Отец вернулся с фронта
Накануне 70-летия Великой Победы возвращает меня память вновь и вновь в те далёкие дни. Мы жили в селе Быстрый Исток Алтайского края. Весной 1945 года появились на улице мужчины в военной форме. Это были фронтовики. Один шёл, прихрамывая, опираясь на костыль. У другого фронтовика вместо руки висел пустой рукав рубахи, заправленный под солдатский ремень. Мой папа был на фронте, но я его ещё ни разу не видела. Когда встречался военный, я спрашивала маму: "Это мой папа? Это мой папа?". Мама в то время молоденькая женщина краснела, извиняясь перед мужчиной, отвечала мне: "Нет. Твой папа на фронте".
Наступил долгожданный День Победы. Я помню его хорошо. Несколько женщин из соседних домов по улице Ленина пришли к маме, чтобы поделиться радостной новостью. Кто-то из них сказал, что по радио сообщили о том, что война окончилась. Все были рады тому, что скоро вернуться домой мужчины, но всё же лица некоторых женщин были опечалены. Они начали плакать. Похоронку о погибшем муже кто-то из них уже получил ещё после боёв под Ленинградом. От папы письма тоже не приходили. Поэтому радостное известие об окончании Великой Отечественной войны омрачалось их большим горем.
В июне 1945 года уже больше мужчин в военной форме было в селе. Однажды, после очередного моего вопроса «мой ли это папа», который мама слышала от меня уже много раз, она заявила мне: « Когда приедет папа, я скажу тебе. И больше не спрашивай меня о папе при встрече с мужчинами!». Мало фронтовиков Быстрого Истока вернулось домой. Многие дети с нашей улицы остались без отца. Уже лето прошло, а папа не возвращался и писем не писал.
– А где мой папа? Он что, погиб? – спрашивала я маму.
– Да нет же. Он живой и скоро приедет домой.
Уже был октябрь 1945 года, а папа не приезжал и не подавал о себе весточку. Начались заморозки, и первый снег припорошил землю.
Я помню первую встречу с отцом. В один воскресный день мы все были дома. Мама отдыхала в этот день. Мария – младшая сестра мамы увидела в окно, как в ворота заходил мужчина в солдатской шинели. Он нёс небольшой чемодан. Она радостно воскликнула: "Катя, Павел идет!".
Услышав её слова, я быстро слезла с русской печки, выглянула в окно, выскочила за дверь раздетая и побежала по первому снегу к воротам. Бежала босиком навстречу своему отцу. – Вернись в дом, простудишься! – крикнула мне мама вслед. Но я была уже рядом с папой, обняла его за колени, так как ростом была чуть выше его сапог. На руки, как показывают в кино встречу фронтовиков с детьми, он меня не взял и вверх не подбрасывал. Отец поставил меня на носки сапог и сказал: «Теперь стой и не шевелись, а то свалишься на заснеженную дорожку. Всё теплее будет стоять на сапогах, чем идти по мёрзлой земле».
Я тут же сделала шаг вперёд, соскользнула с сапога и почувствовала, как снег обжог холодом подошвы моих босых ног. Я встала опять на сапоги, а папа сказал: "Шагать буду я, а ты стой и держись крепко за мою руку!". Отец медленно шёл к дому, где на крыльце ожидали нас мама и Мария. Так мы с ним вместе вошли в комнату. Он сдержанно поздоровался с ними и дал знак рукой, чтобы не лезли от радости со своими объятьями. Мама не поняла такой холодной встречи. – После ранения раны ещё не зажили. Не обижайся!
Снимая свою солдатскую шинель, он сказал: «С трудом уговорили лодочника в Акутихе перевезти на лодке через Обь. Нас было трое, все – фронтовики. Те двое поехали дальше, в село Верх-Ануйское. Мы собрали все деньги, у кого, сколько было, и отдали лодочнику за переправу. Не ждать же нам было, пока лёд на Оби встанет. И так уговаривали его около трёх суток. У него в доме и ночевали. Он живёт на акутихинском кордоне. Не хотел переплавлять нас на эту сторону, так как уже опасно. Шуга по реке идёт». Мама начала готовить обед, варить картошку «в мундирах».
– А что так долго не было известий от тебя? – спросила мама.
– Долго лежал в госпитале после последнего ранения. Вот как только меня выписали, так я сразу и поехал домой, – ответил отец, доставая пять конфет из кармана шинели. Это были незабываемые, таящие во рту, сахарные «Помадки». Мне достались две конфеты. Вкус конфет был мне не знаком. Я ела их впервые.
– Все съели на другом берегу, пока уговаривали лодочника, есть и у лодочника было нечего, – сказал папа, как бы оправдываясь. Он сел за стол и начал свой рассказ об операции, которую он перенес в военном госпитале. Съев конфеты, я поглядывала на шинель, висевшую на стене у двери. - Может быть, найду в другом кармане конфетку, – подумала я и пошла к шинели, чтобы осмотреть их содержимое. В карманах было пусто, только несколько крошек табака (солдатская махорка) лежали в уголках.
– Там ничего нет, Аля! – сказал отец, выкладывая на стол из своего чемоданчика привезённые с собой вещи: часы, пару сменного белья, пустой кошелёк, документы, которые подтверждали право на боевые награды, были там орденские книжки и сами сверкающие и звенящие ордена и медали, грамота "За форсирование Днепра", подписанная Маршалом Советского Союза Иваном Степановичем Коневым. На Наградном листе было семь благодарностей товарища Сталина. Справку показал папа на право получения медали, которую он должен был ещё получить.Попал в госпиталь, поэтому медаль не вручили, но справку на её получение по месту жительства выдали после выписки из госпиталя.
– Дай сюда справку! Я почитаю её, – сказала мама отцу. Она взяла листок в руки и скомандовала мне строго: «Не вертись под ногами! Марш на печку!»
Я вскарабкалась на большую русскую печь, легла так, чтобы было хорошо видно и слышно отца. А папа сказал: «Я тоже лягу на кровать. Устал». Мама читала вслух содержание справки.
Справка
Выдана Гвардии кр-цу Иванову Павлу Степановичу в том, что он действительно является непосредственным участником штурма и освобождения города Прага, в составе 25 гвардейской механизированной Неженской ордена Богдана Хмельницкого бригады 7 Гвардейского механизированного Неженско – Кузбассовского ордена Суворова корпуса, в должности шофёра. Имеет право на получение медали «За освобождение Праги», в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1945 года. Ниже стоят 2 подписи – подпись командира и начальника штаба. Всё заверено печатью. Справка за № 217 выдана была отцу в день отъезда из госпиталя 20 октября 1945 года.
Эту медаль отец так и не получил. Пожелтевшую от времени справку я храню у себя, как и его боевые награды, на память об отце и об этой первой встрече. Когда началась Великая Отечественная война, мне был всего один месяц и два дня с момента рождения. А во время первой встречи с отцом шёл уже пятый год.
Худой и бледный, одетый в солдатскую гимнастёрку и брюки, он лежал на кровати, поверх одеяла. Тихо и медленно он рассказывал о своём боевом пути. «Сначала отправили нас на Дальний Восток. На срочную службу призывали меня в Морфлот из города Ленинск – Кузнецкий в 1931 году. В те годы мои родители там жили. Я проходил службу в Краснознамённой Амурской флотилии по 1935 год. Когда началась война, в военкомате Быстроистокского района собрали всех, кто раньше служил в Морфлоте, и повезли моряков из Бийска по железной дороге на Дальний Восток.
Тихоокеанский флот и Краснознамённая Амурская флотилия отражали все атаки и провокации со стороны Японии. Только с июня 1941 года японские войска нарушали нашу сухопутную границу более ста раз. Японский флот блокировал советские дальневосточные порты. Три наших армии были задействованы на Дальнем Востоке. Трудно было морякам. Ночью, в туман, в штормовую погоду и, когда была ледовая обстановка, корабли совершали переходы морем. Проводились учебные стрельбы, мы ставили минные заграждения. Наша команда матросов из Береговой охраны несла вахту, менялась через каждые четыре часа, когда выходили в море. Вахты выматывали ещё и тем, что мало приходилось мне отдыхать на берегу, так как в свободное от вахты время меня посылали в рейс на полуторке.
– А на какой полуторке ты там ездил? – спросила Мария.
– На последней машине, которую я отремонтировал в Паутовской МТС. Её привезли на платформе, в одном эшелоне вместе с моряками. Положение было тяжёлое на восточной границе, но командование вынуждено было направить моряков-тихоокеанцев и амурцев на Черноморский флот. Под обстрелами гитлеровской авиации гибли корабли Черноморского флота и его моряки. Для защиты побережья нужно было пополнение. Вместе с другими моряками-тихоокеанцами я прибыл с Дальнего Востока в распоряжение Черноморского флота и был приписан на лидере эскадренных миноносцев «Ташкент», в качестве механика в БЧ 5. По прибытию за каждым матросом было закреплено определённое место у боевого орудия – это кроме того, что каждый выполнял работу по своей специальности. Корабль был большой, только экипаж лидера насчитывал 344 человека. Когда в небе появлялись немецкие самолёты, при сигнале тревоги, все матросы быстро бежали к орудиям, к закреплённым за ними местам.
Главная артиллерия «Ташкента» состояла из шести 130-мм орудий. (Информацию, связанную с цифрами, я нашла в Интернете.) И если зенитчик был ранен или погибал от пуль врага во время бомбёжки корабля около зенитной артиллерийской установки, то сразу же его заменял другой закреплённый за этим орудием матрос. Немецкие бомбардировщики не бомбили наши корабли в ненастную погоду. Боялись делать полёты. Но «Ташкент» и в плохую погоду конвоировал другие наши корабли. Однажды был очень трудный поход. Весь день шёл то дождь то снег, и дул сильный ветер. Пелена мокрого снега скрывала наши сопровождаемые суда. Поднялся девятибалльный шторм. Волны перекатывались через палубу. Но моряки справились с заданием успешно.
– А ты не боялся на корабле воевать в плохую погоду? Ты же не умеешь плавать, – спросила мама. – Если за борт свалишься, умение плавать не поможет. Вода холодная. Пока вытащат матросы из моря, погибнет человек от переохлаждения. Поэтому все старались передвигаться на палубе осторожно.
Я лежала на русской печи и внимательно следила за разговором взрослых. Всё осталось в моей памяти. – А как ты воевал, Паша, на машине? Что делал? – поинтересовалась мама. – Я подвозил ГСМ, перевозил красноармейцев, отвозил раненых в медсанчасть или в госпиталь, подвозил боеприпасы, продукты. Однажды в нашу часть приезжала с концертом Лидия Русланова, так я отвозил потом артистов после их выступлений в другую часть. Она ехала рядом со мной в кабине. Такая была говорливая, всю дорогу что-то рассказывала о своих концертах и местах, где она выступала с группой артистов, которых вёз в кузове машины. Пела она прекрасно. Я возил на своей полуторке и генерала Конева, был у него адъютантом».
– Как это – адъютантом?
– Я же в Морфлоте служил, а моряки – люди самостоятельные, всё умеют делать, сами себя обслуживают. Пока генерал спал после боёв, я ему и дырки на одежде зашью и отлетевшую подошву сапог подошью. Много ему приходилось ездить на полуторке по бездорожью и пешком ходить. Он был генерал действующей армии, в кабинете не сидел. А на фронте разные были ситуации. Сам – то я мало отдыхал, то в рейсах был, то машину ремонтировал, когда другие красноармейцы отдыхали.
– А куда генерала возил?
– Куда приказывали, туда и вёз. Вот как-то наши красноармейцы захватили штаб немецких генералов. Те требовали, чтобы с ними говорил кто-то из командующего состава. Я привозил генерала Конева на своей полуторке и сопровождал его к ним. Немцы находились в большой комнате. На столе стояли бутылки с вином и закуска. Ну, не сказать, чтобы они пьяные были. После разговора с Коневым немецкие генералы сдались, и я увёз их в кузове под охраной наших бойцов в штаб, а наш генерал ехал рядом со мной в кабине.
– Такой стол, как у них был, я тебе не обещаю, а вот картошкой в «мундирах» накормлю, – пошутила мама, доставая чугунок из печи. За столом ели картошку, макали её в соль, запивали кипячёной водой. Хлеба не было, не было и «фронтовой» рюмки. Рюмку в руках отца я и позднее никогда не видела. После обеда отец долго спал.
Вечером пришли к нам дедушка и его младший сын, Иван. Отец моей мамы, Черепанов Михаил Иванович, был участником германской войны, воевал в Новороссийске. Город расположен на берегу Чёрного моря, но дед был в сухопутных войсках и на море не воевал, но и вообще не воевал, не убивал, так как наших солдат привезли в Новороссийск, а оружия, чем воевать, не выдали. Рассказал о том, как отряд до них ушёл на поле боя с немцами, плохо вооружён был - ни один не вернулся.
Пережил он и Гражданскую войну в Быстром Истоке. Её следы остались на его спине в виде белых полос от кнута белогвардейцев, которые после революции заняли Быстрый Исток, убивали и пороли кнутом тех, кто организовывал Советы. Брат деда, Июда Иванович Черепанов, был одним из первых подпольщиков, организаторов комитета бедноты, позднее он был первым организатором коллективного хозяйства – первого колхоза. Так вот в доме искали белогвардейцы его, а нашли моего дедушку. Моя бабушка, Варвара Егоровна, долго залечивала раны на его спине, после того, как белогвардейцы наложили ему на спину 50 ударов. До конца жизни деда белые полосы украшали его спину. Он был очень рад тому, что папа вернулся с фронта домой. И посыпались разные вопросы.
– Ну-ка, Павел, расскажи, как «фрицев» гнали?
Но рассказ отца был о том, с какими трудностями столкнулись наши красноармейцы, когда гнали «фрицев». «Наши войска 1-го Украинского фронта наступали, разбили немцев у рек Висла, Одер, продвинулись вперёд, но много техники вышло из строя. Мало оставалось боеприпасов. Был февраль, распутица, кругом лес и болотистая местность. Это затрудняло подвоз боеприпасов и горючего. Железная дорога была разрушена, её не успевали ремонтировать, ближайшая станция снабжения была в 500 километров от наших войск. Продовольствие тоже не привозили. Подошли новые немецкие войска и красноармейцы оказались в окружении. Семь дней мы находились в "котле", никак не могли пробиться к своим. Семь дней мы ничего не ели. От голода резали свои солдатские ремни на мелкие кусочки и жевали их, чтобы хоть как-то обмануть пустой желудок».
Через призму прожитых лет в моей памяти ясно всплывают его рассказы о войне. Отец рассказал о том, как на дорогах войны он повстречал однажды своего младшего брата, Ивана Ткачук, который жил в селе Тунгусово Томской области. Вот как прошла эта встреча.
«Со своим братом Иваном встретился случайно. Я подвозил на полуторке боеприпасы в тот день, а обратно увозил раненых в медсанчасть. Встречная машина везла полный кузов молодых красноармейцев к месту боя. Когда машины поравнялись, я услышал, как из кузова этой машины кто-то крикнул моё имя: «Павло! Павло! Так звали меня только дома. Я быстро выглянул в окно и увидел брата Ивана. Он помахал мне рукой. Машины разъехались в разные стороны. Больше мы не встречались друг с другом. Домой маме пришло извещение о том, что Иван Александрович Ткачук пропал без вести".
... Прошли с тех пор десятилетия. Антон Лобыня нашёл в Интернете информацию о Ткачуке Иване Александровиче и написал её мне. "В архиве Мин.обороны Ткачук Иван Александрович 1925 г.р призванный Молчановским РВК только один. Стрелок 77 гвардейской стрелковой дивизии.Убит в бою 01.10.1943 г. Похоронен в Белорусси, Полесская обл., Комаринский р-н, д. Чалка, южная окраина деревни. Мать Ткачук Мария Акимовна проживала в Тунгусово". Ивану было всего-то восемнадцать лет. Спасибо Антону большое за это известие о брате моего отца.
Отец продолжил свой рассказ. "На фронте, во время боя, было особенно трудно молодым солдатам 1924-1925 года рождения. Молодые, плохо обученные, в бою кричали «Мама!», в панике бросались в разные стороны, падали убитыми или ранеными. Брат Иван был с 1925 года рождения, жил в глухой деревне, ничего не видел, а тут такой шёл страшный бой. Конечно, оставшиеся в живых молодые красноармейцы от боя к бою крепли духом, становились храбрыми бойцами.
А когда мы Днепр форсировали – ведь страшно вспомнить! Вода в реке была красной от крови убитых и раненых солдат, от тел, упавших в воду. А ведь многие и плавать не умели. И я не умею плавать, хоть и столько лет моряком был. В детстве негде было научиться плавать, да и не было времени…. Отчим уже с пятого класса брал меня с собой на работу».
Отец рассказывал один случай за другим, замолкая на время или от переживания, или оттого, что трудно было говорить. Все сидели и ждали продолжения его рассказа. Я лежала на русской печке и впитывала каждое его слово. Сейчас всплывают в памяти все события того дня, хотя, в то время мне было всего-то четыре года и пять месяцев.
«Однажды выбили немцев из населённого пункта. На пути приметили склад с продовольствием. Командир приказал мне и ещё двум солдатам вернуться к складу и загрузить в машину мешки – солдат кормить надо же было. Дорога была свободной. Мы быстро доехали до склада, закидали в кузов мешки и поехали догонять свою часть. На обратном пути увидели вновь прибывших откуда-то немцев. Те начали стрелять по машине. Красноармейцы сидели в кузове, на мешках, отстреливались, потом стрельба затихла. Я был уже ранен, но продолжал вести машину, удалось прорваться вперёд. Истекая кровью, догнал нашу часть. Два солдата, с которыми я загружал мешки в кузов, были убиты немцами.
Меня увезли в медсанчасть, потом был госпиталь. Врачи подлечили, и опять – на фронт. Я нашёл свою машину. Вот этот маленький чемодан хранился под машиной, около карбюратора. Когда меня увезли в госпиталь, он оставался в тайнике. Залез под машину и увидел его целым. Только был забрызган весь грязью. Никто его не заметил там. Полуторку пришлось ремонтировать, так как кто-то ездил на ней, пока я находился в госпитале. С ремонтом справился быстро. У меня была выучка шоферскому и слесарному делу ещё довоенной. В Томске я окончил школу шоферов. На Алтае пришлось и автомехаником поработать. Много я полуторок возвратил к жизни в начале войны, когда в Паутовское МТС притаскивали их со всего Алтая. Я ремонтировал, и после ремонта машины отправляли на фронт».
– А как, Паша, шофера находили дорогу к назначенному месту в боевой обстановке? Бои же шли не всегда у дороги, – спросил дедушка.
– Да, не везде был асфальт. По бездорожью, по следам танков приходилось искать своих. Кругом грохот, разрывы бомб и снарядов. Бывало, приеду вовремя на место со снарядами, а все погибли. Отыскивал другие батареи на передовой. Боеприпасы разгрузят, а санитары отправляют со мной раненых бойцов в медсанчасть. В последние годы войны у нас были уже карты, но в штабах не успевали их составлять. Обстановка часто менялась, поэтому шофера пользовались «словесными» ориентирами.
– День Победы отпраздновали давно, а ты приехал в конце октября. Где был-то всё это время? – спросил дед.
– Только недавно после ранения выписали из госпиталя. Да пока добирался до дому – ведь путь был не ближний. Ранение получил в Венгрии.
И папа рассказал, что произошло до того, как попал в госпиталь, как случай спас жизнь двенадцати солдатам. - Это было 7 мая 1945 года. Я вёз на машине по дорогам Венгрии в пункт назначения двенадцать красноармейцев. Мы были уже под городом Цегленд, недалеко от Будапешта. Немцев там не было. Большое сопротивление оказывали венгерские солдаты и местные жители. Венгрия воевала на стороне Гитлера.
Командир сидел рядом со мной. Вдруг он приказал мне остановить машину, чтобы солдаты смогли пообедать. Красноармейцы выбрались из кузова, сходили по своим делам в кусты, расположились рядом с машиной на обочине дороги, достали сухой паёк и начали уже есть. Вдруг моя полуторка сама тронулась медленно с места. Как будто кто-то подталкивал её сзади. По ровной дороге ехала она вперёд, набирая скорость. Видя это, все красноармейцы громко рассмеялись. Я очень удивился, так как ставил машину на тормоз, вскочил на ноги, побежал догонять её, чтобы остановить. В след неслись шутки ребят. Машина отъехала, но недалеко.
Когда я подбежал к кабине и открыл дверь слева, услышал мощный взрыв с правой стороны машины. Щепки от деревянного кузова и части полуторки разлетелись в разные стороны. Я был отброшен далеко от машины. Мой кожаный чемоданчик вылетел из тайника, но остался невредимым, только грязь отшелушилась. Оказалось, что машина наехала у обочины дороги на хорошо замаскированную мину. Что подсказало командиру сделать привал? Что подтолкнуло машину вперёд? Мистика! Если бы дальше мы продолжили путь, разнесло бы нас всех на куски. Меня сильно ранило. Взрывной волной одних солдат отбросило в сторону, а других присыпало землёй. Раненых и контуженых увезли в медсанчасть солдаты, проезжавшие по этой дороге после нас».
***
На следующий день, 8 мая 1945 года, поздним вечером был подписан акт о капитуляции Германии. На Дальнем Востоке в это время загоралась заря нового дня, дня долгожданной Победы. В этот день отец лежал на операционном столе. Врачи «латали» его, зашивали оторванные и пробитые осколками кусочки его тела. Они боролись за его жизнь, так как пробитую осколком часть лёгкого им пришлось удалить. И ещё более пяти месяцев отца «выхаживали» врачи в военном госпитале.
Израненный и больной, он вернулся домой с фронта, став инвалидом Великой Отечественной войны 2 группы. Судьба подарила ему ещё пять лет жизни. А мне дала возможность увидеть своего отца. Наверное, ещё и для того, чтобы написать о нём эти воспоминания из далёкого детства. Они ярко всплывают в моей памяти особенно в дни, когда празднуют очередной День Победы. Я смотрю на бывших фронтовиков и мысленно вижу своего сорокалетнего отца.
Фотомонтаж: лидер "Ташкент" и папа- Иванов Павел Степанович.