По просьбе дедушки мама решила вернуться в Быстрый Исток. Я помню день отъезда из моего родного села Паутово. Здесь я родилась и прожила свои первые неполные два года. 11 марта 1943 года мама наняла возчика, чтобы он отвёз нас в Быстрый Исток. Она вынесла меня на руках, посадила на телегу и вернулась в дом, чтобы принести узлы с вещами. Я смотрела ей вслед, увидела дом, в котором мы жили.
Интересно, через 70 лет муж возил меня в Паутово впервые после отъезда, и я сразу нашла место, где стоял этот дом и улицу, на которой мы жили. Узнала ещё и по косогору, изрытому весенними водами. Он находился через дорогу. Пообщались с людьми. На душе стало легко после встречи с родным селом.
А в тот далёкий мартовский день на улице лежал снег. Сквозь одежду пробирался холод. Мама села на телегу, посадила меня на колени, прижала к себе. Пожилой мужчина держал в руках вожжи, лошадь тянула телегу. Колёса поскрипывали, меня быстро укачало, я уснула. Проснулась, когда лошадь остановилась у дома, в котором жил мой дедушка, Черепанов Михаил Иванович.
Следующие два года моей жизни проходили в Быстром Истоке. Эти тяжёлые военные годы сопровождались постоянным холодом и голодом. Часто в доме не было еды, быстро среди зимы заканчивались дрова. Мама устроилась работать в "Заготзерно", так как все машины были отправлены на фронт, и мама уже не работала здесь шофёром, как раньше. Она работала грузчиком.
Здоровых мужчин из села отправили на фронт, поэтому женщины Быстрого Истока выполняли вместо них все трудоёмкие работы в колхозе, и дома у них было полно работы.
Очень хорошо помню, как мы с дедом ждали весь день маму с работы. Он в ту зиму присматривал за мной. На обед она не приходила, утром уходила на работу, а вечером возвращалась домой. Мама уходила на работу, не позавтракав, так как еды не было. И мы с дедом сидели весь день голодными. Мы были приезжими, заготовок на зиму не сделали, деньги мама за работу не получала в колхозе. Я просила у деда есть, а он мне говорил, чтобы выпила воды из ковшика, который плавал в ведре. Вода была холодная, больше одного глотка пить не получалось.
Сейчас, когда священник в церкви спрашивает меня, соблюдаю ли я пост, отвечаю, что в детстве приходилось держать пост в течение нескольких лет, поэтому сейчас его не соблюдаю. Помню, как в первый день после приезда в Быстрый Исток, вернувшись с работы, мама принесла с собой небольшой узелок.
– Вот, сейчас сварю суп, – сказала она дедушке, быстро разожгла русскую печь, поставила чугунок с водой, перемыла содержимое узелка и высыпала всё в кипящую воду. Я стояла у печи и с нетерпением ждала ужина. Суп вылила мама из чугуна в большую чашку, из которой мы начали есть. Кроме этого супа на столе ничего не было. Вкус этого блюда остался для меня на всю жизнь незабываемым. Это была горячая вода, в которой плавали тонко обрезанные от картошки очистки, плавали тоненькие картофельные шкурки. Я помню даже ощущение, какое было у меня в желудке после съеденного супа. Но живот был полон, есть уже не хотелось.
Вечером следующего дня она принесла в своей обуви горсть зёрен пшеницы. Работала в «Заготзерно», но что-либо нести домой не разрешалось. Высыпав зёрна в чашку, она промыла их водой, поставила варить в чугуне. Вкус сваренных зёрен пшеницы, плавающих в воде, был приятнее, чем сваренные картофельные очистки.
– Не глотай целыми зёрна! Разжёвывай их, Аля! – учила меня мама, как нужно есть. Мне шёл второй год, зубы у меня уже наросли. Потом в доме появилась мука, мама выменяла её на свою кофту. А вместе с мукой появилось у нас на долгое время новое блюдо – затируха.
Весной того года вода подошла близко к домам, что стояли за рекой Исток. Там жила многодетная семья Андрея Черепанова. Рядом в доме жили мы с мамой и её отец. Когда Исток сливается с Обью, то их воды несут большую беду сельчанам. Мы переехали жить в дом по улице Ленина, к маминой подруге Ольге Бондаренко. Её муж был на фронте, она жила в доме, где было две комнаты.
Осенью этого же года в этом доме поселились ещё две женщины. Одна из них была молодая девушка, другая же была очень старенькая, сухонькая старушка. Это были мать и дочь – эвакуированные жительницы блокадного Ленинграда. Они жили в кухне. Там стояли железная кровать, стол, табуретки. Русская печка тянулась во всю стену. Старушка лежала целыми днями на кровати. Её дочь уходила утром на работу, а ночью спала на печи. Как их звали, я не помню. Взрослые женщины называли их Ленинградками.
Утром мама, Ольга и Ленинградка уходили на работу, а я и пожилая женщина оставались дома. – Присмотрите за Алей! Покормите её в обед картошкой! – просила мама старушку и оставляла на столе две картофелины в «мундире». А мне она строго говорила, чтобы не беспокоила бабушку, чтобы вела себя весь день хорошо. Я тихо играла в комнате, а старушка лежала на кровати в кухне. В обед она поднималась, растапливала печь, нарезала на ломтики две картошки, которые поджаривала с двух сторон на железной печи, затем звала меня к себе, давала два больших ломтика. И это был наш обед. У них тоже не было еды, только люди принесли им немного картошки, поэтому она быстро закончилась. Я уходила опять в комнату. Мы с ней не играли и не разговаривали.
Вечером, когда на улице темнело, подходила к окну и ждала с работы маму. Сначала появлялась из-за поворота высокая, стройная фигура молодой Ленинградки. На ней была одета фуфайка, подпоясанная ремешком, и юбка. На ногах надеты подшитые валенки. На голове была фетровая беретка, но на улице лежал снег. Была зима, а платка у неё не было. Лёгкой походкой она шла к дому, в котором мы все вместе жили.
Лицо моё озарялось радостью, когда на улице Ленина из-за поворота появлялась мама. Она уже грузчиком не работала, потому что мешок с зерном свалил её с ног – закружилась голова от голода. Мешок придавил маму, поранил ногу. Мама ростом была метр пятьдесят сантиметров, а мешок был чуть меньше её. Она хромала, но на работу нужно было идти. Её поставили работать подсобной рабочей у печника – старика. Она быстро научилась класть печи и уже самостоятельно делала кладку новой печи для просушки зерна в "Заготзерно". Поэтому приходила с работы позднее всех, так как быстрее нужно было запустить печь в работу. И так было каждый день, без выходных.
Однажды в конце января 1944 года Ленинградка вернулась с работы очень взволнованной и радостной. Уже с порога дома она закричала: « Мама, радость-то какая! Сняли блокаду с Ленинграда, и теперь можно ехать домой!» И заискрились радостно глаза старушки, впервые за всё время жизни в этом доме появилась улыбка на её лице. Они оживлённо в кухне говорили о чём-то, мне не понятном. Когда мама и хозяйка дома пришли с работы домой, они тоже радовались хорошей новости.
– Я уволилась с работы, едем домой! – сказала молодая Ленинградка.
– Да куда Вы в зиму-то поедете!? Дождитесь весны, а то замёрзнете в дороге-то! – советовала мама. – Нет, нет. В Ленинград мы поедем сейчас, не будем ждать весны. И засобирались Ленинградки домой. На другой день дочь купила муку, соседка принесла чашку квашеной капусты. Они вместе с мамой вечером сели за стол и лепили пельмени с капустой, чтобы еду в дорогу взять. Затем отварили пельмени и вынесли их в сени на мороз.
К вечеру узелок с одеждой был собран, и завтра утром Ленинградкам нужно было бы уже уезжать из Быстрого Истока в Бийск, чтобы из Бийска на поезде ехать в Ленинград. Но вдруг умерла ночью пожилая женщина. Наверное, сердце матери не выдержало столь радостного известия, как снятие блокады с родного города Ленинграда. Приготовления к похоронам на следующий день проходили в кухне при закрытой двери, так что я не видела, что там происходило.
Пожилая Ленинградка была такая худенькая и легкая, что наспех сколоченный фанерный ящик с её телом отвезли на кладбище на санках четыре женщины. Ещё и потому что мужчин не было, кто бы мог в этом оказать помощь. Могилу выкопали и закидали гроб землёй мой дедушка, Черепанов Михаил Иванович, и ещё безногий фронтовик – сродный брат деда. О нём тоже нужно сказать слово. Черепанов Иван Борисович, как и многие мужчины из Быстрого Истока, защищал блокадный Ленинград. Там был тяжело ранен, потерял ногу, но вернулся домой живым! Только на деревяшке, но и вторая нога тоже была покалечена. Более крепких мужчин для организации похорон в Быстром Истоке не было.
На поминки они не пришли. За поминальный стол сели пять человек, считая и меня. На столе лежали ложки, стояла всего одна большая тарелка, в которой лежали пельмени с капустой. Подогрели часть тех пельменей, которые они приготовили, чтобы взять с собой в дорогу. Каждая из женщин за столом с грустью в голосе говорила поминальные слова, те, что говорят в таком случае, каждая упоминала Бога. Вот уже и рядом со мной сидевшая женщина сказала: «Царство небесное, светлая память рабе Божьей ….». Назвала имя умершей бабушки.
Слушала её слова и думала, что и мне что-то нужно будет говорить про Бога. Я ведь тоже села за стол, поминать бабушку. А так как не знала, что должна была сказать, посмотрев на тарелку с пельменями, печально произнесла: «Слава Богу, что бабушка умерла, хоть поедим пельменей!» Что тут началось после мной чистосердечно сказанных слов!? Мама хотела выгнать из-за стола. Спасибо женщинам, заступились. Прости меня, Господи! Блокаду Ленинграда сняли 27 января 1944 года, значит, мне шёл в то время третий год.
На другой день, рано утром, к дому подъехал возчик на санях, и молодая Ленинградка уехала из села, оставив тело своей мамы покоиться на старом кладбище в Быстром Истоке. Трудные детские годы военных лет, что прошли в Быстром Истоке, навсегда остались в моей памяти. И каждый год 27 января в день снятия блокады с Ленинграда передо мной явственно всплывают незабываемые образы двух женщин, прибывших в Быстрый Исток из блокадного Ленинграда.
***
По разным данным, за время блокады погибло от 400 тысяч до 1,5 миллиона гражданского населения. Только 3% из них – от бомбёжек и артобстрелов, остальные 97% умерли от голода. Военная блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. Всего 900 дней.
Быстрый Исток находится далеко от Ленинграда, но эти места связывала между собой в те трудные годы война, грозное трагическое событие, которое сломало миллионы человеческих судеб. Люди, пережившие тяжёлые военные годы в тылу, не забудут это, но их с каждым прожитым послевоенным годом становиться всё меньше и меньше. А память людская связывает и сейчас всех воедино. Пока живём – живёт и память о земляках, погибших на полях сражений за Ленинград. В судьбе людей – судьба страны.