Старика звали Джо Орс (Joseph Orth). Впрочем, этой «с» на конце фамилии в русском языке нет аналога. В английском ей соответствует дифтонг “th”. Чтобы его произнести хотя бы приблизительно, нужно выдвинуть нижнюю челюсть слегка вперёд, язык сильно высунуть и положить на нижние зубы, оставив между губами небольшую щель. В этом смешном английском тому же указанному дифтонгу в других контекстах соответствует совсем другой звук, который в русском лишь приблизительно передаётся звуком «з». Для его произнесения, так же как и в первом случае нужно поставить челюсть и губы, но вытянутым языком коснуться верхних зубов. Тогда получается не звонкое «з», как в русском, а глухое, как у человека с выбитыми передними зубами. Строгих правил, когда следует произносить «с», а когда «з» в английском языке я не обнаружил, эти тонкости следует заучивать наизусть. Впрочем, пёс с ним, этим английским, но если фамилию Джо произносить на русский манер, получается совсем уж рязанский акцент.
При первой нашей встрече старик протянул руку и представился коротко: «Джо». Я уже хорошо знал, что американцы привычно сокращают свои имена, даже знакомясь с людьми, которых видят первый раз в своей жизни. А, между тем, разница в нашем возрасте с ним составляла лет 15, как минимум. Одет он был слегка по-ковбойски – в кожаных сапожках (правда без шпор) и техасской кожаной шляпе. На этом сходство с ковбоем заканчивалось – нейтральные городские пиджак, рубашка, пуловер и галстук. Все остальное было контрастно образу ковбоя. Голова у старика больше всего напоминала голову Санта Клауса – большая лысина с венчиком девственно белых остатков волос, столь же белоснежная бородка и хитроватые глаза, человека, который, высказав шутку, непременно подмигнёт.
Джо стал моим первым и единственным настоящим американским другом на все годы моего пребывания в Америке. Впрочем, Люба всегда называла его словом «мистер», выражая этим крайнюю степень почтения перед ним. К моменту нашей встречи Джо был школьным учителем. Впрочем, и слово «учитель», и даже прилагательное к нему не передают и в малой степени его настоящего места в жизни. Как я понял впоследствии, Джо был Учитель, Поэт и Философ, что для рядового американца – дело совсем невозможное. Все эти квалификаторы следует писать только с заглавной буквы. В Америке по итогам учебного года определяется лучший учитель, который объявляется Учителем года с присуждением ему соответствующей медали, вручаемой президентом. Джо был учителем при пяти американских президентах, и имел от каждого из них такую медаль.Чаще всего он учил английскому детей, которые не знают ни одного слова по-английски. Вот на этой почве мы с ним и познакомились.
Мы приехали в Америку в 1998 году 9 ноября. Учебный год в школах давно уже начался. Анжела закончила в России третий класс, и знала всего несколько английских слов, чтобы поздороваться или попрощаться. Для общения этого было совершенно недостаточно, но ведь в наших школах и не учили общению, там учили читать и писать, а не говорить и понимать живую речь. Все американские школы делятся на частные и публичные. В частных нужно платить, а у меня еще не было работы. В публичные школы детей распределяет строго по месту жительства. Для подтверждения этого места там требуют оплаченные счета по коммунальным услугам за несколько последних месяцев. В городке Ларкспур (в переводе – «след жаворонка»), где мы остановились, все места в публичной школе были забиты, и нас направили в начальную школу соседнего городка Сан Рафаэль. Всё бы ничего, но в её классе было только двое белых детей, остальные - мексиканцы и один негритёнок, самый главный хулиган школы c характерным именем Хесус (Jesus, но это мексиканское имя, поэтому произносится как Хесус, а не Джезус, как в английском). На переменках дети разговаривали только на вульгарном испанском, и мы поняли, что в такой школе наша дочь научится английскому очень не скоро, поскольку нет главного элемента – живого общения. Во всей школе был лишь один мальчик русского происхождения по имени Андрей. Его привели познакомить с Анжелой, но оказалось, что по-русски он практически не говорит. Как мы потом выяснили, родители Андрея давно приехали их Владивостока, но сам Андрей произнести это длинное и сложное слово был не в состоянии. На уроках Анжела сидела безгласым воробушком, в математике преуспевала, но даже на вопросы преподавателей не отвечала ни слова, поскольку стыдилась своего английского.
Однажды она пришла из школы и сообщила, что сегодня у них английский преподавал старичок, который подменял заболевшего учителя. Вот у него она была бы не прочь учиться. «Он похож на Санта Клауса,- сообщила нам дочь,- такой же добрый и смешной». К концу уроков следующего дня мы приехали в школу, познакомиться с этим старичком. Переговоры я взял на себя. Люба в школе и университете учила немецкий. За английский она взялась лишь за год до нашего переезда в Америку, да и то лишь для того, чтобы сдать экзамен. Поскольку практики живого общения в Академгородке у неё всё равно не было, её речь была совершенно неправильной, хотя и весьма бойкой. Старичок был низенького роста, но глаза его всегда лучились какой-то внутренней радостью.
- Мистер, Орс,- сказал я,- нашей дочери Вы очень понравились своей методикой обучения, и я хотел бы просить Вас обучать её английскому на дому, поскольку обучения языку в школе явно не хватает, чтобы успешно усваивать знания по другим предметам.
Старичок страшно обрадовался и сообщил нам, что в этом классе собственно желают что-либо усваивать только двое детей, и одна из них – наша Анжела, поэтому он с удовольствием согласен обучать ее на дому два раза в неделю. Вот так Джо и появился в нашей семье. Брал он недорого – десять долларов в час, и его урок длился два часа в день. В дни его посещений Люба готовила привычные нам блюда русской кухни – наваристые борщи, котлеты с гречневой кашей, компоты и прочее, пока он занимался с дочерью. Я отвечал за напитки и закуски. Хотя Джо и болел диабетом, он ел и пил всё, что подавали, говоря при этом, что в меру, понемножку можно всё. В застолье мы много разговаривали, получая при этом бесплатные уроки добротного и правильного английского языка. Где бы я еще узнал, почему, к примеру, знаменитый Сан-Францисский мост называется “Golden Gate”, а не “Gold Gate”, хотя, с точки зрения грамматики, оба варианта правильные. В общем, он учил нас тонкостям американского образа жизни, а не только произношения.
Джо поведал нам, что в его жилах течёт два сорта крови: немецкая по отцу и португальская по матери. Отец его был в Германии фермером, но бежал из страны от воинственных планов кайзера Вильгельма. Когда он появился в Америке, положение для немцев тоже было не слишком благоприятное, поскольку вскоре разразилась Вторая Мировая война, но относились к ним всё же получше, чем к неграм и евреям. Привычный к аккуратному и систематическому труду, отец и здесь постепенно стал преуспевать, завёл ферму, прикупил 45 акров земли, поставил двухэтажный дом, в котором было 58 комнат, и породил десяток детей. По строгим правилам немецких предков именно он и решал, кем кому из них в жизни быть. Куда потом ни разбрелись бы дети, в семье должен быть обязательно свой врач, финансист, адвокат, механик и священник. Священником предстояло стать нашему Джо, поэтому с младых лет его отдали в католический монастырь на полный пансион. Правила там строгие, и мальчики из женщин могли видеть только Пресвятую Деву Марию (на иконах и в статуях) и свою маму два раза в год. Согласитесь, это воспитывает величайшее почтение к женщине.
Когда же обучение было закончено, мальчикам предстояла процедура, что-то вроде нашего рукоположения, после которой обратного пути к светской жизни, видимо, практически не было, и им предстояло всю оставшуюся жизнь соблюдать целибад – обет безбрачия. Но перед этим, для них устраивали нечто вроде выпускной вечеринки за пределами монастыря, в светской обстановке, в маленьком городке Кармел. Вот здесь Джо и встретил впервые свою Люси, здесь он впервые танцевал с ней на летней танцплощадке. Сюда они потом возвращались много раз, чтобы вспомнить дни своей молодости. Это был жестокий выбор между чистой верой и земной женщиной. Победила Люси, и с тех пор Джо невозможно было представить отдельно от Люси, равно как и Люси без Джо. Вот и возрази после этого против тезиса о том, что браки совершаются на небесах.
Но всё это мы узнали потом, а первое наше знакомство с Люси состоялось при следующих обстоятельствах. Я к тому времени уже работал в маленькой частной компании «Маринер системс», располагавшейся в Силиконовой долине. Поскольку мы жили севернее Золотых Ворот, ездить на работу мне приходилось далеко, через весь Сан-Франциско, и возвращался домой я довольно поздно. Как то раз, приезжаю с работы, Люба мне рассказывает, что у нас в гостях были мистер с женой. Это не был день его занятий с Анжелой, и потому Джо смущенно сказал, что они просто проезжали мимо, и он решил познакомить нас со своей супругой. Хотя Люба женским чутьём поняла, что этим он просто удовлетворяет любопытство своей жены, которую эти русские чем-то очень заинтересовали. Надо сказать, что с первого взгляда Люси Любе не показалась – лицо старой крестьянки, всю жизнь работавшей на поле. Впечатление это оказалось обманчивым. На пенсии она работала волотнёром в христианской организации YMCA (Young Men’s Christian Association), помогала реабилитации молодёжи, отступившей от пути праведного – сбежавших из дома, бродяжничающих, покуривающих марихуану и прочих бездельников и лоботрясов. Люси неплохо играла на рояле и была очень доброй женшиной, гармонично дополняющей своего мужа.
Когда я получил работу в Стенфорде и мы переехали в Силиконовую долину, наша дружба лишь укрепилась. Теперь не мне, а Джо нужно было далеко ездить из Новато в Купертино для занятий английским с Анжелой. Но он ездил, стоически тратя час на дорогу в один конец, поскольку ему самому было приятно общение с нами. В итоге, через год Анжела успешно сдала экзамены по английскому и была переведена из класса с изучением английского в качестве иностранного языка, где все остальные предметы преподавались в облегчённой форме, в обычный класс американской школы. А еще через пару лет она по английскому имела более высокие отметки, чем у детей, родившихся в Америке. С семьёй Орсов мы нередко проводили уикенды, посетили дом-музей Джека Лондона, пляжи и подводный музей Мортеррея, миссии первых колонистов Дикого Запада и многое другое.
У Джо и Люси было двое детей, Эмили и Питер. Теперь мы были совершенно откровенны друг с другом, и мы узнали кое-что о семейных скелетах в шкафу. Оба ребенка были не без проблем. Дочь после школы мечтала стать актрисой, укатила в Голливуд, а, может быть, просто сбежала. Там она изредка снималась в массовках, но зарабатывала на хлеб, в основном, торгуя в ларьке кожаными изделиями. Молодую девчонку взяла под своё покровительство более опытная женщина. Пытаясь раскрутить бизнес, они набрали кредитов, но дело не заладилось, и Эмили запуталась в долгах, которые к тому времени уже превысили 50 тысяч долларов. Решила покончить самоубийством и написала прощальное письмо родителям. Джо и Люси бросили всё и примчались в Лос Анжелес. Дочку они, к счастью, застали в живых, отобрали кредитную карту и взяли выплату долга под свой контроль, выплачивая из своих сбережений и выдавая скромные суммы на еду. Дело было кое-как урегулировано, но к родителям дочь так и не вернулась.
К моменту нашей в Джо встречи сын его работал в компании «Оракл». Тому, кто знает, хорошо известно, что эта компания – мировой лидер производства и продаж баз данных с аналогичным названием, однако, Джо сообщил мне об этом без особого энтузиазма. Позднее, когда Питер потерял работу в этой компании, он рассказал мне, что сын зарабатывал там что-то около 20 тысяч в год. Я не поверил, поскольку эта сумма как раз и определяла в те годы уровень бедности. Спрашивать, кем там работал Питер, я не стал из деликатности. После этого сын прошёл краткосрочные курсы и стал работать маляром в небольшой частной строительной компании. Через некоторое время Джо прислал нам открытки с приглашением на свадьбу Питера. Такие приглашения принято рассылать не менее, чем за полгода до самого события, чтобы гости успели закупить достойные подарки. Сама свадьба проходила в огромном католическом храме, играл орган, гостей было не менее двухсот. После официальной церемонии все поехали в ресторан. Эта часть свадьбы нам была не столь интересна, поскольку мы практически никого из гостей не знали. Единственным ярким событием там было появление гостя в полном шотландском традиционном облачении, только что без волынки. Кстати, на официальной свадебной церемонии его почему-то не было. Толстые волосатые ноги шотландца покрывала шерстяная юбка, называемая килтом, а на поясе болталась шикарной расцветки шерстяная же сумка, которая закрывала то место, где у мужчин обычно располагается брючная ширинка. Имя Любы имеет общий корень со словом «любопытство», и это качество ей было присуще от рождения, как, впрочем, и большинству женщин со всеми другими именами. Люба тут же бесцеремонно спросила:
- Что вы носите в таких сумках, сэр?
Ответ был столь же прямолинейный:
- Обычно, презервативы, мадам.
Больше вопросов не было.
Через 9 месяцев, как и положено, у Джо родился внук, и он пригласил нас на его крещение. Мы также приглашали Джо с супругой на все дни рождения, а потом я привёл его в нашу маленькую православную церковь в Пало Алто на улице Крейн. Два раза в год там проводились Пасхальный и Рождественский базары. В эти дни женшины надевали сарафаны, а мужчины – вышитые долгополые домотканные рубахи. Ставились самовары в огромной палатке на площади перед церковью, звучали раздольные русские песни, в трапезной подавали расстегаи с сёмгой, голубцы ленивые и прочую снедь под водочку в хрустальных графинчиках. Продавали красочно обёрнутые коробки с подарками по доллару за штуку. Американцы очень любили эти наши праздники, подарки уносили мешками. Мы подарили Джо красивую майку с изображением храма Василия Блаженного на груди, и он на праздники непременно эту майку надевал.
Дом свой Джо купил в незапамятные времена за сто тысяч в кредит. Этот дом на окраине Новато стоял на пригорке на самом берегу сан-францисского залива. Собственностью Джо была и пара гектаров леса, окружавшего дом, так что дом соседа нужно было рассматривать в бинокль. Крыша дома была плоской, и вечером можно было, сидя в шезлонге и потягивая пивко, любоваться закатом солнца. Какие мысли приходят человеку в такие минуты! Я уже упомянул, что старик мой был поэтом, и все известные мне его стихи были философско-космического плана. Один из них я даже перевёл, он звучит как завет потомкам, хотя в оригинале называется «Живи сегодня!». Вот этот перевод:
Трудись усердно –
ты увидишь всходы.
Проникни мыслью
в таинства Природы.
Играй с детьми,
чтобы остаться юным,
Впитай всю мудрость книг
под светом лунным.
Стремись к друзьям,
и будешь счастлив с ними.
Мечтою дерзкой
звезды ты обнимешь.
Люби отчаянно,
и будешь ты любим.
Пойми людей,
и станешь им необходим.
Не хмурься зря,
а смейся ты беспечно.
Живи сегодня,
чтоб остаться вечно.
Это своё стихотворение Джо напечатал на небольшой карточке, размером чуть больше визитки. Потом он мне показал еще 14 карточек с переводами данного стиха на другие языки. Само стихотворение было отмечено какой-то национальной премией.
Когда Анжела закончила школу, а учатся в Америке 12 лет, наша семья пригласила Джо и Люси на торжество вручения дипломов. Сам я не присутствовал при этом, так как в то время работал в Фермилабе, в штате Иллинойс, но Анжела рассказывала, что Люси чувствовала себя неважно, у неё было повышенное давление, и она всю церемонию просидела на скамеечке в парке, где происходило это событие. Потом я вернулся в Калифорнию, и однажды Джо позвонил и, рыдая, сообщил, что Люси умерла. Мы тут же помчались к другу. Он был в прострации, непрерывно плакал и повторял: «О, Люси, Люси!..».
Умерла Люси от инсульта, но, как мы узнали теперь, это был второй инсульт за год. Он сам привёз её ночью в клинику, но было поздно, и она умерла, не приходя в сознание. Через три дня состоялись похороны. Приехала вся родня – братья и сёстры с обеих сторон. На поминках в ресторане Джо держался молодцом, только уголком платка утирал слёзы на глазах. А из ресторана все разъехались по своим домам, и к Джо вернулись только мы с Любой. Вот тут он уже, не сдерживаясь, разрыдался и сказал сквозь слёзы, что эти непутёвые ученики Люси из YMCA там, на горе в коммуне устроили «сад Люси», и мы должны непременно туда съездить, что всё увидать самим.
Было довольно поздно, но отказать Джо мы не могли. Все сели в мою машину, потому что ехать ночью в горы, где дорога непрерывно петляет, довольно опасно, тем более, после поминок. Через полчаса мы были на месте. С горы весь Сан-Франциско был виден, как на ладони. Миллионы огоньков сливались в единую волшебно мерцающую ткань. Коммуна казалась вымершей, все уже спали. Мы с фонариками пробрались на тот участок, где эти временные жители когда-то занимались сельскохозяйственными работами под руководством Люси. Часть участка была огорожена металлическим забором, а дверь была заперта. Джо достал ключ, отпер калитку, и мы прошли внутрь. Чего там только не было: клумбы цветов и кактусов перемежались простыми грядками, на которых, наверное, были посажены какие-то овощи и ягодные кусты, но разглядеть всё это в темноте было невозможно. А в углу садика стояла новая просторная скамейка, к спинке которой была привинчена бронзовая табличка с надписью «Нашей незабвенной Люси!».
После смерти жены Джо совсем сдал, перестал следить за своей одеждой, в доме был совершенный бедлам, а он сидел среди этого хаоса и часами плакал, глядя на фотографии жены. Мы навещали его нередко, как только могли. Женщины принимались за уборку и приготовление пищи, а я совал ему в руку высокий бокал привезённого с собой любимого Джо пива «Хайникен», держал за другую руку и вздыхал, потому что в такие минуты я просто не знал, что нужно говорить, да и не уверен был, что нужно вообще что-либо говорить.
Джо дряхлел с каждым днем. На почве стресса немедленно обострился его диабет. За ним нужен был непрерывный уход. Вообще говоря, с этим в Америке особых проблем нет, поскольку в домах престарелых там обстановка весьма комфортная, но в этом случае может страдать престиж родственников, поэтому в доме Джо появляется семья Питера. Сам Джо рассказывал мне, что дом совсем старый, давно не ремонтировался. К тому же, Питер снова потерял работу, и он нанимает сына за две тысячи в месяц делать в доме полный ремонт. Это очень по-американски, в особенности если учесть, что ремонт Питер делает, собственно говоря, для себя, поскольку сам он, будучи уже отцом семейства, своего дома никогда не имел, и даже шансы поиметь его своим трудом в ближайшем будущем пока не просматриваются.
Месяца через три после начала ежедневного ремонта, Джо снова пригласил нас в гости. Приехав, я не узнал ни дома, ни самого Джо. В огромной зале практически не было никакой мебели, её, видимо, выбросили целиком, посчитав старой. Не было тут и рояля Люси, наверное, и он устарел. Комната была пустынной, пол блестел свежим лаком, а в центре стояло новое кресло, в котором восседал новый Джо. Он был одет с иголочки в новый костюм и лаковые туфли, тщательно выбрит, причёсан и опрыскан одеколоном. Но он молчал. Только улыбался и молчал. Нам его с гордостью демонстрировали сын с женой. Был ли он счастлив? – Трудно сказать. Это просто был другой Джо. А прежний-то ведь был Учителем, Поэтом и Философом. И ещё немножко хитрованом, мой бедный старина Джо.
Валентин Иванов, Академгородок 26 мая 2015 г.