В связи с упоминанием катакомбных церквей http://www.proza.ru/2015/06/12/654, уместно привести воспоминание очевидцев, в частности Казанцевой Валентины Сергеевны 1935 года рождения.( В книге документ № 67). Запись сделана 24 марта 2012 г.,в посёлке Бачаты. Беседу вели священник Александр Зленко, историки Леонид и Наталия Лопатины.
Казанцева В.С.: "Конечно же, мы с мужем были очень удивлены, когда позавчера от вас приехал человек и сказал, что вы интересуетесь батей Сергием и давно меня разыскиваете. Батьку я действительно хорошо помню, ведь уже в школе училась. От мамы мне достались две его фотографии: в пояс и в рост. Та, что в рост, была с нимбом вокруг головы. Я её подарила Галине Фёдоровне в краснинской церкви.
У меня есть и батин пояс, который, как говорила мама, он сам сплёл. Как только мама приболеет, сразу же этот пояс надевала. И я так делаю. Хотите верите, хотите – нет, но действительно помогает. Помогает, особенно если поясницу прихватило. Пояс я недавно постирала и вдоль него нитки продёрнула. Ведь от старости он стал истлевать.
Мы жили в Хрестиновке – посёлке золотодобытчиков. В школе нам объясняли, что раньше поселок назывался Крестиновка. Его подарили Екатерине II в честь её крестин . А с приходом советской власти название изменили на Хрестиновку. Ведь слова связанные с религией, Богом, крестом были властью запрещены. Как было на самом деле, не знаю. Только получается, что название от слова «крест» заменили на созвучное слову «Христос».
Антон Александрович ( супруг Галины Фёдоровны, 1929 г.р)рассказывает следующее:
"Раньше наш посёлок назывался прииск. Позже его стали именовать посёлком и даже улицам дали наименование, а домам номера. То, что вы сейчас видели в Хрестиновке – это малые остатки былого посёлка. Артель («Победой» называлась) большая была, в ней 500 человек работали. В нашем детстве дома-землянушки были рассыпаны по всем окружающим холмам. Богатый у нас был посёлок. До войны кругом – темнота, нигде в деревнях (Краснозёмка, Харьков лог,Ариничево) нет электричества, а у нас всё своё: своя электростанция, больница с хирургом, пекарня, столовая, две бани, ветеринарный участок, два конных двора, милиция и даже КПЗ и «потайной» милиционер Шейхметов. Была десятилетняя школа, в которой было по нескольку каждых классов.
Ведь государству золото нужно было. А оно давалось очень нелегко. В 1944 г. я с 15 лет тачку с песком катал, уже в шахте работал, золото добывал. У нас на прииске все дети работали, особенно летом. Как жить? Целый день песок катаешь, а золото намоешь весом всего со спичку. Золото у нас и принимали на вес спичек. Денег за золото не давали, оплачивали только бонами, на которые что-то можно было купить только в поселковом магазине. Бон, на котором был «рубль» написан, можно было на 100 рублей «совзнаков» получить. На рубли ничего не купишь, а на боны – пожалуйста.
Батьку Сергия я лично не знал, но от взрослых слышал, что по посёлку ходят какие-то старики и молятся. Потом стали говорить,что эти старики были шпионами".
Валентина Сергеевна:
"Я батьку хорошо помню. Он ходил с Ульяной. Они жили у нас по месяцу или больше, когда приходили в Хрестиновку. А однажды с ними был священник Александр из Кемерово. Я запомнила зимнее время, когда они у нас жили. Папа их потом на санях отвёз в Сошки, и больше они не приходили. Но раньше они были ещё весной или летом. Ведь я запомнила, как они готовились то ли к Пасхе, то ли к Троице.Вы знаете, он всегда улыбался, когда с людьми разговаривал.
Слышала, как Ульяна рассказывала моей маме, что она болела после фронта, и как ей приснился старик, который сказал, что если хочешь ещё пожить на этом свете, то должна идти со мной молиться, детей крестить, духовно людям помогать. А наутро этот старик зашёл к ним в дом, она его сразу узнала и пошла за ним, хотя её родные и возражали.
Отец Александр, который тогда пришёл с ними, был в священнических длинных одеждах с большим крестом на груди. Он был полным, остроносым, высоким человеком, с тёмными длинными волосами, богатой чёрной бородой. По-моему, он был молодым.Говорили, что в Кемерово у него четверо детей, что он был в бегах, прятался от властей, и у него не было документов.
Сам батька Сергей называл его «отец Александр» и нам говорил, чтобы мы его так же называли. А себя просил называть просто батькой Сергеем, не велел нам называть себя батюшкой.С батькой Сергеем, отцом Александром и Ульяной я ходила по домам посёлка молиться. Я пела с ними. Молиться собирались то в одном, то в другом доме. Собирались с оглядкой. Всё же запрещено было. А сейчас разрешено, а люди не молятся.
Они жили у нас подолгу. Вечером или рано утром уходили на моления или детей крестить. Детей тогда у каждого много было. Как он это делал, я толком не знаю, ребятишек после обедни просили уйти, потому что мы шум поднимали и место в избе много занимали. В какие-то дни во время молений (или после них) он нам давал сладкую водичку. Видимо, это было причастие. Откуда он брал Дары Господни, не знаю. Наверное, доставал из сумки. Из неё он брал и крестики.
Когда батя Сергей к нам пришёл, мы дожились уже до того, что и крестов на нас не было. У кого были кресты, те прятали их под одежду так, чтобы их никто не увидел, иначе от властей проблем не оберёшься. Нельзя было верить в Бога, накажут. В школе за это могли на смех поставить. Ещё и родителей ругали, если у их детей крестик обнаружат. Про детей с крестиками говорили, что они бестолковые и ничему не наученные. Батя нам всем раздавал кресты. Это сколько же крестов у него было припасено! Кресты были самолитые из свинца, тяжёлые такие.
Кто-то с посёлка «доказал» на моих родителей, что у них живут какие-то старики, которые по домам ходят, молятся, народ возмущают. Однажды утром, когда было ещё темно, к нам заявились милиционеры. Моя мама (Надежда Ивановна, 1913 г. рождения) только что печку русскую растопила. «Где тут у вас старики, которые молятся?» – требуют милиционеры. «Да, вон на печке лежат», – ответила мама. Ульяна обычно спала на печке, свернувшись калачиком, а батька лежал, и ноги его свешивались на спинку маминой кровати. Как они там помещались, ума не приложу. Ведь печка-то была небольшой.
А отец Александр лежал на ящике около занавески с одеждой, его сразу не увидишь, да и темно ещё было. У нас света не было, освещали коптюшками. «Одевайтесь, пойдёмте с нами», – приказали они бате с Ульяной. А отца Александра они не увидели и увели на допрос только двоих.
Батька Сергей потом сказал отцу Александру: «Тебя Господь спас, Господь прикрыл. Ведь документов у тебя нет, и тебя-то они уж точно бы не отпустили».Батя с Ульяной довольно быстро вернулись назад. Ульяна рассказала, что на допросе сказала милиционерам, что я служу не этому миру, а готовлюсь к вечности. На что один милиционер сказал другому:
«Что ты её допрашиваешь? Разве не видишь, что она дурочка!». Как только они вернулись к нам, мама тут же сказала папе: «Сергей, запрягай коня и быстро вези их к моим родителям в деревню Сошки». Деревня эта состояла из девяти дворов.
Батька сказал, что милиционеры скоро спохватятся и придут за священником Александром. Ведь им же донесли о трёх стариках, а допрашивали только двоих. Папа рассказывал, что, когда они отъехали от Хрестиновки километров семь, батя сказал: «Вот сейчас милиционеры допрашивают Надежду, куда делся священник?».
Потом они с мамой установили, что именно в это время и приходил милиционер, спрашивал маму. А она сказала, что священник действительно был в доме, когда они первый раз приходили, лежал на ящике, и почему вы его не забрали, спрашивайте не меня. А куда он сейчас делся, она не знает.
Мамин папа (мой дед Пятов Иван Фёдорович) жил в Сошках единоличным хозяйством, его в колхоз не смогли загнать. Он в 1922 году ходоком был у Калинина, и тот ему выписал какую-то бумагу на землю в Сибири, к которой местные начальники подступиться боялись и оставили деда в покое. Он был глубоко верующим человеком. Когда дед приезжал к нам, мы с ним спали под его тулупом на полу, и он мне говорил: «Читай, внучка, «Отче наш» по 40 раз за отца, и отец с фронта вернётся живой». Я так и делала, никогда не пропускала, не ленилась. Я стояла на коленях, просила Господа за отца, старалась, чтобы меня при этом никто не видел.
Батя Сергей впервые и появился у деда, а уж от деда он пришёл к нам в Хрестиновку. И останавливался он у нас потому, что его к нам направил дед. А мама говорила, что это Господь послал его к нам. Она была у нас верующей. А папа (Сергей Александрович, 1911 г. рождения) в Бога не верил, но маме не мешал. Папа был на фронте, вернулся в 1943 г. инвалидом, сторожил мельницу, магазин и ещё что-то.
Когда он с фронта вернулся, сбежались бабы-солдатки, сели за стол, мама откуда-то достала четушку водки . Сел и батя Сергей. Повернулся он к папе и сказал: «Вот, раб Божий, по молитвам своей дочери ты и вернулся живым». А я так удивилась, откуда батька знал, что я каждый день по 40 раз за папу молилась.
Батька говорил, что сейчас в переднем углу иконы стоят, а придёт время, когда не иконы, а ящик будет стоять, в котором всё видно будет. Дед мой смеялся и говорил: «Я буду ехать на быке по Москве, а ты меня в этом ящике видеть».
«Придёт, Надежда, время, когда под именем Христа столько лжецов ходить будут, будут лисами молиться», – говорил он моей маме. Вот оно и пришло. Сколько всяких «учителей» и «пророков» развелось!
Папа был неверующим и, вообще-то, ругал маму за батю Сергея. Наверное, для вразумления с ним и произошёл случай, когда он зимой поехал на соседском коне за сеном. Сено привёз, а бич, который дала ему соседка, где-то потерял. Конечно, расстроился, сказал, что теперь надо новый бичик налаживать. А батька Сергей сказал ему: «Раб Божий Сергей, ты не переживай, завтра поедешь за остатками сена, бич найдёшь воткнутым в пень, ты его издалека увидишь». И в самом деле, папа бич нашёл на высоком пне и сильно удивился: ведь он даже не ходил в ту сторону.
Первым молитвам я научилась от батьки. Он мне их диктовал, а я своими каракулями записывала. Эти каракули я потом долго хранила. Он не только их диктовал мне, но и разъяснял, как и что в них понимать, переводил со старославянского. «Живый в помощи» я знаю в его переводе. «Живущий под кровлей Всевышнего, под сенью Бога Небесного. «Покайся! – говорит Господь. Приди защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю. Он избавит меня от сети ловца, от гибельной язвы…».
Так всю жизнь «Живые помощи» в его переводе и читаю.
Он знал много духовных стихов и песен, они были такими красивыми. Батя и нас учил им. Разговоров было мало в доме, всё больше пение и пение. Он часто говорил загадками и притчами. Он и людей обличал с их помощью. И делал это как бы с извинительной улыбкой. Мама говорила, что батька, порой, говорил людям резкие вещи, но всегда так скажет, так подойдёт к человеку, что тот не обидится. Сам батя про своих родственников ничего не рассказывал. А мама как-то видела его родную сестру, которая в ленинской церкви рассказывала, что Сергей, будучи младенцем, по постным дням (средам и пятницам) не сосал материнскую грудь.
Батька мало ел, а мясо вообще не ел. Он, по-моему, всё время постился. Тем более, надо думать, во время поста он особенно строгим был к еде. А мама как-то в пост сварила суп и забелила его молоком , поставила чашку и перед батькой. Тут же спохватилась, стала извиняться перед ним. А он успокоил её и суп съел, сказал, что не грех это. Маму он не обидел. Потом мама меня учила тому, что ей батька сказал: «Придёшь к людям в пост, они его не соблюдают, угощают тебя скоромным, а ты ешь и не оговаривайся, не грех это, грех обидеть человека, ешь, что дадут, и благодари людей и Бога».
Я сама слышала, как батька говорил маме, что нельзя детей заставлять выдерживать весь пост. Ведь они в школе учатся, им силы нужны. Пусть, мол, попостятся лишь на первой неделе и на последней. Ругал маму за то, что она командовала папой, говорил, что нельзя так делать. Но что поделать, командовала своим Антоном и я.
Однажды батька, Ульяна и отец Александр взяли меня к Рубцовым, у которых в тот раз люди собирались на моление. Мне кажется, у батьки было всё своё для молебна: и иконы, и кадило, и – для причастия. Евангелие с замками жёлтого цвета читал батька. Мне всё казалось очень красивым. Батька сказал, где мне им подпевать. Вместе с Ульяной и моей мамой я своим детским голоском старательно выводила: «Святый Боже, Святый Крепкий…». Проповедь говорил батька. На молениях его было больше, чем отца Александра.
После молебна привели бабушку Трапезникову. Бабушка была маленькой-маленькой. Только она вступила на порог, как в ней что-то закричало неживым голосом: «А! Все люди кругом хорошие, а этот дед сейчас начнёт…». Это был не бабушкин голос, хотя губы её и шевелились.
В доме было две печки, одна – на кухне, другая (голландка) в комнате. Батька велел затопить голландку и посадить бабушку напротив открытой печной дверцы. Бабушку с головой накрыли одеялами. Батька положил ей на голову какую-то большую священную книгу в медной оправе с застёжками и стал читать молитву. А тот, который в бабушке сидел, стал орать жутким гортанным голосом.
На приказ бати выходить, этот голос ответил: «Не выйду! Для меня дорога узка, дорога мала». Голос стал ругаться.
Батька сказал, чтобы мы все поставили ноги правую на левую, крестили рот, уши. А потом он приказал всех детей вывести. Нас выпроводили на улицу, и я не знаю, что было дальше. Но люди сказывали, что та бабушка сделалась вся мокрая, её будто из реки вытащили. Говорили, что бес из неё выскочил в открытую дверцу печки. И она потом выздоровела.
Когда ту бабушку отчитывали, то главным был батька Сергий. Он читал тяжёлую Священную книгу и давал команды, а отец Александр ему помогал. И во время обычных молебнов читал Евангелие именно батька. А отец Александр в это время что-то делал, Ульяна и мама пели. На наши головы Евангелие клал именно батька, а не отец Александр. Когда батька отчитывал бесноватую, нам было очень страшно, но и интересно. Страшно, а сидим. Пока батька не сказал: «Детки, выходите».
Батька научил меня, как молитвой с собаками ладить. Бывало, какая кинется на меня, я, по совету батьки, перекрещу её и скажу: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…», собака подожмёт хвост и убежит.
Всю жизнь я помню батьку. Бывает, мне станет плохо, а я попрошу его помолиться за меня в своём Царствии Небесном. Как могу, так и помолюсь ему. Плохо, что о нём теперь некому рассказать. Ведь все, кто его знал, уже отошли. Я тогда ребёнком была, потому и рассказываю. Остальных уже нет.
К батьке Сергею я относилась не просто, как к человеку, а как к человеку Божиему!