Своему сегодняшнему положению, а мое состояние оценено в 5 000 000 долларов, я обязан своей фамилии — Самолетов.
Наша родовая фамилия произошла от слова «самолет» — названия челнока ручного деревянного ткацкого станка. Такой станок валялся на чердаке родительского дома, его привезли в конце XIX века переселенцы из европейской части России.
В отличие от моих предков крестьян, среди которых не было ни то чтобы летчика, но даже пассажира самолета, моя жизнь оказалась тесно связана с авиацией — сначала военной, а потом и гражданской. При всем том я панически боюсь высоты.
Старт моей авиационной карьере дал райвоенком майор Гнедых. Я — восемнадцатилетний деревенский паренек — стоял в одних трусах перед призывной комиссией. Кто-то из восседавших за длинным столом, накрытым скатертью из кроваво-красного плюша с золотой бахромой, заглянув в мою карточку, спросил: «Георгий, в каких войсках вы хотели бы служить?» Гнедых не допускающим возражений тоном сказал: «С такой фамилией сам бог велел ему служить в военно-воздушном флоте!» И моя судьба была решена.
Служить мне предстояло в учебном авиационном полку в Подмосковье, куда нас, команду новобранцев, доставили из Сибири на военно-транспортном самолете АН-24. В своем первом полете я облевал новую военную форму.
По прибытии в часть я попал в поле зрения еще одного судьбоносного для меня человека. Не обрати он на меня внимания, и отбарабанил бы я все два года службы в хозвзводе. Но старшине Титьковцу понравились мои длинные ноги. На мои ноги он посмотрел с чисто практической целью. Титьковец был начальником фотолаборатории, и ему был нужен новый лаборант, взамен демобилизовавшегося бойца.
Зачем фотолаборанту длинные ноги? Чтобы бегать в ближайший винно-водочный магазин, находящийся в десяти километрах от расположения полка. Старшина был родом из-под Массандры, и очень любил крымский портвейн, а за неимением его в продаже — и московскую водку и деревенский самогон.
В одной из десятилитровых бутылей, под видом химического реактива, в фотолаборатории хранился запас коньяка, которым обеспечивались банкеты в офицерской столовой: обмывания новых звезд на погонах, встречи и проводы проверяющих и просто попойки со скуки.
Так кто же он был, старшина-сверхсрочник Титьковец — неуставной шинкарь? Он был бойцом тайного фронта, полтора десятка лет вносившим свой вклад в победы красных соколов над «фантомами», «миражами» и прочими «метеорами». Читайте дальше, и вы узнаете о его методе обучения советских асов-истребителей, летавших на «мигах» и «сушках».
Суворовский лозунг: «Тяжело в учении — легко в бою» куда как применим в подготовке летчиков-истребителей. Десятки учебных боев необходимы молодому пилоту, чтобы до автоматизма отработать стрельбу из авиапушки при выполнении фигур высшего пилотажа.
В учебном бою применяется фотопушка, заряженная кинопленкой. Потом пленку проявляют, ставят в проектор, и на экране смотрят результаты стрельб. Попал точно в центр кадра самолет противника — все равно, что прошит снарядами настоящей двуствольной пушки ГШ-23 со скорострельностью 3000 выстрелов в минуту.
Когда новобранец первый раз стреляет из автомата «Калашникова», он даже не всегда попадает в ростовую мишень. Но то — из удобного положения лежа. А попробуйте пострелять на вираже при скорости 2500 километров в час!
Начальник фотолаборатории учебного авиационного полка старшина Титьковец, списывая километры кинопленки, обратил внимание на особенности результатов учебных боев — у всех без исключения пилотов навыки в стрельбе проходили три этапа: «в божий свет, как в копеечку», «почти в цель» и «точно по цели».
Как-то старшина по ошибке зарядил кассету фотопушки уже отснятой кинолентой. Пилот-истребитель, у которого этот учебный бой был первым, и его инструктор, просматривая пленку, ничуть не удивились тому, что на всех кадрах условные снаряды ушли «за молоком». Наставник встающего на крыло красного сокола отметил ошибки, которые тот допустил при стрельбе, и дал ему советы, как впредь эти ошибки не повторять. А Титьковец, слыша все это, сделал свои выводы.
К чему лишняя морока с проявкой, когда в кассету фотопушки можно зарядить уже использованную пленку со снимками, подходящими к этапу обучения. Пилот-курсант раз за разом взлетает, заламывает крутые виражи, заходил в хвост к условному противнику и давит на гашетку фотопушки. Киноленты, искусно подобранные Титьковцом, показывают, что сначала он мажет мимо цели, затем стреляет все точней, и, наконец, сбивает вражеский самолет первой же очередью.
Заключительный аккорд обучения аса-истребителя — экзаменационный учебный бой под наблюдением с земли членов приемной комиссии. Здесь Титьковец уже вставляет в фотопушку кассету с не отснятой пленкой. По возвращению учебного «мига» или «сушки» на аэродром, кинолента проявляется для комиссионного просмотра. И не было случая, чтобы выпускник учебного авиационного полка не получил оценки «отлично».
После этого тайного нововведения Титьковца пошла экономия киноленты и химических реактивов для ее обработки. Между тем, снабжение фотолаборатории продолжалось согласно нормативам. Образовались большие излишки, хранить которые было попросту негде, да и невозможно — из-за ограниченного срока годности фотоматериалов. Что делать? И старшина Титьковец принял единственно верное решение — реализовать излишки.
По Москве и Подмосковью быстро разнеслась весть о появлении нового канала снабжения кинопленкой, проявителем и закрепителем. Здесь надо пояснить, что кино- и фотопленка по ширине и перфорации идентичны. Первая лишь немного толще, из-за чего в фотокассету помещается не 36, а 25 кадров. Отличаются также чувствительность и зернистость пленок. Но для специалиста это не препятствие — все можно скорректировать при съемке и обработке пленки.
В столице и городах-спутниках — великое множество фотоателье и беспатентных фотографов, и у всех — дефицит пленки и реактивов. В городок военных авиаторов немедленно потянулись ходоки.
В те годы рулончик фотопленки «Свема-64» стоил 35 коп., «Тасма-130» — 50 коп., «Свема-250» — 75 коп., комплект проявитель-закрепитель на три рулончика — 25 коп. За первый месяц подпольной торговли Титьковец получил 270 полновесных советских рублей, что было в три раза больше его старшинского денежного довольствия, включая мыльно-рыльные, табачные и за выслугу лет.
«Мама, я мільйонер!», — подумал Титьковец, пересчитывая пачки рублей, трешек, пятерок и червонцев.
Над каждым подпольным советским миллионером висел дамоклов меч ОБХСС, и тонкий конский волос мог оборваться в любой момент. Но Титьковец помнил и соблюдал ленинский завет: «Делиться надо», и над ним всегда было безоблачное небо.
Наносил старшина Титьковец ли своими деяниями ущерб обороноспособности СССР? Учебный авиационный полк, в котором он служил, считался лучшим в военно-воздушных войсках страны. И это не было результатом какого-то подкупа вышестоящего военного руководства. Пилоты-истребители, подготовленные при непосредственном участии начальника фотолаборатории, были на самом хорошем счету и в местах дальнейшего прохождения службы.
Приезжали на День Военно-воздушных сил полковники и генералы — с иконостасами из боевых орденов на парадных мундирах. И каждый снимал перед своим крестным отцом фуражку с голубым околышем, крепко его обнимал и троекратно целовал, благодарил за воинскую науку, не раз спасшую ему жизнь в небе горячих точек планеты. И еще они частенько вспоминали: «Ты нас, молодых лейтенантов, армянским коньяком выручал. Долг платежом красен — вот тебе ящик египетского».
Мне как рядовому платили в месяц 3 рубля 80 копеек. Для сравнения: пачка сигарет «Прима» стоила 14 коп., килограмм конфет-подушечек — 1 руб., 100 грамм сливочного мороженого — 13 коп,, бутылка пива «Жигулевское» — 37 коп., бутылка водки «Московская» — 3 руб. 62 коп., буханка черного хлеба — 18 коп., килограмм вареной колбасы «Любительская» — 2 руб. 80 коп., билет в кино на дневной сеанс — 25 коп. (но, солдатам продавали детский билет за 10 коп.).
Представьте, в каком привилегированном положении я оказался, помогая своему старшине, который положил мне целых 15 рублей месячного жалования. Я тоже понимал, что надо делиться, и половину своего приработка тратил на скверный портвейн местного разлива, который приносил «дедам» и «дембелям».
Титьковец, доверяя мне, как родному сыну, посылал меня на встречи с покупателями фотоматериалов. За время службы я познакомился со многими местными фотографами, что пригодилось мне после увольнения из армии.
После дембеля я, съездив на пару недель в свою деревню (поездом в оба конца), обосновался в городе Домодедово. Меня взяли на работу выездным фотографом в местный комбинат бытового обслуживания населения.
Моим напарником был хороший парень Володя Марамзин. На двоих у нас была одна фотолаборатория. Работали мы по такой схеме: один день я бегал снимать свадьбы и похороны, а Володя проявлял и печатал свои вчерашние заказы; на другой день я проявлял и печатал отснятое накануне, а Марамзин работал на выезде.
У нас был на двоих один гэдээровский фотоаппарат Praktica, которым мы пользовались попеременно. Однако наша импортная фотокамера были настолько древняя, что мы пользовались ею скорей из-за престижа. Накопив денег, мы с Володей, на зависть коллегам, работавшим на отечественной технике, купили в складчину новенький японский Nikon. Знали бы мы, какую злую шутку сыграет с нами «японец», мы бы сразу разбили его о мостовую! Но мы не предвидели этого, и были страшно горды приобретением.
В один прекрасный летний день я работал на выезде. До открытия нашего КБО я забежал за камерой. Nikon лежал в лаборатории на столе и уже был заряжен пленкой. Мысленно поблагодарив напарника за заботу, я взял фотокамеру и побежал по своим делам — с утра надо было продлить временную прописку в городском УВД. А с обеда и до конца дня мне предстояло снимать похороны с поминками.
Я снял прощание с покойником, его погребение и поминки и вернулся в фотолабораторию, где меня ждал озабоченный чем-то напарник. Между нами произошел такой полный драматизма диалог:
— Ты утром, когда брал Nikon, мою кассету со свадьбой куда положил?
— Как, со свадьбой?! Я подумал, что ты мне новую пленку зарядил.
— Так ты, выходит, мою пленку еще раз отснял?!
— Получается, что так.
Оказалось, мой напарник накануне отснял на свадьбе всю пленку до конца, а умный японский фотоаппарат, будь он неладен, автоматически отмотал ее назад. Володя вечером оставил мне Nikon, но забыл извлечь свою кассету со садьбой. Утром пришел я. Если бы пленка не была перемотана в исходное состояние, я бы догадался, что она уже отснята. Что было потом, вы знаете.
Мы достали из фотокамеры злополучную пленку и проявили ее — в надежде, что хоть какая-то часть кадров осталась не отснятой повторно. Увы, нам, грешным — все 25 кадров были с наложением свадьбы и похорон!
Жених с невестой над гробом с покойником. Плачущая вдова в черном рядом со смеющейся невестой в белом. Участники поминального обеда вперемешку с гостями за свадебным столом. И так далее, и тому подобное — в стиле фильмов ужасов Альфреда Хичкока.
Ладно еще, закосячил фото передовой бригады строителей — можно извиниться и переснять. Но свадьбу и похороны повторить уже невозможно. Нам предложили уволиться по собственному желанию.
Поскольку моя трудовая книжка была незапятнанна статьей «33» (увольнение по инициативе администрации), передо мной оставались открытыми все пути-дороги, и я устроился на работу фотокорреспондентом в районную газету. Это был самый яркий, но и самый короткий период моей трудовой биографии.
Первым и последним редакционным заданием было — сделать групповое фото комплексной свиноводческой бригады, добившейся наибольших привесов и наименьшего падежа поголовья.
Лишь человеку в этом деле неискушенному может показаться, что очень просто посадить в ряд на стулья полтора десятка женщин, поставить позади них столько же мужчин, сказать им, показав на объектив: «Сейчас отсюда вылетит птичка!», и нажать на спуск затвора фотоаппарата. Как бы ни так! В самый ответственный момент съемки трое посмотрят в разные стороны, двое зевнут и пятеро моргнут. И так можно фотографировать их пока хватит пленки — результат будет такой же.
У выездных фотографов, которым часто приходится делать групповые снимки, на такой случай есть стопроцентно надежная метода. Рассаживаешь и расставляешь людей, как надо, отходишь на необходимое расстояние и, прицелившись через глазок видоискателя, говоришь им: «Смотрите — сейчас у меня на лбу вырастет хрен!» Следует общая ржака, а ты успеваешь два-три раза щелкнуть спуском. Затем остается лишь выбрать самый удачный кадр и сделать с него фотографию.
Но в газете этот фокус не прошел. Фото на первой полосе газеты получилось — любо-дорого смотреть: три десятка тружеников свиноводства радостно улыбаются, глядя в объектив. Но поступила жалоба от парторга свинокомплекса, присутствовавшего при этой съемке.
«Фотокорреспондент печатного органа райкома КПСС позволил себе в присутствии нашего трудового коллектива, половина которого женщины, сказать нецензурное слово, чем дискредитировал высокое звание советского журналиста...»
В этот раз в мою трудовую книжку были вписаны «два горбатых».
И я стал вольным художником. Фотоувеличитель с ванночками для растворов проявителя и закрепителя я установил в ванной комнате съемной квартиры, канал снабжения фотоматериалами у меня был, сами знаете, какой.
Калейдоскопом завертелись халтурки: групповые фото выпускных классов школ и групп техникумов и институтов, новогодние детсадовские утренники, те же свадьбы и похороны.
Хорошим подспорьем были игральные карты с фотографиями голых женщин, колоды которых мне в больших количествах заказывали немые, продававшие их в вагонах электричек. Одно время большим спросом пользовались портреты Сталина в форме генералиссимуса.
Я был первым в городе фотографом, освоившим цветную фотографию, и дела мои круто пошли в гору. И раньше я увлекался портретными съемками, но цветной фотопортрет стал революцией в этом жанре — слава обо мне пошла по всему столичному региону.
Жанна была третьим человеком, круто изменившим мою судьбу. Как-то промозглым осенним вечером в дверь моей квартиры кто-то позвонил. Перед дверью стояла девушка в синем аэрофлотовском плаще. Представившись бортпроводницей, Жанна попросила меня сделать ей несколько снимков для альбома (слова «фотосессия» тогда не было).
— Будете фотографироваться в костюме стюардессы? — спросил я ее.
— И в костюме Евы, — уточнила она.
Первая часть фотосъемки прошла спокойна — такое мне приходилось проделывать много-много раз. Но вторая часть, с обнаженной натурой, как того пожелала клиентка, далась мне непросто. Ну, мужики меня понимают. Но я выдержал марку профессионального фотографа и не стал домогаться от вечерней гостьи секса.
Жанна, безусловно, заметила и оценила увеличение объема моей промежности под брюками. Щедро расплатившись со мной и уже уходя, она достала из сумочки блокнот, вырвала листок и написала на нем номер своего телефона. С тех пор, когда она отдыхала между рейсами, мы встречались — ходили в кафе-мороженое, на вечерний сеанс в кино, а потом шли ко мне и до утра предавались страсти.
Жанна работала на внутренних линиях. Профессиональный век бортпроводницы короток — через десять лет стажа в небе она должна уйти на пенсию или продолжить карьеру в какой-то другой должности на земле. Жанна была стюардессой уже восемь лет, и ей очень хотелось попасть на международные рейсы — для этого ей и понадобились фотографии, которые я сделал. Но только, как уверяла она, их первая часть, где она в форме «Аэрофлота». А обнаженка, говорила она, так, на память о молодости. Мне хотелось верить в последнее.
Фотографии Жанны глянулись кому-то в отделе кадров международных авиалиний, и скоро она стала в небе раздавать виски и колу пассажирам-иностранцам.
Жанна была женщиной практичной и циничной. Мне она с самого начала отношений прямо заявила, чтобы я не надеялся на их долговременность, ибо в ее жизненных планах — выйти замуж за богатого иностранца и свалить с ним за бугор. О том, что она достигла своей цели, я узнал из международной телеграммы, полученной через год после нашего знакомства: «Выхожу замуж араба зпт будь счастлив тчк».
Скоро в СССР грянула перестройка, от которой рухнуло союзное государство.
То время я благополучно открыл кооператив «Фото на памятник». В арендованном подвальчике трое нанятых мною работников изготавливали фотографии покойников на эмалированных овалах. Клиентура стабильная во все времена и при всех общественно-экономических строях.
Я освоил новую технологию переноса фотографии на камень. В то время, кладбищенские ваятели по старинке вручную вырезали на гранитных и мраморных надгробиях изображения криминальных авторитетов и цыганских баронов. Часто их работа вызывала неудовольствие друзей и родственников покойника. «Не похож!», — возмущались они. И дальнейшая судьба самого художника тут же становилась проблематичной, поскольку похороны отсрочить было нельзя, а времени на переделку каменного надгробия уже не оставалось.
Я потратил все свои сбережения и влез в долги, а на собранные деньги нанял ученых закрытого НИИ, которые по моему заказу изобрели и изготовили лазерный гравировальный станок по камню. Потом эти яйцеголовые продали документацию на станок китайцам, но я еще успел побыть в России монополистом — заказы мне поступали со всего постсоветского пространства. Благо, стреляли и взрывали конкурентов повсеместно и в больших количествах.
Мое скорбное ателье стало столь прибыльным, что на него обратило свое пристальное внимание множество лиц и организаций — от местного воровского общяка до фонда поддержки ветеранов силовых структур.
Я продал свое предприятие и попытался, было, возобновить практику независимого фотографа. Но к этому времени уже появилась цифровая фотография. Как говорят в Одессе, кризис жанра — это когда ****ей больше, чем проституток. Цифровую камеру мог купить каждый юнец, и он автоматически становился фотографом. Не надо было иметь ни фотолаборатории, ни фотоматериалов, ни многолетнего опыта пленочной фотографии, передававшегося от мастера к ученику.
Положение могла спасти лишь оригинальная идея. Новое фотоателье я назвал так же просто: «Фото для иностранца». Фотосессия у меня стоила 500 долларов. Я брал 25% от цены, с условием, что остальные три четверти клиентка пришлет, когда выйдет замуж за богатого иностранца. В половине случаев наши дамы, устроив свои сердечные и материальные дела за границей, держали свое обещание и переводили мне деньги. Частенько предлагали гонорар сразу сто процентов и натурой. Работа у меня, надо сказать, была вредная. Все клиентки желали сняться не только в вечерних платья и кимоно, но и в неглиже — впору было пить «Новопассит».
Как-то в промозглый осенний вечер, подсчитывая выручку за месяц, которой едва хватало на оплату арендованного помещения и на рацион питания монаха-аскета. Зазвенел бронзовый колокольчик над дверью, и вошла, я не поверил своим глазам, Жанна!
Охи, ахи, поцелуи! И мы пошли в кафе-мороженое. Жанна живет в Дубаи, замужем за настоящим нефтяным шейхом. Прилетела на похороны своей матери.
— Ты там, в гареме, наверное, уже старшая жена? — пошутил я по поводу арабского многоженства.
— Щас! Я Алика перед свадьбой сразу предупредила: «Или я, или гарем!»
— Как там житье — в эмиратах?
— Мы в своем дворце мало бываем. У нас замок в Шотландии, пентхаус в Нью-Йорке. А в основном живем на своей океанской яхте — путешествуем по свету.
А потом мы купили шампанское «Брют» и апельсины и пошли в мою однушку. Все было, как тогда — десять лет назад. А утром он сказала:
— В кои веки почувствовала настоящего мужика.
— А что твой?
— Слабенький он на это дело, особенно в последнее время. Потенция упала вместе с ценами на нефть.
Жанна заглянула в мой пустой холодильник.
— Тебе денег оставить?
— Спасибо, не надо.
— Чего там, возьми. Свои люди — сочтемся.
— Гусары с дам денег не берут! — ответил я словами из старого анекдота.
Стюардесса моей молодости Жанна улетела на Майорку, а я продолжил свое сирое существование. Но оно продолжалось недолго.
Через неделю ко мне на дом был доставлен большой конверт с надписями на английском языке.
Учредитель и главный редактор глянцевого журнала Aircraft & Stewardess (Самолеты и стюардессы) Alexander Robson (Александр Робсон) уведомлял меня о том, что продал на мое имя 50% акций своего издания с условием занятия мною должности бильд-редактора журнала. Соучредитель спрашивал, когда я смогу прибыть в Лондон для начала совместной работы.
Это был подарок от Жанны! Вы знаете, что такое журнал Aircraft & stewardess?! Иллюстрированные рассказы о городах и странах, народах и их обычаях, реклама ведущих авиакомпаний мира и вкладка фотографий с самой красивой стюардессой месяца Queen of heaven (Королева неба).
В России я бываю нечасто — пролетом с континента на континент. Как ни странно, моя акрофобия прошла сама собой.
В последний раз я навестил родителей и сходил на могилку уже ушедшего из жизни бывшего райвоенкома майора Гнедых.
Недавно я нашел старшину Титьковца и списался с ним — он давно уволился в запас и живет в родном селе в Крыму, приглашает в гости. Обязательно его навещу.
А пока послал своему крестному дубовый бочонок коньяка Remy Martin восьмилетней выдержки.