Беседа Дмитрия Данилова с Владимиром Махначом
17 декабря 2007 года
— Владимир Леонидович, в этом году исполняется сразу несколько юбилеев — 1917-ый и 1937-ый год. Но если с первой датой все более или менее ясно, она хоть как-то переосмысливается, то понимание второй в СМИ как будто застыло на уровне истерики времен «перестройки», если не времен XX съезда КПСС. Почему так происходит?
— А я ожидал, что в этом году пройдут забавные сеансы воспоминаний. Все-таки 70 лет известных событий, круглые даты. Но чтобы понять, почему мы постоянно сталкиваемся с феноменом «37-го», нужно понять, что 1937 год — тоже своего рода «революция». Я убежден, что революция 1917 года в 1937 году отнюдь не закончилась. Кто вообще может знать, когда заканчивается революция? Лет через 50 историки могут счесть, что революция закончилась только в наши дни. Итак, почему 1937 год стал нарицательным? Почему, как только состоялось освящение православного храма в страшном, трагическом месте на полигоне в Бутове, тут же вспомнился 1937 год? Действительно, на том месте в 1937-1938 годах происходили массовые расстрелы людей. Но почему целый ряд СМИ начал писать, что именно тогда началось самое страшное и трагическое, что случилось в стране? Для того нужно разобраться с тем, что стало позже лейтмотивом Хрущева. При Хрущеве послушные органы массовой информации, такие, как газета «Правда», журнал «Коммунист», о котором сейчас многие подзабыли, вбивали в мозги, что революция была прекрасна, но в 1937 году начались сталинские репрессии. Но почему они начались? Дело в том, что непонятно, с какого именно года Сталин у власти. Явно, что не с 1924-го. Но к развернутой коллективизации 1929 года он уже был у власти. 1937 год был этапом революции.
— Вы считаете 37-ой год переворотом?
— Да, то был партократический переворот. Когда Сталин (да и Ленин тоже) стал генсеком, то ровным счетом ничего не значило, кроме буквального: «секретарь по общим вопросам». «Генеральный» в данном случае означает «общий», а вовсе не секретарь масштабом с генерала. Он не был во главе ЦК, он был во главе аппарата, обслуживающего ЦК.
— Вспоминается точка зрения французского историка Николя Верта, который считал, что абсолютно все советские вожди до момента прихода к власти восходили до нее одним и тем же способом — руководя партийным аппаратом, точнее, руководя кадрами.
— Есть другая точка зрения — теория этногенеза Гумилева. Согласно ей, революции начинают пассионарии. Но в революции всплывает сразу огромное количество субпассионариев — людей хаотических. С точки зрения социологии, революцию, да простят меня читатели, начинают все-таки революционные элиты — профессиональные революционеры, занимающиеся этим делом всю жизнь и составляющие революционную олигархию. Революция всегда вызывает к жизни толпу, а то уже революционная охлократия. И они — элиты и охлократия — неизбежно вступают друг с другом в борьбу, иногда не осознавая того. Это два совершенно разных явления — те, кто готовил революцию, и те, кто всплыл уже в ее ходе, тех, кто усерднее всех бегал на митинги. Вступив в борьбу на определенном этапе, толпа уже много позже 1917 года победила революционные элиты. Но победила она их единственным способом, которым может победить охлократия, — вызвав к жизни тирана. А тиран преизрядно сократил поголовье как первых, так и вторых, наиболее крикливых.
— Когда же можно считать начало 1937 года?
— Есть такой мыслитель по имени Абдурахман Авторханов — известный эмигрант-чеченец, преподаватель академии Вест-Пойнт в США. Так вот, он рассмотрел проблему в работе «Технология власти» (к слову, единственная его работа, которую стоит читать). Он дал такое определение: «Февраль привел к власти народ, Октябрь — плебс, Сталин — люмпен-пролетариат». Конечно, это не совсем так. Но столкновение этих социальных групп прекрасно наблюдается. Но не Сталиным все началось. Началось все первыми революционерами. Начиная с 1905 года, революция уже проливала кровь, устраивала чудовищные погромы и поджоги несчастных помещичьих имений, особенно в сельской местности. То уже было довольно кровавым деянием. Революция в феврале-марте 1917 года разрушила государство уже настолько, насколько то вообще удалось. И помогали разрушать «советы депутатов», между ними даже конкуренция была. Разрушение привело к тому, что можно было начать Большой террор. Его и начали в 1918 году. Октябрь был действительно относительно бескровным, если не считать несчастных женщин, которых спьяну насиловали прямо на улицах. Итак, официально был объявлен Красный террор. Есть подсчеты, сделанные в 60-х годах американским русскоязычным профессором Кургановым. Подсчеты, естественно, округленные. Согласно им, две волны Красного террора, начавшиеся соответственно в 1918 году и в первой половине 20-х годов, включая чудовищное избиение православных, унесли в полтора раза больше жизней, чем унес Сталин в годы всех его репрессий. Это не должен забывать ни один русский человек.
— То есть, Сталин был на этом фоне не так уж и плох?
— Я не апологизирую Сталина, мне он глубоко неприятен. Я даже не могу сказать, что он мне приятнее, чем Ленин. Вообще мне неприятны все революционеры. Но сопоставимые цифры должны были быть, их печатали много раз. Кургановские списки появились у нас еще в 1990 году в «Русском альманахе». Потом их подверг подробному анализу, к сожалению, покойный ныне писатель и исследователь Вадим Кожинов. Пытались это сделать и многие профессиональные историки. Да, в 1937 году убивали. Не так, правда, как в 1921-ом, но довольно-таки массированно. И погибали притом порядочные люди. На Бутовском полигоне расстреливали в основном порядочных людей, среди которых есть и святые мученики. И я прекрасно знаю, как историк-профессионал, что были очень многие священнослужители, а среди них немало и епископов, до того арестованных, пребывавших в тюрьмах и лагерях, или ссыльных. Итак, все они были «зачищены». В 1937-ом их всех просто быстренько забрали и убили. Но помимо них было и много других порядочных людей — крестьян. Даже уже необязательно кулаков (кулаков уже почти всех раскулачили), казаков, которых не успели достать в 20-е годы. И прочих неблагонадежных людей, которые просто не успели спрятаться. Как обезлюдела сельская местность! Только в больших городах можно было раствориться и стать почти незаметными для карательных органов. Но есть одно «но». В Красном терроре погибали, за исключением случайностей, почти одни порядочные люди. Революция убивала добрых людей. В 1920-1921 годах коммунистический режим устроил искусственный голод в Поволжье. Его не любят признавать современные коммунисты-депутаты, для которых искусственный голод был только в начале 30-х годов, да и то на Украине. Все это ложь. В начале 30-х годов погибли миллионы жителей не только Украины, но и Северного Кавказа, частично Поволжья, в итоге коллективизации и введения продовольственного налога, который колхозник должен был насильственно отдать. А в 1920-1921 годах искусственный голод был создан «продразверстками», то есть примитивным изъятием зерна. Так вот, согласно профессору Курганову, голод в 1920-1921 годах стоил русскому народу 6 млн. жизней, а голод в начале 30-х годов — 7 млн. жизней. Все это плюс жертвы Красного террора, расстрелянные буржуи, уничтоженные священники вместе с семьями, лучшие крестьяне в дни коллективизации 1929 года. Тогда уже никак не получится в полтора раза больше, а как минимум в два с лишним раза больше.
— Вы сказали о том, что 1937 год был продолжением революции. Чем же тогда это «продолжение» отличалось от начала?
— Тем, что тогда, в начале революции, погибали добрые люди. Но впервые с начала революции в 1937 году вместе с ними погибали убийцы — те, которые убивали все предшествующие 20 лет. Конечно, Никита Хрущев на XX партсъезде в 1956 году взвалил на Сталина то, от чего хотел избавить себя, чтобы укрепиться у власти. Любой профессиональный специалист по русской истории XX века скажет, что если у Лаврентия Берии руки были по локоть в крови, то только по локоть. После событий конца 30-х годов Лаврентий Берия не занимался карательными делами, а делами, очень нужными Советскому Союзу и будущей России, то есть нашим атомным проектом и нашим ракетным проектом. И с тем он с блеском справился. И если уж Берию считать кровавым, то тогда и академика Курчатова надо «подкровавником» записать к нему в ближайшие сотрудники. Не кровавыми делами они занимались, хотя лагеря были в их полном распоряжении — как Лаврентия Берии, так и академика Курчатова. А вот Никита Хрущев весь в крови — по шею, а может быть, даже вместе с лысиной. Не было ни одного крупного договорного документа, который бы он не подписывал. А сам он — в «белом фраке». Эта кровь была не только на подписанных им приговорах. Между прочим, Никита много подписывал приговоров во время войны — он был членом Военного совета фронта и тоже подписывал, подписывал, подписывал…
— На ваш взгляд, 1937 год возник изначально как миф, только из желания Хрущева обелиться перед историей?
— Безусловно. Мне смешно, когда говорят о XX съезде как о развенчании культа личности. Нет ни одного советского вождя, который не создал бы вокруг себя хотя бы маленький, но культик. Но есть у Хрущева и другие «подвиги». Именно Хрущев устроил последнее гонение на религиозное объединение нашей страны. И почти весь удар пришелся на РПЦ. Именно в итоге короткого в сущности правления Хрущева число православных храмов в нашем многострадальном Отечестве сократилось с 22 тысяч до 7 тысяч. Именно Хрущев добил русского крестьянина. Он обложил каждую яблоньку налогом, после чего яблоньки вырубили, потому что платить было накладно. Он урезал до совершенно смешных клочков приусадебные участки. Конечно, тяжело было быть колхозником при Сталине, но не нужно забывать, что приусадебные участки при Сталине были просто немереными. Если сил еще хватает, и ты согласен рвать жилы, то — пожалуйста. Советская власть тебе даже помогать будет, для чего существовали «Потребкооперация», «Центросоюз»… К тому же Хрущев начал строительство «хрущоб»-пятиэтажек.
— А здесь-то Хрущев в чем провинился?
— Когда мне говорят, что Никита избавил от жизни в бараках и подвалах, то я, как историк архитектуры по первой своей специализации, вынужден возразить: знаете, это, мягко говоря, не так. Тогда в подвалах жило около миллиона человек. Правда, в полуподвалах, которые были сухими и с окнами. Причем проживали в них только в Москве и Ленинграде. Больше нигде в СССР в подвалах не жили. Никита же в эти тесные пятиэтажные клетушки запихал не только счастливых бывших обитателей подвалов, но еще несколько миллионов из собственных домов, которые никуда не просились. Правда, их и не спрашивали. Итогом того стало резкое падение рождаемости. Вот уж поистине — русские в неволе не рождаются.
— Какая-то совсем невеселая картинка получается…
— Вот-вот. Только-только все плохое после войны начало сходить на нет, стало появляться даже некоторое подобие благосостояния, как появился лысый Никита и довел нас до такого состояния, что мы начали закупать зерно в развитых сельскохозяйственных державах вроде США. Никита Хрущев замаран всем, как только может быть замаран человек. Вот этот человек и создал термин «1937-ой год». Как говорится, судите сами.
— Почему же тогда несколько поколений именно с Хрущевым связывали и связывают до сих пор феномен «освобождения страны»? Что это — стокгольмский синдром в исторических масштабах целой страны?
— Освобождение? Лагерную систему упразднил, между прочим, не Хрущев, а Берия сразу после смерти Сталина. Не думаю, что Берия был притом добрым человеком. Просто он понимал: тирану можно, а ему нельзя. Потому он осознавал — всю эту систему надо потихоньку спускать на тормозах, иначе убьют. Но не успел — убили. Хрущев успел — убивать перестали, и его просто сослали на дачу на «партгоспаек». Но дело не только в том, что он открывал себе дорогу, делая 37-й год именем нарицательным. Здесь никакого «синдрома» нет, здесь совсем иное. Он и его шестидесятнические сподвижники и сторонники — вся эта интеллигенция, которая и поныне жива, есть духовная, а часто и кровная родня тех, кто убивал первые 20 лет революционного режима или пострадал в 1937-1938 годах. Они — комиссаровы дети, дети убийц и людоедов. Им приятно было все свалить на такое безобразие: «Как же можно?! Убивать можно попа, дворянина, казака, крепкого крестьянина, инженера, наконец. А нас, комиссаров, убивать нельзя, невозможно!» Заметьте, между прочим, что почти все они реабилитированы, а жертвы Красного террора — нет. Это лежит пятном грязного преступления и на нынешнем политическом режиме. Он еще не оправдался перед русским народом. И уж никак не отмолил, ползая в прахе, прощения у Вселенской Православной Церкви, наиболее пострадавшей от комиссаров в те первые 20 революционных лет. Вот почему мне не раз приходилось публично заявлять: «Оставьте 37-й год в покое!» Вот почему я согласен с академиком Игорем Шафаревичем, когда он сказал, что за Сталиным он признает одно доброе деяние — уничтожение ленинской партийной гвардии. Но я, как человек гораздо более молодой, чем Игорь Ростиславович, от себя добавлю: Сталин сделал это плохо. Он не всех их уничтожил. Потому до сих пор мы живем в странном сюрреальном мире, еще сегодня можно услышать стоны: как же так — палачей посмели убивать?