко мне, жить незачем.
Послушник на мгновенье задумался, а потом сказал нерешительно:
- С такой бедой тебе к Богу надо.
- Тут не Бог, тут человек нужен, Саша!
- В город бы тебе, – Александр на мгновенье задержал взгляд на встревоженном лице Веры. Легкий озноб от нахлынувшего волнения сделал его дыхание сбивчивым. – Здесь ты совсем одна, а в городе людей много.
- Да была я в твоём городе! Воротилась. Не принимает он меня!
- Я-то чем могу тебе помочь?
- Можешь! Может, только ты один и можешь, Саша! Мне бы ребёночка родить крепенького, здоровенького, а там, глядишь, и жизнь моя изменится. Ты же знаешь! У тебя же был сынок! Прости … - Вера перевела дыхание, её глаза увлажнились, стали ещё более выразительными. – Я этого ребёночка у Бога много лет вымаливаю, а только видно одной молитвы мало! Помоги мне, Саша!
- Что ты такое говоришь, сестра Вера? – голос Александра дрогнул. - О какой помощи ты говоришь? Мне теперь одна дорога – к Богу!
Александр поспешно встал и хотел уйти, но Вера преградила ему путь.
- Да кто же у тебя Бога отнимает?! Ступай по дороге, которую выбрал, а я ребёночка растить стану. Мне и одной всё нипочём, да и не одна я уже буду – с сыночком.
Какое-то время они стояли друг напротив друга. Вера чувствовала, как пахнет свечным воском подрясник послушника, Александр уловил тонкий аромат малинового варенья от Вериных волос.
Вера вдруг порывисто прижалась к Александру, прильнула губами к его губам.
- Да видно ты не понимаешь, о чём просишь! - Резко, но без грубости Александр отстранил Веру и сделал несколько шагов к двери. У порога он остановился, будто хотел что-то сказать, но, вместо этого толкнул дверь. В натопленную избу ворвался холодный воздух.
Александр поспешно вышел, а Вера ещё долго стояла посреди избы. Потом она медленно добрела до старенького дивана, обессиленно опустилась на него и долго безутешно плакала.
2
Наутро выпал снег. Сначала посыпались редкие снежинки, потом отяжелели, превратились в крупные хлопья и густо падали с приблизившегося неба.
Вера стояла у дома и смотрела на озеро. На ней была длинная вязаная кофта и старенькие войлочные бурки. Под порывами холодного ветра её плечи вздрагивали. На середине озеро ещё не было затянуто льдом, и тёмная вода тревожно темнела, отражая низкие сизые тучи.
Всё утро Вера ждала, смотрела через тюлевую занавеску на покрытую снегом дорогу. Дорога к монастырю выглядела пустынной. Она уже успела протопить печку, накормить кошку и козу, но на дороге так никто и не показался. Больше ждать не было сил. Вера взяла из сеней ведро с привязанной к его ручке верёвкой и пошла к озеру. У мостков она остановилась. На берегу, у самой воды, лежали несколько камней. Она положила в ведро два крупных камня и потянула его по земле к краю мостков.
Прибрежный тростник затих, сухие пушистые метёлки дремали под снегом. Где-то громко протрещала сорока. На мгновенье Вере даже показалось, что она услышала голос.
«Главное, не оглядываться», - убеждала она себя, осторожно ступая по мосткам.
Александр увидел Веру издалека. Глядя на одинокую фигурку, он не мог разглядеть, что она делает у прихваченного льдом озера. А потом будто что-то с силой толкнуло его в спину. Хотел крикнуть, но крик на бегу сорвался. Александр сорвал с головы скуфью и что было сил побежал к мосткам. Ноги путались в длинных полах подрясника.
Вера хотела перекреститься, но мешало ведро. Да и разве простит Бог за такое? Она задержалась на краю мостков, машинально сделала вдох и ступила на хрупкий, заметённый снегом тонкий лёд.
………………………………….
Вместе с не прекращающимся весь день снегом на дом опускались ранние ноябрьские сумерки. Воздух над озером сгустился, будто большая снежная туча легла на хрупкий лёд, продавив его в нескольких местах и обнажив тёмную ртуть воды. Снег бережно укрыл землю, засыпав все следы, поглотив все звуки. Невидимое за низким небом, клонилось к закату красное зимнее солнце.
У дома не было видно никаких следов, занавески на окнах были плотно сомкнуты. Над тёмной трубой клубился голубоватый дымок, растянутый в узкую полоску и не обещающий большого мороза.
В сенях что-то стукнуло – кошка, с нагретым у печной трубы боком, спрыгнула с чердака и через узкий лаз выскочила во двор. Напуганная стуком коза шарахнулась от чуланной двери, подошла к окну и через стекло с извилистой трещиной выглянула в сад.
Яблони в саду затихли под снегом. Под тяжестью мокрой одежды - вязаной кофты Веры и чёрного подрясника - бельевая верёвка провисала так, что одежда почти касалась земли.
Подпрыгивая на промёрзших колдобинах и незлобно чертыхаясь, к дому подъехала почтальонка. Поставив велосипед у дома, она дернула за дверную ручку. Дверь была заперта изнутри. Люська попыталась заглянуть в окно, но, ничего не разглядев за шторами, отошла. Она сделала несколько шагов вдоль дома, подошла к приоткрытой калитке и взглянула на затихший сад. Увидев мокрую кофту и подрясник, Люська глуповато и широко улыбнулась, а потом села на велосипед и продолжила свой путь по колдобинам.
До самой глубокой ночи за окном не унимался снег.