Глава 22.
Мозаика жизни
или
Есть ли предел огорчениям?
А спалось-то как!?. Как спалось полковнику Хряпу!? Сначала... как бревну, без снов и ощущений. От такого сна после голова дурная и чувство, что ты её, голову то есть, так и не приклонял. Но... это ежели тебе, яхонтовому, обязательно вставать и в опостылевшие дела окунаться. Хряп же понятия не имел, нужно ли ему вскакивать и когда; некий намёк на пробуждение был, но его никто вроде бы и не приметил. Значит, можно и дальше бока давить. Тем паче, что так нежно тебя покачивает, убаюкивает.
Далее был спуск куда-то глубоко. Сознание, из ватного покоя не вынырнув и кристальной ясности не обретя, расценило это действие, как повторное погружение в сумеречное чрево клятой Зеркальной башни; Хряп обеспокоился и, не пробудившись, суматошно завозился. Кто-то его ругнул, пусть и без особого тусуйского шика, но всё равно по-алагарски забористо. Хряп даже решил высказать успокоителю свой респект и уважуху, но намерения его расценили как-то не так и влепили пару затрещин для успокоения и с соблюдением субординации. Во всяком случае, спящий полковник услышал слово "полковник" и постановил для себя, спящего, на грубость не обижаться. Хотя первоначально, посыл расправить широкие крылья был. Однако то ли крылья расправиться не пожелали волей своей, то ли были они в действительности не так уж и широки, каковыми их тусуец почитал, но едва показавшись из-за узкой спины, они тут же поникли, а их обладатель снова захрапел. За миг до того... хотя кто его во сне разберёт, время это?.. Хряп острыми своими ушами уловил звуки падения некоего весомого тела, да не единожды оно было, - и словеса, коими кто-то невидимый, это самое тело навеличивал тоже ему разобрать довелось. Понятно - не все, но те, что расслышались были музыкой для офицерского уха... ежели так-то поважают не самого офицера. Да-а-с, тут уж точно не пахло ни субординацией, ни почтением. Каким-то невероятным образом Хряп сообразил, так и не проснувшись, что так-то ругаются солдаты, тщась доставить до места не транспортабельную тушу Зу. "А куда нас, собственно?" - нежась в розовых облаках, озаботился полковник. - "А, какая собственно разница?" - тут же утешил он сам себя, гоня прочь всё колючее и раздражающее, мешающее покою и царапающее достигнутый идеал щенячьего счастья. А ведь ещё и "потом" было!.. В кои-то веки. Да не впервые ли в жизни!?.
...И матрац был мягким - услада ноющих оркских рёбер. И подушка настоящая, а не блин из трёх с половиной перьев. И одеяло, в которое Хряп завернулся весь, только кончик кривого носа наружу выставил. Так и в детстве не приходилось; не было у папы прапорщика одеяла. А мама-самогонщица своим не делилась, жадоба. Великовозрастный полковник хлюпнул во сне носом себя шибко жалеючи и решил не омрачать сновидений воспоминаниями неблагополучного своего детства. Лучше смотреть сны о бабах... На Тусуе оркские молодухи чудо, как хороши: все стати при них и с переду и с заду, и клыки и носы и все прочие бабские достоинства. Не-ет, положительно пора возвращаться на родину. Ожениться там... Пятьдесят лет для орка - самый расцвет. Они и в девяносто куролесить способны, ежели дожить сподобятся, миновав военные случайности и кабацкие междусобойные неурядицы. Обзавестись домком... К дьяволу домок! Замок отгрохать надо! Жалованье полковника гвардии куда как не мало, а ведь ещё и чины генеральские светят и лампасы... Именная сабля... орден, как бишь его?.. Слуга царю, покрытый матом... И мысль самоуправно свернув на какую-то не торную тропку подсознания, заплутала там, где до селе ей из-за страшной занятости бывать не приходилось.
Тусуйский орк и по странному жизненному выбрыкону алагарский полковник Хряп досыпал вторые к ряду сутки. За время это, в раю проведённое, кое-что он пропустил. Ну да ничего, вскорости наверстает.
А пока герой, заслуженно вполне отдыхает от трудов ратных, жизнь на месте стоять отказывается. Идёт она себе самовольно и единовременно в разных пределах. К примеру, в алагарской столице, притихшей по военному времени, поскольку офицерство ратоборствовать отбыло и веселить враз заскучавшее дамское общество стало решительно некому: студенты университета и чиновники статские дворянам служилым замена не равнозначная, однако на безрыбье и мелкий рак вполне себе закуска. Надумал тут себе один лысеющий, полнеющий и рано стареющий господин, моментом почти историческим воспользовавшись, устроить у себя в родовом особняке грандиозную пьянку... пардонте!.. бал... Нет! Какой с него балоустроитель... Сойдёмся на таком определении: увеселительный приём с мазуркой под коктейль. Во всяком случае, в афишках и открыточках, разосланных по благородным семействам, именно так оно всё и обзывалось. Откликнулись многие, почти все. Поскольку неброская и не выразительная внешность способна испортить жизнь только человеку бедному - хотя ему, чего ещё портить? - или даже мужчине с достатком средним. Тут таковой натуралий вполне до личной трагедии неустроенной судьбы и обозления на весь мир дойти может. Но наш, возжаждавший увеселения герой к таким недостойным внимания неудачникам не принадлежал. Во всяком случае, бедности он не знал, а редеющая шевелюра и наметившееся брюшко при почти безразмерном кошельке и в отсутствие непозволительно подтянутых офицеров, не такой уж заметный недостаток.
Карет с гербами большими и малыми перед его домом скопилось число радующее душу. Всех встречал дворецкий, поражавший достоинством древнего героя изваянного в мраморе. Эту картинку в красках изложили некому нервическому дроу, он, время от времени, так и шёл волной: болезный, что ли? Ничуть не бывало. Господин этот не простой, свои подёргивания в молодые годы часами пред зеркалом репетировал, добиваясь полной естественности. Добился, душегуб. И горе было тому, кто верил этому его нездоровью. Умел Траф убедить своих собеседников в обратном. Вот только после таковых бесед они о развеянных своих заблуждениях более никому поведать не могли. Сейчас Траф, шепоток вкрадчивый внимательно выслушав, пребывал в некоторой нерешительности: докладывать ли об этом своему неулыбчивому шефу, или же просто выждать время? События, вроде бы, шли как надо и от небольшой задержки, всего-то в одну ночь, ничего в худшую сторону перемениться не должно. "Нет, - решил тёртый калач, - доложу. Может это и перестраховка, но Кафт мужчина таковых представлений о жизни, что и не угадаешь, когда и кого растворит играючи в вечной неопределённости Грандиозного Тёмного Начала". К тому же глава "шершней" в последнее время едва сдерживает нетерпение. Оно понятно - столько лет... десятилетий ждать и вот оно... вот... Рукой достать. Пожалуй, не стоит его томить.
- Говоришь гербованных экипажей не счесть... Что ж, меня, да без пригласительного билета, пожалуй, и не пустят. А вторгаться к алагарскому аристократу, держателю нужной всему Асганишу вещи, сейчас не самый умный поступок.
Отпустив филёра, Траф поймав пролётку, посулил вознице много больше его обычной дневной выручки, если тот, презрев неуверенность, доставит его в один не самый благополучный квартал. Извозчик такому заказу не обрадовался, но будучи обременён семейством, отказать тёмному почёл за глупость и в двадцать минут доставил его к полуразвалившемуся строению с покосившимся забором, висящей на одной петле калиткой и практически полностью заросшей сорняками дорожкой. Тёмный расплатился по уговору и, дождавшись, когда пролётка с нервничающим кучером исчезнет за поворотом, шагнул в джунгли, некогда бывшими прелестным садом. Здесь, в навевающих печаль развалинах, надумал остановиться на несколько ночей глава "шершней". Будучи всегда дроу осторожным, на этот раз он принял решение рискнуть и появиться в алагарской столице, понуждаемый к тому быстротой сменяющих друг друга событий и собственным неодолимым беспокойством.
Траф прошёл без стука. Охрана, молча, пропустила его, имея на то распоряжение самого Кафта. В пропылённой, тускло освещённой комнате, сидя на продавленном диване, глава "шершней" принимал посетителя, крепко прижимавшего к груди потёртый ларчик.
- Грымз, - с некоторым удивлением поприветствовал вошедший мага-наёмника. - Так скоро? Надеюсь с хорошими вестями.
- Говорит, что да, - Кафт явно был в приподнятом настроении. - Рассказывай дальше...
- Значит так... - Грымз несколько замялся, но продолжал улыбаться во всю пасть. - Отряд мы потеряли.
- Что весь!?.. - эту новость Траф никак не мог отнести к разряду добрых.
Чародей широту улыбки умерил и утвердительно кивнул.
- А... - начал было резидент Дома Лилового Тумана, но приметил предостерегающий жест босса и вопрос: как же спасся ты сам? - остался не заданным. Пока не заданным...
- Полонить герцогского сынка, так же не удалось. Но, - поспешил оправдаться Грымз, понимая, что обещанные им радости блекнут на глазах, - задачу наипервейшую мне выполнить удалось, невзирая на непредусмотренное вмешательство гросса Шагуры.
- Как!.. - нобиль вскочил с дивана, словно уязвлённый в седалище ржавой острой пружиной. - Шагура, эта мерзкая ведьма, была там!? Она же... Она же в Асганише на заседаниях Тёмного Синклита глотку дерёт! Должна драть... Траф, почему не доложил?
И тут же в комнате неизвестно из какого паучьего угла материализовался камердинер, умевший становиться незаметным в любой обстановке. В кои-то веки многомудрому и такому предусмотрительному резиденту было нечего ответить.
- Об этом я с тобой потолкую после, - взяв себя в руки, почти равнодушно сказал нобиль, снова усаживаясь на мебельные руины. - Грымз, не молчи...
- Я добыл это, - чародей пересёк комнату и за неимением стола поставил ларец на грязный подоконник. - Магией Закраины от него несёт до рези в глазах. Да и охранял его не абы кто, а двухголовый уродец. Колдун, доложу я вам, силы такой, что, пожалуй, и с Шагурой потягаться может. Я не преувеличиваю. Если бы его не потрепали защитники башни, я не уверен, что сумел бы справиться. Итак, едва ноги унёс. Там ведь помимо ведьмы с "проникающими в суть" объявилась толпа каких-то образин в компании колдунов и...
- К делу, - жёстко потребовал Кафт, пресекая словесные излияния Грымза. Подвиги этого субъекта нобиля вовсе не интересовали. - Покажи мне то, за чем ты был послан. Нет... не открывай. Я сам. Сними защитные заклятия и отойди.
Кафт стремительно пересёк комнату, а перед подоконником воткнулся колом и, протянув руки, замер. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, собираясь с духом и, наконец, решился. Крышка ларца была поднята, и нобиль заглянул внутрь. Траф и камердинер видели, как закаменела спина "шершня". Они переглянулись и, поняв друг друга без слов, встали за спину ещё ничего не понявшего мага и заломили ему руки, бросив обомлевшего Грымза на колени. Посох мага предусмотрительный камердинер ногой отшвырнул в самый дальний угол и зажал рот не состоявшемуся триумфатору, а ничуть не менее опытный Траф сдавил пальцы колдуна, лишив его возможности создать мощное атакующие заклятие.
- Это что? - прошипел Кафт, оборачиваясь медленно, будто циклопический айсберг в свинцовых водах Великого океана.
Грандиозное Тёмное Начало, как постарел этот дроу всего за несколько мгновений! Только обозначавшиеся под узкими его глазами мешки вдруг набрякли, набравшись страшной синюшной черноты. Нос и без того острый, как у большинства дроу, приобрёл схожесть с тёмноэльфийским клинком. А фиолетовые губы, как ни старался он их подбирать в жёсткую складку, так и норовили съехать вниз, делая сухощавое в общем-то лицо, дряблым, едва ли не раскисшим. Ярость, обычно подтягивающая сурового нобиля, в этот раз показала всем его дряхлость.
Каторга!!. Она продолжала его убивать...
Уголья пронзительных, раскалённых гневом глаз, насквозь прожигали ничего ещё не понимающего и глупо, беззащитно моргающего Грымза. И только, когда он сумел сфокусировать взгляд на предмете, что сжимал в руке Кафт, маг тоненько и противно заскулил. Даже если бы его рот не был запечатан пятернёй камердинера, Грымз не сумел бы выдавить из себя ни слова. Страх отнял у него голос. Страх опорожнил мочевой пузырь наёмника. Страх, с окоченевшей улыбкой мертвеца ледяными пальцами сжал его горло и почти остановившееся сердце.
Чёрная, - чернее смертного греха - кровь нобиля, вязкой струйкой вытекала из ладони и разбивалась в липкую пыль на изгаженном крысами полу.
- Что это? - почти беззвучно, повторил свой вопрос "шершень", и, разжав изрезанную ладонь, сунул под нос, стоящему на коленях наёмнику странный густо-серый и бритвенно острый осколок-лепесток; тот самый, что извлёк умница Жо из своей несчастной головы, и который он так трепетно оберегал во время сражения. - Где живой порошок? - осколок, уткнувшись Грымзу под подбородок легко, без всякого сопротивления вскрыл тонкую кожу. - Убери руку, - это приказание камердинеру, чтобы освободил рот чародея.
Но и после этого Грымз мог лишь тупо таращиться в никуда. Кафт чуть усилил давление и боль "разбудила" впавшего в ступор мага, разомкнув ледяную хватку на его горле.
- Будь ты проклят! - неизвестно к кому обращаясь, взвыл наёмник. - Будьте вы все пр...
Лепесток, по-прежнему легко вышел наружу возле самого основания черепа колдуна.
Кафт жёстко, как он умел, нанёс удар ногой издыхающему Грымзу, сломав ему шейные позвонки.
- Морда между лопатками... - на удивление спокойно заговорил нобиль. - Хм... забавно выглядит. Итак, что делать будем?
Его присные благоразумно промолчали, прекрасно понимая, что на самом деле их никто ни о чём не спрашивает.
- Огорчили вы меня, - продолжил конструктивный диалог "шершень" с дроу, мнение, которого он всегда очень высоко ценил, то есть с неким нобилем Кафтом. - Все огорчили. А я огорчаться страсть, как не люблю. Но ещё больше я не люблю проигрывать, кому бы то, ни было. Особенно... особенно всяким колдовским бабам!!!
Он всё-таки не удержался и сорвался на крик.
- И всё-таки, что же там произошло? Почему плитой гранитной накрылся целый отряд не хилых головорезов? Шагура всему виной? Она, конечно, может, но... Эх, поторопился я слегка, укокошив нашего друга. Да-с, расстроенные чувства всему виной. Тут меня понять можно. Во всяком случае, я себя прекрасно понимаю. А нет ли у нас, господа, под рукою какого завалящего колдунишки, чтобы умел разговорить свежеубиенного?
Камердинер, видя такое злобно-игривое состояние обожаемого шефа, с непривычной для себя робостью, указал подрагивающим пальцем на изломанную тушку Грымза:
- Он может... э-э-э... мог, однако...
Нобиль в рассеянности глянул на труп и мудро изрёк: "Хм".
- М-да, неловко получилось, - поскрёб он свой высокий лоб. - Нельзя мне нервничать, а вам... - он люто сверкнул глазами, - меня огорчать. Чтоб впредь вы себе подобного не позволяли.
Кажется Кафта стало заносить. Впервые за всю свою многовековую службу Дому Лилового Тумана Траф и камердинер единомоментно усомнились ясности разумения нобиля. Ох, ты ж, до чего занимательная политика тёмного эльфа, - да разве только его, - довести способна! Как бы ни приспела пора и этим двум уважаемым господам познать вкус жизненного огорчения?
Нобиль меж тем вернулся на скрипучий диван, но просидел на нём не долго. Да что там, почти сразу же вскочил и, вперив в лицо Трафа пристальный, но какой-то горячечный взгляд, брызнув слюной, зачастил:
- Что?.. Что с тем дворянином?.. Если уж не получилось... э-эа-аа... не получилось с основным вариантом, нужно, хоть запасной обтяпать. А там выждать момент и... и Дом снова в силе, а мы... Мы!.. Асганиш будет нашим... моим будет. Так что?..
Трафу сразу стало легче дышать. Уж здесь-то он мог отчитаться по полной в бумажки не заглядывая. Дворянин, так нужный Кафту и всему Дому Лилового Тумана, веселился дома, наприглашав всех более-менее именитых людей столицы. Так что...
- Так что мы идём в гости! - хлопнув и потерев ладони, возликовал нобиль, и тут же сморщился от острой боли - рана была длинной и глубокой. - Только вот перевяжусь и... Риск, конечно... каждая собака будет знать, что я здесь. Колдуны всей сворой кинутся выслеживать. Да и бес с ними. Если всё выгорит, пошлём подальше войну с монстрами Закраин - это не наша головная боль - и сразу - в Асганиш. Пока там нет нобилей Шелестящей Тени и их "проникающих в суть" наши союзники подсуетятся... А как им не подсуетиться, когда я с таким подарком... Правда без приглашения на бал... - мысль Кафта скакала одурелым горным козлом, что внушало всё большее беспокойство двум достойным рыцарям подковёрых интриг. - Ничего, ничего... Нобиля он принять не откажет. Так пойду - не зван. В наглую. Всегда срабатывало. Сработает и сегодня. Найдите мне лошадей...
Поиски более-менее достойной верховой животины - двух верховых животин, Трафу было объявлено, что он тоже потащится на танцульки, то-то резидент возликовал! - заняли довольно продолжительное время. Где бы их сыскать в такой-то дыре... Но тут камердинер ужом извернулся и хозяину потрафил, уведя двух кобылок с какой-то купеческой конюшни, стоявшей почти на самой границе кварталов. Конюху не поздоровилось, но Высокие Цели, они на то и Высокие, что превыше всего!
Лошадьми Кафт остался недоволен и решил, что на них они к самым воротам подъезжать не станут.
- Покараулишь их, - бросил он Трафу. - Да будь готов ко всему. Не исключено, что отъезжать предстоит в спешке, так что... вооружайся-ка ты по полной.
...Странное вышло дело: нобиля Кафта, представившегося своим настоящим именем, принять приняли, от неожиданности и одурманивания винными парами, не сыскав причин для отказа, но радости, почему-то никто не выказал.
Огорошив своим появлением сначала слугу, который при виде добродушно улыбающегося клыкастого дроу почему-то начал осторожно икать, "шершень", в присутствии большого количества гостей, заставил нервничать и хозяина дома. А это ему положительно не понравилось. Как-то уж слишком обильно начал потеть лысеющий господин в ответ на простецкое предложение продать нобилю одну, доставшуюся ему по наследству вещицу.
- Э-э... - по-овечьи заблеял рыхлый толстячок. - Я её продал.
- Ч-то?.. - не враз осознал услышанное Кафт. - Ты, что сделал?..
- Охрана-а... - фальцетом воззвал никчёмный потомок героического генерала.
Их тут же плотным кольцом обступила дюжина серьёзных мужчин с саблями наголо и взведёнными пистолетами.
Губы тёмноэльфийского нобиля, задрожав, приобрели цвет грязного подтаявшего снега.
- К-кому... Кому вы его п-продали?.. Шагуре!?.
Свет померк в красных очах бывшего каторжанина; предел огорчений, кои он был способен вынести, оказался многократно превышен. Нобиль пошатнулся и ухватился рукой за плечо, оказавшегося рядом стража.