I
Смерть папы Александра ознаменовалась грабежом его личных покоев – вот что написано об этом в дневнике Бурхарда:
«В двадцать три часа они открыли выходы, и было объявлено о смерти папы. В это время слуги утащили все, что оставалось в гардеробах и комнатах; они оставили только папские троны, несколько подушек и ковры, прикрепленные к стенам…»
Это был старый, освященный веками обычай – личные вещи папы римского, нашедшего вечное успокоение, растаскивались его слугами.
Папские драгоценности – скажем, тиары – находились в ведении особых должностных лиц, и в принципе принадлежали самому Святому Престолу, как, впрочем, и папская казна. Однако смерть папы Александра внесла некоторые изменения в сложившиеся правила и обычаи. Послушаем Иоганна Бурхарда еще разок:
«Герцог, будучи больным, прислал синьора Микелотто с сильным отрядом. Эти люди закрыли все выходные двери; затем один из них, вынув кинжал, угрожал кардиналу Казановы заколоть его и выбросить за окно, если он откажется выдать ключи от сокровищницы папы. Напуганный кардинал выдал ключи. Тогда прибывшие один за другим вошли в помещение, расположенное позади комнаты папы. Они захватили оттуда все серебро и две шкатулки, в которых было около ста тысяч дукатов…»
Герцог, о котором он здесь говорит, – это Чезаре Борджиа, герцог Валентино, просто Бурхард именует его только по титулу. Имя он опускает, оно для него и для любого современного ему читателя ясно само собой.
И Бурхард добавляет следующее:
«Герцог не приходил повидаться с папой, когда он был болен, не пришел также и после его смерти».
Про это, собственно, мы уже говорили, но краткое замечание Иоганна Бурхарда о том, что люди, посланные Чезаре, забрали все серебро и две шкатулки, в которых было 100 тысяч дукатов, нуждается в комментариях.
Один дукат весил три с половиной грамма золота.
Тысяча дукатов – три половиной килограмма. Сто тысяч дукатов должны были весить три с половиной центнера – так что «две шкатулки», вмещавшие их, должны были выглядеть как сундуки порядочного размера.
Далее – серебро, мимоходом упомянутое Бурхардом в его дневнике, включало в себя папскую серебряную посуду и прочие предметы обихода, обильно украшенные драгоценными камнями.
Эти камни, кстати, хранились вместе с серебром, и общая стоимость всего этого «серебра» оценивалась в 200 тысяч золотых дукатов.
Таким образом, в руках Чезаре Борджиа оказалось ценностей на общую сумму в 300 тысяч дукатов, что было эквивалентно стоимости больше чем одной тонны золота.
А поскольку там было много серебра, и не в слитках, а в изделиях, носить все это потребовалось долго.
Впопыхах кое-что и забыли – скажем, серебряные вазы, и особую шкатулку с драгоценностями на сумму в 25 тысяч дукатов – все это обнаружилось уже поздней.
Кому-то следовало заняться телом покойного, но как-то так получилось, что на него-то внимания и не обратили.
Вот что сообщает нам на этот счет Иоганн Бурхард, папский церемониймейстер – его сотрудник пришел во дворец, нашел папу мертвым и приказал вымыть его тело помощнику ризничего при помощи одного из слуг:
«Они одели его в обыкновенное белье, а также бедную сутану, без шлейфа, каковой папа никогда не носил при своей жизни».
Что говорить? На мертвого папу и впрямь не обращали большого внимания.
У живых хватало своих забот.
II
Все враги семейства Борджиа немедленно взялись за оружие. Орсини кинулись в свои поместья, конфискованные у них столь недавно, могущественный клан Колонна, изгнанный умершим папой за пределы Романьи, тут же устремился обратно.
Их родственник, Сильвио Савелли, тот самый, к которому якобы было обращено знаменитое «письмо Савелли», вернулся в свою фамильную резиденцию. Она, как и многие другие семейные гнезда знатных римских родов, представляла собой комбинацию дворца и замка, и в конфискованном замке Савелли Чезаре Борджиа устроил тюрьму.
Так вот законный владелец резиденции, Сильвио Савелли, первое, что сделал – это открыл двери подвалов и выпустил всех заключенных, они хлынули на улицы Рима.
Чезаре воспрепятствовать ничему этому не мог – болезнь скрутила его в самый неподходящий момент.
А верный Иоганн Бурхард тем временем взялся за последнее облачение усопшего владыки Ватикана.
Он изо всех сил пытался соблюсти приличия:
«Придя к папе, я облачил его в церковные одеяния из красной парчи и занялся также его обувью; так как башмаки не имели креста, то я надел на него обыкновенные бархатные туфли малинового цвета с золотым крестом и подвязал их ему к пяткам. Кольца я не мог достать. Когда все было готово, мы перенесли его в палату Папагалли, положили на красивый стол, покрытый материей и дорогим ковром».
У него это, правда, не больно-то получилось.
Похоже, что на весь Рим Иоганн Бурхард был единственным человеком, которому все еще было дело до подобающих покойному церемоний:
«Там он и оставался ночь при двух подсвечниках. Возле него никого не было, несмотря на то что позваны были священники для служения литургии по усопшему. В три часа я вернулся в город в сопровождении восьми человек дворцовой охраны. Затем от имени вице-канцлера я дал приказ скороходу Карло, чтобы он, под страхом увольнения, со своими товарищами обошел всех членов черного и белого духовенства города, сзывая их на завтра к двенадцати часам в папский дворец для сопровождения тела папы в большую капеллу Св. Петра».
Но с церемониями у него тоже не получилось.
Какие уж там церемонии, когда на августовской римской жаре тело Александра VI распухло и почернело так, что на него было страшно смотреть:
«…папа продолжал оставаться там, куда его положили, за решетками главного алтаря, четыре свечи горели возле него. Лицо папы обезобразилось и почернело; через двадцать три часа после того, как я его в последний раз видел, оно распухло и стало похожим на черное сукно, как у мавра. Рот широко открылся, и вздувшийся язык заполнил его. Все говорили, что никогда чего-либо более ужасного не видели».
Слухи в городе ходили самые дикие.
Джустиниани, посол Светлейшей Республики Венеция, в своем донесении написал, что усопший выглядел чудовищно и был черен, как сам дьявол, владыка преисподней. Говорили, что к трупу явился демон в виде обезьяны, дабы забрать в Ад его душу.
Самый, наверное, красочный слух передал Франческо Гонзага – он написал Изабелле д’Эсте, своей прекрасной супруге, что в предсмертном бреду папа Александр все повторял: «Я иду, я иду к тебе, но подожди еще немного…» – и ясно, что обращался он к дьяволу.
А к Нечистому слова его обращались потому, что папа заключил с ним сделку, и потому-то в течение 12 лет и четырех дней неизменно удавались все дела, за какие только ни брался он, Родриго Борджиа, папа римский, известный Риму и миру под именем Александра VI.
Но конец его пришел, и семь чертей ворвались к нему, и тело его вспухло и утратило человеческую форму, и изо рта хлынула пеной слюна, как из перекипевшего котла на сильном огне…
Тут, конечно, справедливости ради надо бы добавить, что самого Франческо в Риме не было, а жене он писал из французского военного лагеря под Витербо, где он и пребывал в качестве верного союзника короля Людовика XII.
Где пребывает другой «верный союзник короля Людовика», Чезаре Борджиа, было толком неизвестно.
На этот счет тоже ходили самые разнообразные слухи.
А пока телом почившего папы Александра, бывшего Викария Христа, оставившего уже свои земные заботы, занимались только носильщики да гробовщики, пытавшиеся вколотить тело в ставший для него слишком узким гроб:
«Вечером в двадцать четыре часа тело было перенесено в капеллу Фебрибус и положено возле стены в углу с левой стороны алтаря. Это было сделано шестью носильщиками, которые глумились над папой и оскорбляли его труп, и двумя столярами, сделавшими гроб слишком тесным и слишком узким; они помяли митру, покрыли его старым покрывалом и впихнули в гроб ударами кулака».
Иоганна Бурхарда очень угнетало то, что при теле нет ни одного духовного лица.
Вот что он пишет по этому поводу:
«Не было ни свечей, ни лампад, не было священного или другого лица, кто бы позаботился о его теле».
И добавляет:
«Об этом мне передал синьор Кризополит из церкви Св. Петра».
Так что выходит, что при теле папы не было и самого Бурхарда?
III
Дальше мы и вовсе покидаем твердую почву фактов, потому что твердый факт у нас только один – папа Александр неожиданно умер.
Но почему он умер, мы не знаем.
Современники подозревали отравление, но вот в том, кто же кого отравил, они согласиться не смогли.
Утверждалось, например, что и папу, и его сына Чезаре отравил хозяин дома, кардинал Адриано Кастеллески.
Правда, после пира он и сам тяжело заболел – но ведь не умер же?
Была и другая версия – хозяина дома хотели отравить его почетные гости, отец и сын Борджиа, и с этой целью собирались попотчевать его особым вином редкостного качества, которое они привезли с собой, – но, увы, доверенный слуга перепутал бутылки, и в результате вино они выпили сами.
Пьетро Мартире д’Ангьера, вроде бы даже и присутствовавший на банкете, своих идей на этот счет не высказывал, зато припоминал, что Чезаре врачи спасли не погружением в ледяную воду, а тем, что поместили его внутрь теплой туши только что убитого и выпотрошенного мула.
Замечательный историк, Франческо Гвиччиардини – эрудит, друживший с Никколо Макиавелли, но не в пример ему занимавший значительный пост губернатора Романьи, – считал, что попытка отравления кардинала Кастеллески, случайно обернулась против самих убийц.
Но на чем он основывал свою уверенность, непонятно – он об этом ничего не говорит.
Много позднее, уже в ХХ веке снова всплыла гипотеза отравления – некий итальянский историк предположил, что папа Александр был отравлен так называемой кантареллой – ядом, основанным на мышьяке.
То есть никаких идей на тему того, кто ему это подлил, не высказывается, а гипотеза касается только химической стороны дела – мышьяк в какой-то не очень понятной форме.
Эту версию раскритиковали на том основании, что такое отравление не согласовывалось бы с фактом быстрого распада тела отравленного.
Если, конечно, его действительно отравили.
Могли и не травить – в Риме была эпидемия какой-то лихорадки, а в Ферраре и вовсе вспышка непонятной болезни. От нее ежедневно умирало не больше десятка людей, но паника вышла большая, и все, кто только мог, скученный город Феррару тогда оставили и уехали на свежий воздух.
Но ведь пир у кардинала Кастеллески происходил на свежем воздухе, у него на загородной вилле, а вовсе не в жарком летнем Риме?
В общем, шансов на то, что мы доищемся истины сейчас, больше чем через пятьсот лет, у нас очень немного. Как бы то ни было, Родриго Борджиа умер, и могучая поддержка, которую он оказывал своему сыну, тем самым пришла к концу.
Чезаре Борджиа теперь предстояло попытаться выжить самому.
***