15 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Раннее утро. « Порой даже самый грустный, отдаленный от многих, человек нуждается в легкой беседе, которая представляла бы собой интересные повороты событий. И эта беседа может, нужна ему, как никогда именно ранним утром, когда солнце едва протерло свои заспавшиеся глаза. И осветило ими весь полуостров Крым, на котором оно однажды нашло своих героев, которые понимают его, слегка улыбаясь. А после прикрывают глаза, поднимая высоко русые головы. Другие же наоборот пытаются скрыться от его приветливых, ласковых лучей, загораживая прекрасные глаза темными стеклами. И стекла эти не всегда бывают только на солнечных очках, которые раньше любила брать в руки Аринка, протирая соленой водой. Часто мы сталкиваемся с людьми, на которых не видим тех или иных стекл, но все же понимаем, что они уже давно закрыли ими свои глаза. Таких людей мало, но все же они есть рядом с каждым человеком, который когда-либо сидел на берегу Черного моря, болтая резво ногами.» - так сидел наш Алексей на белой плитке, на краю которой торчала ржавая железяка. Это было в двадцати шагах от привычного пляжа, находившегося на территории Евпаторского Заведения. И было это место единственным, где можно было с кем-то поговорить по душам, наслаждаясь песней, ходившего кругом, Ветра. Алексей, болтая ногами, глядел вниз, наблюдая за тем, как ударяются прибывшие сию секунду волны о плитку и тут же отползают беззвучно обратно. Он мог глядеть на это часами, попуская все лекции Архимея Петровича и завтраки, на которых давали поджаристые оладьи с абрикосовой начинкой. А, когда он, поднимая глаза, пробегал ими чуть дальше, то замечал, как плещутся мелкие рыбешки с цветной чешуей. Как же красиво в его светлых глазах они переливаются на солнце! Правда, касаясь носами о плитку, они внезапно уплывают, задевая хвостами друг друга.
Спустя минуты, после полного воцарения солнца над Евпаторией, Алексей так и не сдвинулся с места, сложив руки замочком. Кажется, он так увлекся всей завлекающей красотой морского прибоя и маленькими обитателями, что вовсе позабыл о первом дне учебе, о том, что ему пора поторопиться, аккуратно поднявшись с холодной плитки, которая неровно обрывается у его ног. И если бы не появилась в это время Аринка, он бы, наверно, так и не смел отвлечься от песни Ветра и всей прелести этого утра, исходившей из морской глубины.
Одетая в черненькую юбочку, касавшуюся колен, белоснежную рубашечку с коротенькими рукавами, Аринка поднялась на пригорок, уже заметив знакомый силуэт. Она шла по пыльной дороге, наступая голубыми туфельками на грубые камни. Но они совсем не сбивали ее, а наоборот заставляли торопиться, особо не глядя по разным сторонам. Остановившись в трех шаг от плитки, она оценивающе взглянула на Алексея в белоснежной рубашке с застегнутыми до конца запястий рукавами. После слегка его испугав, она положила руку на ему плечо, интересно улыбнулась.
Юноша, обернувшись, прислонил палец к немного сухим губам.
- Не шуми, Аринка. А то спугнешь их, они же не Тишина, а маленькие, пугливые существа. Одно только движение, одна брошенная крупинка песка и они вздрогнут, задев друг друга хвостами. Я так хочу понаблюдать за ними еще немного времени. – шепотом произнес он, дав ей руку, на которую Аринка облокотилась, присев с левой стороны от него.
Так же, как он, свесив ноги, она взглянула в его блестящие приторно синие глаза, сказав:
- Поведаем об этом Архимею Петровичу, когда опоздаем на его важную лекцию? Знаешь, я бы просидела здесь больше часа, так беззаботно глядя в холодную воду, но что-то сомнения берут, что я сумею добежать до четвертого корпуса, не запыхавшись. Так, что, если ты не возражаешь, я все-таки пойду.
Не охотливо она приподнялась, отряхнув черненькую юбочку обеими ладонями. Не оборачиваясь, она была готова вернуться в Евпаторское Заведение, но передумала. Решила дождаться, немного постояв, когда Алексей дослушает песню Ветра, последний раз взглянет на цветных рыбок, и, поднявшись, вновь возьмёт ее за руку. Проведя двумя пальчиками по левой ладони, она на секунду отвела от него глаза, приятная улыбка выступила на ее лице, щеки приобрели вмиг розовый оттенок. Еще больше ей тогда захотелось снова коснуться его, заглянув в приторные глаза, которые больше не казались ей такими выцветшими. И вот, опустив руку, она подняла глаза, чуть приоткрыла рот.
- Леша, Леша…- медленно проговорила она, как заледенело ее сердце. Не увидела она перед собой его силуэт. Аринка не понятливо огляделась вокруг, а когда взгляд ее испуганный упал на железяку, то она бросилась вперед, упав на колени. Хватившись за нее рукой, она, убрав черную прядь волос со лба, наклонилась вперед. Бледность тогда выступила на ее загорелом лице.
Увидела она его, уже немирно сидевшим на белой плитке, а в воде, с плотно прикрытыми глазами. Спешившие волны обхватывали его широко расставленные руки, крупные капли попадали на его рукава. Девушка, прежде чем протянуть ему руку, облокотилась на плитку, как ощутила, что чуть не соскользнула ее ладонь вниз к маленьким обитателем. Но она удержавшись, облокотилась на руку. Спустя мгновенье она подняла высоко голову, закричав что-то неразборчиво людям. Несколько учеников, проходивших по морскому берегу, на территории нашего Заведения вовремя разглядели, склонившуюся над чем-то, Аринку…
Стоит сказать, что позже, она взглянула в левую сторону, заметив неизвестное ей здание, крыша которого показалась ей очень ровной. Она обратила внимание на то, как хорошо скрыто это место от посторонних глаз множеством сухих деревьев. И никто бы, даже хорошо видящий человек, не узнал бы в этом заброшенном здании один особняк принадлежавшей Идочке десятилетии назад.
« Жаль, что Аринка до мельчайших подробностей представить себе не могла того, что одним днем, что-то подобное заставит ее так живо закричать. Часто случалось, что она кричала, весела на наклонившемся над глубокой пропастью, дереве, еле ухватываясь руками. Обдирая запястья, она все равно кричала только внутри себя, не давая голосу прорваться на свободу. А стоило бы ей открыть широко рот, Ветер бы в миг, непременно, убрал бы аккуратно с ее лица мешавшуюся черную прядь волос, и услышал бы он ее голос, голос, в котором парит надежда, что кто-нибудь обязательно подхватит ее настоящий крик. Но крика так и не было, поэтому она не смогла вцепиться другой рукой за трухлявый ствол векового дерева, который бы точно удержал ее, пока в Аринке бы не появилась вновь первая частица уверенности. Да, годы назад у маленькой девочки с коротенькими черными косичками, эту частицу невозможно было отнять. Всегда держала она ее в себе, всегда кричала, когда испуг бросался на нее столь неожиданно для каждого. И также неожиданно Аринка потеряла ее, когда войдя в просторную комнату, в которой носилась суровая прохлада, она увидела силуэт своей матери. Увидела ее такой беззащитной, лежавшей на ледяном полу, что, безусловно, был виной того трагического случая, когда мать Аринки поскользнулась на нем, так тяжело упала. Верно говорят, что все идет из детства, ведь после того случая Аринка больше никогда не дружила с криком, потому что, когда она хотела закричать, то перед глазами всплывало грустное лицо ее матери»
***
15 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Утро. « Нас окружают люди, души которых порой сильно спрятаны от нас, но в ту же секунду они всячески проявляются перед нашими глазами. Нет, не сменяются цветными картинками, не бегут, стараясь перегонять друг друга. Эти души видят себя практически всегда одинаковыми, хоть пройдет мимо них год, они не перестанут смотреть на себя как-то иначе, вглядываясь в собственные лица. Им будет очень сложно понять, что появится около них внезапно какой-нибудь хорошо знакомый им, человек, который поднимет темные глаза, и взглянет так же, как дни назад, но увидит все другое.» - так взглянула Аринка, когда, кто-то, услышав вновь ее крик, ощутил его на себе и протянул ей руку, когда та пыталась дотянуться до трухлявого ствола своей надеждой. Но взглянула она вовсе не на человека, бежавшего так быстро. Ведь когда тот остановился возле нее, Аринке в глаза попали мелкие крупинки песка, их принес этот человек, случайно направив их в сторону черноволосой девушки. Та на мгновенье зажмурилась, лицо ее стало хмурым, слегка скривилось, а когда, она распахнула глаза, то увидела, увидела его, юношу, который до этого мига был закрыт для нее, как человек, чья душа проявляется перед ней каждый день.
Мелкие крупинка холодного песка уже давно высыпались из ее глаз, а то, что они принесли собой осталось. Остался новый взгляд Аринки, которым она теперь всегда будет глядеть на нашего Алексея, слегка приоткрывая рот, говоря шепотом слово: «Тише». Наверно это было первое, что она произнесла, когда так взглянула на юношу, прислонив его руку к своему теплому загорелому лбу. Она сидела на коленях, не кусая губ, продолжала смотреть, изредка оборачиваясь в сторону двери его комнаты. С нетерпением она ждала прихода кого угодно, даже если это будет Архимей Петрович, ей все же будет спокойней. Протерев глаза еще раз, ей на руку попалась еще одна крупинка песка, которая упала с ее ладони, когда в двери показался серьезный старик.
Аринка тотчас поднялась с колен, присела на край застеленной кровати, еще раз взглянула на русую голову Алексея, и на неглубокую его царапину на левой щеке.
Старик заметил в ее взгляде то, как тревожность уже на протяжении десяти минут пытается подкрасться к ней, положив шершавую руку на хрупкое ее плечико. Он вовсе не хотел, чтобы тревожность завязала глаза и ему, поэтому быстро зашагав, он начал разговор:
- И Богу не известно, почему вы, молодые люди, в первый день после отдыха уже смогли столкнуться с неприятностями. Подружились с ними, охотно? Я скажу вам, что дружбу лучше заводить с теми, кто вас учит, в данной ситуации я делаю намек на себя.
Услышав вновь эти умные фразочки старика, Аринка уже хотела, как обычно закатить глаза, или ответить что-нибудь в ответ, лишь бы тот оставил ее в покое. Но она вовремя опомнилась, что сейчас так говорить вовсе не нужно. Ведь старик предлагает Алексею помощь, а значит, предлагает и ей.
- Ах, молодые люди, я могу поинтересоваться, в каком забытом месте вы успели очутиться до завтрака? – снова заговорил Архимей Петрович, сконцентрировав внимание на юноше, который хмурившись, прикрыл глаза.
- Вы не можете утверждать так наверняка, что оно забытое…- заговорила Аринка, наблюдая за действия старика, который открыл свой белый чемоданчик, достав белую салфетку, на которую прыснул прозрачную жидкость из какого-то тюбика, - Разве могли мы знать, что любуясь красотой, придется что-то ей отдать, когда придет время расставаться с ней? Могли знать вы?- она посмотрела сердито в глаза старика, который, не отвлекаясь на девушку, рассматривал повредившую ногу юноши.
- Ну, разве то, что мы видели, настоящая красота?- он взял за руку взволнованную Аринку, как та, повернувшись к нему, пожала плечами, - Нет, настоящая красота это кое-что в тысячу раз прекрасней, согласитесь, Архимей Петрович! – Алексей слегка улыбнулся, взглянув в красноватые глаза Аринки, что чуть болели после попадания в них крупинок песка.
- Арина, а вы не хотите поспешить на занятие Татьяны Ивановны? – наконец, спросил у нее старик, найдя подходящий момент, в который заметил, как черноволосая девушка заскучала.- Не очень ведь будет хорошо, если Степан Викторович, того хуже будет поставлен в известность, что вы, вполне приличная ученица, решили не затруднять свой ум новыми знаниями, которые требуют особого труда, чтобы не вылететь из вашей головы.
Аринка, не растерявшись, приподнялась, отпустив руку юношу, она ощутила, как тревожность больше не пытается хитро подкрасться к ней и старику. Свободно выдохнув, она не стала долго глядеть на Лешу, а наблюдать за движениями безобидного, как ей стало казаться Архимея Петровича, ей тоже больше не хотелось. Она в спешке зашагала к двери комнаты, рядом с которой заметила знакомую подругу.
Тишина, на этот раз представилась перед ней вновь в белом платье, концы его ловили свет, отбрасывая цветные лучи на осветлённый солнцем, пол. Ее белые волосы были заплетены в два колоска, которые почти доставали до конца ее гибкой спины. А на лице все больше выступало смятие, что не обходилось без нетерпеливости. Аринка подойдя к ней ближе, не стала рассматривать ее платье, только шепнула на ухо:
- Не оставляй его одного!
Свидетельница многого послушно кивнула головой, после вступила босой ногой на порог комнаты. Нетерпеливость растворилась вмиг, когда та маленькими шажочками прошлась позади Архимея Петровича. Серьезный старик, разумеется, даже не смог поймать ее присутствие, заметить ее своим тяжёлым взглядом, оторвать ее от Земли, которой она до этой истории, до встречи с нашими героями, вовсе не принадлежала. Тогда-то старик и видел ее танец, слышал ее смех, красивый смех, какой только бывает у Тишины. Но сейчас, когда она стала приземленной не только к нему, но и к русоволосому юноше, видеть ее не может тот, перед кем она не представилась. Не будет вспоминать твоего мальчика, который стал единственным человеком, кто увидел Тишину не по ее желанию.
Тогда Тишина присела на плетеный стульчик, что был принесен Аринкой с балкона и поставлен рядом с соседней кроватью. На ней уже давно не спал приятель Алексея – Ворон, ученик этот был слишком с высокой оценкой, которая часто мешала ему ладить с людьми. Вот и пустует теперь, после недавней его ссоры с приятелем, с мягкой периной, что легко прогибается, кровать с маленькой подушечкой. На ней бы запросто поместила наша Тишина, положила бы голову под руку и глядела на Алексея. Но она на намного скромней, чем мы могли бы предположить, поэтому она осталась сидеть на стульчике, повернув голову в левую сторону, она ощутила на себе трепетный поток воздуха, который послал в ее сторону Ветер. На секунду она отвлеклась, как обратив внимание на стоящего Хима впереди нее, в одно мгновенье встала, и тревожность показалась возле нее, потянула корявые руки. Свидетельница многого, сделав три шага, преподнесла руку к бледным губам.
- Однако, Алексей, я могу положить надежду на то, что отныне вы с вашей молодой подругой больше не покажитесь на подобных местах, где разные неприятности скрытые ловят ваши улыбки, вмиг отгоняя их. – будто договорив до конца, старик уже направился к двери, не глядя на юношу, что слегка прикрыл глаза, - С вами столько всего забываешь! А главное, я хотел кое-что дать вам. Возьмите. А то, нога может вечерами причинить вам сильное беспокойство. Хорошая вещь, многим людям помогает. – безусловно, протянув руку, Архимей Петрович предложил ему ничто иное, как хорошо знакомую Тишине стекляшку из той картонной коробке.
Белые пятна, выступившие на руках у Тишины, отобрали у нее все спокойствие, которое было собрано ее с морской глубины пару часов назад. Она, открыв рот, подошла к кровати юноши, и взглянула так, словно пыталась предотвратить то, что уже отлично продумал старик. На минуту ей показалось, что картинка происходящего остановилась, что Алексей поднял приторные глаза на старика, а тот решительно протянул руку, разжав кулак. Как она хотела тогда, чтобы в этой, безобидной на первый взгляд, стекляшке было что-то действительно нужное Алексею. Но нет, ведь так не бывает, чтобы все хорошие предположения проникли в чью-то жизнь. Поэтому сколько бы не глядела, сколько бы не старалась наша Свидетельница многого предотвратить событие, у нее не вышло бы ничего. Картинка спустя секунду, в ее глазах отмерла, и с глаза ее посыпались серебряные крупинки.
Алексей, коснувшись конца стекляшки с синей неразборчивой надписью, которая почти стерлась, с благодарностью кивнул головой. Взяв ее в руку, он проводил легким взглядом старика и повертел ее в руке.
Тишина тогда медленно склонилась на колени, протянула руку, словно пыталась дотянуться до стекляшки. Она провела рукой по воздуху, ощутила, как тревожность уже приблизившись, со всей силой тянула ее назад, не давая вырвать из рук юноши стеклянную вещицу. Но Тишина, не сопротивляясь ей, так и осталась стоять на коленях возле Алексея, роняя серебряные крупинки из глаз, что вмиг растворялись, смешиваясь с потоком ледяного воздуха, которого принесла сюда тревожность.
« Тихо, тихо пусть каждый человек подумает, что значит быть свидетелем тех или иных вещей. Пусть подумает, какие штучки вытворяет доверие к человеку, который солнечным утром одевает на лицо незаметную маску, которая практически слилась с его душой в единое целое, что заставляет нагонять ужас на каждого, кто как Тишина глядит на все со стороны. Пусть подумает и про то, что может сделать стекляшка, попавшая в руки к такому человеку, который примет ее за обычную, и непременно отломит ее конец одним ноябрьским вечером, отломит и вторым утром, и третьим днем…»
***
15 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Вечер. « Как прогнать скуку прочь, когда она уже второй час стучится в оконце вашей души? Еще пару мгновений и она разобьет своим грубым кулаком две хрустальные рамы. И откроется перед ней безграничное пространство, созданное вами, только вами, на протяжении всех прожитых лет. Нельзя будет заметить в ней некую спешку, которая обычно бывает у тревоги. Но они совершенно разные, поэтому мы понаблюдаем за скукой. Она обиженная на всех и на все, без своего лица, прорвалась внутрь нашей незащищенной души. Прорвалась она туда чтобы, не развязано поволочь уставшие ноги в сторону горящего огня, а чтобы найти, наконец, свое настоящее лицо. И будет оно подходить ей по размеру, и по настроению появится на нем узорчатая линия, которая будет проходить через аккуратные брови, но не будет оно на ней крепко держаться. Упадет с нее маска беззаботного веселья, проявится на ней белое пятно, что заменяет ей лицо, лицо, которое так нужно ей по ее собственным предположениям. « Неподходящая душа» - скажет она, заслонившись ладонями от выставки с множеством неподходящих лиц. Но душа вовсе-таки подходящая, а вот содержимое в ней может, и не угодило, по правде сказать, привередливой скуки»- появился внезапно в голове короткий ответ. Прогонять скуку, обиженную жестокими людьми, не нужно. Ни к чему обращать на нее изумрудное внимание, ведь она уже давно привыкла к тому, что не видит ее никто кроме отражения в зеркальце. А, если кто-нибудь осенним вечерком заглядится на ней, то вмиг она захочет поселиться в теплой его душе, хоть там и не будет подходящих лиц…
Да, невольная скука почему-то решила задержаться в моей душе, поэтому касаясь быстро пальцами черной клавиатуры, я всячески отвлекалась на нее, опуская глаза в пол. Она видимо уже долетела до моих воспоминаний, которые так трепетно я перебирала уже второй вечер, не клала взгляд даже на то, что касается последствий всех моих пребываний в опустевшем воображении. А если вдуматься, то все, о чем я пишу в данную минуту во второй части, длинным нитями связано с сегодняшними событиями. И они, непременно, должны напомнить о том, что стоит хотя бы чуть- чуть побеспокоится о героях, которые всегда со мной. Но, этого нет. И я словно очарованная, ласковым голосом скуки, продолжаю, не останавливаясь печатать. Ловлю отрывки воспоминаний, которые перебирает скука, сама заглядывая в них, как в большую книгу…
Не долго, однако, скука не задержалась у меня. Стоило двери комнаты медленно открыться, а мне вздрогнуть от неожиданности, скука в одно мгновенье исчезла, оставив после себя стопку недочитанных ею эпизодов моих воспоминаний. На лице моем выступила улыбка, улыбка от того, что кто-то из героев решил твердо прогнать ненужную сейчас скуку.
Я увидела тебя в светло желтенькой кофточке, которая почти до конца закрывала твои запястья, в светлой коричневой юбочке, что доставала до колен. И, конечно, тут же взглянула на темную голову, концы волосы которой аккуратно касались твоей открытой шеи. Ты сделала шаги в мою сторону, немного сомневаясь. Я тут же убрав затекшие руку с клавиатуры, приподнялась с бежевого стульчика, что был с мягкой спинкой.
- Это хорошо, что вы пришли именно сейчас. А то скука, непременно, решила бы остаться в моей душе еще на пару тоскливых часов, которые я собираюсь провести за написанием новой главы. Знаете, я тут вдруг вспомнила то, как впервые рассказала вам замысел моей книги. Помните этот вечер, когда обернувшись, я увидела вас в третий раз, и вы на радость пригласили меня прогуляться... Как прекрасно было тогда, тогда… - смотря в твои неземные глаза, я, расслабившись, присела на край Аринкиной кровати, как вдруг спросила,- Танечка, вы не видели Аринку? И она не о чем вам не говорила? Меня берут предположения, что с сегодняшнего утра она стала какой-то не разговорчивой. Мы ведь хорошо знаем ее, но… Кажется нет, мы вовсе не знаем ее! Грустно.
- А разве не стоит подумать о том, что наша Аринка переживает за нашего друга? Тем более они утром уже успели о чем-то поговорить, и это наверно произвело на нее впечатления. Но ты все же права, мы знать про нее всего не можем. – присев рядом, ты взглянула на наши грустные лица в зеркале, которое весело над деревянным столиком. – Не поделишься тем, что написала, пока я не спугнула твое вдохновенье? – после спросила ты, слегка улыбнувшись.
- Вы не можете спугнуть мое вдохновенье. Его спугнуть - никому не дано. – приподнявшись, я потянулась к краю столу, на котором лежало пять исписанных листков. – Читайте, Танечка, не торопясь, где-нибудь в уединённом местечке. Только скуке не позволяйте поселиться в вашей душе, а то накинет она на вас грустную накидку, и всю радость вашу ее закроет. Читайте.- я протянула тебе листки, тихо сказав.
- А скука, как и Тишина? Может появиться перед нами?- поинтересовалась ты, положив листки на колени.
- Нет, - я отрицательно помахала головой, продолжив смотреть в зеркало, - Тишину нельзя сравнить ни с кем, ведь у нее есть свое настоящее лицо, свое все. А у тревоги, скуки, тоски, у них нет ничего! В их сердцах живет лишь обида. Не думайте о них, Танечка, и они думать о вас не будут!
Мы просидели так еще пару минут, молча глядя на собственные лица. Спустя какое-то время, ты, взяв листки, направилась к двери. Я, опустив руки, глядела на включенный монитор, слыша, как ты шагаешь в черных туфельках на каблучках.
- Таня, - я вдруг опомнилась, - Не давайте рукопись Архимею Петровичу. Я сама как-нибудь выйду в жизнь со своим романом. Может я не права, но не хочется мне, чтобы прочел эту историю такой человек, как он. Спасибо! – я взглянула на твое ясное лицо, после спокойно присела, раскинув руки широко, я упала на кровать, начала искать глазами рисунки на абсолютно белом потолке.
« Бывает так, что откуда-то случайно проносится струя смешанного с прохладой воздуха и тогда, она оставляет после себя недоверие к определённой душе. Сложно объяснить словами, почему на протяжении многих дней улыбаешься, походя мимо этого человека, кладешь ему в руки стопку листков, на которых живут по сию минуту любимые герои. А ощутив воздух, посланный Тишиной, словно услышав ее крик, который таится внутри ее самой, понимаешь, что больше никогда не посмотришь по- прежнему в серьезные глаза этому человеку, имя которого Архимей Петрович.
***
15 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Ночь. « Что только не рождается в наших головах ночью, на что только не толкает нас свет от тусклой лампы, стоящей на маленькой бардовой полочке. Только представьте, как этот безобидный свет, который преодолел целую вереницу из мешавшихся для него цепочек воздуха, наконец, коснулся холодной стекляшки, которая всегда выскальзывала из рук человека, хранившего тайну. Но сейчас ее нельзя было заметить в чьих-то руках. Ведь она тихо стояла на краю полки, бросаясь разговорами со светом, который не особо одобрял ее появление на этой полочке, которая до этой ночи никогда не была свидетелем чего-то подобного. Лампа периодически сменяла яркость света, то тусклость отражалась в огромных зрачках не спавшего Алексея, то невыносимая яркость желтого цвета, от которой в иную сторону отворачивал голову юноша. Стекляшка была повернута к его голове стороной с неразборчивой надписью, тогда свет в одно мгновенье перестал мелькать и замер. Тусклость медленно потянулась к русой голове юноше, а после стала медленно спускаться по его телу. А когда дошла до белых рук, то отскочила так быстро, вернулась в лампу, слившись с тонкой струей света» - не стоит думать, что тусклость ушла сама по себе, вернее будет сказать, что кто-то прогнал ее одним только взглядом серебряных глаз. Увидев ее, тусклость забилась в самый дальний угол и лишь чуть выглянула. Уж любила она немного наблюдать за действиями, которыми интересуется сама Тишина.
В голове у Свидетельницы многого вмиг пробежала фраза Аринки: «Не оставляй его одного!». Черноволосая девушка так сказала это ей, что теперь Тишина ни одну ночь не потратит на то, чтобы босыми ногами пройтись по ровным крышам разных корпусов. А ведь это ее самое любимое развлечение, но именно в сию секунду ее больше волнует то, как внезапно Аринка смогла увидеть ее на пороге комнаты. Главное, что ни она, ни девушка вовсе не удивились тому, что вышли на встречу друг другу именно в тот момент, когда это так было нужно. Тишина слегка улыбнулась тому, что еще не улеглось в ее памяти. Прикрыв плечи белоснежной шалью, она, едва наклонившись, положила обе ладони на пустую кровать, стоявшую с левой стороны от Алексея. Присев на нее, она взглянула на юношу, который сомкнул приторные глаза. Но даже если бы он открыл их, то все-равно бы не обратил внимание на скромную Тишину, которая больше не смела тянуться рукой до стекляшки. Да, сейчас она и не бросилась ей в глаза. А все потому, что яркий свет падал лишь на то, что нравится ему самому, и нравилась ему, несомненно, наша Тишина.
Свидетельница многого продолжила сидеть на кровати, ощущая, как прохладный воздух, смешанный с необъятной теплотой, крадется по ее плечам, пытается достать до открытой шеи. Но та, прислонив обе ладони к щекам, наклонив голову вниз, оттолкнула недобрый воздух, который всегда был предвестником прихода тревоги. С глаз Тишины еще не успели посыпаться серебряные крупинки, как она увидела белую, тянущуюся руку юноши к полке. Дыхание ее замедлилось, приоткрыв чуть рот, она понимала, что Алексей обязательно коснется стекляшки, и то, что должно произойти, в одно мгновенье столкнёт несчастную Тишину на холодный пол, свяжет ее руки на тугой узел, который не сможет она разглядеть сквозь серебро.
Как только кто-нибудь из скуки или тревоги, может волнения заметит, как она шелохнулась, посмотрела в сторону Алексея, то вмиг появится в дверях балкона три белых их пятна, что на секунду ослепят нашу Свидетельницу многого. У той не будет сил сопротивляться, ведь мешать судьбе, осуществлять то, что выстраивалось в единое целое тысячелетиями, совершенно бессмысленно. И как только можно ей, Тишине, которая всего на всего свидетель тех или иных событий, врываться в это единое целое, и рвать нити, что связаны крепко? Верно, нельзя! Но она все-таки проведет рукой по всем предположениям скуки и тревоги, поднимется с кровати, и посмотрит на стекляшку, рядом с которой лежит медицинский справочник. Одним взглядом она уронит его с полки, и этим на пару секунд привлечет внимание юноши, который уже готов отломить неровно верхушку той страшной стекляшки.
Опомнятся не сразу, белые пятна только тогда остановят ее, когда разглядят в юноше некую неуверенность в том, что он делает. Тишина простояла на ногах еще пару мгновений, крутила головой в разные стороны, щурила глаза, до которых внезапно долетел свет, нет, не свет солнца, что в три раза мягче того света, который в силах прекратить безвольные действия Тишины. Она упала на жесткую поверхность подобно той книги, на которой заострил свое внимание юноша. Тишина, пытаясь подняться, села лишь на колени, почувствовала, как три тяжелые руки не дадут ей этого сделать, как была сильно она того не желала. Не видя их четких лиц, она взглянула на Алексея, ощутившего боль в ноге, о которой говорил ему старик. Долго не раздумывая, он положил книжку на прежнее место, после чего в руках его вновь блеснула стекляшка, верхушку которой он быстро отломил…
Тишина открыла рот, и молча прокричала то слово, которое на протяжении множества дней держала в себе. А прокричала она слово: « Нет…». Правда, только скука, тревожность и волнение услышали ее резвый голос, голос который всегда был у нее. Однако долго рвать связки у нее не получилось, ведь через мгновенье она ощутила теплоту, расслабленность и глаза ее сомкнулись, не успев доглядеть, как воспользовался Алексей стекляшкой. Три белых пятна, положили ее на пол, связав все-таки запястья. Но на миг она открыла широко серебряные глаза, зрачки ее стали маленькими, а уголки губ вовсе высохли, и увидела она ясно то, как стекляшка с отломленном концом снова стояла на том самом месте, только была она уже пустой.
« Она никогда не думала, до этого дня, что быть Свидетельницей тех или иных случаев вовсе не ее предназначение. Такая хрупкая, порой ранимая, с серебряными крупинками на глазах она совсем не казалась такой, какой должна представляться каждый день скуке, тревоге и волнению. Да, она Тишина! Но она ни одной ночью думать не смела, что случаи бывают, подобны этому, когда она так бессильна, но желание предотвратить определённый эпизод жизни человека, полыхает горящим огнем».