Апрель, 3
Я задыхаюсь. Я тону. Ощущение, что я попала в ледяную прорубь. Я бьюсь о лед вокруг себя, хватаюсь замороженными пальцами за его толстую кожу, впиваюсь ногтями в спасительный островок, но снова лечу вниз, в глубину. Мне не хватает воздуха. Пальцы ломает от нечеловеческого холода. Я кричу, но звук моего голоса тонет в темной, окружающей меня воде. Она подступает все ближе и ближе к моему горлу. Паника. Паника сковывает тело и сводит с ума разум.
Прорубь над моей головой затягивается тонкой коркой льда. Я знаю: сейчас или никогда. Окоченевшими пальцами пытаюсь пробить эту стену моего одиночества. Ногти с противным звуком царапают лед. Впиваюсь ногтями… Ощущаю резкую боль. Пальцы изгибаются под странными углами, а вода постепенно окрашивается в нежно розоватый оттенок. Я чувствую лед в моих легких. И воду с привкусом крови. Я погружаюсь в нее полностью, глотаю ее правила, ее волю.
«Сейчас или никогда» - повторяю я про себя. Я вижу сквозь ледяное зеркало другой мир. Там тепло. Я не была там, но я знаю. Там тепло, там много света, там не больно дышать. Бешенные, ломаные движения тела. Я хочу жить. Я физически чувствую, что последние крохи тепла покидают меня, как зрители уходят с последнего номера концертной программы, чтобы успеть в гардероб за своими обветшалыми куртками. Последняя искра моих сил. Она должны помочь. Все говорят, что последняя попытка, в которую вложены все силы и самые искренние желания приводит к успеху. Я смогу.
Удар. Я хочу услышать треск ломающегося льда, ощутить тонкий поток воздуха через трещины. Я хочу почувствовать сильные мужские руки, которые вытащат меня из моего ледяного плена, ощутить, что рядом есть кто-то, кому небезразлично, буду ли я жива. Еще удар. Я отбиваю кулаки барабаня по льду.
Нет… Значит никогда. Тело невольно расслабляется, окончательно расставшись со своей волей. Я тону…
Когда я снова открываю глаза, я вижу потолок. Знаете, особенно жутко тонуть в своей постели.
Апрель,7.
Я полна зависти. Правда, завидую свои однокурсницам, которые приносят отлично выполненные работы. Смотрю на них и понимаю: картины нарисованы так, что нельзя и представить себе другой взгляд на них. Точные линии, идеальное сочетание цвета. Прямо-таки ощущаешь запах луговой травы, тихое дуновение ветра и теплые солнечные лучи, исходящие от пейзажа. Или видишь ласковые глаза неизвестной тебе женщины в другой работе и кажется, что тысячу лет знала эту женщину, слышала ее неторопливую тихую речь, ее привычку поднимать одну бровь, когда она удивлена или чем-то взволнована.
Да, я еще не говорила, что ненавижу свободные темы для работы? Я чувствую себя гадким утенком, затесавшимся в лебединую стаю. Меня даже поддерживают – жалеют, конечно же. Как мои размытые цвета на холсте могут сравниться с чудом преображения красок в произведениях искусства? Я хочу знать, что от меня требуется. Портрет – пожалуйста, натюрморт – получите-распишитесь. Но как мне понять задание «следуйте за кисточкой»? Я же вам не Алиса.
Я пыталась нарисовать лед. Тот самый, который постоянно вижу, стоит мне закрыть глаза. Пыталась показать, как выглядит вода, окрашенная собственной кровью. Еще вчера мне казалось, что очень даже получилось. Я шла с уверенностью в том, что уж сегодня-то мне не придется краснеть перед всеми. Однако, в светлой и просторной аудитории мой холст выглядит более чем убого.
- Мышь, ничего, пройдет еще пару тройку лет и ты будешь в состоянии нарисовать яблоко! – раздается над моим ухом.
Кто как ни Крыса могла это сказать? Крысой я про себя называла Катю Иванцову, мою однокурсницу за ее маленькие юркие глазки и облезлый хвост, гордо именуемый прической. Я ненавижу ее, но странным образом благодарна за единственную искренность в этом театре лицемерия. Ее мнение мало бы меня волновало, если бы оно так не отражала дикую правду – я бездарность. Я не способна ни на что. Она не жалеет меня, как это делают окружающие. Она с высоты своего гения может судить о моих потугах что-то написать.
Препод придирчиво смотрит на мою работу. Уж не знаю, какой тайный смысл он пытается там увидеть. К сожалению, я не могу рассказать ему о бесконечной серии круглосуточных ледяных кошмаров. А так с удовольствие облегчила бы ему задачу.
- Мышкина, а вам не кажется, что было бы лучше изобразить что-то более понятное, хоть какой-нибудь отчетливый символ…
О да, это моя дурацкая фамилия. Отчетливый символ? Моя фамилия и есть отчетливый символ моей жизни. В плане символизма – я больше ничего не должна, и так хватит на всю жизнь. Да и что тут символизировать? Я вижу перед собой ледяную могилу в тот момент, когда мои ресницы смыкаются. По-моему, реализма будет достаточно.
- Как я понимаю, это вода?
Проницательный гад. Я замираю, может хоть он поймет, ЧТО я хотела этим сказать. Поймет, что это не просто вода, а водная бездна, холодная и беспощадная.
- Вы пытались изобразить купание? Зимнее да?
Ледяная глыба полетела куда-то внутрь. Ага, купание. Со смертельным исходом и кровавыми потоками.
- Ну, да, - самозабвенно вру я. Иногда мне кажется, что за возможность окончить колледж и начать что-то новое я могу сделать все, что угодно, – Я вспомнила, как мы ездили как-то... Вода была потрясающих цветов. Так хотелось это передать…
Кажется, мой ответ его полностью удовлетворил:
- Вы выбрали слишком холодные оттенки, нужно поправить вот тут и вот тут…
Он, кажется, водит кистью по холсту, но я уже ничего не слушаю. Мой взгляд прикован к огромному окну, за которым начинается самая настоящая гроза. Я боковым зрением замечаю, что препод выводит мне четверку с минусом. Этого более чем достаточно.
Я шла домой не торопясь, старательно вымачивая под дождем свернутый холст. Мне не нужен этот рисунок. С меня хватит кошмаров в моем забытье. Я не готова любоваться на них в полном сознании. В ближайшей мусорке моя «грандиозная» работа находит свой последний приют. Однако меня мучает один вопрос: под потоками дождя стала ли моя могила более реалистичной? Я не нашла в себе силы развернуть ее перед тем как подписать ей приговор.
Апрель, 23.
ОН часто звонит мне вечерами, когда освобождается от учебы и работы. Мы говорим долго, обсуждая практически любые темы. Спрятавшись за трубкой мобильного телефона, я могу представить, что я вполне успешная привлекательная молодая женщина. Я слышу, как мой голос звучит более приятно, в нем появляются те самые сексуальные нотки, которые (при определенном раскладе) могут понравиться мужчине. Я представляю, что я совсем другая. Не бездарная Соня Мышкина (боже, о чем думали мои родители, когда называли меня Софией?!), а талантливая и загадочная художница, смысл работ которой понятен только избранным. Если честно, я много раз фантазировала, как открою свою галерею, как за моими работами выстроится очередь желающих. В общем, думаю, любая девушка может позволить себе пофантазировать о несбыточных мечтах.
Вряд ли ОН знает, что перед нашим с ним телефонным разговором я провожу полчаса у зеркала, старательно крашусь, укладываю волосы. Глупо, но только так я имею шанс забыть о том, кто я. И стать другой.
Как только у него появляется время, ОН приезжает ко мне, даже остается на ночь. Мы много раз встречали рассвет на моем балконе, завернувшись в теплый плед и прижавшись друг к другу. Кажется, ОН любит меня. И самая большая загадка – за что. Неужели ОН не замечает того, что отчетливо видно мне и всем окружающим?
Или все дело в том, что освобождается с работы поздно вечером и остается до рассвета? Знаете, у меня иногда даже появляется мысль, что я принцесса. Обычная такая заколдованная принцесса, которая вынуждена при свете солнечных лучей превращаться в уродливое создание. И как только солнце скрывается за горизонтом, принцесса может принять свой истинный облик. Не смейтесь, это единственная более-менее разумная причина, которая объясняет,. почему ОН все еще со мной.
ОН часто приводил с собой друзей, чтобы я привыкала общаться с людьми. Мне даже тогда удавалось забывать, что я Мышь. Главное ОН был со мной, и этого было достаточно для моего преображения.
В этот вечер ОН сказал, что придет не один. Стоит ли рассказывать, с какой скоростью я бросилась приводить в порядок себя и комнату? А главное – предупреждать хозяйку квартиры, где я снимаю комнату о приходе гостей. Хозяйка Галина в принципе была отзывчивым и гостеприимным человеком. Но только в том случае, если была трезва. Говорят, с тех пор, как ее семья погибла в аварии Галина начала пить. Сначала понемногу, в выходные, чтобы притупить боль. Потом чаще, чаще и чаще. Сейчас она более-менее успокоилась, взяла себя в руки. Она по-прежнему почти каждый вечер проводила с пивом, однако количество оного резко сократилось. Однако раз в месяц у нее случались срывы, во время которых она превращалась в истеричную бабу, которой должны все вокруг и все виноваты в ее несчастной судьбе. Ее пьяные истерики были веской причиной для довольной маленькой цены за снятие у нее комнаты.
Даже в этом я нашла плюсы – она разрешала водить гостей, играть на гитаре, курить на балконе и принципе была довольно адекватной в свободное от пьянки время. Мне как студентке, приехавшей в чужой город, о большем было грешно и мечтать.
В тот вечер она была трезва и даже готовила пироги. Я решила, что это хороший знак и вечер пройдет просто идеально. Мне кажется, это стало одним и самых сильных моих разочарований.
Перед ЕГО приходом я начала нервничать. Я в сотый раз проверяла свой макияж, дабы убедиться, что максимум возможного я сделала. Когда в мою дверь постучали – я подпрыгнула на диване и побежала открывать. По коже пошли неприятные мурашки, совсем непохожие на те, которые обычно предшествовали нашей с НИМ встрече.
ОН действительно пришел не один. Рядом с ним красовалась невысокая, миловидная девушка в коротком платьице и шальной улыбкой на губах. Мы познакомились. Я не услышала стандартных фраз из серии «приятно познакомиться» или «как я рада тебя видеть». Она одарила меня лишь словом «Угу».И гордо прошествовала в комнату впереди нас.
- Кто это? – шепотом спросила я под аккомпанемент бешено колотящегося сердца.
- Сонь, это мой друг, - сказал ОН каким-то другим голосом.
- Ты с ней встречался? – осенила меня догадка.
- Да, - ОН выдохнул, и я с радостью услышала родной мне голос.
Его бывшая сейчас находиться в моей квартире. Это мало укладывалось в моей голове. Как-то очень давно ОН говорил о том, что хотел бы нас познакомить, но сейчас я была явно не готова к этому.
Целый вечер был проведен как на иголках. Я замечала каждую мелочь в ее поведении. Ее улыбающиеся глаза, когда она ловила ЕГО движения. Как она улыбалась, когда ОН поправлял свои волосы, тянулся за бокалом... Я почти физически ощущала ее боль и ее желание, хотя я всеми силами пыталась отвлечься от этого. Я пыталась поддержать разговор, но странный ком в горле мешал даже дышать, говорить стало смертельно больно. В горле словно разбили стакан на тысячу мелких осколков, каждый из которых впивался так глубоко…. Мой голос звучал наигранно и лживо. Я ненавижу ложь...
Я понимала, что эта девушка хотела моего отсутствия. Хотела, чтобы я поднялась с дивана, вышла из комнаты и оставила их одних. Она желала его, пусть на короткое время, пусть на одну ночь. Я видела, как она смотрела на ЕГО губы во время очередного рассказа, а потом едва заметно проводила кончиком языка по своим губам. Она мечтала о ЕГО поцелуях. Я ловила с каким-то мазохистским наслаждением ее аккуратные пальчики, которые слегка (словно случайно) приподнимают и без того коротенькое платьице, демонстрируя ЕМУ ножки. Я понимала, что ОН смотрел на ее лицо, а не под платье. Но вздох моего облегчения сменился грудным стоном боли…
Я заметила, как озаряется светом и радостью ЕГО лицо при разговоре с ней. Не со мной. С ней. Интересно, было ли мне легче, если бы ОН смотрел не на лицо, а на тело? Наверное, в какой-то степени да. Физическое влечение проще понять и пережить, чем родство душ…
Я перекручивала каждую ЕГО фразу в своей голове. Снова и снова… И горькая правда рухнула камнем: я заняла чужое место в ЕГО жизни. ОН не должен быть со мной. С ней, только с ней! Уверенной, красивой и ухоженной молодой женщиной. Она, безусловно, могла оказать ЕМУ ту поддержку, в которой ОН нуждался. Она бы не висела тяжким камнем на его шее, в поисках заботы и защиты. ОН бы любил ее, был нежен с ней просто так, не потому что мечтал вытащить ее из очередной засады, в которую она себя сама и загнала.
Боль… Холод… И полное опустошение. Мне казалось, что моя жизнь ушла. Когда гостья вышла за дверь моей комнаты и спустилась к такси, я разрыдалась… Никогда еще настолько я не чувствовала себя бездарной и пустой. Почему ОН со мной?
ЕГО глаза смотрели с укором, мол, неправильно вела себя, неправильно встретила, неправильно это, неправильно... А когда в моей жизни все было правильно?
Мне хотелось прижаться к НЕМУ, ощутить себя в безопасности, снова… Ведь только ОН один давал мне шанс успокоиться хоть на чуть-чуть. Только в его объятиях я согревалась и не падала в ледяную бездну. А теперь под ЕГО взглядом я замерзала сильнее во сто крат. Я мечтала снова оказаться там, лишь бы не видеть ЕГО разочарования мной.
Да, эту ночь ОН все еще был со мной. Мне казалось, что это последняя НАША ночь, но, даже осознавая это, я ощутила огромную пропасть между нами. Никогда мы еще не были так далеки.
Май, 1
Праздник? Да. А я его не чувствую. ЕГО нет со мной рядом, а потому нет и праздника.
Нет. Мы не расставались. Только звонки стали реже, только разговоры короче. Только чувства чуть тише. Чуть больнее стало класть трубку, чуть легче это начал делать ОН.
«Работа, девочка моя, слишком много работы».
«Слишком мало тебя», - осторожно, шепотом думала я. Лишь бы ОН услышал, не понял.
Я боюсь, что во время своих «ледяных» путешествий я забуду ЕГО. Решение пришло само – нарисовать ЕГО портрет. Чтобы каждый день видеть ЕГО глаза. Если очень постараться, то можно представить, что ОН рядом… Мне хватит этого для счастья! Может, я даже смогу говорить с НИМ и верить, что ОН меня слышит.
Руки сами вспоминают привычные движения, карандаш плавно выводит линии на холсте. Сердце бешено и радостно бьется. Скоро я увижу ЕГО… Скоро ОН будет моим. Пусть это очередная иллюзия, мне неважно. Я просто хочу кусочек своего счастья.
Май, 14
Я в шоке. Я рисовала ЕГО, но внезапно поняла, что на холсте вырисовывается совсем другое лицо. Тоже красивое, без сомнения принадлежавшее молодому парню, но совсем другое.
Другие линии, чуть жестче, но до ужаса правильные. Я хватала ластик, пыталась исправить рисунок, чтобы увидеть любимое лицо, но руки больше не слушались меня. Я отбросила карандаш и разрыдалась на полу. Почему я плакала, я не знаю. Просто бокал боли, кажется, переполнился.
«Потом будет легче» - уговаривала я себя.
А потом я ушла в запой. Я перестала ходить на учебу, забросила и без того малочисленных знакомых. Мой вечер наполнялся сигаретным дымом, запахом дешевого вина и одиночеством в теплом пледе. ОН изредка мне звонил. Это было единственное, что вырывало меня из моего замкнутого круга. ОН извинялся сотни раз, говорил, что скучает. Я говорила, что тоже, но…
На моем холсте улыбался совсем другой парень, и я чувствую стыд, как будто виновна в измене. Я не могла избавиться от рисунка, не могла начать рисовать ничего нового, но также не могла дорисовать и старый. Я засыпала в алкогольном забытье, но при пробуждении все повторялось снова и снова.
Хозяйка даже иногда становилась моей собутыльницей. Я чувствовала, что скатываюсь все ниже и ниже. Я живу в пыльной маленькой комнатушке с полуразрушенным балконом, повсюду валяются краски и сломанные карандаши. Ненавистный мне холост… Он стал единственным, что не тронула моя разруха.
Может быть, разрушение это как болезнь? Зародившись в глубине души, она распространилась повсюду. Беспощадно уничтожая на своем пути все – мою комнату, мою жизнь, мое тело и мою душу.
Я не хочу больше рисовать, и я не хочу больше ждать. Я устала жить от звонка до звонка. Я устала напиваться. Я чувствую себя ужасно, я скатилась на дно. Как в моих кошмарах, но там было холодно и страшно, а здесь стало слишком пусто.
Май ,16
Сегодня я проснулась и увидела, что мой холст лежит на полу. Краски растеклись под ним, на него, залили ковер и кажется стены. Болотно-зеленые, ледяные синие, кроваво-красные. Казалось, что последняя зарисовка испорчена окончательно, но… Образ юноши остался нетронутым. Я взяла карандаш и продолжила рисунок, лежа на полу, скрючившись над холстом. Я не знала, кого я рисую. Руки сами двигались по бумаге, выводили совсем незнакомые мне черты.
Я не знала, сколько пройдет времени, когда я закончу работу. Я не могу думать ни о чем другом, кроме этого гребанного рисунка.
Май, 19
Я почти не спала с тех пор, как взяла в руки карандаш. Знаете, мне кажется, что я схожу с ума. Когда я рисовала руки юноши, мне казалось, что я ощущаю тепло. Человеческое, трепетное тепло тела. Широкие плечи рисунка внушали какое-то доверие, надежность и больную нежность. Его черты лица становились родными, как будто я знала его всю свою жизнь.
А сегодня я дорисовала...
Голова юношу была чуть наклонена вправо. Так наклоняют голову дети, когда смотрят на что-то интересное. Зеленые яркие глаза лукаво смотрели на меня, а уголки его губ немного приподнялись вверх, словно он улыбается мне.
- Как же тебя зовут, принц моей мечты? – шутливо говорю я.
Как только я провела последний штрих на холсте, я почувствовала, что с моей души упал тяжелый камень. Я испытала небывалую легкость. Я больше не хотела пить, даже почти перестала курить.
Я облегченно откинулась на диван. Выдох, полный выдох и новый вздох. Я вдыхаю новую жизнь. Я смогу изменить все, я больше не хочу скрываться в своем панцире – я хочу на свободу. Я снова хочу летать, как в детстве, в мечтах. Я смогу!
Сегодня даже была на учебе. Мне удавалось все: я ответила у доски, я отлично сдала работу (сделанную мной за полчаса). Я впервые вместо жалости увидела удивление, уважение, даже некое восхищение. Я словно научилась дышать.
Я больше не вижу холодную пропасть в моем разуме. Да даже, если бы я увидела ее - я же могу летать. Никакой лед не сможет меня больше сдерживать.
Май, 23.
Я хотела снять картину с мольберта. В магазине мне приглянулась довольно милая рамочка. Я шла домой непривычной мне легкой походкой. Весна ощущалась каждой клеточкой тела, каждым шепотом листвы. Весна.
В комнате теперь идеальный порядок, настолько идеальный, что комната даже кажется новой, как и моя жизнь. Я напевала что-то веселое, залетая туда. Распахнула окно и улыбнулась. Солнце, счастье, свобода! Что еще нужно?
Но через минуту я уже ошеломленно опустилась на колени возле мольберта. В углу картины появилась подпись – Матвей. Небрежным росчерком карандаша эта чужая мне надпись вызвала ужас и безотчетный страх. Мои губы пересохли. Мне не хватало воздуха. Казалось, что даже пол уходит из-под моих ног.
- Не бойся, - зазвучал тихий мужской голос. Его тембр казался мне родным и знакомым, но от этого стало еще страшнее. Глаза на картине светились лучистым светом, таким нежным, согревающим…
- Ты позволишь? – нарисованные губы тихонько зашевелились.
«Белая горячка, определенно допилась» - я оглянулась в поиске подтверждений в образе пустых бутылок, но их не было. Я не пила долго и была определенно трезва.
- Да, - решившись, сказала я.
Каково было мое удивление, когда в ту же секунду рядом со мной возник мой рисунок во плоти Живой парень был точно такой же, как и всегда. Он был чуть выше меня, с красивым атлетическим телом. Я успела привыкнуть к его чертам лица, старательно выводя их на бумаге. Но сейчас они жили. Ровное дыхание и мягкая улыбка, коже светилась детским румянцем…
Господи! Этого просто не могло быть. Так не бывает. Это неправильно.
- Не бойся, все хорошо! Я Матвей.
- Что? - я резко подскочила на ноги, отбежала в сторону. Оказывается очень жутко, когда твой рисунок спокойно ходит по комнате, а белый хост пугает своей пустотой. – Так не бывает! Это бред!
Я схватилась за голову, пытаясь отогнать это наваждение.
- Успокойся, я не знаю как, но я здесь. Я живой.
Может, я вложила в рисунок столько силы, столько эмоций, что он не смог оставаться на бумаге? Нет, это невозможно – скажите вы. А у меня нет другого, более разумного объяснения. Я знаю, только то, что когда я позвала хозяйку, дабы убедиться, что Матвей не плод моего воображения, она поворчала на то, что я знакомлю ее с другом, когда она в таком непотребном виде. Через полчаса, уже приодевшись, хозяйка накормила нас ужином.
А я все еще не понимала, что происходит с моей жизнью.
Июнь.
Этот месяц стал лучшим в моей жизни. А я стала совсем другой. Мои работы стали занимать первые места на конкурсах, я сама несказанно преобразилась. Похорошела, стала похожа на женщину, а не на гадкого утенка из сказки.
Каждый вечер дома меня ждал сюрприз – это мог быть букет полевых цветов, записка с нежными словами, вкусный ужин, чувственное стихотворение. Может быть, чудеса случаются. Моим чудом стал Матвей. У меня больше не было ледяных кошмаров моего прошлого, не было страхов, неуверенности. Я действительно начала жить по-новому.
Матвей иногда покидал меня, уходя в картину, но чаще всего на стене висел белый холст, а он был со мной. Он читал мне перед сном, заботливо поправлял на мне плед. Знаете, уже через неделю меня мало волновало, откуда он взялся и зачем появился в моей судьбе. Понимала я только одно – без его ласкового взгляда, без его поддержки я вряд ли бы добилась чего-то.
Спросите, а как же тот самый ОН? ЕГО звонки стали еще реже, а голос более деловым. После недели в обществе Матвея ОН был переименован. Теперь это просто он. Кусочек моей жизни. Кусочек моей жизни, который перестал мне звонить.
Интересно, как же мало он понимал меня, раз неделя с Матвеем перечеркнула все в моей жизни, написав новую историю. Я перестала быть Соней. Это символично даже. Я перестала просыпать свою жизнь, скрываясь за пыльными перегородками стен. Отныне я София. Я так много мечтала. Мое желание стать другой настолько сильно въелось в мой разум, что я перестала замечать одну очень важную истину – я просто хотела стать собой. Отбросить условности, отбросить навязанные страхи. Стать тем, кем я была всегда. Запутанно? Глупо? Пафосно? Мне все равно.
Однажды, уже в конце июня, Матвей читал мне какую-то книгу. Я расслабленно засыпала, удобно устроившись на его коленях. Вдруг он замолчал. Отложил книгу и посмотрел на меня.
- Я не хочу тебя терять, - сказал он.
- Не потеряешь, - успокаивала я его.
Он склонился над моим лицом и нежно поцеловал в губы. Его руки заскользили по волосам, спине, прижимая меня в себе.
- Ну, ты чего, Мотька? – спросила я его, поднимаясь и заглядывая в его изумрудные глаза.
- Пойдем со мной! – вдруг решительно сказал он.
- Куда? Я же не могу… - и я выразительно посмотрела на пустующую картину.
- Можешь! Там удивительно! Я хочу показать тебе мой мир. Он существует! Доверься мне.
И я доверилась. Я готова была уйти за ним на край света, что уж говорить о холсте?
Послесловие.
- Где она? – вместо приветствия с порога спросил высокий парень. Он нетерпеливо покусывал губу, переминался с ноги на ногу в ожидании ответа. – Я устал звонить и натыкаться на полный игнор!
- Да тебе виднее-то должно быть! Она опять видно в истерику вдарилась. Неделю уж носа не показывает! Сидит себе как мышь, не шелохнется! – полупьяным голосом ответила женщина.
– Я хочу ее видеть, парень отстранил женщину и резкими широкими шагами направился в комнату Сони. Дверь недовольно скрипнула. В лицо пахнуло пылью и пустотой нежилого помещения.
Сони здесь не было. На столе лежала лишь открытая тетрадь, успевшая покрыться тонким слоем пыли. Парень недоуменно огляделся.
Пустая комната, словно в ней никто никогда не жил внушала суеверный ужас. Здесь осталось все то, к чему он привык – тот же плед, тот же диван, тот же мольберт. Однако рисунок на нем оказался ему незнакомым.
Соня улыбалась с холста, прижавшись к зеленоглазому юноше.
- Соня и Матвей, - прочитал парень, бессильно пустившись на диван.