Он чувствовал себя очень старым, больным. Давно не брал в руки скрипку. Только иногда пробовал, когда никто не мог его слышать. Но пальцы плохо подчинялись. Звук получался дребезжащим. Музыкант слышал, понимал, но думал: может быть, он скоро поправится, уедет со скрипкой за город, в лес, будет уезжать каждый день, и звук окрепнет, станет родным и чистым... Конечно, разве можно жить без надежды?
Когда началась война, он забыл о скрипке. Заботился о соседской девочке, оставшейся сиротой в первый же день, добивался, чтобы ее эвакуировали вместе с детьми ближайшего детсада. Наконец , это ему удалось. Девочка уезжала с незнакомыми ребятишками. Она прижималась к его коленям и, сердито посапывая, громко шептала:
- Почему ты не хочешь ехать вместе со мной? Я попрошу воспитательницу. Она согласится, вот увидишь.
- У меня есть дома дела.
- Сидеть на стуле и думать?
- -Не только. Я приеду к тебе, если ты напишешь мне.
- Я еще не умею писать.
- Ты попросишь воспитательницу. Я дал ей свой адрес. А летом ты сама научишься.
- Я сразу же стану учиться, как приеду. Можно ведь и до школы ?
- Можно.
- Все-таки лучше, если ты поедешь сейчас с нами, - сказала она солидно и категорично.
Но он понял и ее детскую хитрость, и мужество, и отчаянье .
- Нельзя. Вo всем должен быть порядок, Когда я приеду, мы пойдем с тобой в лес. Я научу тебя играть на скрипке.
- А это очень трудно ?
- Трудно. Но если очень захотеть...
Девочка уехала. Он снова вспомнил , что очень стар, болен... К вечеру забежала соседка, сказала: немцы близко от города, все уходят, Может быть, и он...
- Как же я пойду? А вдруг придет письмо...
- Какое письмо?! Завтра, наверное, немцы будут в городе.
- Я буду только мешать, задерживать.
- Как-нибудь, мы же люди. Только бы выбраться из города..Будем идти по проселку, не по шоссе. Как все, так и мы.
Старик пошарил в старом буфете, тщательно завернул в салфетку кусок хлеба, затем отдельно в бумажку несколько кусочков сахара, опустил все это в карман. На пороге оглянулся, подошел к футляру, потоптался на одном месте, пошел к двери. Вернулся. Вынул из футляра скрипку со смычком и вышел из комнаты.
Сначала шли быстро. Потом медленнее. Присоединялись новые люди, семьи. Соседка говорила:
- Вот видите, вы никому не мешаете.
- Потом он все-таки стал отставать, пошел сзади всех.
Какая-то женщина спросила:
- Вы не знаете точно, куда мы идем ?
- Не знаю. К своим.
- Давайте держаться вместе. И если отстанем, не так страшно. Бомбежка началась неожиданно, никто не думал, что самолеты обратят на них внимание, они же летят на Москву. Вдруг женщина закричала и метнулась в сторону. Он не успел ее удержать. Последовало два взрыва. Старик упал. Когда пыль рассеялась, он ощутил в руках скрипку, поднялся. На дороге никого не было. Лишь перевернутые коляски и тачки. Женщина лежала метрах в пятнадцати на траве. Дальше еще двое. Он стоял долго, как будто забыл, что еще жив и стоит на дороге, как ворон. Потом снова ощутил в руках скрипку, стал сдувать с нее пыль, поправил деку, рассеянно вскинул к плечу и тронул смычком струну. Звук получился слабым, дребезжащим, будто кто-то щелкнул по куску ржавой жести. Он опустил скрипку, потоптался на месте и , будто не зная куда ее девать, снова вскинул к плечу, тронул струны сильнее - ведь никто не слышал его, а если бы и слышал... Он обещал девочке научить ее играть на скрипке. Наверное сейчас много невыполненных обещаний. Вдруг звук вскрикнул. Старик даже испугался. Крик получился резким, трагичным. Скрипка вскрикнула еще раз и вдруг запела. Вот звук как будто случайно запутался в сети и старается выбраться. Не так это просто. Старик ушел в борьбу звука со своим пленом и не заметил, как стали собираться люди - те, которые разбежались. Кто-то склонился над мертвыми. Он услышал плач, опустил скрипку. Ему стало стыдно. В самом деле, нашел время и место!.. Кто-то сказал: надо вырыть братскую могилу. Рыли долго - нашлось всего две лопаты, старые, тупые. Когда мертвых стали засыпать, старика попросили сыграть что-нибудь грустное. Он замахал скрипкой и смычком: нет , играть он не может, нет!
- Вы же музыкант...
Он не смог ничего возразить. Конечно, он музыкант. Вернее, был... Но для них это детали. Он заиграл. Играл до тех пор, пока не вырос холмик. Затем, не переставая играть, шагнул вперед и пошел по дороге. За ним двинулись все остальные. По проселку навстречу шел человек. Он остановился, снял шапку, отступил с дороги. пропуская странный кортеж и долго смотрел ему вслед.
Звук стал полным и чистым. Он уже рвался из рук старика, как когда-то в молодости. когда он еще играл в оркестре, а справа в ложе сидела Аннушка. Как давно он не вспоминал ее. . .
Идти и играть трудно. Он никогда не пробовал, но знал, что трудно. И все же он совсем не чувствовал усталости. Главное, его слушали, переживали вместе с ним и каждый свое. Почему же столько лет он не играл? Может , не было бы этих одиноких и одинаковых лет, когда даже не помнишь, что и когда было. Почему так поздно попробовал?
Звук стал совсем легким, естественным. Он не мешал ему думать.... Война. . . А он, как осмелевший оратор, регламент которого истекает.. . Вот так всегда. . . А что «так всегда» он уже не помнил.
Его тронули за плечо двое более молодых:
- Вы отдохните. Первому идти трудно. Мы понесем вашу скрипку.
Он отдал им инструмент и пошел рядом с ними.