Глава Тридцать Вторая. Где Лена?
Картина, открывшаяся перед вошедшей в квартиру своей матери Эллой, была поистине безрадостной. От прежней элитности в этом жилье остались только размеры, а во всем остальном обитель Ирины Львовны прибывала в запустении.
— Эй! Есть тут кто-нибудь живой? – вскрикнула Элла, переступив порог квартиры, где жила её мать.
В ответ на это возглас раздались какие-то нечленораздельные звуки, затем послышалось шарканье чьих-то шагов, наконец, из-за двери, ведущей в одну из комнат, показалось существо, отдаленно напоминающее какую-то женщину. Всклокоченные волосы, не застегнутый махровый халат, опухшее лицо – вот приблизительный портрет того, что предстало перед глазами Эллы.
— Мать, ты что, опять за старое? – был первый вопрос дочери Ирины Львовны. – Слушай, тебе не надоело? Бухаешь с утра до вечера, как бомжиха какая-то…
— Элл, а что мне еще делать остается? – был встречный вопрос Френкель. – Ты же знаешь, как твой отец со мной обошелся. Мало того, что обобрал до нитки, так еще и выставил из родного дома.
Оснований жаловаться на судьбу у Ирины Львовны было больше, чем достаточно. Осознание того, что главной виновницей свалившихся на неё несчастий является сама Ирина Львовна, ушло куда-то на десятый план, а вместо этого появилась дикая обида, которую Френкель и пыталась залить изрядным количеством алкоголя.
— Слушай, у меня для тебя есть новость, которая, надеюсь, улучшит твое настроение, – сказала Элла. – Только ты сначала приведи себя в порядок, а то видок у тебя … скажем прямо, как будто ты из сумасшедшего дома сбежала.
На утренний туалет Ирина Львовна много времени никогда не тратила. Уже через пять минут она сидела на кухне за небольшим обеденным столиком и выслушивала рассказ дочери о том, как новоявленная невеста Германа сбежала из дома.
— Да, уж. Ничего не скажешь: умеет твой отец себе спутников жизни выбирать, – произнесла Ирина Львовна, выслушав рассказ Эллы. – Ты мне лучше скажи: где он откапал-то её такую? Мало того, что – малолетка, так еще и уголовницей оказалась.
— Ну, ты же отца знаешь. Он всегда отличался повышенной импульсивностью. Если на что-то глаз положил, то, хоть лопни, а вынь да полож то, что ему нужно.
Исчезновение Лены обескуражило не только Френкель с Эллой. Никто в особняке Сапрановых не мог взять в толк, куда могла деться молоденькая девочка, которой в Москве и идти-то некуда. Особенно беспокоилась Анна, которой внутреннее чутье подсказывало, что и тут без Германа не обошлось.
— Вадик, может, надо уже в полицию сообщить? – спросила она мужа. - Ну, ты сам посмотри: девчонки третий день дома нет. Где она может быть, никто не знает. Люда приехала, спрашивает про неё, а мне и сказать нечего.
— Ань, ну, и что ты собираешься рассказывать в этой полиции? – ответил Вадим Викторович. – Для Ленки мы – никто, даже не седьмая вода на киселе. Да, нас просто пошлют, куда подальше, и, в принципе, будут правы. Ты бы лучше Антону позвонила. Может, Ленка у него в общаге спряталась.
Сам Антон уже третью ночь подряд не мог сомкнуть глаз. С Леной они договорились встретиться около его общежития, а оттуда отправиться в Рязань, где жил давнишний друг Антона.
— Там и распишемся, – предложил юноша. – Жена у Стаса в Загсе работает. Ей нам штамп в паспорт поставить вообще ничего не стоит.
—Антошка, ты не забывай, что я – под следствием, – ответила Лена. – Меня Герман Федорович только на поруки взял. Если он узнает, что я куда-то уехала, тут же всю полицию на ноги поставит. Представляешь, что тогда начнется?
— Ну, а я тебе про что говорю? Ты выйдешь за меня замуж, возьмешь мою фамилию, а под другой фамилией тебя уже никто не найдет.
Красивая картинка, нарисованная влюбленным студентом, рассыпалась в тот же вечер, когда молодые люди решили бежать из Москвы, чтобы начать новую жизнь.
Ожидание любимой превратилось для Антона в настоящую муку. Стоя на остановке под проливным дождем, он то и дело подбегал к краю тротуара, ожидая, когда из-за поворота покажется автобус, в котором приедет Лена. Прошел час… затем – второй… потом – третий. Всматриваясь в лица проходящих мимо людей, Антон пытался узнать среди них свою возлюбленную. Даже когда сумерки начали спускаться на землю, он не решился покинуть свой пост. Возвращавшаяся к себе домой дежурная по общежитию окликнула незадачливого юношу:
— Ну, что. Не дождался своей зазнобы? Слушай, шел бы ты к себе, в общежитие. Видать, сегодня она уже не приедет.
Слова престарелой женщины больно били в сердце Антона, но он абсолютно ничего не мог им противопоставить.
Ночь, злая и бессонная, не дала влюбленному юноше ни на минуту сомкнуть глаз. Он мучительно пытался найти ответ на вопрос – что же случилось? – но все мысленные попытки ответить на него были тщетны.
Едва забрезжил рассвет, Антон побежал на первый этаж, где в холле висел единственный на всю общагу таксофон. Пальцы машинально нажимали на кнопки, а на дисплее за считанные секунды высветились заветные семь цифр.
— Кому это ты с утра пораньше названивать собрался? – спросила проходившая мимо уборщица. – Что, с девушкой своей поссорился? Ну, тогда это тебе не звонить надо, а хватать в охапку букет цветов, коробку конфет, и бегом бежать к ней.
На подобные советы у Антона просто не было сил обращать внимания. Он внимательно вслушивался в телефонную тишину, прерываемую длинными гудками, пока, наконец, на другом конце провода не раздался глухой, с сипотцой, женский голос.
— Анна Васильевна, где Лена!?! – в нетерпении прокричал в трубку Антон.
В трубке повисла молчаливая пауза, во время которой Анна, видимо, обдумывала то, что она собиралась сказать.
— Ты что, парень, беляны объелся? – последовал вопрос от Анны. – Это хорошо, что я сейчас трубку взяла, а не Герман к телефону подошел. Представляешь, чтобы сейчас было?
— Анна Васильевна, просто мы с Леной должны были сегодня в Рязань уехать, – пояснил Антон. – Я её вчера весь вечер прождал, а она почему-то не пришла. Вы не знаете, что могло случиться?
— В Рязань!?! Час от часу не легче! Там-то чего вам понадобилось?
— Мы с Леной решили пожениться. У меня в Рязани один друг живет, а жена у него работает в Загсе. Вот она нас и распишет.
То, что говорил Антон, Анна была не в состоянии даже переварить. Все сказанное казалось ей полным абсурдом, находящимся вне рамок реальности.
— Слушай, ты хоть понимаешь, что вот этой вашей женитьбой ты Ленку просто подставил? – спросила Анна. – Представляешь, что будет, если Герман об этих ваших планах узнает? Он же вас обоих из-под земли достанет.
— Анна Васильевна, а что нам с Леной еще остается делать? – ответил Антон. – За Германа ей нельзя замуж выходить…
Дальнейший разговор не имел никакого смысла, и Анна решила получить информацию, так сказать, из первоисточника. Бросив трубку, она направилась в комнату новоиспеченной невесты, чтобы популярно объяснить ей, к чему может привести принятие подобных необдуманных решений.
Полная тишина, аккуратно застеленная кровать встретили Анну, когда она вошла в комнату Лены.
— Вот дуреха! – воскликнула про себя женщина. – Куда ж тебя понесло-то!?!
Дальнейшие поиски Лены были бессмысленны хотя бы потому, что в доме её уже точно не было. Относиться несочуственно к этому побегу Лены Анна не могла, но ей становилось не по себе при одной мысли о том, какие это может иметь последствия.
— Вадик, Ленка пропала, – сказала Анна на утро мужу.
— Пропала? Как пропала?
— Очень просто. Мне вчера Антон позвонил. Сказал, что они с Ленкой собрались ехать в Рязань. Я – к ней, чтобы мозги как следует вправить, а её и след простыл.
По мере продолжения рассказа Анны, глаза Вадима Викторовича все больше округливались от удивления.
—В Рязань? Это еще зачем? – спросил он.
— Жениться они там собрались, – ответила Анна. – Представляешь? Я не знаю, что теперь Люде говорить буду. Ты же знаешь, как она к Ленке относится. Трясется за неё, будто та – дите малое.
При одной мысли о том, как Людмила воспримет исчезновение лучшей подруги, по спине Гусева начинали бегать мурашки. За то время, что Лена находилась в доме Сапрановых, они с Людмилой успели стать настолько близкими людьми, что та уже не могла воспринимать лучшую подругу вне своей жизни.
— Да, положеньице, – промолвил Гусев, вздохнув. – Что будет, когда Люда узнает о пропаже подруги, даже представить не могу. Они ведь с Ленкой так сдружились, так сблизились, что я не удивлюсь, если обе они окажутся родными сестрами.
Вадим Викторович даже не представлял, насколько в этот момент он был близок к истине. Чаянья Людмилы наконец-то сбылись. Теперь она знала, кто её сестра, где она, что с ней, и, казалось, не было ничего такого, что могло бы помешать посвятить Лене всю свою жизнь.
Благостное настроение Людмилы, как ей казалось, не могли испортить ни проливной дождь, ни изнуряющая жара, ни даже беспардонное хамство её дяди. Теперь в её жизни появился человек, которому она уж точно нужна, а все остальные перипетии и нестроения теряли сколько-нибудь важное значение.
— Тетя Ань, хочу с Ленухой куда-нибудь съездить – сказала Людмила Анне. – Мы ведь с ней друг о друге почти ничего не знаем. Знаете, когда я первый раз её увидела, сразу поняла, что меня с ней связывает что-то важное. Подумать только: я столько времени потратила на поиски родной сестры, а она оказалась – совсем рядом.
Ошеломленная Анна с замиранием сердца выслушивала свою любимицу, боясь произнести слово. Предположить, что милая девчушка, которой Герман пытался испортить жизнь, окажется младшей дочерью Ларисы, она, конечно, не могла, и от этого положение становилось еще щекотливее. Анна видела, как Людмила настроена поскорее увидеться со своей сестрой, но здесь, как говорится, и появлялись сложности.
— Хочу Лену к себе перевезти, – говорила Людмила. – Пусть у меня живет. И мне за неё – спокойнее, и ей не придется на себе ничьи косые взгляды ловить.
По обеспокоенному взгляду Анны, по её частым вздохам, Людмила поняла, что произошло что-то, из ряда вон выходящее.
— Тетя Ань, что, что-то случилось? – спросила она. – Вы так на меня смотрите, будто я что-то не то говорю.
— Да, все ты правильно говоришь, дочка, – промолвила Анна. – Только понимаешь, в чем дело…
Новость о том, что Лены больше нет в особняке Сапрановых, обескуражила Людмилу. Никак она не ожидала, что родная сестра, которую она искала столько лет, снова окажется далеко от неё.
— А зачем Лена с Антоном в Рязань-то собрались?
— Пожениться им там, видите ли, захотелось, – ответила Анна. – Люд, я, конечно, все понимаю, но сестра твоя – хуже младенца… Какое ей замужество!?! Этот тоже хорош… студент недоделанный.
Узнав о планах Антона, Людмила автоматически внесла его в список своих недругов. В числе тех, кого Людмила представляла рядом со своей сестрой, он занимал одно из последних мест.
— Я этому паршивцу шею-то намылю! – в сердцах воскликнула Людмила. – Он что, не понимает, в каком положении Лена находится? Ей надо братика искать, выбираться из той дыры, в которой она оказалась, а не о замужестве думать.
— Люд, но он, как лучше, хотел, – попыталась заступиться за Антона Анна. – Твой дядя Герман в покое её не оставит. Ну, и куда ей деваться?
— Надо с Димкой поговорить. Может, он что-нибудь придумает.
— С Димкой!?! – удивилась Анна. – Он-то тут причем?
В благородство и искренность Дмитрия Анна все еще не верила. Для неё он по-прежнему был расчетливым циником, у которого на первом месте всегда будет стоять его собственное я.
— Люд, извини меня, но я ему не верю, – сказала Анна. – Мне кажется, таких, как этот Серковский, изменить может только могила.
— Нет, тетя Ань. После того, как Дима узнал, что Лена – его сестра, он совсем другим стал. Я это еще там, в Крымске, поняла.
— Кто про что, а вшивый – все про баньку! – плеснула руками Анна. – Люд, ну, пора бы уже повзрослеть. Ты что, до седых волос собираешься по этому своему Димке с ума сходить.
Людмила и сама не знала ответа на этот вопрос. С Дмитрием теперь её связывали лишь официальные отношения, не выходящие за определенные рамки, но сердце решительно отказывалось ей подчиняться. Любые попытки выгнать его из своего сознания, забыть о нем, были тщетны, а вырвать из сердца не получалось в принципе.
— Да, не схожу с ума, тетя Ань, – сказала Людмила. – Просто Дима в последнее время очень сильно изменился.
Хлопанье двери в коридоре извещало о возвращении с работы Вадима Викторовича.
— Люд, ну, что, сестру видела? – с порога спросил Гусев. – Говорила с ней? Тебе сейчас с ней надо больше времени проводить.
В устах Вадима Викторовича эти слова звучали или как некая неосведомленность, или как откровенное издевательство.
— Вадик, а Лены нет, – за Людмилу ответила Анна. – Уже третий день никто не знает, где она находится.
— Как нет? – удивился Вадим Викторович. – Она же без ведома Германа и шага сделать не может. Погоди, а он-то знает?
— Да, демонстрирует полное безразличие, – ответила Анна. – Знаешь, Вадим, мне иногда кажется, что Ленка для Германа – это игрушка. Захотел – поиграл, захотел – выбросил.
Все, что говорила Анна, было верно лишь отчасти. Планы, которые вынашивал Герман в отношении своей юной невесты, были действительно далеки от любви, но цель под собой имели достаточно серьезную, и не было ничего, чем Сапранов не мог бы поступиться ради достижения этой цели.
— Вадик, представляешь, Люда хочет Серковского к поискам Лены подключить. – сказала Анна. – Ты хоть с ней поговори. Скажи, что пустое это занятие. Этот Димка, как был прохвостом, так этим прохвостом и останется.
Скептицизм Гусева в отношении Дмитрия никуда не делся даже после того, как стало известно о том, что Лена – его родная сестра. По мнению Вадима Викторовича, Серковский по-прежнему был циничным и расчетливым проходимцем, не способным на проявление чувств, присущих любому нормальному человеку.
— Яблоко от яблони недалеко падает, – повторял Гусев. – Если уж отцу Лариса не нужна оказалась, то, что тогда о сыне говорить.
— Дядя Вадим, человеку свойственно меняться, – промолвила Людмила. – Я заметила: Дима в последнее время сильно изменился. Особенно после того, как узнал про Лену…
Дальнейший разговор был бесполезен в принципе, так как и Людмила, и Вадим Викторович были тверды в своих убеждениях, и никто из них менять их не собирался.
Визит к бывшему супругу Ирина Львовна решила нанести сразу же, как только узнала об исчезновении его предполагаемой невесты.
— Я не пойму: тебе что, больше всех надо? – урезонивала мать Элла. – Давно не унижалась? Ты же отца знаешь. Он тебя опять с ног до головы облает, и на этом весь разговор закончится.
— Элл, да, я просто хочу сейчас на него посмотреть, когда впервые в жизни его кто-то обломал.
— Я не пойму: ты что, мазахистка, что ли? – не успокаивалась Элла. – Знаешь, чем это твое… посмотреть закончится? Отец вышвырнет тебя, как он это всегда делает, а ты опять начнешь с утра до вечера к бутылки прикладываться.
— Это с чего ты взяла!?! – возмутилась Ирина Львовна. – Я что, алкоголичка какая-нибудь?
— Нет! Трезвинеца! – сыронизировала Элла. – Мам, да, если бы ни я, ты бы уже давно спилась.
— Не смей так разговаривать с матерью! – крикнула Френкель. – Знаешь, Эллка, ты в моей шкуре никогда не была, и ни тебе меня судить.
Причин жаловаться на судьбу у Ирины Львовны было больше, чем достаточно. Была любовь, обманная и жестокая; было отцовское наследство, так нелепо утраченное; была, наконец, родная дочь, с каждым днем становившаяся все более чужой. Единственным утешением в неустроенной жизни Френкель был Борис Станиславович Хлопонин, но и его участие отнюдь не было бескорыстным.
Никто не мог сказать, что было нужно преуспевающему адвокату от бывшей жены всесильного олигарха, но при беглом взгляде на их отношения можно было сказать, что Борис Станиславович Ирине Львовне был нужен больше, чем она ему. Видимость нежных чувств Хлопонину приходилось как бы выдавливать из себя, что любой сторонний наблюдатель не мог не заметить.
— Слушай, я не пойму, что тебе от этого самовлюбленного Жигало нужно? – часто спрашивала мать Элла. – Чем тебя привлек этот надутый, самовлюбленный «индюк» - я не понимаю.
— Ну, Борис-то хоть на мужика похож, – не задумываясь, ответила Ирина Львовна. – Знаешь, с ним любая баба женщиной себя почувствует.
Нелюбовь к воздыхателю своей матери у Эллы была патологической. В чванливом, заносчивом адвокате ей не нравилось все: его постоянное подчеркивание собственной значимости, непрестанное любование собой, взгляд на всех свысока. Казалось, не было в Борисе Станиславовиче того недостатка, который бы не могла отыскать в нем Элла.
— Мам, ну, давай по-честному: для тебя Хлопонин – это еще один способ раздразнить отца, – сказала Элла. – Стоит только папочке тебя пальцем поманить, как ты тут же, очертя голову, к нему побежишь.
В своих суждениях Элла была недалеко от истины. Чувства Френкель к бывшему супругу никуда не делись, и стоило Сапранову только захотеть, как их отношения с Ириной Львовной возобновились бы с новой силой.
Нежелательный для Эллы субъект, как это общепринято, появился тут же, при первом упоминании о нем. Как только Борис Станиславович переступил порог квартиры Френкель, он сразу же поймал на себе презрительный взгляд Эллы, в котором отчетливо читалась максимальная неприязнь к любовнику своей матери.
— Элла, а тебя что-то давно на работе не видно, – ехидно заметил Хлопонин. – Ты что, не знаешь, что сейчас с аптеками творится? Люди – на взводе. Им уже второй месяц зарплату не выдают. Еще немного, и начнутся массовые увольнения. Знаешь, сколько с тебя тогда отец шкур спустит?
— Борис Станиславович, со своими проблемами я как-нибудь сама разберусь. Ладно? – ответила Элла. – Вы бы лучше позаботились о том, чтобы отец ничего не узнал о ваших с матерью отношениях.
— Вот за это ты точно не беспокойся, – самоуверенно сказал Борис Станиславович. – Ты что, думаешь, твой отец ничего про нас с Ирой не знает? Да, он лично просил меня, чтобы я подставил твоей маме свое дружеское плечо. Так что, Эллочка, своим всесильным папой тебе меня не напугать.
Презрение Эллы к собственному отцу усиливалось с каждым, произнесенным Борисом Станиславовичем, словом. Она знала, что Герман – циник в высшей степени, но не догадывалась, что этот его цинизм может зайти так далеко. Не в силах больше оставаться в жилище своей матери, Элла, накинув плащ на плечи, выбежала вон из квартиры.
— Боря, это правда? – спросила растерянная Френкель, как только за Эллой захлопнулась дверь. – Ты со мной только потому что Герман тебя об этом попросил?
— Знаешь, Ир, ты даже не представляешь, как меня достала твоя дочь. Не было еще случая, чтоб она не попыталась вывести меня из себя. Ну, а в запале, сама понимаешь, чего не скажешь…
— Нет, Борис, ты не ответил на мой вопрос, – не успокаивалась Ирина. – Это Герман подослал тебя ко мне, чтобы ты следил за мной?
Борис Станиславович несколько затруднялся с ответом. Признать, что главным инициатором их отношений является Герман, а он, Хлопонин, действует по его указке, означало – потерять Ирину навсегда, чего самому Борису Станиславовичу очень не хотелось. С другой стороны, подобный вопрос от Ирины Львовны мог означать только одно: все выводы Ириной Львовной уже сделаны, и любое отрицание со стороны Хлопонина эти выводы только подтверждало.
— Что за глупости ты говоришь… - едва успел произнести Борис Станиславович.
— Значит, это правда! – запричитала Френкель. – Это мой бывший муж подослал тебя ко мне. Ну, и что ему на этот раз от меня надо?
С каждой секундой Ирина распалялась все больше, и Хлопонину не представлялось никакой возможности её успокоить.
— Господи! Да, что ж ему от меня еще нужно-то! – причитала Френкель сквозь слезы. – Я ему итак отдала все, что у меня было! Что же он никак не успокоится!?!
Смотреть на этот истерический выброс для Бориса Станиславовича было выше его сил, как физических, так и моральных.
— Ира, успокойся ты, наконец! – крикнул он. – И знаешь что: давай свои догадки ты будешь оставлять при себе. У меня ведь тоже нервы не железные.
Правда, все предположения Ирины Львовны соответствовали действительности лишь отчасти. Хлопонин действительно выполнял роль эдакого засланного казачка, который должен был информировать своего шефа обо всем, что происходит с его бывшей супругой.
— Глаз с неё не спускай, – инструктировал Герман Федорович своего адвоката. – Главное, помни, насколько добросовестно ты будешь выполнять то, что я тебе поручил, не только мое, но и твое благополучие зависит.
Моральными рамками Хлопонин ограничен не был, и поэтому был волен действовать так, как ему заблагорассудится. Когда, в какой момент Бориса Станиславовича посетили высокие чувства к бывшей жене его патрона, он и сам уже не помнил, но свою жизнь без этой, пусть взбалмошной, но все же самой прекрасной на свете женщины больше не представлял.
Герман Федорович даже нее догадывался об истинных отношениях Хлопонина со своей бывшей супругой. Всегда расчетливый и в высшей степени практичный адвокат Сапранова, был лишен каких-либо сентиментальных настроений, а поэтому в том, что его отношения с Ириной Львовной не перейдут определенные границы, можно было не сомневаться. Тем удивительнее для Германа был рассказ младшей дочери, когда она поведала о том, что увидела в квартире своей матери.
— Погоди. Ты уверена в том, что сейчас говоришь? – спрашивал Герман Эллу.
— Да, как в самой себе. Я тебе даже больше скажу: если бы ты видел дальше собственного носа, давно б заметил, что отношения матери и Бориса Анатольевича вышли за рамки просто дружеских.
— Да? И как давно? – поинтересовался Герман, немного сникнув.
— Ну, этого я точно сказать не могу, но, судя по тому, что я в маминой квартире видела, началось у них это не вчера.
— Погоди, а что ты видела?
— Пап, тебе что, подробности рассказывать? Просто Борис Станиславович проводил время с нашей мамой в весьма непринужденной обстановке.
— А ты им что, свечку держала?
— Да, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что между ними что-то есть. Ты бы видел, как твой Хлопонин на мать глазеет.
Диалог отца с дочерью прервала ворвавшаяся в кабинет Ирина Львовна. Вид у бывшей супруги Германа Федоровича на этот раз был довольный, даже радостный. Вальяжно расположившись в кресле, она окинула Сапранова таким взглядом, в котором отчетливо читались и злорадство, и ирония, и максимум презрения.
— Ты зачем сюда пришла? – раздраженно спросил Герман. – Что тебе здесь надо?
— Да, так… на тебя посмотреть, – ответила Френкель, не скрывая иронии. – Ты, мне сказали, потерпел неудачу на личном фронте. Ну, и как это… чувствовать себя, когда об тебя ноги вытирают?
— Тебе-то что!?! Отчий дом покоя не дает?
— Знаешь, Герман, а я даже рада, что эта твоя новая пассия тебя так обломала, – говорила Френкель. – Может, после этого ты, наконец, поймешь, что не только вокруг тебя земля вращается. А что касается этого дома, то я его рано или поздно верну. В этом ты можешь не сомневаться.
Отдавала ли Ирина Львовна себе отчет в тех словах, которые произносила, было непонятно. Разговор в таком тоне для Германа Федоровича, в принципе, был неприемлем, а в случае с Френкель еще и небезопасен.
— Что ж ты мне сделаешь-то, дурилка ты картонная? – презрительно спросил Сапранов. – Ты хоть понимаешь, что, если я захочу, от тебя даже имени не останется?
— Да, кто бы в этом сомневался! Ты ведь у нас большой мастер избавляться от тех, кто тебе мешает. Только, знаешь, я тоже предприняла кое-какие меры предосторожности…
С этими словами Ирина Львовна извлекла из сумочки флэшку и положила её на стол перед Германом.
— На. Дарю, – сказала она, небрежно бросив флэшку на стол перед Германом. – На этой штучки, дорогой мой, записано, где, кому и сколько ты отстегивал за выгодные для тебя подряды. Как ты сам понимаешь, в случае с этой игрушкой речь идет всего лишь о копиях, а вот подлинники хранятся в надежном месте и под присмотром очень надежных, проверенных людей. В том случае, если с моей головы упадет хотя бы один волос, весь этот компромат немедленно станет достоянием гласности. Не мне тебе объяснять, какие это может иметь для тебя последствия. Так что, Герман, на твоем месте, я бы пылинки с меня сдувала, мухам не давала б на меня сесть, лишь бы со мной ничего не случилось. Подумай об этом!
Закончив свой монолог, Ирина Львовна покинула кабинет Сапранова, оставив его размышлять над тем, что она сказала.
Уже пять минут Антон стоял перед превратившейся в разъяренную фурию Людмилой, и выслушивал её гневную отповедь.
— Ты хоть понимаешь, что это из-за тебя Лена пропала!?! – кричала она. – Из-за твоей безрассудности никто не знает ни где она, ни что с ней. Слушай, вот, если с ней что-нибудь случится, то в этом будешь виноват только ты!
— Люда, я-то тут причем!?! – взмолился Антон. – Я всего лишь хотел спасти Лену от твоего дяди. Тебе ж самой от него несладко пришлось. Вот я и подумал: если мы с Леночкой поженимся, то я смогу её защитить, и тогда никакие притязания Германа ей будут нестрашны.
— Теперь слушай меня внимательно: в этом доме есть, кому позаботиться о Лене, и есть, кому её защитить! – категорично заявила Людмила. – Да, и вообще: мне кажется, после того, что произошло, ваше с ней общение будет крайне нежелательно.
— Он-то тут причем? – услышала Людмила за спиной голос Дмитрия. – Люд, мне кажется, если кто-то и виноват в пропаже нашей сестры, то это уж точно не Антон.
В ответ Людмила бросила на Серковского взгляд, полный строгости и недоверия.
Её встрече с Антоном предшествовала поездка в дом Дмитрия, которая оказалась не менее неприятной, чем выяснение отношений с возлюбленным сестры.
— Что тебе здесь надо? – прямо с порога спросил Людмилу Андрей Степанович, в голосе которого отчетливо слышались недовольные нотки.
— Мне бы Диму повидать, – робко произнесла Людмила.
— Диму ей повидать!!! – воскликнул недовольный Игнатьев.- Что тебе от него нужно!?! Опять голову ему морочить будешь?
— Простите, но я не понимаю, о чем вы сейчас говорите, – ответила Людмила. – У нас с Димой есть сестра, которая пропала неизвестно куда. Вот я и пришла узнать: может быть, ему о ней что-нибудь известно?
Реакция Андрея Степановича на эти слова Людмилы оказалась несколько иной, чем следовало ожидать. Историю с Леной Игнатьев вообще считал сказкой, придуманной Людмилой лишь для того, чтоб покрепче привязать к себе Дмитрия.
— Слушай, девочка, вот эту сказочку про младшую сестру ты можешь рассказывать кому угодно, но только не мне, – сказал Андрей Степанович. – Скажи, ты долго эту небылицу придумывала? Пришлось, наверное, максимум фантазии проявить?
— Андрей, окстись! – раздался голос Раисы Наумовны. – Девушка по делу пришла, а ты её прямо с порога оскорблять начинаешь.
— Рая, я никого не оскорбляю. Просто от этой особы, как и от её семьи, ничего хорошего ждать не приходится.
— Ты хотя бы выслушал девушку, – упрекнула Раиса Наумовна мужа. – Может, ей какая-нибудь помощь нужна, а ты надаешь, ни в чем не разобравшись.
— Рая, а в чем тут разбираться!?! Это ж Сапрановская порода! Ты что, забыла, что они с Димкиной семьей сделали?
— Просто у нас с Димой есть сестра,- попыталась объяснить цель своего визита Людмила. – Сейчас она куда-то пропала. Никто не знает, где она находится. Вот я и пришла узнать: может быть, Диме о ней что-нибудь известно?
В то время, как Раиса Наумовна смотрела на Людмилу глазами, полными жалости, Игнатьев продолжал сыпать колкими фразами, не давая девушке даже перевести дух.
— Признайся: эту историю с потерянной младшей сестренкой вы вместе со своим дядей придумали? – спросил Андрей Степанович. – Что, на большее фантазии не хватило? Димкиного отца сюда приплели…
Раиса Наумовна не могла удержать себя от того, чтобы не одернуть не в меру распалившегося супруга.
— Андрей, ну, что ты такое говоришь? – спросила она. – Кто такими вещами шутит?
— Они! – жестом руки Андрей Степанович указал на Людмилу. – Рая, неужели ты еще не поняла, что это за люди!?! Да, у них никогда ничего святого не было.
Разговор окончился ничем, и Людмиле пришлось возвращаться домой в подавленном настроении…
— … Ты-то что здесь делаешь? – спросила Людмила, увидев Дмитрия. – Насколько мне сегодня дали понять твои родственники, в своей родной сестре ты не нуждаешься.
— Ну, сейчас-то речь не обо мне, – уверенно сказал Дмитрий. – Ты так с парнем разговариваешь, будто он в чем-то виноват.
— Да, из-за него Лена пропала, – ответила Людмила.
Спустя несколько секунд, строгим тоном она добавила:
— Слушай, а я вообще не понимаю, зачем ты сюда пришел. Сегодня твои родственники отчетливо дали мне понять, что родная сестра тебе не нужна, а поэтому все, что касается Лены, тебя не должно беспокоить.
Подобные слова Дмитрию обидно было слышать, особенно после довольно-таки нелицеприятного разговора между ним и крестным. Битый час он пытался объяснить Андрею Степановичу, что Людмила и все остальные Сапрановы – это далеко ни одно и то же, но все, приводимые им, аргументы разбивались о гранит глухого непонимания.
— Я тебе еще раз говорю: научись, наконец, отделять мух от котлет, – говорил Серковский Игнатьеву. – Почему ты вешаешь на Люду свои ярлыки, даже толком не зная её?
— Да, потому что она – Сапранова, а от них ничего хорошего ждать не приходится, – уверенно ответил Андрей Степанович. – Хотя, что я тебе говорю? Ты же все сам, на своей шкуре, испытал.
Дальнейший разговор был бесполезен в принципе. Дмитрий и его крестный оставались каждый при своем мнении, и никто из них уступать другому ни в чем не собирался.
Слышать от Людмилы нелестные определения в свой адрес Дмитрию было обидно вдвойне. Дело было даже не в том, что Людмила не могла быть права по определению, а в том, что едкие фразы, болезненно ранившие Дмитрия, исходили непосредственно от неё. Больших усилий стоило Серковскому сдержать себя, чтобы не наговорить ответных колкостей.
— Слушай, я не знаю, кто и чего сказал тебе, но вот эту мысль, что до Лены мне нет никакого дела, ты лучше выбрось из головы, – сказал он Людмиле. – У меня, между прочим, кроме Лены, вообще никого нет.
Дмитрий казался убедительным, и уже через минуту у Людмилы не осталось сомнений в искренности его слов.
— Антон-то в чем перед тобой провинился? – спросил Серковский. – Ты сейчас разговаривала с ним так, что, если б можно было испепелять взглядом, то у тебя бы это получилось.
— Представляешь, он собрался Ленку в Рязань увезти.
— В Рязань!?! Зачем?
— Да, пожениться они там собрались. Только после вот этих их планов Лена куда-то пропала.
— Люсь, ну, я пока не улавливаю взаимосвязи между Антоном и исчезновением нашей сестры, – уверенно сказал Дмитрий. – Если он хотел жениться на Лене, то определенный резон в этом был. Ты же не будешь отрицать, что для неё Антон – гораздо более приглядная партия, чем твой дядя.
Умом Людмила понимала, что Дмитрий был прав в каждом своем слове, но принять сказанное им за истину ей было трудно.
В число своих недругов Антон был внесен не только Людмилой. Вадим Викторович и Анна также разделяли мнение своей любимицы о том, что попытка пылко влюбленного студента увести Лену из дома была, по меньшей мере, бездумной.
— Шею бы намылить этому студенту! – возмущался Гусев. – Он хоть понимает, что Ленка из-за него неизвестно где находится? Если у Германа кто-то выходит из-под его контроля, он же пойдет на все, но найдет способ превратить этого человека в ничто.
— Вадик, ты думаешь, к исчезновению Лены Герман тоже руку приложил? – спросила Анна.
— Ну, если учесть, что Лена находилась под его постоянным наблюдением, и он запросто мог что-то узнать про их отношения с Антоном, то возможны любые варианты.
— Антон! Опять этот Антон! – воскликнула Людмила. – Тетя Ань, вот при всех говорю: если моя сестра не найдется, или с ней что-нибудь случится, я не знаю, что с ним сделаю.
— Люда, да, успокойся ты! – сказал Гусев. – Парень действительно хотел, как лучше.… Ну, ты сама подумай, что за жизнь была бы у Лены с твоим дядей.
— Вадик, ты хоть определись: ты хочешь Антону шею намылить, или защищаешь его, – вступила в разговор Анна. – Лично я на стороне Люси. Если бы не этот Антон, Ленку бы сейчас искать не пришлось.
Дальнейший разговор носил беспредметный характер. Все обвинения в адрес Антона были как беспочвенными, так и бессмысленными. Юноша действительно хотел, как лучше, и то, что Лена пропала, уж точно не было его виной.
В квартире Игнатьевых атмосфера была тоже накалена. Причиной тому был разговор Дмитрия с его крестным.
— До каких пор ты будешь вмешиваться в мою жизнь!?! – негодовал Серковский. – Люда пришла по делу. У нас с ней, между прочим, общая сестра есть. А ты вел себя с ней, как будто она – враг народа.
— Дима, я всего лишь хочу защитить тебя от этой семейки. Ты, я вижу, стал забывать, что они устроили, – объяснил Андрей Степанович. – Гнилые люди – эти Сапрановы. Понимаешь?
Вошедшая в комнату Раиса Наумовна бросила на мужа взгляд, полный строгости и осуждения, а затем, обернувшись к Дмитрию, произнесла:
— Слушай, да, с кем ты разговариваешь? Твой крестный уже давно живет в какой-то потусторонней реальности. Андрей! – обратилась Раиса Наумовна к Игнатьеву. – Долго ты еще собираешься парня накручивать? Сколько лет прошло, а ты все никак успокоиться не можешь.
— Рая, ну, что ты такое говоришь? Неужели ты забыла, что это Сапрановы лишили тебя лучшей подруги? Что это они, Сапрановы, сделали твоего крестника круглым сиротой, оставив его без родителей? Рай, и ты еще хочешь, чтоб мы с ним все это забыли? Ну, знаешь, не думал я, что ты способна предать память Сергея и Наташи.
— Андрей, да, не об этом речь, – сказала Раиса Наумовна. – Я просто хочу, чтобы парень жил так, как посчитает нужным.
— Да? Ну, и что это будет за жизнь? Рай, хочу тебе напомнить, Серега и Иван были хорошими друзьями. Чем эта дружба закончилась?
Раиса потупила взор. Воспоминание о том, что произошло десять лет назад, причиняло ей боль. Дело тут было даже не в том, что она потеряла лучшую подругу, которая долгое время была для неё, как родная сестра. Душа болела за Дмитрия – этого несчастного, потерявшего самого себя, мальчика, превратившегося в дикого волчонка, единственным смыслом жизни которого стала месть. Появление в его жизни Людмилы и Лены снова все возвращало на круги своя. Дмитрий переставал быть зацикленной на собственных обидах машиной, запрограммированной на разрушение всего и вся. В нем снова появились те качества, всегда ему присущие – жизнерадостность, чуткость, открытость.
Смысла в своем дальнейшем присутствии при споре своих крестных Дмитрий больше не видел, и поэтому удалился в соседнюю комнату, где быстро набрал на своем мобильнике номер Спиридонова – своей постоянной палочки-выручалочки.
— Дим, что, опять что-то случилось? – раздался в трубке усталый и встревоженный голос Павла.
— Паш, мы могли бы встретиться? – спросил Дмитрий. – Понимаешь, у меня тут одна проблема возникла, и, боюсь, без тебя мне её не решить.
— А когда по-другому было? – спросил в свою очередь Павел. – Ладно. Давай завтра на нашем старом месте…
Старое кафе, располагавшееся в одном из московских переулков, было местом постоянных встреч Дмитрия и Павла. Еще в студенческие годы молодые люди любили забежать сюда с тем, чтобы пропустить одну-другую кружку пива да посудачить о своем житье-бытье. Друзья всегда располагались за одним и тем же столиком, стоявшим возле центральной колонны зала.
Появившейся в зале Павел, окинув помещение беглым взглядом, увидел Дмитрия, потягивающего пиво из граненой кружки, и направился к нему.
— Ну, что стряслось у тебя на этот раз? – спросил подсевший к Дмитрию Спиридонов. – Судя по голосу, каким ты со мной говорил, произошло что-то из ряда вон…
— Ну, можно и так сказать… - промолвил Серковский, тяжело вздохнув.
О жизни своего друга Павел был осведомлен достаточно хорошо, но то, что Дмитрий поведал о себе сейчас, стало сенсацией даже для него.
— Погоди. Это получается, что у тебя с Сапрановыми есть общий родственник? – спросил изумленный Павел.
— Во-первых, не с Сапрановыми, а только с Людмилой. Во-вторых, Лена сейчас неизвестно где находится, и за этим тоже, как мне кажется, стоят Сапрановы.
— Димка, я смотрю: чтобы не произошло, ты во всем обвиняешь Сапрановых. – сказал Спиридонов. – Слушай, тебе самому-то не надоело на них всех собак вешать?
— Да, Паш, ни на кого я ничего не вешаю. Просто факты говорят сами за себя. Ты пойми: если Герман узнает, что Лена пошла против него, он же её в покое не оставит.
— Ладно, – угрюмо произнес Павел.- Давай излагай, что тебе обо всем этом известно.
Информация, которую Дмитрий поведал своему другу, была скудна и обилием фактов не отличалась. Собственно, фактов никаких и не было. Были лишь домыслы Дмитрия о том, что за исчезновением его сестры непременно стоит Герман Сапранов в силу его патологической испорченности и сверх неуемной мстительности.
— Ты пойми, Паш, Герман никогда и никому ничего не прощает, – говорил Дмитрий Спиридонову. – Если он узнает, что Лена пошла против его воли, пощады ей не будет.
— Ох, Дима, Дима, – вздохнул Павел. – Ты хоть понимаешь, что найти человека в Москве – это все равно, что искать иголку в стоге сена? Мне ж придется весь отдел на уши ставить. Это при том, что шансы на успех весьма призрачны.
— Слушай, неужели ничего нельзя сделать?
— Давай так: сидя тут, мы с тобой можем только строить предположения. Для того, чтобы говорить о чем-то серьезном, я должен пообщаться хоть с кем-нибудь из домочадцев Сапрановых. Кстати, ты можешь устроить встречу с этой своей Людмилой? Может, она обо всем, об этом что-нибудь еще знает.
Просьба была из разряда невыполнимых, но отказать своему другу напрямую Дмитрий не мог. Как казалось Спиридонову, Людмила, в силу своего частого нахождения в доме Сапрановых, могла знать о каких-то подводных камнях этой семьи, не известных другим.
— Семейка, я так понимаю, мутная, и каждому из них есть что скрывать, – сделал вывод Павел. – Вот я и хочу побеседовать с этой Людмилой Ивановной. Возможно, ей известно что-нибудь такое, о чем ты не знаешь.
— Паш, я только тебя умоляю, ты с ней разговаривай как-нибудь по мягче. Не так, как ты это обычно со своими подопечными делаешь, – попросил Дмитрий.
— Ой! Кто бы говорил. Сам-то говорил, что жизнь положишь, а всех Сапрановых на ремни порежешь.
— Понимаешь, Павлик, все это я говорил в прошлой жизни, – сказал Дмитрий, вздохнув. – Во мне все перевернулось, когда я Люду встретил. Раньше я ведь ни о чем другом, кроме своей мести, кроме ненависти, думать не мог.
Разговор мог продолжаться, сколь угодно, но теперь для Дмитрия очевидно было одно: без Людмилы, без Лены – вновь обретенной сестры его жизнь теряла любой смысл.
Вечер неуклонно вступал в свои права, зажигая на небе то тут, то там одинокие звезды. Посетители кафе, один за другим, начали покидать заведение, и лишь два молодых человека все еще сидели за столиком около центральной колонны, о чем-то оживленно беседуя.
— В общем, если я правильно понимаю, в данный момент ты мне ничем помочь не можешь? – спросил Дмитрий Павла.
— Ну, почему же… Понимаешь, искать человека в Москве – это все равно, что искать иголку в стоге сена. Сейчас, в данный момент я даже не знаю, с чего начинать. Вот я и хочу поговорить с твоей обожаемой Людмилой Ивановной. Уж она-то о Лене точно больше, чем ты, знает. Вот когда твоя любовь мне расскажет, кто такая Лена, что она из себя представляет, тогда можно будет наметить хоть какой-то план действий.
Картина вырисовывалась вполне неопределенная, и вопрос – где Лена? – по-прежнему оставался без ответа.