Какая жизнь в деревне без коровы? Едва ли кто из кокоринцев когда-либо задавался подобным вопросом. Испокон века в деревне на подворьях держали коров. И когда в колхозы загоняли повально, в тридцатые, коров старались оставлять хозяевам. Разве что исключая тех, у кого их две и больше было в хозяйстве. Или телок с бычками в общественное стадо переводили. Корова в деревне - это все: и молоко, и мясо, и, простите, удобрение. Как без нее? В тяжелые времена, а такие не раз выпадали на долю кокоринцев, со многим готовы были расстаться люди, но только не с коровами. В послевоенные годы коровы и лошадей заменяли, случалось. На пахоте, например (Даже выражение такое бытовало: корова под седлом). И бревна на постройки таскали из лесу и от немецких блиндажей с их же помощью. Плакали от жалости, а таскали. И так выживали, а помощи ждать не от кого было в первые послевоенные годы. Государство само едва концы с концами сводило… У наших бабушки и дедушки коровы в хозяйстве не оказалось… К пятидесятым каким-то чудом удалось приобрести козу с парой козлят, и в доме появилось молоко. Для нас с моей старшей сестрой и для ослабленных болезнями мамы и бабушки оно в те годы было спасением. Вскоре после войны мама перенесла сильную дистрофию. С тех пор болезни печени преследовали ее до самого конца жизни. Говорили, что эти болезни и отняли у мамы жизнь… Но тогда, в конце сороковых, благодаря козьему молоку, в том числе, начали постепенно восстанавливаться утраченные в болезнях и непосильном труде силы, да и в целом быт понемногу стал налаживался.
С приходом в семью нашего будущего отца в семейном бюджете и в самой жизни произошли позитивные перемены. Во-первых, появился дополнительный финансовый и материальный "источник". И не какой-нибудь. Благодаря этому "источнику" погасили взятую неподъемную для больных и в большинстве своем не работающих женщин ссуду на строительство дома взамен сгоревшего в 44-м году. По иронии судьбы, только избавились от этого «ярма», как вышло постановление об амнистии: с этого момента государство прощало всем, у кого еще оставался долг по ссудам. Через пару лет удалось приобрести дойную корову. Она была черной масти с небольшим белым пятнышком на широком коровьем лбу. За это, видимо, и прозвали ее Звездочкой. Прежняя владелица увидела на руке у мамы часы «Звездочка», которые отец преподнес маме в качестве свадебного подарка, и потребовала отдать их дополнительно к заранее оговоренной цене. Торговаться не имело смысла, мама согласилась... Так произошел обмен «звездочками». Забегая вперед, скажу, что спустя некоторое время этот «подарок» отцу удалось выкупить и женские наручные часики с космическим названием долго служили маме безотказно. Они и сегодня хранятся у меня, как память о тех событиях и об отцовском подарке маме… С тех пор и до смерти мамы корова всегда присутствовала в «списке» домашнего хозяйства и была предметом постоянной заботы ее хозяев…
Во-вторых, мужские руки в определенных ситуациях все же не сравнить с женскими: во владении топором, косой и другими инструментами для неизбежного в деревне физического труда. Другими словами, мужчина прочно занял свое место в семье.
Так вот о корове. В детские годы главными и интересными по отношению к этому парнокопытному мне представлялись выпас коровы в поле и заготовка сена. Может быть, потому, что мы в них активно участвовали. Другие повседневные заботы-хлопоты: уход, дойка и прочие тогда как бы проходили мимо нас с сестрой. Да и сенокос скорее был развлечением. Что же говорить о днях, когда выпадала очередь пасти деревенское стадо. В хорошую погоду, конечно. Дождливое лето кто же любит?.. Бывало, загоришь, накупаешься в такие дни вдоволь! За помощь ли или просто по доброте родительской «в поле» многое разрешалось нам. Даже костры разводить. Так "наотдыхаемся" за 12-14 часов пребывания на воздухе среди душистой травы и в обществе четвероногих, что засыпали еще не дойдя «до кровати» … Нашим родителям не положены были участки земли, так называемые "полоски", под покосы, как нашим соседям, поскольку никто из родных моих не состоял в колхозе. А проживали на территории колхоза. Сельсовет находил неудобицы таким, как мы, но трава на них чаще всего росла несъедобная, «несъестная», осока в основном, да и той не хватало на всю зиму. Поэтому мама и отец выпрашивали, как правило, у других «землевладельцев» возможность «подкосить» то в одном месте, то в другом. То у дорожников, то в Заповеднике. Не знаю уж как, но сена на зиму все же набиралось. Хотя постоянно слышались в доме разговоры об экономии кормов. Главным «зоотехником и экономистом» в этих вопросах была бабушка. Жизнь научила ее экономить во всем и на всем и эти ее навыки остальные члены семьи ценили и уважали. Хоть и не обходилось без споров… Помню, на протяжении нескольких лет разрешалось нам окашивать склоны воронического городища. Участки наверху и которые ровные отдавались под покосы работникам Пушкинского Заповедника, тогда очень многие держали коров, а косогоры и крутые склоны поступали в распоряжение желающих. «Желающие и жаждущие» - это мы. Выбора все равно не было и в середине июля, когда травы начинают созревать, на древнее городище «высаживался десант». Косили, понятное дело, взрослые, а дальше наступала наша очередь: собирать скошенную траву в валки и опускать валки к подножью крепостного вала, поближе к дороге. Как ухитрялись мать с отцом и их добровольные помощники (а такие находились) держать равновесие на крутых склонах, и не просто держать равновесие, но при этом размахивать острыми, как бритвы, косами и срезать и собирать растущую на круче траву? Приходилось, повзрослев, косить «литовкой» и не мало, но не могу представить себя этаким акробатом на крутом склоне со смертельно опасным орудием труда в руках… А вот катиться кубарем с высокой горы вперемешку с подсохшей наполовину травой нам позволялось и очень нравилось! На разбитые случайно носы, ссадины и царапины на руках и ногах никто и внимания серьезного не обращал. И все это происходило под эгидой оказания посильной помощи родителям и взрослым! Такие мысли витали в наших закруженных верчением сверху вниз головах. От осознания причастности к делам старшего поколения меньше болели места ушибов - «синяки» - и реже ныли неизбежные в таких случаях мелкие ранки. Говорят, в детстве травмы и раны на детях заживают как на собаках, то есть на ходу. Наверное, так было в те счастливые годы и с нами. Говорили, что кроме нашей семьи, эти кручи ни кем больше не окашивались. Трава, как это делается и теперь, просто сжигалась по мере высыхания, прямо «на корню».
... Каково же было наше удивление увидеть в появившемся в продаже в середине шестидесятых годов наборе открыток о Пушкинском Заповеднике – фотооткрыток – на одном из снимков запечатленный фотографом момент, когда мы с сестрой кувыркаемся в волах скошенной травы и рядом с нами незабвенную и лучшую во всем мире бабушку Машу с деревянными граблями в руках и нашу любимую маму Александру Николаевну! Не помню, кто делал эти фотографии, эти открытки. Слышал от отца, что часто приезжал Аникушин с фотокамерой. Сохранились четыре фотографии его работы: мы втроем с отцом – сестра, я и отец, сестра и я и оба с сестрой по отдельности. Наборы открыток продавались во всех книжных магазинах и киосках «Союзпечати» по всему Северо-Западу. Несколько экземпляров этой незатейливой изопродукции хранится и в фондах Пушкинского Заповедника. Вместе с открыткой, запечатлевшей наши фигурки. На открытке наверняка указана дата издания. Помните: «сдано в печать…, вышло из печати…». Сегодня это уже история. Но только теперь, спустя столько лет, понимаешь, каким трудом давалось нашим родным наше счастливое и беззаботное, как тогда говорили, детство… Да, все это было с нами.