В больничной палате без таблички, третьей по счету, в коридоре, в четырех стенах, выкрашенных в тошнотворный желтый цвет, способный измотать душу кому угодно, в дальнем углу у окна, томился больной по фамилии Сидоров.
Копошась в ворохе перекипяченных простыней Сидоров продавливал матрас, насквозь пропитанный несбывшимися надеждами. Его блуждающий взор некогда ясный, как погожий весенний день, сегодня был затуманен сильнодействующими препаратами и, подобно шарику для игры в пинг-понг, отскакивал от пола к потолку, от стены к стене.
Нутро Сидорова теснили тягостные вялотекущие мысли. Одна из которых, тусклая в сероватых оттенках, сосредоточилась на жутком подборе колера для покраски стен в его палате. Цвет стен вызывал в нем изможденном долгим лечением неприятно ноющее чувство нагоняющее тоску.
«Почему!?- кричало, восставая все его существо. Почему не голубой радующий глаз, зеленый успокаивающий, да мало ли цветов у радуги. Но только не этот кошмарный цвет расстройства желудка. Разве можно помышлять о выздоровлении в подобной обстановке?»,-задаваясь вопросом Сидоров тут же давал ответ. – «Это совершенно невозможно».
Другой его мыслью, пожалуй, самой тягостной в багровых тонах отливающей муаровыми волнами, была мысль о скорой кончине. Мысль так тяготившая беднягу Сидорова, имела под собой все основания: не далее, как вчера на рассвете, умер его единственный сосед по палате; благообразного вида старичок, который со слов мед персонала-шел на поправку.
«Доверяй после этого медицине»,-примерно такие слова возникли в голове Сидорова. После того, как он, разбуженный возней у койки соседа, посмотрел на часы: циферблат показывал половину седьмого вечера; время вечернего обхода и скорого ужина.
- Девочки, что происходит, -осведомился он, обращаясь к медсестричке со смазливым личиком.
- Вашему соседу стало немного плохо,-неумело солгала она, замявшись, и ее смазливое личико раскраснелось, как на первом свидании.
Имея большой жизненный опыт Сидоров предположил: «Сосед отошел, либо отходит». Интуиция сестра опыта не подвела, Сидоров почти угадал: сосед действительно отходил. Тихо умирающий старик перед смертью попросил сгуртовавшихся у смертного одра родственников привести священнослужителя, потому как был глубоко верующим, богобоязненным человеком. Всецело преданный отцу сын с душевным трепетом, с горящим взором полным решимости, вызвался исполнить последнее волеизъявление почитаемого родителя. Но как порой случается что-то пошло не так.
Томимый затянувшимся выздоровлением Сидоров краешком уха уловил перешептывания родственников умирающего, ропщущих о проволочках с завещанием, запаздыванием нотариуса, и отъездом неизвестно куда церковного батюшки отца Амвросия.
«Вот дела»,-сипло выдохнул Сидоров. Его сдружившегося со стариком соседом, успевшего привязаться к безобидному божьему одуванчику в эти скоротечные дни, встревожило происходящее вокруг. Сидоров смотрел на собравшихся, но разговоры с ними заводить не решался. Родня имеющая интерес до наследства, но не имеющая никакого интереса до самого умирающего не внушала Сидорову доверия вызывая справедливое недовольство с опасениями.
Что до самого умирающего, то он, смотрел на свору одичавших от скорой дележки сородичей сквозь призму презрения с отвращением старческих слезливых глаз. Временами старик, бросал переменчивые взгляды на Сидорова, от непостоянства которых Сидорову становилось дурно. В этих взглядах Сидоров человек в крайней степени мнительный видел некую подоплеку.
Ему казалось старик завидует ему. В такие моменты Сидоров бросал низменное- «нечему завидовать, у нас одинаковый диагноз»,-внутренне скукоживаясь, стараясь не смотреть в глаза старику, отводил взгляд к окну. С окном тоже не все обстояло гладко: нижняя часть окна, была закрашена белой краской в связи с чем приходилось выворачивать шею, стараясь смотреть сквозь верхнюю не закрашенную часть, что само по себе было крайне неудобным занятием. Картинка за окном не меняющаяся вот уже целую неделю, стояла унылая.
Хмурое, заволоченное небо с вкрапленными темными тучами, принимавшими угрожающие формы. Голословность заявлений синоптиков, всю неделю обещавших ливневые дожди с грозами, ни к чему не приводила, пока что из прогнозов, сбылись лишь тучи, пугающие своими фантастическими образами. Пытаясь отогнать тоску камнем, навалившуюся на грудь, Сидоров с интересом прислушивался к разговорам родных умирающего, поражаясь их наглости.
Алчущие наживы, бессердечные родственнички, ничем не гнушаясь устроили дележ находясь в метре от койки еще не почившего старика. В толпе корыстолюбивых родственничков больше остальных усердствовала дородная тетушка, имени которой Сидорову расслышать не удалось в виду того, что тетушка тараторя не умолкая, не давала никому раскрыть рта. Богатырского сложения тетушка нелестно отзывалась о какой-то Люське, которую называла «толстой коровой».
Тонко чувствующий юмор Сидоров, прыская дробными смешками, стыдливо прятал лицо в подушку. Не замечая иронии момента, тетушка продолжала поносить Люську, толстую корову, хотя сама могла дать фору по объему и весу любому племенному бычку медалисту. Неугомонная тетушка, шевеля жесткой щетиной, густо поросшей под мясистым шнобелем изливала потоки брани в адрес Люськи, ставшей именем нарицательным: дурой, лахудрой, дрянью, хапугой.
–Сама седьмая вода на киселе, а все норовит оттяпать кусок по жирнее. Вот ей лахудре драной,-дородная тетушка отерла пот с жирного лба, изобразив неприличный жест руками. - А муженек еёшний тоже хорош, сам от горшка два вершка, а все туда же, шкап заграбастать решил. – Говорит, в ихних хоромах он будет лучше смотреться нежели в нашей халупе. –Колька, ты чего немтырем заделался,-она округлым локтем подтолкнула того, кого без лишних церемоний назвала по-простецки Колькой.
От легкого толчка, Колька, по-видимому задремавший чуть было не шваркнулся с табуретки, но проворно вскочив, изобразил на безжизненном лице напускную серьезность явно потворствуя женушке ведьме.
– Да, хорош, гусь,-колыхаясь массой необъятного тела, недовольно морща толстое лицо с неприязнью произнесла тетушка. –Я тут, понимаешь, душу изливаю, а он спит. Теперь манекеном заделался, зенками своими хлопает. Муж ты или тряпка,-прикрикнула она на вздрогнувшего Кольку. Ее сравнение мужа с манекеном, было очень точным: субтильного телосложения муж худобой и искусственным цветом пластмассового лица, напоминал старый манекен на витрине универмага.
Колька-манекен открыл было рот, но в этот время, тихо скрипнула дверь и в палату вошли двое. Первым вошел сын старика, следом вошел незнакомый мужчина.
«С этими двумя явно что-то не так»,-подумал Сидоров, как только увидел вошедших мужчин. Сын соседа прямо с порога повел себя неуверенно, он нервно переминался с ноги на ногу, виновато поглядывая на глазеющих с недоумением родственников, будто совершил проступок провинившись перед собравшимися. Его спутник, мужчина неопределенного возраста, был облачен в черный костюм лоснящийся на коленках и лацканах карманов, на ногах имел черные растоптанные, заляпанные свежей грязью ботинки.
«Интересно, где он грязь нашел, дождей неделю нет, а он умудрился вляпаться?»,-по каким-то неведомым причинам обувь незнакомца врезалась в голову Сидорова внимательно разглядывавшего незнакомого мужчину. Пришедший с сыном умирающего старика мужчина, имел внешность неприметную, можно сказать заурядную. На довольно неприметном лице ярко выделялись заплешины, уходившие широкими полосами по обеим сторонам головы, ото лба вглубь затылка.
И очки в толстой роговой оправе сквозь которые на мир смотрели два кротких глаза. Но ни эти внешние данные привлекали внимание Сидорова, который приковал взгляд к незнакомцу. На фоне явно нервничавшего сына соседа, незнакомец был вежливо-спокоен, держась уверенно, но не надменно, слегка наклонив голову в перед, как бы смотря с интересом рассматривавшим его людям не в глаза, а чуть ниже в подбородок. Его белые руки, покоились на маленькой книжице в кожаном переплете, которую он с трепетом прижимал к груди. Во всей его позе, внешности, царили смирение с безмятежностью.
Неловкость момента прервала вездесущая тетушка, которую Сидоров, как человек тонко чувствующий юмор, окрестил «вопящим центнером». Тетушка «вопящий центнер» наплевав на правила приличия, тыча пухлым пальцем в совершено незнакомого человека, обратилась к сыну старика.
–Слышишь, родственник, это что еще за хлюпик и где наш поп?
-Это капеллан,-скорее извиняясь, чем объясняясь ответил сын умирающего, отшагивая в сторону, выставляя напоказ своего спутника. Тот, кого он назвал капелланом немного смутившись начал поправлять одежду. И только сейчас народ обратил внимание на белый воротничок, пятнышком виднеющийся на вороте его черной сорочки. «Вопящий центнер» явно недовольная поведением родственника, ждала объяснений, растопырив слоновьи ноги, уперев в многослойные бока толсто складчатые руки. Колыхнув вторым и третьими подбородками, она выдула грозное:
– Ну?
-Батюшка в отъезде, когда будет одному богу известно,-скороговоркой выпалил сын старика, трусовато уперев взор в пол.
-Этого баклана или как его там, ты где откопал? Тетушка, чувствуя себя полноправной хозяйкой положения, без стеснений говорила о капеллане, точно его не было рядом. Капеллан немного смутился, но ему хватило беглого взгляда для того, чтобы распознать, куда он попал. «Argumenta morum ex minimis guogue licet capere»,-прошептали его губы чуть слышно. «Свидетельства нравов можно получить из малых признаков». Тетушке он сказал:
-Да будет пани известно, я не есть боклан морская птица, как они изволили выразиться. Я иметь честь, быть смиренным слугой Господа, являться капелланом, и несть службу при кардинале в католическом костеле: делая ударения на гласных в первых слогах, приятным голосом проговорил он.
-Чего лопочешь не морской ты наш,-сопя, нервно подрагивая, прелым, одутловатым лицом, старательно буравя капеллана недобрыми глазами спросила тетушка. Истинно смиренный слуга божий, капеллан, с честью отражал нападки, давая достойную отповедь тетушкиному хамству. – «Quantulacungue adeo est occasio sufficit irae»,-на латыни произнес капеллан, но видя полное непонимание перевел: «Всегда найдется повод для гнева».
-На что пани озлобились, то мне не ведомо, потому как, неисповедимы пути Господни, а все мы его дети. Однако, ниспосланы Господом нашим, благодать с милостью в равной доле каждому страждущему. Пани пустила гнев в сердце свое, что само по себе греховно, потому что исходит от лукавого. Гнев подобен пламени геенны огненной, опустошающему все сущее на земле, пожирающему плоть смертную с бессмертной душой. Из всего сказанного капелланом избирательный ум «вопящего центнера», уловил лишь слова о грехе.
-Чего, чего! Это кто тут грешник, ну ты божья коровка,-тараща налитые злобой глаза, подаваясь грузным телом вперед, просипела тетушка.
- «Ineptire est juris gentium». «Глупость-закон для всех народов»,-сказал капеллан, не переводя с ироничной улыбкой. –Климек Виленский, к вашим услугам, пани,- все так же мягко улыбаясь представился он. Обескураженная тетушка, пыхтела, кляня на чем свет стоит всех этих умников, с которыми невозможно говорить человеческим языком.
- Ох!- громко заохал, протяжно застонав, старик сосед Сидорова.
Толпа родственников, с нетерпением ожидающая исхода, ринулась к койке умирающего. Лишь Сидоров остался лежать в койке, раз за разом повторяя-Климек Виленский.
Воспоминания унесли Сидорова в годы давно минувшей молодости. Возвратив в старый, полутемный дворик, где под сенью замшелого, раскидистого дуба, квадратом расположились скамеечки, отполированные до блеска сидящими на них старушками, а по центру стоял умело сколоченный столик, за которым вечерами шли нешуточные доминошные баталии резвых старичков. Воспоминания нахлынули на Сидорова из-за схожести имени и фамилии капеллана, с именем и фамилией друга Сидорова с детских лет Кости Зеленского: вечно стройного, чернокудрого, как мавр, жизнерадостного до неприличия, потомка Моисея. «Чистокровного аида, а не какого-то там, гоя», - как с гордостью грассировал Костин папа портной дядя Боря.
Крепкая дружба чистокровного во многих поколениях Кости Зеленского. С чисто русскими корнями, уходящими в глубь веков центральной России Сидорова. Удивляла многих, кроме самих друживших. Сидоров и Зеленский были не разлей вода. По мальчишечьи соперничали, ухаживали за одной девочкой, вместе попробовали сигарету, которую Сидоров стащил у деда бывшего моряка Балтийского флота. Сидоров, растущий крепким, жилистым пареньком, во многом одерживал в верх над другом.
Пятнашки, салочки, догонялки. Вошедшие в моду силовые упражнения на перекладине, брусьях. Но в одном Сидоров уступал другу, причем уступал постоянно. Косте не было равных во дворе, в школе, районе, если не в целом городе, в азартных играх. Нарды, шашки, чеканка, трясучка, а особенно в картах. Косте сопутствовало нечеловеческое везение, фартило, как говорили в народе.
Его превосходство над другими игроками являлось неоспоримым фактом. С Костей, кто только не пытался играть, испытывая удачу, но она, неизменно благоволила жизнерадостному пареньку. Присаживаясь за карты Костя оставался прежним жизнерадостным пареньком, за исключением глаз: в его почти черных глазах вспыхивали, начиная пляску дикие огоньки; и уже ничто не могло его остановить. Заправские шулера из темного, блатного мира с завистью кусали локти, когда Костя играючи перетасовывал колоду.
Такой ловкости, слаженности пальцев, мог позавидовать престидижитатор планетарного масштаба. Сидоров в достаточной степени человек азартный, любил по выходным перекинуться партийку другую в картишки. Но ему ни разу не удалось обыграть друга, что приводило его в безмолвный гнев до онемения тела. Как бы он не старался, идя на разного рода ухищрения, у него не выходило, Костик, встряхивая кудлатой головой, улыбаясь, одерживал очередную разгромную победу. Так продолжалось вплоть до Костиного отъезда. Однажды вечером Костя объявил, что их семья переезжает на постоянное местожительство в небезызвестную страну к подножию Священного Сиона.
Из грез Сидорова вернули, вой тетушки «вопящего центнера», неестественно изображавшей горе потери, и диких окриков остальных членов семьи. Нервы Сидорова и без того расшатанные, окончательно сдали. Не в состоянии слушать гомон, он с головой накрылся одеялом, зажав руками уши.
Полярная звезда еще мерцала на небосводе, первые лучики солнца едва коснувшись крыш домов, разбегались по городским улицам, наступал рассвет. Сидоров высунул голову из укрытия и услышал слова заупокойного песнопения «Dies irae» «Дней гнева». Твердым, но без строгости голосом капеллан нараспев читал.
«День плачевный, полный страха,
Когда зиждется из праха.
Муж судим за прегрешенья,
Боже, дай ему спасенье!
Иисусе Господи,
Дай ему спокойствие.
Так тоскливо Сидорову никогда не было. Закрыв лицо ладонями, тихо всхлипывая, он уткнулся в подушку, вздрагивая плечами. Весь день, после смерти старика прошел как во сне: кто-то заходил в палату, был слышен топот ног в коридоре, возня в соседней палате. К вечеру все стихло. Ночь, практически бессонная прошла относительно спокойно. Никто из ночных демонов, являющихся спящим людям, особо не тревожил мечущегося в постели Сидорова.
С самого утра Сидоров пытался сфокусировать взгляд, который не желая подчиняться хозяину скакал куда ему заблагорассудится. Наконец после очередной попытки Сидорову, удалось обуздать скачущий взад перед взгляд, сфокусировав на входной двери. Смотря на нее так, будто видит ее впервые. В это самое время, дверь распахнулась и в палату шурша белоснежным халатом, впорхнула медсестричка со смазливым личиком. В одной руке она держала бокс со шприцами, в другой разноцветные пилюли. – У меня для вас хорошая новость,- с приятной улыбкой сказала она, обратившись к хмуролицему Сидорову.
-Я полностью излечен, меня выписывают,-криво усмехаясь, зная, что это не так сказал он, смутив девушку.
-Нет,-смущенно опуская глаза ответила она. К вам подселяют нового соседа, теперь вам не будет столь одиноко.
- Ой! Громче обычного ойкнул Сидоров, напугав юное сердце медсестрички.
Что с вами, вам плохо? -забеспокоилась девушка и ее смазливое личико приняло непривычно серьезное выражение озабоченности.
-Хуже некуда, не успел отойти от вчерашнего, вы мне такую: «он хотел сказать, свинью подложили», но передумав сказал. А вы мне нового соседа подселяете, несправедливо.
-Ничего не поделать, распоряжение главврача,-строгим официальным тоном ответила медсестричка: она еще о чем-то неугомонно лопотала, но Сидоров, мрачный одиночка, погрузился в океан горестных раздумий. Новенького дают, наверное, тоже какой-нибудь нежилец, иначе, что ему тут делать. Точно помрет не пройдет и недели, нынче народ слабый, едва неделю сдюжит, а потом примеряет деревянный макинтош.
-Боже,-взмолился Сидоров,-за что мне это? Порядком измотавшийся, наглотавшийся разноцветных пилюль Сидоров, не помня себя погрузился в полу коматозное состояние. Виделся ему умерший старик, звавший его прогуляться по золотистой поляне в тени райских кущ.
– Идем со мной,-маня Сидорова за собой говорил старик, -тут так спокойно, хорошо. Будем вместе блаженствовать.
– Спасибо, мне и здесь неплохо,-ответил Сидоров, убегая со всех ног, просыпаясь в липком поту.
Сидоров открыл глаза, рефлекторно привставая: на соседней койке, где еще вчера лежал, умирая и под конец умер старик, сидел незнакомый мужчина. Мужчина имел не отталкивающую, располагающую наружность, на вид ему было лет тридцать с небольшим, широк в плечах, мускулист, твердый взгляд карих глаз с интересом смотрел на Сидорова, не тонкие и не по девичьи пухлые губы мягко по-кошачьи улыбались.
Все-таки подселили,-насупившись подумал Сидоров увидев нового соседа. Хотя, как посмотреть вроде не все так плохо, не без толики оптимизма подумал Сидоров. Этот вроде не старый, но тут же изменил оптимизму, возраст не так важен, он не играет большой роли, тут важен диагноз. Надо узнать на какой он стадии, тогда все встанет на свои места. Тем временем, новый сосед, не улыбаясь и не хмурясь, прибывая в спокойном состоянии, занимался распаковыванием вещей. Он доставал из большой спортивной сумки разное съестное, аккуратно расставляя на прикроватную тумбочку.
– О, вы проснулись, перекусить не желаете? Есть икорка, балычок, баварские колбаски,-приветливо улыбаясь предложил новенький сосед.
–Господи, ты не внемлил моим молитвам. Ведь он предлагает то, что мне категорически запрещено и, что я больше всего на свете люблю,-мысленно взмолился Сидоров.
-Нет, спасибо я не голоден,-солгал Сидоров стараясь не смотреть на все вкусности, появляющиеся из сумки.
-Вижу, что голодны. После хорошего сна все голодны,-не унимался новенький сосед. К примеру, я, я не могу не перекусить после пробуждения, в противном случае буду остаток времени ходить мрачный ни с кем не разговаривая.
Не прекращая стрекотни, как со злобой думал о нем Сидоров, новенький сосед, отрывал баночки, развертывал сверточки, да так преуспел, что по палате вместо больничного терпкого запаха, заструились ароматы пряностей с копченостями. Сидоров, поджал ноги и сглотнул слюну,-мысленно называя новенького сволочью.
–Раз судьба свела нас обоих, и мы практически стали братьями по несчастью и делим одну больничную палату. Считаю необходимым спрыснуть это дело, так сказать за скорейшее выздоровление. Как вы смотрите на мое предложение? Он извлек из недр сумки, кажущейся Сидорову чем-то средним между цилиндром фокусника, откуда он достает бесконечное количество раз, кроликов, голубей, мишуру, и всякую другую дребедень, и скатертью самобранкой, которую стоит расстелить, как тут же возникает пир горой. Непочатую бутылку спиртного.
- Но, есть беда, у меня нет посуды, как у вас с тарой? Сидоров машинально посмотрел на тумбочку, на которой стояла его любимая кружка с недопитым после завтрака чаем.
–Ничего я не брезгливый, улыбнулся новый сосед, будто угадал мысли Сидорова. – Я так понимаю вы сторожил, как тут на счет хорошенького мед персонала? Обожаю хорошеньких докторов, да и с мед сестрами тоже не прочь поговорить тет-а-тет. Ну так как здесь с этим? Игриво подмигивая говорил он. У Сидорова всплыл образ медсестрички со смазливым личиком, но толи от ревности, толи еще почему, он ответил.
–С этим здесь строго.
-Ничего пробьемся, продолжая накрывать стол твердым голосом произнес новенький сосед. Он когда-нибудь угомонится,-думал Сидоров раздраженно. Уж лучше дряхлый старик, от которого меньше суеты, с этим хлопот не оберешься. Внезапно дверь палаты открылась, в палату вбежала та самая медсестричка со смазливым личиком. Легка на помине, подумал Сидоров, и еще он подумал, что длинна ее белоснежного халата могла быть чуточку ниже колен, а ненамного выше их.
-Это что такое!? хмуря тонкие бровки, изображая суровость произнесла она, заметив приготовления нового соседа Сидорова. Ничуточки не смутившись ее появления, продолжая свое нехитрое занятие, новенький сосед, обворожительно улыбнулся.
-Если вам интересно это приготовления к трапезе, на которую мы любезно приглашаем вас. Будьте нашей уважаемой гостьей, делая широкий жест руками произнес он, приглашая хорошенькую медсестричку к столу.
-Безобразие, я вынуждена сообщить об этом дежурному врачу,- она развернулась, направляясь ко входной двери.
-Ой, что сейчас начнется,-хватаясь за голову забеспокоился Сидоров, зная буйный нрав дежурившего в их отделении врача.
-Постойте, вы обронили,-вслед удаляющейся медсестричке крикнул новенький. Она и Сидоров одновременно обернулись, ахая в один голос. Новенький сосед стоял широко улыбаясь, в одной руке держа красивейший букет, в другой коробку шоколадных конфет. – Ну ловкач,-хихикнул Сидоров, удивляясь проворности новенького соседа.
-Это мне? Раскраснелась, замялась медсестричка.
-Вам и только вам,-протягивая подарки произнес ловкач сосед. Зардевшаяся медсестричка просто растаяла, прижимая огромный букет к груди, зарываясь в него лицом. Пользуясь моментом, новенький что-то шепнул ей на ушко, что Сидорову не удалось расслышать. Медсестричка упорхнула пища от восторга.
-А, говорили с этим у них строго,-новенький смотрел на Сидорова как бы испытывая его. Сидоров смутился стыдливо опуская глаза. Не прошло и двух минут в палату вбежала медсестричка.
–Все что смогла найти,-смущаясь произнесла она, протягивая новенькому две мензурки. Стянула, у девчонок из лаборатории.
-Чем богаты, тем и рады,-принимая тару улыбнулся новенький сосед,-может с нами в качестве аперитива?
-Ой, нет что вы, мне еще всю ночь дежурить, вы тут сами без меня,-засмущалась она, привычно краснея, но не отводя при этом взгляда от новенького соседа.
-Надумаете, приходите, на вашу долю мы всегда найдем.
-Я ухожу мне пора, а вы тут аккуратно, особо не расходитесь. Иначе у меня будут неприятности.
-Разве можно, что вы, мы тихо по-семейному. Не стоит беспокоиться,-одаривая растаявшую, словно снежинка на весеннем теплом солнце медсестричку обворожительной улыбкой, заверил ее новенький.
Две прикроватные тумбочки соединены в одно целое искусно сервированное пиршество. Нутро противившегося Сидорова, клокотало требуя своей доли вкусного съестного. Сидоров, едва сдерживал себя оттого чтобы не наброситься на еду, глотая ее не разжевывая. –Вздрогнем,-предложил новенький сосед, подавая Сидорову мензурку, наполненную до краев. Сидоров изнывающий от голода натурально вздрогнул, передергивая всем телом, по собачьи тоскливо посмотрел на соседа, пришлепнул пару раз губами, едва не пустив слюну. Сосед по всей видимости далеко не глупый человек понял замешательство Сидорова и решил разрядить напряжение.
-Послушайте, одному богу известно сколько нам осталось. Так чего попусту тратить нервы и время. Нам, мне и вам с нашими неутешительными диагнозами, строить планы на будущее самое неблагодарное занятие, оставим это молодежи. Предлагаю с пользой провести остаток времени, больница, доктора, никуда не денутся. Пугаясь своих мыслей, долбящих макушку, Сидоров, набрал в легкие побольше воздуха, силой выдохнул, сделал отмашку рукой, как бы высвобождаясь из путь мучавших мыслей и сказал соседу.
– Умеете вы уговаривать и, не дожидаясь тоста, опрокинул содержимое мензурки внутрь себя. Сосед не обиделся, улыбнулся, последовав его примеру. Первые секунды нутро Сидорова прошило леденящим холодом, будто внутрь попала холодная вода, но минутой спустя по всему телу прошлись теплые, бурлящие, веселящие волны.
Сидорову, не употреблявшему спиртное около полугода, мгновенно ударило в голову. По его хмурому лицу медленно расползалась улыбка, первый признак благотворного действия спиртного. Рукавом больничного халата Сидоров отер рот, довольно приговаривая-благодать-то какая.
-Между первой и второй перерывчик небольшой. Как вы смотрите на счет повторить?
-Сугубо положительно,-впервые за долгое время Сидорову хотелось шутить-
-За красивых женщин, подобных нашему медицинскому персоналу, от ласковых рук которых нас ожидает скорейшее выздоровление! - Целиком и полностью поддерживаю.
За дам, за скорейшее выздоровление! Поддерживая тост, Сидоров без каких-либо стеснений, принял мензурку из рук улыбчивого соседа. Какие между нами могут быть стеснения, кушайте на здоровье, я требую, чтобы вы закусили как следует, иначе я потеряю собеседника,-просто заставил Сидорова новенький сосед. Сидоров надкусил бутерброд с икрой и маслом, вкус которых давно позабыл. У, Вкуснотища, икорочка первосортная,-жмурясь от удовольствия простонал он. К этому времени шустрый сосед наполнил мензурки, одну из которых по заведенной традиции протянул Сидорову.
-Постойте! Так не годится, я ем вашу пищу, выпиваю вместе с вами, даже не зная вашего имени,-заговорил Сидоров откладывая пробирку.
-Действительно, в наше время события развиваются столь стремительно, что мы порой забываем обычные вещи. Такие, как приветствие, знакомство, рукопожатие. Назвав свое имя, сосед протянул руку для рукопожатия. Сидоров подавшийся было вперед, вдруг остановился, часто заморгал, приподнял брови, как человек чему-то сильно удивленный.
– Что с вами, я что-то не то сказал? Сосед немного растерянно смотрел на него.
–Какое удивительное совпадение,-наконец смог ответить Сидоров,-мы с вами тезки. –Не может быть, вот так встреча,-заулыбался сосед, пожимая руку Сидорова. Сидоров, почувствовал сухую, крепкую ладонь: такие руки могут быть только у настоящего мужика, сделал он заключение.
- За такое просто грех не выпить,-хохоча произнес сосед,-За тезок! За нас! Произнес Сидоров, выпивая третью порцию спиртного. После третьей Сидорову так захорошело, что он, с позволения соседа прилег. Приятные волны вновь окунули его в далекое, но кажущееся таким близким прошлое. Сидорову вспомнился случай, они с Костей будучи подростками, с едва пробившимся пушком над верхней губой, впервые в жизни попробовали спиртное.
Сидоров, как обычно стащил бутылку самогона, все у того же деда бывшего Балтийца. Парни благополучно выпили всю бутылку на берегу речки, где и остались лежать в лежку. Пока их не кинулись искать всем двором, родители в ужасе думали, что они утонули. Ох и досталось им обоим. Дядя Боря отец Костика, визгливо кричал-никакого тебе Сониного форшмака, поц. Мелочи на мороженое, будешь все каникулы работать в моем ателье.
Отец Сидорова Сидоров старший, дядечка немногословный без лишних нотаций, дал сынульке бездарю хороших тумаков, от которых, у Сидорова младшего болело все тело целый месяц. И только дед бывший Балтиец, шепнул внучку-что, внучок, хорошо пошла самогонка-то? Забористая получилась, довольно покрякивая шептал дед. Их дружеская посиделка проходила в атмосфере взаимопонимания. В основном говорил словоохотливый сосед, а Сидоров на манер китайского болванчика кивал головой изредка вставляя коротенькие фразы. В такой дружелюбной обстановке все и проходило бы, если не одно, но! В какой-то момент Сидоров, хоть и находился в изрядном подпитии, но несмотря на это поймал себя на мысли о схожести жизненных перипетий своих, с жизненными осложнениями нового соседа.
«Наваждение какое-то, честное слово»,- подумал он, мотая захмелевшей головой. Наверное, всему виной смесь из алкоголя и разноцветных пилюль. Я давно заметил, что после приема таблеток, у меня ухудшаются многие функции организма. Сидоров, как мог пытался отогнать дурные мысли, ссылаясь на побочные эффекты сильнодействующих препаратов. И тут он услышал такое от чего в миг протрезвел.
Рассказывая о своей семье, новый сосед, рассказал Сидорову о семье самого Сидорова. Он рассказал о жене Лидочке, с которой у него вечные ссоры из-за нехватки денег. О сыне оболтусе Игорьке, который не хочет ни учиться, ни работать. И дочери Варечке, вступившей в неудачный брак, разведенной, в следствии чего оставшейся без гроша в кармане с крохотулькой сынишкой на руках.
Это была его семья Сидорова, таких совпадений быть не могло. От сильного волнения у Сидорова пересохло в горле, но делая над собой усилие, Сидоров, все же сумел спросить нового соседа о том, кто он на самом деле. Новый сосед отложил бутерброд, которым собирался закусить, стряхнул хлебные крошки с ладоней и спокойным голосом ответил.
–Я думал ты догадался и смирился.
-О чем я должен был догадаться, с чем смириться,-Сидорова начала колотить мелкая дрожь похожая на морскую зыбь, во свей его наружности кричало непонимание-
-Ой, прости промашка вышла, всему виной личина. Каждый раз примеряя новую стараюсь войти в образ действуя соответственно обстановке. В связи с чем нередко происходит путаница, как сейчас с тобой. Позволь представиться- Я твоя смерть. Я надеялась ты меня признал, оказалось нет, но это ничего, мы поладим, найдем общий язык так сказать- Сидоров, не проронив ни звука, сполз на пол.
-Да, дружище Сидоров, как не прискорбно, но пробил твой час,-загробным голосом произнесло то, что не укладывалось в разрывающейся на сотни мелких кусочков голове бедняги Сидорова. Доедай, допивай, и собирайся нам предстоит долгая дорога. Твой последний путь. Внезапно поведение Сидорова изменилось, он поднялся с пола, сделал круг обойдя свою койку с койкой соседа, осмотрелся что-то подмечая, взвешивая в уме. После чего разразился просто истерическим хохотом. Тот, кто назвался смертью с недоумением наблюдал за изменением поведения Сидорова. –По-твоему это смешно?
-Ну и здоров же ты пошутить, я чуть было не поверил тебе,-сквозь безудержный смех произнес Сидоров.
-Я и не думала шутить,- со стальными нотками в голосе ответило то, что назвало себя смертью.
-Брось такого не бывает, где это видано, чтобы смерть приходила в спортивном костюме, да к тому же выпивала с тем, кого должна забрать.
-Еще как бывает, при моей занятости, вы людишки мрете, как мухи, мне просто необходимо расслабляться. Вот я изредка и употребляю, но конечно без излишеств-
-А, я говорю, не бывает,-стоял на своем Сидоров продолжая смеяться
-Тебе доказать?
-Докажи, если сможешь,-скрестив руки, присев на койку точно готовясь к представлению с ироничной улыбкой разоблачителя шарлатанов произнес Сидоров. Смотри, сам напросился.
Сосед поднялся со своего места и отошел в дальний угол палаты. Как только он занял место в центре угла в это же мгновение зажужжала лампа, начав медленно, неуклонно гаснуть. Лампа почти погасла, Сидорову пришлось с опаской жмуриться, как вдруг вспыхнула, осветив все кругом так ярко, что ослепило глаза. Толком ничего не поняв, часто моргая, Сидоров, остолбенел, пред ним стояло нечто ужасающего вида. Огромного под самый потолок роста, в черном развивающемся балахоне с капюшоном накинутом на желтый череп с пустыми, темными глазницами вместо глаз, в костлявых руках держало длинную рукоять косы, отточенное до блеска лезвие которой, сияло в свете люминесцентной лампы.
–Теперь ты мне веришь, человечишка? - Спросила смерть леденящим кровь голосом.
Не в силах произнести слово, Сидоров, кивком головы дал понять, что верит. Для острастки смерть пару раз прошлась косой прямо над головой, пригибающегося Сидорова.
–Вернись в свой прежний облик, если можно, мне так будет спокойно,-взмолился Сидоров, стуча зубами.
-Это я всегда с радостью,-согласилась смерть в мгновение ока перевоплотившись обратно в новенького соседа. Признаться, в балахоне жутко душно и неудобно. Дурацкий капюшон вечно спадает на глаза, портя весь эффект, а эта коса, архаизм, бутафория. Какой-то идиот придумал, будто косой я собираю урожай, ну не умора, точно нет других более эффективных способов. Я не труженица села в конце-то концов. Обхватив разболевшуюся голову руками Сидоров тихо постанывал, лежа на койке.
Смерть описывая круги не умолкая говорила.
- Все-таки неловко вышло, я то думала ты меня узнал еще вчера, когда я пришла в образе капеллана. Ох и старикан попался, ничем не лучше родственничков. А эта его родственница, хабалка деревенская, как ты ее метко окрести «вопящий центнер». На меня бухтеть удумала, малахольная, но ничего сквитаемся, когда я за ней приду. Посмотрим, как она тогда запоет соловушкой. Старикан, фарисеев глава, торговаться со мной начал.
Сидоров, представляешь, старый дурень решил торговаться со смертью.
- Запомните-никогда не торгуйтесь со смертью,-со злобой произнесла громкоголосая смерть, заставляя, дребезжать стекла, дрожать стены, посыпаться штукатурке с потолка. Ни к месту Сидоров подскочил, переполошив саму смерть. Шарахаясь от него в сторону, смерть, прикрикнула.
–Сидоров, ты чего вскочил, как ужаленный?
-Предлагаю пари,-совершенно серьезно произнес Сидоров.
-Пари говоришь,-задумалась смерть. После нескольких минут тяжелых раздумий смерть, огласила свое решение.
–Знаешь, Сидоров, не вижу большой разницы между твоим предложением и канючаньем моего вчерашнего клиента-
-Ошибаешься, разница огромная. Старик торговался, выпрашивая у тебя лишнее время, я же предлагаю пари. Тот, кто его выиграет, тот и будет победителем.
-Дай подумать,-смерть снова погрузилась в глубокие раздумья. Поразмыслив над предложением Сидорова, смерть, заговорила.
- Впервые согласна со смертным, да не с простым, а с собственным клиентом. Во вчерашнем споре со стариком, было нечто грязное, отталкивающее, базарное-торгашеское. Старик вроде перекупщика, готового заложить душу ради наживы, выторговывал у меня годы. Предложенное тобой пари, благородно само по себе. Пари заключали во все времена, заключали люди с храбрыми сердцами, готовые умереть, что мне больше всего по душе, ради его исполнения. Ух, как я обожаю мужчин способных заключить и выиграть пари.
Сидорова слегка передернуло, ему было дико слышать подобное, пусть из уст смерти, но все же перевоплощенной в мужика, одетого в спортивный костюм.
-Я согласна, обговорим условия пари.
-Сыграем в карты,-предложил Сидоров, не веря в то, что он произнес это вслух. Если выиграешь ты, то можешь прямо отсюда забирать меня, если выиграю я, ты оставишь меня в покое.
-Какое заманчивое предложение,-потирая руки обрадовалась смерть,- Во что играем, в штос, в покер, триньку?
-К чему сложности, сыграем в дурака. Кто проиграет, тот останется сама знаешь кем.
-Согласна, но прежде хочу поведать тебе кое, о чем. Мне не хотелось говорить, но ты мне нравишься забавный человечек, не лишенный благородных порывов. Готов выслушать?
-Да,-с сомнением ответил Сидоров, удивляясь что согласился: его безумная мнительность начала довлеть над ним, начиная по-тихому раскручивать расшатанные нервишки.
-Три дня назад, я забрала Костика. Сидоров, ты не подумай, что это хитрый ход с моей стороны. Я не желала выводить тебя из равновесия, завладев преимуществом над тобой. Просто я знаю, как вы дружили. За день до того, как забрать его я наблюдала за его игрой, он был королем, причем настоящим не поддельным. Синдром Морфана, вот откуда у него нечеловеческая ловкость рук. И как следствие сильные боли, прием обезболивающих таблеток, которых с каждым разом надо принимать в больших дозах. Не выдержала печень. Сейчас играет в карты с маэстро Паганини, удивляя его своим проворством.
Услышав новость, Сидоров, едва сдержал слезы, чувство потери родного человека душило его, но он, не сдавался. Шепча себе-играй в память о друге. Старые настенные часы в коридоре пробили полночь, когда сидоров со смертью сели за игру. Под неприятное подхихикивание смерти, сильно волнуясь, постоянно протирая потеющие ладони Сидоров с горем пополам перетасовывал игральную колоду. Тасуя карты Сидоров, старался не смотреть смерти в лицо, ее самодовольное выражение с толикой ехидства адресованного ему, выводило его из себя. «Дать бы тебе в морду»,-думал Сидоров, играя желваками. Еще он думал о Костике, мысленно разговаривая с ним. –Костик, дружище, ты там потерпи чутка, я скоро буду. Только закончу пару дел и сразу к тебе, будем, как в прежние времена все делать вместе. Раздав карты, Сидоров, вытащил козыря, который к его неудовольствию и к восторгу смерти, по воле злого рока выпал пиковой мастью.
- Дурное предзнаменование тебе так не кажется, Сидоров? Посмеиваясь над ним произнесла смерть. «Не каркай, костлявая»,-подумал Сидоров.
- У меня шестерка, объявила смерть, потешаясь над Сидоровым, чувствуя над ним превосходство.
-Покажи, со злобой потребовал Сидоров, не доверяя костлявой-
-Сами вечно жульничают и других подозревают, обиделась смерть, показывая шестерку пик. Теперь веришь?
-Заходи, твердым голосом произнес Сидоров, готовый к игре.
-Ну держись, хищно оскалившись пригрозила смерть бросая первую карту.
Вначале игры Сидоров и смерть шли на равных, не уступая друг другу, не подыгрывая, бились изо всех сил. К середине игры смерть, вошедшая в раж, взяла игру в свои костлявые руки, заставляя сильно нервничающего Сидорова принимать карты раз за разом. «Если так пойдет и дальше, мне конец»: панический страх подступил к сердцу Сидорова, пальцы начали дрожать, он едва удерживал добрую половину колоды, которую был вынужден принимать после каждого хода смерти. Но мужество не покинуло храброе сердце человека, собрав волю в кулак, Сидоров, неспешно начал отыгрываться.
Подошло время занервничать смерти, теперь ей приходилось принимать карты после каждого хода Сидорова. «Что, костлявая, не нравится?»,-смакуя каждую минуту превосходства над смертью, внутренне улыбался Сидоров. «Рано радуешься, смертный»,-со злобой думала смерть, читая мысли Сидорова, приводившие ее в бешенство. Время, как известно не стоит на месте, наступила кульминация, у обоих игроков на руках осталось по три карты.
Смерть подсчитывая в уме карты, выпавшие в биту, пыталась прочесть мысли Сидорова, желая узнать, что у него осталось. Сидоров, далеко не дурак, старательно закрывался от проникновений костлявой, стараясь думать о разной чепухе, но только не о своих картах. «Дамы все вышли, козырной валет с тузом у меня, зайду с валета, он примет и дело в дамках»,-думала смерть, предвкушая скорую победу, видя картину панического страха на перекошенной физиономии Сидорова.
-Ты часом не уснула, твой ход? Скоро рассвет, не вечность нам тут сидеть, напомнил Сидоров, перетасовывая три последние карты. «Очень скоро ты познакомишься с вечностью, человечек»,-с желчью подумала смерть.
-Козырной валет! Смерть небрежно бросила карту, Сидоров, побледнел, облизал пересохшие губы, со страхом оторвал взгляд от прикроватной тумбочки служившей им игральным столом, смотря прямо в лицо смерти.
-Ну, чего застыл, не выдержала смерть подталкивая Сидорова к действию –
-Дама козырь, отбивая валета с улыбкой произнес Сидоров
-Не может быть, откуда она у тебя? Бледнея, меняясь в лице прохрипела смерть-
-Бита или подкинешь? Уверенным голосом спросил Сидоров-
-Бита, с явным недовольством ответила смерть, зажимая в руках оставшиеся карты.
-Тебе на погоны! Сидоров показал смерти оставшиеся карты, бубновую и червовую шестерки.
- Нет, не может этого быть, у меня козырной туз, визжала смерть, взвившись под потолок. Она приняла свой обычный облик дылды в черном балахоне. Смерть какое-то время металась по палате, в ее голове не укладывалось, как она могла проиграть простому смертному.
–Да не убивайся ты так, у меня осталась парочка незаконченных дел. Дольше нужного не задержусь, даю слово сам призову тебя. Теперь оставь меня я устал, попросил утомленный Сидоров.
–Буду ждать,- проворчала смерть, покидая палату.
После ее ухода, до слуха Сидоров, донеслось ее недовольство по поводу длинны больничного коридора и слышался скрежет косы о больничные стены. Сидоров закрыл глаза и уснул, как младенец.
Пугающие своими фантастическими формами тучи, устав ждать синоптиков, слившись в единородную пунцово-фиолетовую массу, обрушили на землю миллионы тонн воды в крупных и мелких каплях. В кабинете главврача с минуты на минуту должен был начаться консилиум темой которого было состояние больного Сидорова. Пришли практически все участники: лечащий врач Сидорова Кирилл Лаврентьевич пожилой человек с седыми пышными бакенбардами, двое врачей из ординаторской, чьих фамилий за ненадобностью никто не запоминал, физиотерапевт Елена Иосифовна дама бальзаковского возраста, не утратившая былой привлекательности, и молодой безусый врач из интернатуры по фамилии Неугомонков. Оправдывая свою фамилию Неугомонков, ходил от окна к столу, поминутно вздыхая, смотря сквозь залитое дождем окно на больничный двор. Во дворе в беседке прячась от проливного дождя стоял и улыбался Сидоров, он впервые за долгое время покинул больничную палату и был счастлив.
-Я решительно не понимаю происходящего, заговорил Неугомонков, останавливаясь у стола.
–Не понимаете, чего, Неугомонков? - спросила Елена Иосифовна, жалея молодого коллегу.
-Конечно же происходящего с Сидоровым, не далее, как вчера с ним все было в порядке. Сегодня его не узнать.
-Послушайте, Неугомонков, с таким диагнозом, как у Сидорова это вполне нормально. Скажу больше, у Сидорова по отношению к вам развилась ярко выраженная ятрогения. Он попросту перестал доверять вам.
–Но, позвольте, при нем я не позволял себе никаких вольностей, не сыпал медицинскими терминами. Был корректен.
–Тогда не знаю, разводя руками, теряя интерес к неугомонному интерну, с глубоким вздохом разочарования произнесла Елена Иосифовна.
В кабинет вошел главврач Роберт Марсович седовласый властелин всех четырех этаже больницы включая больничный парк с находящимися в нем подсобными помещениями.
–О чем диспут, коллеги? - Спросил он повелительным тоном, требующим немедленного ответа. Кирилл Лаврентьевич, заискивающе заглядывая ему в глаза, рассказал тему беседы между Еленой Иосифовной и интерном Неугомонковым.
– Молодой человек, - обращаясь к Неугомонкову, начал поучительную беседу Роберт Марсович. - За мою практически полувековую практику мне так и не удалось постичь природы сумасшествия. Оно многолико, как человеческий род. Поэтому, Неугомонков, поберегите себя, вам еще жить до жить. Чрезмерное рвение в нашем деле приведет к плачевным последствиям. Неровен час окажитесь в одной палате с Сидоровым.
–Может ему просто одиноко, вот он и выдумывает всякие фантастические истории, с детской наивностью произнес Неугомонков. Вопрос с его одиночеством решен, твердым голосом сказал Роберт Марсович. К Сидорову подселят соседа Махатму Ганди.
–Кого? По кабинету пронесся удивленный возглас.
– Махатму Ганди, его сегодня утром доставили. Забавный мужичок, нагой в чем мать родила из одежды полуистлевшая простыня, утверждает, что он реинкарнация Махатмы Ганди. Сейчас он в смотровой, пытается ребятам санитарам очистить чакры или вроде того, серьезным тоном без намека на юмор рассказал главврач.
Во время консилиума неугомонный Неугомонков, пытался что-то сказать, но его постоянно осаждали. В конец, разобиженный, он замкнулся в себе и до конца собрания не проронил ни слова. Коллеги на сегодня все, главврач Роберт Марсович, объявил о завершении консилиума. Последним покидал кабинет интерн Неугомонков, он понуро опустил голову, разглядывая шнурки на своих кроссовках.
–Неугомоннков, Вас, я попрошу остаться.
«Это еще зачем?»,- с неудовольствием подумал Неугомонков. – «Мало вы меня, Роберт Марсович, третировали во время консилиума, решили добить напоследок. Без свидетелей, так сказать».
- Держите, - Роберт Марсович, протянул руку в которой держал толстую папку.
- Это мне, а что это? Спросил Неугомонков, принимая папку из рук главврача.
- Внутри папки находится история болезни человека, о котором ваше пылкое, юношеское сердце так печется. Советую, не откладывая в долгий ящик, начать прямо сейчас.
Неугомонков раскрыл папку, бегло пробежался по странице:
«Заболел остро, появилась тревога, подозрительность, подавленное настроение, затем стал молчаливым, заторможенным, много времени проводил в постели, закрывался с головой одеялом, бродил по отделению с закрытыми глазами; рассказывал, что ему кажется, что против него что-то замышляют, что перед ним разыгрываются какие-то сцены, какие-то инсценировки, он участвует в этих представлениях. Отдельные эпизоды жизни видит переплетенными с фантастическими событиями. В окружающих больных видит своих знакомых, родных».
Все это мне известно, задумался Неугомонков, но для чего Роберт Марсович дал мне папку. Роберт Марсович, поливал цветок герани на подоконнике, когда к нему с вопросом обратился Неугомонков.
-Роберт Марсович, симптомы болезни Сидорова я знаю, в папке есть то, чего я не знаю? Главврач в пол-оборота развернул величественную голову, украшенную благородной сединой, сдержано улыбнулся.
–Дорогой мой, Неугомонков, раскройте первую страницу. Прочтя ее, вы поймете, для чего я дал вам папку.
Неугомонков следуя совету главврача, раскрыл первую страницу.
Больной Зеленский Константин Борухович. 1970 года рождения. Единственный ребенок в семье, родился без отклонений, развивался правильно, в школе учился хорошо.
- Как это? - вырвалось у Неугомонкова, он еще раз прочел первые несколько строк.
–Видите, дорогой мой, Неугомонков, какие сюрпризы преподносит нам жизнь. Знаю, вам такое и в голову не приходило, с мягкой улыбкой говорил Роберт Марсович, по-отечески смотря на ошарашенного интерна. –Даю ее вам на время, как следует изучите, после мы обсудим все что вас заинтересовало. И вот еще что, дорогой мой, Неугомонков, распорядитесь, чтобы кто-нибудь прикрутил табличку с номером на дверь в палате Зеленского, он меня об этом который день подряд просит.