Глава 8,
в которой мы узнаем о нелёгкой судьбе Антонины, Пашкиной матери,
истории её детства и юности, и побываем на Московском Фестивале
молодёжи и студентов в 1957 году, где она познакомилась с Павлом (Полем).
Москва, июль 1957 года,
пос. Мга Ленинградской области – г. Кыштым Челябинской области, 1941 год.
Антонина Сергеевна Иванова, в девичестве Тонька Катина, приехала из уральского города Кыштым Челябинской области на учёбу в Москву. Её, как передовика производства Кыштымской трикотажной фабрики, направили учиться в Москву, в Институт повышения квалификации ИТР и хозяйственников Министерства лёгкой промышленности РСФСР. Командировка была довольно таки длительной – с мая по август 1957 года. Уговорив мужа Семёна, что после учёбы она станет мастером ОТК и сможет зарабатывать больше, Тоня по пути на учёбу в столицу сделала крюк, и завезла трёхлетнюю дочку Светочку к своей бабушке, в посёлок Мга Ленинградской области. Семёну некогда было возиться с маленькой дочкой, он работал в транспортном цехе на Кыштымском механическом заводе, а почти всё свободное от работы время занимался боксом, в котором достиг неплохих показателей – был КМС, входил в сборную области. Так что водить дочку в ясли, стирать и штопать вечно пачкающееся и рвущееся барахлишко маленькой, но очень шустрой дочки, и кормить её полезными кашками и супчиками он не имел ни возможности, ни, честно говоря, желания. Сам он питался в заводской столовой, а с наведением порядка и стиркой помогала его тётка Анна, старая дева, вечно брюзжащая и всем недовольная. Оставить малышку на её попечение Тоня не решилась, и сейчас она с дочкой поездом добиралась до посёлка своего детства.
По правде говоря, Тоня сама давно хотела вернуться сюда, в родные места, в посёлок Мга, откуда в конце августа 1941 года вместе с матерью, Ириной Пантелеймоновной, она была эвакуирована на Урал, а отец, Сергей Борисович Катин, офицер – артиллерист, ушёл на фронт и пропал без вести. Бабушка, Екатерина Ивановна, отцова мама, эвакуироваться не стала – сказалась больной. Ирина не хотела бросать хворую свекровь, к которой она искренне привязалась, одну, но та настояла, что Тонечку надо спасать, а с ней ничего не случится. Ей, мол, на роду написана долгая жизнь. Так и случилось… Баба Катя пережила оккупацию немцами Мги, и сейчас, несмотря на свой пенсионный возраст, бодро бегала по лесу, собирая грибы, ягоды да травы лечебные, копалась в огородике. Жила она в отдалении от посёлка, в лесу, в избушке, срубленной ещё до революции её названным отцом Семёном Пахомовичем, служившим егерем в охотничьем имении князя Юсупова. О своих настоящих родителях Екатерина Ивановна говорить не любила, обрывала разговор фразой «Умерли они давно, чего зря души их беспокоить…».
* * *
Тоня навсегда запомнила утро 22 июня 1941 года. Был чудесный солнечный день, и она с подружками убежала на речку Мга, купались до посинения, до гусиной кожи, а потом весело смеялись, бегая по песчаному берегу – впереди было ещё два месяца каникул, и строили планы, чем займутся завтра. Когда они дружной весёлой компанией прибежали домой к Тониной бабушке – та приглашала девчонок на воскресное чаепитие с пирогами, то увидели расстроенную Екатерину Ивановну:
- Девчата, опять началась война с германцем...
Сначала они ничего не поняли. Потом Тонька заявила:
- Ну, ничего, папа быстро из своей пушки их перебьёт, и домой с медалью приедет. А то и с орденом – вон, у Ленкиного деда орден Боевого Красного Знамени есть.
Бабушка ничего не сказала, только погладила внучку по голове, потом, вздохнув, пригласила:
- Ну ладно, девчата, война войной, а пирогам не пропадать. Умывайтесь, и за стол. Придётся ли ещё пирогами побаловаться…
Бабушка как будто предвидела судьбу подружек… Забегая вперёд, скажу, что из четырёх девчонок, сидевших тогда за столом и с аппетитом поедавших бабы Катины пироги, до конца войны дожила только Тонька.
Дачница Ленка вернулась домой, в Ленинград, и погибла от голода и воспаления лёгких в первую же блокадную зиму. Книги и мебель сгорели уже давно в самодельной буржуйке, дед – орденоносец погиб во время бомбёжки на заводе, а мать зарезали мародёры, укравшие продуктовые карточки и шубу – «остатки былой роскоши», которую мама планировала выменять на лекарства для больной дочери. Замерзая в нетопленной комнате, Ленка вспоминала те самые пироги, и жалела, что выгрызала из них только начинку, оставляя корочки…
Сёстры Соня и Сара не успели эвакуироваться до оккупации посёлка, прятались с родителями в лесу, но натолкнулись на немецкий патруль, когда вечером вышли к жилым домам попросить еды.
- Juden? Partisanen, piff paff! (Евреи? Партизаны, пиф-паф!) - почти весело произнёс пузатый фельдфебель с усами щёточкой, как у фюрера. Девчонки сделали попытку убежать, но весельчак вскинул автомат и дал длинную очередь по бегущим детям. Им, как это ни ужасно звучит, ещё повезло - они умерли быстро, без мучений. А их родители, схваченные на следующий день, прошли через лагеря, страдания, непосильный труд и голод, пока не вылетели в неприветливое польское небо дымом из трубы крематория лагеря Аушвиц (Освенцим) в 1943-м…
Всего за двадцать пять дней немецкая армия дошла до Ленинградской области.
Первый авианалёт на станцию Мга состоялся 18 августа 1941 года. Лето. Темно. Звёздная ночь. И медленно-медленно на парашютах спускаются светящиеся фонари - осветительные ракеты. Так светло стало, хоть грибы собирай. Самое большое количество бомб сбросили в 11–12 часов ночи. Одна из бомб упала недалеко от бабушкиного дома, но, к счастью, не разорвалась. Другая попала в угольный склад, был убит сторож, ещё одна – на треугольник (место, где разворачиваются паровозы), другие разворотили железнодорожные пути. Было сброшено множество осколочных и зажигательных бомб.
Тоня на всю жизнь запомнила тот грохот, пронизывающий уши жуткий вой падающих бомб и ужасный запах гари. Ей было очень страшно.
Здесь творился настоящий кошмар. В ту ночь на путях стояло много составов с беженцами. Все эшелоны ушли в ту же ночь. Самолеты больше не прилетали. Ну, а потом началось... Бомбили ежедневно. Уцелевшие жители прятались от бомбёжек в подвале бывшей церкви святителя Николая Чудотворца, превращённой в 30-е годы в клуб. Несмотря на то, что церковь уже не была храмом в полном смысле этого слова, святой Николай спасал от бомб и осколков жителей Мги, а те, несмотря на навязываемый им годами атеизм, невольно крестились при каждом взрыве, и губы их шептали полузабытые молитвы…
Кстати, церковь так и не была разрушена в годы войны, несмотря на постоянные обстрелы и бомбёжки, и в числе немногих зданий высилась посреди разгромленной, разорённой Мги, превращённой в огромное кладбище с берёзовыми крестами (недаром в годы моего детства одним из вариантов «расшифровки» названия «Мга» был «Могила гитлеровской армии»). Церковь взорвали уже в 50-е, превратив прекрасное величественное творение в неорусском стиле талантливых петербургских архитекторов Андрея Вайтенса и Фридриха Постельса (работавшего под псевдонимом С. П. Бург) в гору обломков. Потом, выбрав уцелевшие кирпичи, из них построили здание милиции и жилой дом для милиционеров…
29 августа 1941 года из Ленинграда ушли последние железнодорожные эшелоны. Это были два эвакопоезда. Выйдя рано утром, они успели проскочить уже разбитую бомбами станцию Мгу. Тоньке с матерью чудом удалось попасть в один из них.
30 августа Мгу взяли немцы. Оставшимся в живых жителям пришлось уходить в лес. У многих разрушили дома, другие не могли больше жить в постоянном страхе – за жизнь и семью.
Потеря Мги в конце августа 1941 года имела для Ленинграда роковое значение: была перерезана последняя железнодорожная магистраль, связывавшая Ленинград со страной. Дорогу на Москву противник перерезал еще раньше. Через Мгу железная дорога шла на Волховстрой, затем на Тихвин и дальше вглубь Большой земли.
Тонькина мама, Ирина Пантелеймоновна, во время эвакуации застудила лёгкие, когда пришлось несколько часов лежать в болоте, спасаясь от немецких самолётов, бомбящих и расстреливающих из пушек и пулемётов эшелон с эвакуируемыми. Тоня помнила, как проснулась от жуткого грохота. Взрывы, как молнии, освещали окна. Машинист, поняв, что уйти от самолётов не удастся, затормозил состав, чтобы люди могли укрыться. Мама выдернула Тоньку из вагона, как только поезд, страшно визжа при экстренном торможении колёсами по рельсам, остановился, и полусонную потащила в укрытие, в лесок рядом с железнодорожным полотном. Болела разбитая о щебень при падении из вагона коленка, и было очень страшно, когда на них, с диким воем, пикировали самолёты с крестами на крыльях, осыпая всё вокруг выстрелами из пушек и пулемётов. Бомбы поднимали вверх фонтаны земли, и осколки свистели прямо над головой. Тоня лежала под широким кустом, а маме не хватило там места: спрятав дочь в сухом и относительно безопасном месте, она сама оказалась в сырой впадине, покрытой мхом, принятым ею вначале за траву. Сначала, в горячке бегства и страхе за дочь, Ирина не сразу заметила свой неудачный выбор места для укрытия, а потом переползать было уже поздно – непрерывно кружащая карусель смерти замечала любое шевеление, и она только вжималась в болотистую почву, молясь, чтобы фашисты не заметили ни дочь, ни её саму.
Тоня молитв не знала – она была пионерка, и не верила ни в какие там чудеса. Она вжималась в грунт, и только один раз посмотрела в небо. Там, с нарастающим воем, на неё пикировал немецкий самолёт. Прикрывавшие эшелон зенитки были выведены из строя в самом начале налёта, и по самолётам вели только одиночный огонь из винтовок и пистолетов немногие оставшиеся в живых бойцы, ехавшие в эшелоне. Уверенный в своей безнаказанности, пилот снизился настолько, что Тонька увидела его равнодушные глаза за колпаком кабины – он просто тщательно выполнял свою работу, как до войны водил грузовик с молоком из своей альпийской деревушки в ближайший городок. Их глаза встретились, и Тонька от души, со всей ненавистью, пожелала ему: «Чтоб ты сдох!».
Внезапно немец переменился в лице, схватился за сердце, бросив штурвал, и неуправляемый самолёт, пролетев на бреющем полёте прямо над головами Ирины и её дочери, врезался в землю метрах в двухстах за ними. Их закидало землёй от мощного взрыва, и оглушило на время. Когда Тоня с мамой пришли в себя, они поняли - мамины молитвы помогли. Немцы, истратив боезапас, улетели, и уцелевшие люди стали собираться около разбитого состава. Согреться было негде, костры боялись разводить, опасаясь нового авианалёта. Пошли пешком до ближайшей станции. Там дожидались помощи, пока расчистят железнодорожные пути, и выживших разместят в следующем эшелоне, по счастью, не попавшем под вражескую бомбёжку.
Всех, кто видел и слышал падение немецкого самолёта, интересовал вопрос – кто и как его сбил? Из винтовки, не говоря уж о пистолете, сделать это было практически невозможно – самолёт был хорошо бронирован, и попасть в уязвимое место, чтобы повредить и сбить этого монстра, было сродни чуду. А Тонька молчала, цепко обняв дрожащую, вымокшую маму, но твёрдо была уверена – это она убила мерзавца, своим взглядом и пожеланием ему погибели. Бабушка, Екатерина Ивановна, которая сама слыла в посёлке чем-то вроде колдуньи, не раз говорила: «Эх, Тонька, сила в тебе немалая, ты ей пользуйся аккуратно, не ровён час, сгубишь кого…»
Когда приехали на Урал, мама уже тяжело болела. Недостаток питания и лекарств сотворил своё чёрное дело – у мамы начался туберкулёз лёгких. Ещё несколько лет она боролась за жизнь, понимая, что без неё дочь попадёт в детский приют. И только вырастив Тонечку до восемнадцати лет и выдав её замуж за хорошего, основательного парня, комсомольца и спортсмена Семёна Иванова, сына соседки по коммуналке Веры Гавриловны, Ирина Пантелеймоновна успокоилась за судьбу взрослой уже дочки, и тихо умерла во сне, не дожив до запланированной операции каких-то две недели…
* * *
Оказавшись в Москве, Тоня ощутила себя, как в другой жизни. Нет, она не впервые была в большом городе, часто ездила в Челябинск, бывала и в Свердловске, и несколько раз в Ленинграде. Но Москва поразила её своей энергией – всё здесь развивалось ускоренными темпами. Росли огромные здания – недавно открылась гостиница Украина, огромный комплекс зданий на набережной Москвы реки, со шпилем, вонзающимся в небо и, казалось, разрезающим облака на длинные лоскуты. Впечатляла и ВСХВ – Всесоюзная сельскохозяйственная выставка, вновь открывшаяся после военного перерыва совсем недавно, в 1954 году. Здесь можно было затеряться среди множества выставочных павильонов, поражающих многочисленных посетителей своей красотой и монументальностью. И чудный фонтан «Дружба народов» с фигурами 16 девушек – представительниц 16 союзных республик в национальных костюмах, со снопами сельскохозяйственных культур и фруктами в руках (он сыграет особую роль в жизни Антонины).
- Почему 16? – спросит недоверчивый читатель, твёрдо помнящий о 15 советских республиках, - Что, Монголию посчитали, или Болгарию?
В годы моего детства обе эти республики в шутку называли шестнадцатой республикой СССР, была даже поговорка: «Курица не птица - Монголия не заграница».
Нет, оказывается, в момент создания фонтана в состав СССР входила Карело-Финская Советская Социалистическая Республика (с 1940 года по июль 1956 года, когда Карело-Финская ССР была вновь преобразована в Карельскую АССР в составе РСФСР). Республику переименовали. А фонтан переделывать не стали.
И, самое главное, Москва усиленно готовилась к проведению 6-го Всемирного фестиваля молодёжи и студентов. Его открытие было намечено на 28 июля 1957 года, и город был уже практически готов принять делегатов и гостей фестиваля. Открылся стадион Лужники, где должна была пройти торжественная церемония открытия, построены парк «Дружба», гостиничный комплекс «Турист», по всему городу появились голубятни, где спешно выращивали пернатых символов фестиваля – голубей, олицетворяющих, с легкой руки великого художника Пабло Пикассо, Мир. Для свободного посещения во время фестиваля открыли Московский Кремль (куда до этого не пускали никого) и Парк Культуры и Отдыха имени Горького.
Тонька в свободное от занятий время колесила по всей Москве вместе с соседкой по комнате в студенческом общежитии, Зойкой Косовской, бойкой синеглазой пепельной блондинкой, приехавшей на переподготовку из небольшого сибирского городка, название которого Тонька не запомнила (да и зачем ей это, закончится учёба – и больше они в жизни не встретятся). Глазели на достопримечательности - Сталинские высотки, парки, Третьяковку, метро… Тонька, конечно, бывала уже в ленинградском метро, но там станции в большинстве своём были попроще, без архитектурных излишеств, а в московском метро станции больше напоминали дворцы. Изукрашенные мозаикой и росписями, с барельефами и статуями, с огромными колоннами, хрустальными люстрами, отделанные дорогим камнем, мрамором… Можно было бы часами любоваться всей этой красотой, но погода была замечательная, завлекательно светило яркое летнее солнце, и девчата предпочитали гулять по московским улицам. Здесь тоже было на что посмотреть – улицы украшали разноцветными флагами, транспарантами, эмблемами Фестиваля в виде ромашки с пятью лепестками. В центре ромашки размещалось изображение земного шара с надписью "За мир и дружбу", а по краям пять разноцветных лепестков, символизирующие пять стран света: красный лепесток Европу, жёлтый Азию, голубой Америку, фиолетовый Африку, а зелёный Австралию.
Тонька очень хорошо и быстро шила, на машинке и «на руках», и сейчас была наряжена в новое платье по модному фасону, подсмотренному на какой-то иностранной девице из прибывающих уже делегаций. Достаточно было пару минут незаметно понаблюдать за модницей, и у Тоньки в голове уже сложилась выкройка, которую она нарисовала на газете, приехав вечером в общежитие, затем вырезала и перевела на отрез синего с белыми цветочками материала, по случаю купленного в Пассаже. Одна бессонная ночь – и утром протирающая глаза Зойка обалдело таращилась на принарядившуюся соседку в необыкновенном платьице, приталенном, с короткими рукавчиками фонариками, в общем, таком, таком… Зойка икнула от неожиданности, и сдавленным голосом спросила лишь:
- Откуда?
-Оттуда – смеясь заливисто, ответила Тоня, - вчера, помнишь, девушка в парке в похожем была? Ну вот, я нарисовала, под свою фигуру немного переделала, а отрез этот ты видела – вместе покупали. За ночь, пока ты дрыхла, раскроила и сшила.
- Ой, я тоже хочу такое, - заискивающе «тонко» намекнула Зойка.
- Нет, такое не интересно, будем, как близняшки, ходить. Я тебе завтра другое сошью, есть ещё пара моделей на примете. А ты мне свои белые босоножки поносить дашь?
- Конечно, бери! – Зойка схватила приятельницу за руки, и они, весело смеясь, закружились по комнате.
Сегодня, 28 июля, должно было состояться открытие фестиваля, и девушки, с самого утра попив только чаю и перехватив по бутерброду с Российским сыром, помчались в предпраздничную Москву. Скоро учёба закончится, и они вернутся в свои маленькие скучные городки, а там быт засосёт, когда ещё удастся вырваться в столицу!
Девчата успели занять места в первых рядах на маршруте колонны с делегатами фестиваля, и им удалось увидеть практически всё.
Утром из окрестностей ВСХВ, где жило большинство делегатов, колонна отправилась в путь по проспекту Мира, Садовому кольцу и Фрунзенской набережной. Впереди ехали мотоциклисты с флагами, за ними "живые композиции" на мотоциклах и бортовых грузовиках. Девушки-спортсменки в коротких белых плиссированных юбках и белых футболках без рукавов с изображением эмблемы фестиваля на груди, бесстрашно стоя на маленьких платформах, смонтированных на мотоциклах, держали развевающиеся на ветру синие флаги. За ними – в алфавитном порядке стран – участников фестиваля мотоциклисты с написанными на дугообразных конструкциях, возвышающихся над мотоциклами, наименованиями стран, и делегаты фестиваля на открытых грузовых автомобилях, окрашенных в цвета континентов.
Посмотреть на процессию собралась вся Москва. Люди не только стояли на тротуарах и проезжей части, но и залезали на крыши машин и домов. Люди настолько плотно облепили свои «наблюдательные посты» на высоте, что крыша одного из домов (кажется, это был какой-то магазин) банально не выдержала массы скопившихся на ней людей и обрушилась. К счастью, никто не погиб.
Предполагалось, что процесс движения колонны займёт минут сорок, может быть час, после чего на стадионе "Лужники" пройдёт торжественная церемония с выпуском в небо огромного, доселе невиданного количества голубей. Но в жизни всё получилось иначе. Первое время люди стояли и смотрели на происходящее, как и положено, сквозь милицейское оцепление.
Делегаты, стоящие в открытых грузовиках, улыбающиеся, приветливо машущие толпе, вызвали у людей эмоциональный порыв, который не смогла сдержать никакая милиция. Сначала некоторые стали выбегать и дарить цветы делегатам, жать им руки, потом сдвинулась вся толпа, подойдя вплотную к машинам. Водители, двигаясь по узкому живому коридору, были вынуждены сбавить скорость до минимума, а затем и остановиться.
Тонька с Зоей, конечно, тоже не остались в стороне от событий, пробились к грузовикам, и, восторженно что-то крича, пожимали руки делегатов, смеялись и пели, не в силах сдержать восторг от всего происходящего.
Делегаты, в итоге, конечно, доехали до Лужников, но церемония открытия задержалась на несколько часов.
Девчата вдоволь нагулялись по нарядному праздничному городу, и наконец-то присели отдохнуть на бортик фонтана «Дружба народов» на ВСХВ. Они болтали ногами в прохладной воде фонтана, и дружно лакомились шариками пломбира, зажатыми между двумя хрустящими вафельными кружками. Пломбиром торговала толстая добродушная тётка в белом халате, с синим ящиком с надписью «Московское мороженое», на велосипедных колёсах, разъезжавшая по дорожкам выставки в поисках желающих освежиться, и её холодный сладкий товар, признаться, пользовался успехом. Когда она открывала крышку, чтобы достать очередную порцию лакомства, из таинственного нутра ящика вырывались клубы пара от сухого льда, сберегающего холод.
- Bonjour, belle. Comment aller au caf;? (Здравствуйте, красавицы. Как пройти в кафе?), - послышалось неожиданно сзади. Зойка с визгом спрыгнула в фонтан, подняв кучу брызг. Тоня отреагировала спокойно – обернулась на голос, и увидела странную пару молодых людей. Один из них был высокий, метра два, негр, но с почти европейскими чертами лица. У него не было вывороченных толстых губ, выкаченных белков глаз и приплюснутого толстого носа, как изображают негров на карикатурах. Напротив, он выглядел весьма привлекательно: с хорошей фигурой, тонкими чертами лица, ухоженной короткой бородкой и усами. Одет он был, несмотря на жару, в джинсовый костюм и тонкий белый свитер с высоким воротником.
А второй… Это был мужчина мечты. Тонька, только взглянув на него, сразу забыла о том, что она замужем, и только, молча, открывала рот, не в силах произнести что-нибудь. Высокий, но чуть пониже, чем его темнокожий приятель, с вьющимися светлыми волосами почти до плеч, с пронзительно голубыми глазами и обаятельной улыбкой. В отличие от товарища, он не надел куртку, а ограничился джинсами и белой рубашкой в синюю полоску.
Темнокожий атлет протянул руку Зое, желая помочь ей выбраться из фонтана, но та, как завороженная, продолжала глядеть на него и визжать, отступая от протянутой руки. Встревоженный криками, к фонтану подошёл сержант милиции, нёсший службу неподалёку:
- Сержант Пасюк. Что тут у вас, товарищи? Безобразничаем?
Блондин подошёл к нему и предъявил какое-то удостоверение:
- Это недоразумение, сержант. Девушка просто от неожиданности упала - наверное, никогда раньше таких людей, как мой друг, не видела. Помогите ей выйти, пожалуйста.
Сержант козырнул, подошёл к бортику и протянул руку Зойке. Та перестала визжать, и послушно взяв сержанта за руку, вылезла из фонтана. Вид у неё был довольно потешный – мокрая по пояс, с раскрасневшимися щеками и выкаченными глазами.
Голубоглазый красавец вежливо и немного виновато улыбнулся:
- Простите, не успел представиться. Павел, журналист. А это мой друг – Мишель, он приехал на фестиваль из Бурунди. Он говорит только по-французски, и на своём родном языке – рунди, русского практически не знает.
- Mwaramutse, - улыбнувшись, сказал темнокожий атлет, и протянул руку Зое.
- Что он сказал? – робко протянув в ответ руку, поинтересовалась у Павла Зойка.
- Это на его языке означает «Привет». Я мало знаю слов на рунди, мы с ним на французском общаемся. Вы уж извините нас. Мы не хотели вас напугать, просто хотели познакомиться с такими милыми девушками…
- А чего было сзади подкрадываться, - начала было заводиться Зойка, но потом вдруг сама расхохоталась, представив, насколько нелепо она сейчас выглядела.
- Да, в таком виде гулять не пойдёшь, - поддержал её смех Павел, - А поедем ко мне домой, там высушите и погладите платье. У меня здесь рядом автомобиль, поехали! Мы просто обязаны загладить свою невольную оплошность.
- Нет, нет, - неуверенно попробовала отказаться Зойка, но Тоня, представив, что больше не увидит Павла, если сейчас они откажутся с ним поехать, стала тоже уговаривать приятельницу:
- Поехали, куда ты сейчас такая пойдёшь.
- А может, пусть тогда в общежитие отвезут…
- Ну да, а завтра весь курс будет знать, ещё мокрой курицей дразнить станут. Вон уже зеваки собираются, пальцами тычут…
Не желающая выглядеть смешной Зойка, авантюристка по натуре, махнула рукой:
- А поехали. И пусть заглаживают!
- Платье? – не поняла Тоня.
- И платье тоже!
И девушки, взявшись за руки, пошли по направлению к стоявшей у павильона не существующей уже Карело-Финской советской социалистической республики машине Победа белого цвета. Павел на ходу пересказывал Мишелю, о чём шла речь в их оживлённом разговоре с девушками...
Посадив девушек на заднее сиденье, а Мишеля на пассажирское место рядом с собой, Павел уверенно повёл автомобиль по направлению к центру города. Через некоторое время, немного попетляв среди узких улочек старой Москвы, он заехал во двор небольшого двухэтажного особняка старой постройки (наверное, середины девятнадцатого века, когда Москву восстанавливали после наполеоновского пожара 1812 года). Развернулся во дворе, остановился около невысокой деревянной, с массивной бронзовой ручкой двери дома, вышел и галантно открыл пассажирскую дверь авто.
- Милости прошу к нашему шалашу, - он широким жестом указал на вход в особняк, приглашая робко выглядывающих из автомобиля подружек.
Девушки выбрались из Победы, и последовали за Павлом в гостеприимно распахнутую дверь.
- А где тут твоя квартира? – поинтересовалась Тоня, нерешительно останавливаясь перед широкой лестницей в обширном холле.
- Ну, это не совсем моя квартира, - улыбнулся Павел, - я гощу у тётушки, и мне выделены две комнаты на втором этаже, направо от лестницы.
- Что, здесь тётушка проживает? – смутилась Тоня.
- Не беспокойся, она с мужем и детьми сейчас в Ялте в санатории. Приедет нескоро, так что я почти полновластный хозяин дома. Ну, поговорим попозже, а сейчас твоей подруге необходимо переодеться и принять душ.
Павел показал Зое, где находится ванная комната, дал ей полотенце, халат («новый, я для себя привёз, ещё не пользовался») и оставил её в покое.
Мишель, гостивший у Павла, пошёл в свою комнату переодеться в домашнее, а затем – на кухню, приготовить что-нибудь перекусить для уставшей компании.
Тоня тем временем осматривалась в гостиной, где её на несколько минут оставил Павел, чтобы помочь Зое освоиться в немаленьком доме (внутри он, почему-то, казался значительно больше, чем снаружи). На стенах было множество картин, фотографий в рамках. Элегантная мебель в стиле модерн делала интерьер очень уютным, каким-то сказочным. В доме был даже камин, с керамическим причудливым узором и зеркалом в удивительной раме, как бы сплетенной из вьющихся растений. На каминной полке стояли фотографии в старинных рамках. Тоня заинтересованно их разглядывала, когда вошёл Павел.
- Это мои предки и родственники, - заметил он Тонин интерес, - Вот это – моя прабабушка, Анна Николаевна Болшева, в замужестве Семёнова. Это она в начале века поменяла весь интерьер в своём доме на новомодный, модерновый. А здесь два её сына, Михаил Степанович (мой дед) и Андрей Степанович (отец тёти Оли)…
- А почему они в офицерской царской форме? Они что, беляки? – с некоторым напряжением в голосе спросила Тонька.
- Нет, что ты! Дед Михаил командовал полком в империалистическую, но, вскоре после февральской революции, оставил службу, и больше не воевал. Ни за белых, ни за красных. А Андрей Степанович, после ранения на фронте, преподавал в артиллерийской академии, дослужился до генерала, стал профессором. Он, когда из Питера в Москву приехал служить, поселился с семьёй у матери, в этом доме, им выделили две комнаты на первом этаже. А затем, уже как генералу и профессору, весь этаж. А тётя Оля вышла замуж за учёного, физика, нашего соседа со второго этажа. Он тоже, за какие-то заслуги, «расширился», и дом стал вновь полностью принадлежать семье.
- А вот это – тётя Оля и мои кузены. А её муж не любит фотографироваться… Да и дома он почти не бывает. Я видел его только один раз, когда провожал тётушку с семьёй в Крым.
Тут в гостиную вошла чистая и сияющая Зойка, а почти следом за ней – Мишель, гордо объявивший на ломаном русском:
- Кушать подана!
Под весёлый смех компания переместилась в столовую, где Мишель накрыл стол. Здесь было чудесно благоухающее мясо, зажаренное на углях, истекающее ароматными соками. Блюдо с разнообразной зеленью. Высокая многоярусная подставка с фруктами и ягодами. И, конечно, вино в высоких тонких бутылках, с залитыми сургучом пробками и неяркими, но очень элегантными этикетками. На этикетках был изображен небольшой замок с башенкой и виноградниками вокруг, и надпись на французском языке. Тонька разобрала только «Шато виконт де Сен Лис».
- Дамы, прошу к столу! – церемонно, но с весёлыми искорками в глазах, объявил Павел.
«Дамы», приглушённо хихикая, разместились за большим дубовым столом, и, слегка стесняясь, принялись щипать виноград.
- Предлагаю тост за наших милых гостий, Тоню и Зою! – Павел поднял хрустальный, искрящийся в огнях старинной люстры, бокал с золотым вином. Тоня отхлебнула из своего хрусталя, и ощутила что-то непонятное, незнакомое доселе. Вкус был настолько чудесен, что она даже не сразу поняла, что он ей напоминает. Помимо яркого, солнечного виноградного вкуса, были ещё тонкие нотки незнакомых фруктов, лёгкая кислинка тут же заменялась сладкими цветочными вкусами и ароматами. Слов и знаний просто не хватало, чтобы описать всё восхищение новыми вкусовыми ощущениями.
- Чудное вино! Я такого раньше в магазине не встречала! – заметила Тоня, и Зойка согласно закивала головой.
- И не встретишь, - улыбнулся в ответ Павел, - в магазинах его нет, даже во Франции. Но у меня есть связи… - и снова белозубая улыбка, так идущая ему, озарила милое лицо парня.
- Кстати, очень рекомендую попробовать, пока не остыло, мясо. Мишель мастерски его готовит.
- А что, он повар? – заинтересовалась Зойка.
- Нет, просто это одно из занятий, которым ему разрешено заниматься. Он из Бурунди, как я уже говорил, из народа тутси. Причём, сын наследного принца одного из племён. Он может, по родовой традиции, только заниматься поэзией, охотиться и воевать. Ну и готовить. Вы бы попробовали, как он запекает ногу слона! Ум отъешь! Но и эти нежные кусочки баранины очень неплохи.
- Принц? – недоверчиво протянула Зойка.
Мишель, понявший по некоторым знакомым словам, что речь идёт о нём, вопросительно глянул на друга. Тот вкратце перевёл ему содержание беседы, и Мишель закивал головой:
- Принц, принц!
- Учи русский язык, а то, как будешь с девушками разговаривать, - улыбнулся другу Павел.
- Учу, мала-мала понимай, - ответил чернокожий атлет, и заразительно засмеялся.
Застолье затянулось допоздна, возвращаться в общежитие уже было поздно, да и не хотелось. Девушки были восхищены своими кавалерами, много смеялись, танцевали под красивые французские мелодии, лившиеся из незнакомого девушкам прибора с названием «магнитофон» фирмы AEG. Мишель читал свои стихи на рунди и на французском, и Зойка, хотя и не понимала ни слова, зачарованно смотрела на него, улыбаясь своим потаённым мыслям.
Как-то совсем незаметно для Тони, принц с Зойкой покинули их, перейдя в комнату Мишеля. О чём думала Зойка, уходя с чернокожим красавцем в его апартаменты, остаётся только догадываться. Вряд ли это была любовь с первого взгляда (как раз, сначала он испугал её), но какую-то симпатию она, безусловно, к нему испытывала. Плюс жгучий интерес – а чем это негры отличаются в интимном плане, и лёгкое опьянение, снимающее остатки моральных запретов… В общем, ночь прошла плодотворно, в прямом смысле - через девять месяцев, как положено, Зойка родила смуглого сынишку, назвав его Мишкой, в честь отца.
Стоит заметить, что в дни фестиваля в Москве произошла своеобразная сексуальная революция. К ночи, когда темнело, толпы девиц со всех концов Москвы пробирались к студенческим общежитиям и гостиницам на окраинах города, где проживали иностранные делегации. Все было оцеплено милицией и дружинниками, и в корпуса девушкам прорваться было практически невозможно. Но запретить иностранным гостям выходить из гостиниц никто не мог. Не было никаких ухаживаний, никакого ложного кокетства. Только что образовавшиеся парочки удалялись в темноту, в поля, в кусты, точно зная, чем они немедленно займутся.
Подразделения нравственно-идеологического порядка немедленно отреагировали на такое явление - срочно были организованы летучие дружины на автомобильном ходу, снабженные прожекторами, ножницами и парикмахерскими машинками. Они устраивали облавы на места слишком «близкой» дружбы народов, и отлавливали любительниц экзотики. Иностранцев не трогали, расправлялись только с девушками. У пойманных любительниц ночных приключений выстригалась часть волос, делалась такая «просека», после которой бедняге оставалось только одно - постричься наголо и носить на голове плотно повязанный платок... Много драм произошло в семьях, в учебных заведениях и на предприятиях, где скрыть отсутствие волос было труднее, чем просто на улице или в транспорте. Еще труднее оказалось утаить появившихся через девять месяцев непохожих на матерей детишек … В общем, Зойка была не одна такая любопытная – после фестиваля родилось немало малышей с другим цветом кожи и разрезом глаз, названных в народе «Детьми фестиваля».
* * *
Забегая вперёд, расскажу её дальнейшую судьбу. Родив темного малыша (к тому же без мужа), она была вынуждена уехать из своего маленького сибирского городка (не секрет, отношение к женщине с черным ребёнком в СССР было неоднозначным, это только в кино «Цирк» умилялись на героиню Любови Орловой с чёрным малышом). Она уехала в Москву, сняла комнату у одинокой старушки – вдовы генерала, которой в радость было возиться с непоседливым, любознательным мальчуганом. Устроилась работать в швейное ателье, и очень скоро стала ударницей, а затем мастером швейного цеха. Однажды, в июле 1961 года, она гуляла с Мишуткой на ВДНХ (Выставке достижений народного хозяйства СССР, бывшей ВСХВ), у памятного места – фонтана Дружбы народов, где она четыре года назад познакомилась с Мишелем. И вдруг, как в сказке (а почему бы жизни, хоть иногда, не походить на сказку) она столкнулась с ним, тем самым Мишелем! Оказывается, Мишель уже год учился в Москве, в недавно созданном Университете дружбы народов, на факультете экономики и права. Неожиданная встреча в том самом месте – это какое-то мистическое совпадение, дар судьбы. Мишель уже неплохо говорил по-русски, и смог рассказать, что он не забыл Зою, хотя и не знал о ребёнке. В результате борьбы за власть, его отец был убит, Мишель решил покинуть страну и уехать учиться. Он выбрал не Европу, как многие его соплеменники, а Советский Союз. Возможно, в этом решении сыграла роль призрачная надежда снова встретить Зою, о которой он ничего, кроме имени, не знал. И, увидев её в том же самом месте, где они познакомились, он сначала подумал, что обознался. Но когда к нему подбежал темнокожий малыш, и доверчиво протянул руки вверх, Мишель понял, что это его сын, и это его, казалось, навеки потерянная, Зойка.
Оставим счастливую пару и их маленького сына наедине, упомянув только, что Зойка через год вышла замуж за Мишеля. У них родилась дочь – маленькое чудо с огромными синими глазищами на смуглом лице, окаймлённом пепельного цвета кудряшками.
* * *
Вернёмся же к оставленным нами наедине Тоне и Павлу. Пока мы отвлеклись на Зойку и Мишеля, у них тоже всё случилось. Причём случилось на высшем, божественном уровне. Происходило чудо слияния не только двух людей, мужчины и женщины, но и их божественных сущностей – славянский бог любви Лель и неистовая валькирия Труд, дочь могучего Тора и златовласой Сиф, внимая неслышимой простому человеку мелодии небесных сфер, танцевали великий танец любви, исполняя предначертание богов. Происходило сотворение нового человека, в котором слилась кровь потомков Лиса и Бела, согласно древнему пророчеству обладающего способностями любого из богов славянского или скандинавского пантеона по собственному выбору. Но для приобретения полного могущества, он должен был пройти инициацию обоими амулетами, и научиться пользоваться своими силами.
Предыдущая глава http://www.proza.ru/2015/05/19/1280
Продолжение следует