В геометрии такая фигура, как треугольник не вызывает сомнений и лишних вопросов уже в шестом классе общеобразовательной школы. С ним все предельно ясно и понятно – три стороны, смыкающиеся в трех вершинах. Есть, конечно, и ряд дополнительных условий – равнобедренный или равносторонний, может еще быть прямоугольным, но в любом случае сумма углов будет равняться только ста восьмидесяти градусам. Любой из треугольников подчиняется ряду четких и однозначных правил и формул. Тут как не крути – он, треугольник, если есть, то навсегда. Если же хоть одна из сторон не соответствует нужной длине – треугольника не построить никогда. В школьные годы геометрия мне давалась значительно легче алгебры, а треугольники были одними из любимых фигур. Мне нравилось с ними работать – вписывать в них окружности, строить сечения…
В жизни же упомянутая фигура более капризна. Как и в геометрии, она может опираться на любую из сторон или вершин, а вот его стойкость уже совсем не подчиняется законам школьной науки. Ни длина сторон будущей фигуры, ни сумма углов, никоим образом не влияют на условия построения – возникнуть он может весьма неожиданно, в любой жизненной плоскости и вопреки логике геометрии. Продолжительность жизни любого из таких треугольников весьма индивидуальна – одни, однажды сложившись, могут оставаться нерушимыми на протяжении десятилетий, проявляя удивительную прочность, иные строились долго и мучительно, но рушатся уже спустя час-полтора, оказавшись более хрупкими, чем стекло. Жизненные треугольники не подчиняются ни одному из правил геометрии и с легкостью могут менять стороны, вершины и прочие параметры. Более того – эти фигуры в жизни, удивляющие своей стойкостью и нерушимостью, могут кардинально менять судьбы людей.
А вот о баночке с крышечкой подобных научных изысканий я не проводил…
На работу во дворец культуры "Нефтехимик", в качестве дискотетчика я попал при содействии моего нового знакомого. Олег был моим почти соседом – мы жили в разных подъездах одного дома. Они с женой и малым сынишкой в наш дом переехали, когда я служил в армии, поэтому на тот момент мы не были друзьями, и познакомились не в детские годы, а уже после моего возвращения со службы. Я обратил внимание на появившегося в нашем дворе, невысокого, худощавого парня, в несменных джинсах, с не по годам заметной лысиной, постоянно таскающего то домой, то из дома разную аудиоаппаратуру. В общении он оказался простым, открытым (местами даже слишком) бывшим пограничником. Сейчас занимается созданием во дворце культуры нового отдела по работе с молодежью. Таким образом получилось, что Олег стал для меня своего рода начальником, а я теперь работником культуры.
Во дворце много всевозможных художественных коллективов. Только танцевальных не меньше пяти, и у каждого своя руководительница. Преимущественно это молоденькие, энергичные девчонки примерно моего возраста. Всего за две недели во мне закрепилось стойкое убеждение в том, что во все времена дискотетчики и преподаватели любых танцевальных коллективов находятся в кровной, многовековой вражде. И извечное это противостояние совсем не связано с кардинально противоположными взглядами на танцы, как таковые – предметом раздора является всего лишь «репетиционная площадь». Согласно своему распорядку все танцевальные коллективы, один за другим, в дневное время проводили свои занятия в том же танцевальном зале, в котором три-четыре вечера в неделю проходили и дискотеки. И почему-то дискотетчикам именно в эти дневные часы репетиций крайне необходимо было «прокачать» на полную звуковую мощность свою аппаратуру. О том, что по этому поводу думали представители двух враждующих кланов, и как эти мысли выливались в словесные формы, а иногда и действия, рассказывать не стану – не это является предметом повествования. Но из любого правила всегда есть исключения.
Серега, когда в нашем зале занимается эта девушка, строго сказал мне Олег, показывая рукой на руководителя коллектива бальных танцев, вся наша аппаратура должна молчать. Она не такая как все, она тут на особом положении – это моя любовница, закончил свою мысль Олег. Поставленное мне условие не казалось невыполнимым, меня обескуражила беспардонная прямолинейность друга-начальника, в какой-то миг я даже подумал, что он шутит. Но он, возможно по выражению моего лица, прочитал удивление, и поэтому продолжил – да, так в жизни бывает, мы с ней уже достаточно давно и весьма горячо и откровенно куролесим… эх, у нее такая заманчивая попка, а еще она… К моему удивлению тут же добавилось чувство неловкости. Какой-то быстрой репликой я перевел разговор в иное русло, но неприятный осадок остался. Позже герой-любовник еще не раз в разговоре со мной пытался хвастаться пикантными подробностями своих интимных отношений с «бальницей», но я всякий раз «зарезал тему» - негоже нормальному мужику вслух, пусть даже с другом, выставлять напоказ некоторые стороны личной жизни. Позже меня удивил еще и тот факт, что в самом дворце культуры очень многие знали о «секретных отношениях» этой пары, даже Марина, жена Олега, которая до недавнего времени тоже была сотрудницей ДК. Такой вот, классический треугольник нарисовался.
Для меня, возможно, навсегда останется без ответа один интересный вопрос – будущих учительниц бальных танцев долгие годы обучают этой удивительной грациозности, или в процессе конкурсного отбора и строгих экзаменов выбирают исключительно тех девочек, кто этим талантом одарен Богом при рождении? Молодая преподавательница бальных танцев «на своем рабочем месте» – это красиво. А если молодая, стройная, аккуратная «бальница» Ира еще и сотрудница коллектива, в котором ты работаешь – это еще и весьма азартно. Любители пышных форм могли бы в разговоре о ней воспользоваться расхожей в мужской среде фразой – на передок слабовата. Но общей картины эта «особенность» никак не портила – как по мне - наоборот, подчеркивала тонкость и изящность девушки. Тут, как говорится, дело вкуса. К тому же грудастых и пышными формами «бальниц» просто не существует в природе. А уж просто наблюдать за тем, как она ведет занятия с мелкой детворой или подростками, всегда приятно глазу – невольно включается фантазия о других, «индивидуальных занятиях», в которых я с огромным удовольствием представлял себя ее «учеником».
Даже в обыденной жизни Ирина двигается как грациозная лань, умело подчеркивая при помощи высоких каблуков и короткой юбки сильные стороны своей почти идеальной фигуры. Слово «почти» мной тут поставлено только потому, что совершенству женской красоты не может быть предела. Все же склоняюсь к мысли о том, что умению так осанисто и гордо нести себя не только по жизни, но и просто по обыденным и временами серым ее коридорам невозможно научиться – с этой уникальной способностью действительно нужно только родиться.
Кроме этого Ира обладает несколько необычной внешностью. Легкие нотки востока в чертах и линиях ее лица в сочетании с бездонными карими глазищами, обрамленными огромными, словно крылья махаона, ресницами, неподдельная открытость во взгляде, искренняя улыбка качественно выделяли ее в любой компании сверстниц. Смугловатая кожа, шелковистые темные волосы, собранные на затылке в средней длины хвост, не могли оставить ее незамеченной потенциальными кавалерами, и наверняка не одного взволновали до заикания в разговоре с ней. А еще мне очень импонирует умение Иры быть спокойной при любых обстоятельствах и в любой компании. Не обращать на себя внимание окружающих излишне громкими фразами или какими либо резкими действиями – для нее, похоже даже не правило, а привычка. Не умеет она этого делать по простой причине – не было в этом необходимости. Даже находясь в тени, она уверенно дает фору в десять баллов тем девочкам, которые нарочито выпячивают себя, стоя на солнечной стороне.
Где то глубоко в душе я частично понимал Олега – в его поведении присутствовала некая женская линия. Быть владельцем такого уникального, редкой огранки и оригинальной формы, самоцвета, переливающегося присущими только этому камню индивидуальными оттенками, и хранить его далеко от глаз окружающих, упакованным в тесной и пыльной коробке собственной тесноватой души - для него было сродни пытки.
Не нужно быть человеком семи пядей во лбу, чтобы понять то, что в общем и целом Ирину такой статус в личной жизни не устраивал – в первую очередь очевидным отсутствием личных перспектив. А завязалось у них все словно само собой, незаметно, шаг за шагом – молодая, симпатичная, по распределению после хореографического училища, совсем одна в чужом городе, попала в неловкое положение, не по своей воле… сейчас не хочу вдаваться в подробности, поскольку они слагаются в отдельную печальную историю. Олег в ней просто сумел оказаться, как мне видится сейчас, в нужное время в нужном месте, хотя, не берусь утверждать, что с его стороны все было построено исключительно на расчете – только черствым и прагматичным его назвать у меня нет поводов. Но все это мне еще предстояло узнать потом.
А тем временем Олега в текущий момент все устраивало, и ничего в своей личной жизни менять он не собирался. Устраивало даже «в сочетании» с моим присутствием – пару раз мы нашим импровизированным мини-коллекивом в выходные выезжали отдыхать на острова – Олег мною в таких поездках просто прикрывался перед женой, мол, едем на рыбалку с Серегой. Мои попытки взять себе в компанию «напарницу» всегда наталкивались на протест Олега, главным образом потому, что все предлагаемые мной «кандидатки» так, или иначе были знакомы с его супругой, а для него это означало «провал секретной миссии» - таким образом прорисовался еще один своеобразный треугольник.
Во время очередной нашей двухдневной поездки на острова, руководителю отдела утром пришлось на несколько часов вернутся в город – для участия в еженедельной планерке на работе. Не скажу, что эти три-четыре часа, проведенные «тет-а-тет» с Ириной имели для меня тогда какое-то личное значение. Ну, разве что поговорили «по душам» уютно расположившись на горячем прибрежном песке. Собственно и диалогом это назвать можно было с большой натяжкой – на тот момент я только и мог, что делиться еще окончательно неостывшими впечатлениями о службе в армии. Она же не первый раз, по-дружески, жаловалась на собственную неустроенную личную жизнь, на то, что Олег весьма нетактично, к месту и не к месту, в общении с ней вслух сравнивает ее со своей женой, на то, что своей беспардонной открытостью часто-густо ставит ее в неловкое положение не только перед своими друзьями, но и перед сотрудниками нашего общего коллектива, да и просто о том, что жизнь в целом – паршивая, гадская и несправедливая штука.
Её негромкий и спокойный голос тонко гармонировал с плеском днепровских волн, неспешно набегающих на песчаный берег безлюдного пляжа. Я же, пригревшись на скрипучем чистом речном песке под лучами июньского солнца, просто слушал, в «нужных местах» кивал головой и цокал языком, в то же время сквозь затемненные очки с припрятанным удовольствием любовался красивыми линиями ее тела, совсем слегка прикрытыми весьма откровенным купальным костюмом девушки. Она была близко, совсем рядом – только протяни руку и можно будет потянув за заманчивые бантики на бедрах, развязать их, и избавить девушку от двух треугольников, в этот раз сшитых из тонкого шелка…
Я не то, чтобы был совсем безразличен к ее истории, но понимал, что помочь никак не могу, хотя об этом вежливо молчал, любезно предоставив Ирине «жилетку для смачивания ее девичьими слезами», да и где-то, глубоко в душе, девушка мне нравилась. Но я четко в тот момент понимал, что это «чужая территория» и претендовать на нее не имею никакого морального права по целому ряду причин, первой из которых была наша, хоть и относительная, но дружба с Олегом.
Неожиданно события повернулись уже вечером, когда, вернувшись с острова, мы все разошлись по домам. Родной город тихо и без боя начал сдавать свои позиции мягким летним сумеркам. Притихли звуки, ярче стали запахи предстоящей ночи, проникающие в квартиру сквозь настежь открытую балконную дверь. Около девяти вечера я праздно, одним глазом, с дивана поглядывал в телевизор, мама крутилась в кухне, а отчим попыхивал цигаркой на балконе. Меня уже не будоражили мысли о границах и нарушителях, жилетка практически просохла, почти забылись бантики на бедрах - все плавно вернулось к привычному для меня, размеренному ритму жизни.
В трубке домашнего телефона ее «алло» прозвучало как-то задорно и совсем неожиданно. За полгода совместной работы она ни разу мне не звонила – не было необходимости, ведь мы работали в разных, не пересекающихся отделах – даже не знаю, откуда взяла Ира номер моего телефона. «Я после острова сумки распаковывала, смотрю, а у меня оказалась твоя пол-литровая баночка с завинчивающейся крышечкой» с яркой, но несколько несмелой улыбкой сказала она в трубку. В конце восьмидесятых мы все еще жили в «совке» и привычно продолжали стирать даже целлофановые пакетики, поэтому упомянутая баночка была в хозяйстве редкой и весьма ценной тарой. Завтра встретимся на работе, слегка дрогнувшим голосом ответил я, тогда и вернешь, на что девушка сказала, что «совсем случайно сейчас оказалась поблизости с моим домом, и баночка у нее с собой…».
В принципе, подумалось мне тогда, прогуляться после захода солнца часок по парку, который совсем рядом, это не худшая из всех возможных идей для завершения вечера. Что касается «случайности» - она тоже тогда для меня не имела никакого значения. Кроме того прогулку я не считал «нарушением территориальных границ», да и фактически, рассуждал я в уме дальше, они, Ирина и мой почти сосед, не связаны какими либо серьезными обязательствами друг перед другом до такой степени, чтобы я не мог проводить девушку до остановки троллейбуса.
Пока я бесконечными лестничными пролетами спустился с пятого этажа, Ирина успела подойти прямо к моему подъезду, встретила меня невинной улыбкой и открытым «на всю мощность» очарованием огромных карих глаз. Легкая летняя кофточка, короткая юбка, туфли на традиционно высоком каблуке, еле уловимый запах парфюмерии, без преувеличения по-королевски гордая осанка – все в Ирине дышало привлекательностью. И лишь только баночка с закручивающейся крышечкой, которую девушка держала в правой руке, и почти незримый знак вопроса во взгляде никак не вязались со звездным пейзажем летнего вечера. Я быстро определил эту банку куда-то под густой куст сирени, растущей тут же, у подъезда, и мы, проходя мимо парадного, в котором находилась квартира Олега, вышли в практически безлюдный парк – это только у избранных ( у работников культуры) по понедельникам выходной.
Сейчас мне уже не вспомнить о чем мы говорили, в памяти осталось лишь то, что Ира в тот вечер уже не жаловалась на жизнь, была спокойной, как всегда грациозной даже в незначительных движениях, слегка загадочной. Огромные глазищи даже в темноте иногда сверкали озорной искоркой, особенно если речь заходила о любимой творческой работе. От воздействия всего этого «женского набора для очарования» я прозевал тот момент, когда сердце незаметно для меня уже разогналось до завышенных оборотов, и сейчас пыталось выскочить из груди, а от просыпающегося мужского желания кровь в моих жилах медленно, но уверенно подбиралась все ближе и ближе к точке кипения.
Мы неспешно прошлись вдоль городской набережной, с нее свернули куда то вглубь парка – мне все еще громкими ударами в темя пыталась достучаться мысль о том, что она и здесь не моя территория, здесь моей территории совсем нет, и быть не может. Но с каждой минутой сила ударов слабела и в какой то момент они совсем растворились в тишине июньской ночи, в коктейле из запахов лета с еле уловимым оттенком духов, с мерцанием звезд в ночном небе…
Спускаясь по ступеням одной из широких парковых лестниц, я галантно подал девушке руку, а когда немногочисленные и широкие ступени закончились, она ее не поспешила забрать из моей ладони. Почему-то я тоже молча с этим согласился. И вдруг с этой минуты мне стало еще сложнее – внутри в полный голос разгорался уже весьма жаркий спор между двумя чертиками. А нежность и тепло девичьей ладони были значительным козырем в пользу того из них, который не признавал ни правил, ни границ, того, который утверждал будто бы логика и здравый смысл не больше, чем пустой звук в сравнении с чувствами и желаниями. Мы тем временем неспешно шагали по темной пустынной аллее держась за руки, и казалось, словно во всем мире нет никого, кроме нас двоих. Своим рассказом о каких то веселых пустяках я изо всех сил старался от Иры припрятать голоса двух наглых спорщиков, но больше хотел их голоса заглушить от самого себя.
Вдруг в какой-то момент я осознал, что оба порядком надоевших мне голоса вмиг затихли. Оба чертика по понятным только им причинам резко оборвали свой диспут, и словно по неведомой команде свои взоры из густой кроны высокого раскидистого каштана, под которым мы в этот миг неспеша проходили, обратили на нас. Они во все глаза смотрели, затаив дыхание, наверняка знали, чертята – сейчас произойдет нечто настолько важное, что прозевать этот короткий миг они не имеют никакого права – даже независимо от того, что в своем споре они все еще занимают противоположные позиции. Словно по какой-то, услышанной только нами, команде мы вдвоем остановились, я за руку мягко, но уверенно повернул девушку, привлек к себе, и бесцеремонно и очень откровенно поцеловал…
Мы стояли, обнявшись в темном углу аллеи, под кроной огромной ивы, опершись о спинку одинокой, словно для нас поставленной тут, спрятанной от любопытных глаз, парковой скамейки. Длинные и низко свисавшие ветви дерева слегка краснели от стыда за наше поведение, но все же оставались надежным укрытием. Две маленькие искорки в душах каждого из нас уже давно слились в один огонек, из которого с каждой минутой все ярче и ярче разгоралось жаркое пламя, по сравнению с которым инквизиторский костер средневековья выглядел всего лишь как догорающая спичка. Казалось, весь мир уже давно и крепко спал, и даже те двое горластых чертят, что еще совсем недавно своими громкими голосами заставляли вздрагивать случайных одиноких прохожих, тоже тихо посапывают, закрыв глаза. И только мы вдвоем были свидетелями того, как всего в один миг рухнули все границы. Лишь тонкий серп луны, слегка прищурившись, пытался сквозь густую листву кроны рассмотреть, что же делают там эти двое. И хорошо, что не рассмотрел – иначе весь город был залит его пурпурной краской стыда.
Будь у меня на тот момент больше интимного опыта – неизвестно насколько далеко бы мы зашли в наших играх, но одно в тот момент я чувствовал безошибочно – Ира полностью и безгранично доверилась мне, и была безоговорочно согласна прыгнуть даже в самую бездонную пропасть страсти, но только чтобы держась за руки. Стараясь не злоупотреблять ее доверием, я как мог, держал себя в руках, но сам был уже у самого края бездны. И что самое интересное – нам обоим очень нравилась эта игра с хождением по краешку. В момент короткой паузы между жаркими поцелуями Ира повернула к себе мою левую руку с еле заметным холодным светом стрелок на циферблате «Командирских». Половина двенадцатого, шепотом сказала она, еще тридцать минут, и ночевать мне на улице – вахтерша не впустит в общежитие. Потом девушка застенчиво потупила взгляд и еще тише сказала – поехали ко мне…
Если бы сейчас можно было воспользоваться опытом магии, и при помощи волшебных заклинаний вернуться в любую точку прошлого, я многое отдал бы за возможность вернуться… нет, не к скамейке под тенистой ивой в ночном парке, и даже не в небольшую комнату женского общежития. Очень хочется оказаться на задней площадке последнего троллейбуса, который гремя практически всеми частями своего старого и уставшего тела, снова едет по улицам уже спящего летнего города сквозь ночь. Я тихонько стал бы чуть в стороне от молодой пары, сидящей в салоне спиной к направлению движения. Стоял бы и тихо, украдкой подглядывал за тем, как рослый, худощавый парнишка в своей руке держит и чуть заметно, нежно ласкает ладонь хрупкой девчушки с милыми восточными нотками во внешности. Она же, сидя рядом прижимается, наверное продрогла, к нему и поглядывая в огромное темное стекло окна, почти невидимо, украдкой от него, только огромными карими глазищами, улыбается каким то своим мыслям. Мне бы только на миг встретиться с ними взглядом - и больше ничего не надо.
За минувшие годы как я не старался, каких только не делал усилий над собой, не смог, и видимо уже и не смогу вспомнить, ни одного мгновения из тех, бесконечно тянувшихся тридцати минут поездки. Не помню о чем мы говорили, не помню о чем я думал, не помню почти ничего. Лишь осознание того, что эти тридцать минут дороги навсегда остались для меня самым длинным отрезком времени, почти бесконечным, как вечность, врезалось в память.
Сквозь широкие витринные стекла в глубине просторного фойе с улицы с трудом просматривался письменный стол, на котором в полголоса светила настольная лампа. В старом, внушительных размеров кресле у стола, сидела тучная женщина, скрестив в прочный «замок» руки на груди. Ее голова, перевязанная косынкой-банданой, была наклонена вперед, но явно не к раскрытому на столе большому журналу с яркими цветными картинками. Карабин с оптическим прицелом, возможно, стоял где то совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки – разве можно вахтерше женского общежития ночью дежурить без боевого оружия? По эту, наружную сторону стекла, на верхней ступеньке широкого крыльца, в легкой кофточке и короткой юбке, в туфлях на высоком каблуке, осанисто, словно на сцене Большого Театра, стояла девушка и уже не первый раз осторожно стучала в стекло запертой двери. Я стоял у подножья крыльца и чуть в стороне, словно выйдя из сектора возможного обстрела – советские вахтерши непредсказуемы ровно настолько, насколько строги и безапелляционны правила самих женских общежитий, незыблемость которых упомянутые хранительницы социалистической нравственности готовы защищать даже ценой собственной жизни.
Еще с давно минувших детских лет не задавал себе вопрос «а чего ты боишься больше всего?», но в тот момент я четко осознавал, что страшнее ночной вахтерши женского общежития в природе ничего не существует, хотя до этого с таковыми ни разу в жизни лично не сталкивался. Сигарета, догорая к фильтру, уже пригревала в пальцы правой руки. Опоздали. После очередной короткой и безответной серии морзянки Ира, обернувшись, посмотрела на меня. Почему-то, несмотря на почти непроглядную темноту у крыльца пятиэтажки и расстояние приблизительно в десяток метров, я был уверен, что она не только видит, но и чувствует, как я волнуюсь, и совсем не от возможной встречи с бдительной бабулькой.
Вдруг в глубине темного фойе женщина резко вскинула голову, бодрыми движениями осмотрелась по сторонам, первым делом, почему то бросила взгляд в сторону внутреннего лестничного пролета, уходящего вглубь охраняемой ею территории. Потом оглянулась, возможно, проверяя наличие ружья, и лишь после стала пристально всматриваться в темноту витринного стекла. Еще через минуту тяжело высвободилась из объятий кресла, зашаркала к запертой двери, вытаскивая на ходу связку ключей из кармана вязанной кофты.
Все еще стоя в стороне, я докуривал уже вторую сигарету и не слышал, о чем беседовали дамы. Блюстительница ночного порядка молча и без единого движения выслушала свою опоздавшую постоялицу, потом сказав какую-то короткую фразу, бросила свой колючий взгляд на меня и только потом сдержанно кивнула Ире головой, сразу после чего девушка вновь повернулась в мою сторону и едва заметным жестом поманила к себе. Уже через секунду мы быстро поднимались на третий этаж.
Войдя в свою комнату, Ира не стала включать верхний свет, уверенно двигаясь в темноте между какой-то мебелью и стульями, она включила неяркий светильник на стене. Я тоже тихо переступил порог. Соседки не было дома, еще из давних разговоров я знал, что она работает на заводе в три смены. Первое, что бросилось мне в глаза в небольшой «кельи» на двоих постоялиц, это то, что две типичные солдатские койки с пружинными сетками, были сдвинуты одна к другой, словно в одну большую. Не могу сейчас уверенно сказать – сделано это было заранее и предусмотрительно, или живущие в этой комнате девчата настолько дружны.
После того, как за нами дверь закрылась на внутренний замок, мир снова утратил свои очертания. В огне очередного горячего поцелуя где-то за моей спиной, еле уловимой тенью, молниеносно пронесся вопрос – моя территория или не моя территория? Но в этот раз он оказался настолько шустрым, но незначительным, что быстро выпрыгнув в открытую форточку, так и не успел меня зацепить даже краешком своего длинного и острого, как опасная бритва, хвоста – у него уже не оставалось ни единого шанса.
Потом был обжигающий душу жар… и тонкая тропинка к краю пропасти, мы на какое-то время остановились у этого края, с которого не было видно где и чем заканчивается бездна, взялись за руки и не думая больше ни о чем сделали последний шаг за край сознания и здравого смысла – тесная комната взорвалась, утратив свои очертания, превратившись в необъятную бесконечность вселенной. Мы падали вверх…
Наверное, в результате именно таких взрывов в космосе рождаются сверхновые звезды, границы вселенной перерастают в бесконечность, световые потоки раскаленного гелия с безумной скоростью несутся во всех возможных и невозможных направлениях. Человечество до сих пор затрудняется однозначно ответить чего в этой безумной энергии страсти больше – разрушающей или созидающей силы.
… и только стеклянная пол-литровая баночка, с завинчивающейся крышечкой, оставалась безмолвно лежать где-то в ином мире, под густым кустом сирени, растущей у такого далекого, но все еще моего подъезда. А еще в этот миг огромный мир пополнился новым треугольником…