Летний отпуск Максим старался проводить в Одессе. Там на окраине посёлка Котовского, вдоль Николаевской дороги стояла линия частных домов. В одном из них хозяйка, Степанида Ивановна, пожилая женщина с неулыбчивым лицом, сдавала комнату отпускникам. На самом деле это была не комната, а пристроенная к дому утеплённая веранда, в которой едва помещались две нешироких кровати, стол между ними, пара стульев и тумбочка с телевизором. Вход в комнату был со двора, который со всех сторон окружал забор. В одном месте в заборе виднелась едва приметная среди кустов смородины калитка, пройдя через которую попадаешь на территорию садоводческого общества. Максим очень любил неспешно пройтись по узкой улочке кооператива, по обе стороны которой росли большие деревья: груши, грецкий орех, сливы, черешни и, конечно же, вишни, этой царицы ягод с непередаваемым кисло-сладким вкусом. Палисадники домиков пестрели яркими красками разнообразных цветов, от которых в воздухе образовывалась неверояная гамма ароматов. От всего этого сказочного великолепия и нескончаемого пения птиц складывалось впечатление, что он путешествует по райскому саду, где в любую минуту можно наткнуться на павлинов с распущенными хвостами или на озерко с плавающими по нему, как ладьи великих киевских князей, величественными лебедями. С другого конца улочка приводила к невысокому обрыву – и вот оно, вожделенное море, к которому вела круто уходящая вниз лестница с каменными ступенями.
Вдоль моря тянулась небольшая полоса частного песчаного пляжа, принадлежащего всё тому же садоводческому обществу. Из-за того, что пляж был частный, попасть на него можно было только с территории кооператива. Поэтому даже в разгар курортного сезона там было не так много отдыхающих, как на городских пляжах «Аркадия», «Отрада», «Лузановка» и т.д, куда городской транспорт и катера, курсирующие вдоль побережья, ежеминутно подвозили новые толпы желающих окунуться в почти стоячую, из-за построенных волнорезов, мутноватую жидкость сомнительной чистоты, именуемую «морем». После купанья счастливец, улегшийся на подстилке на застолблённом по приходе на пляж пятачке суши (топчаны занимались страдающими от бессонницы стариками с раннего утра), рисковал быть истоптанным детворой, в изобилии бегавшей по пляжу или быть избитым мячом, посланным неверным, но сильным ударом одного из игравших неподалёку волейболистов.
На этом пляже волнореза не было, плотность человеческих тел на песке не зашкаливала и потому отдыхать там было намного приятней, чем на общедоступных городских «кузницах здоровья». По мнению Максима эти пляжные достоинства, плюс близость моря (до него было всего 8-9 минут пешего хода), а также возможность дважды в день пройтись по территории «райского сада» преобладали над некоторомы бытовыми неудобствами в виде туалета и рукомойника во дворе, а также удалённости домика на Николаевской дороге от центра города.
В тот год Максим приехал отдыхать один. Его жена, работавшая в турагенстве, сопровождала группу туристов в поездке по стране. После недолгого разговора с хозяйкой и короткого обустройства в уже знакомой ему по отдыху в предыдущие годы комнате, он сразу же поспешил на встречу с любимым морем. В тот день народу на пляже было немного. То ли потому, что дети уже начали учиться, то ли пасмурная погода повлияла, но даже часть топчанов, близких к воде, оказались свободными. Максим занял один из них и отправился купаться. Море слегка штормило, и волны накатывались на берег, производя ритмичный шум и выбрасывая небольших медуз и длинные зеленоватые стебли водорослей. Максиму нравился этот завораживающий шум прибоя. Он мог долго стоять у кромки моря, следя за плывущими на горизонте кораблями и слушая крики неподеливших добычу чаек. Наконец, он вошёл в воду и поплыл навстречу волнам. Его захватило единоборство со стихией. Возможность, пусть хотя бы на короткое время, противостоять её невероятной силе возбуждала и придавала новых сил. Но почувствовав нараставшую усталость (сказалось длительное отсутствие практики и набранные за последние годы лишние килограммы веса), Максим повернул назад и, выйдя на берег, тяжело дыша, повалился на топчан.
- А вы молодец! На море сегодня волнение, но вы смогли долго продержаться на волнах. Завидую вам,- подал голос с соседнего топчана слегка полноватый седой мужчина.
- Чему, уж, тут завидовать,- откликнулся Максим, повернувшись к соседу,- вот по молодости, когда служил срочную на флоте, мог дать фору многим на нашем эсминце. А сейчас время ушло, и силы уже не те. –
Они разговорились. Оказалось, что сосед – Николай Степанович Хрипунов – приехал из Москвы вместе с другом, чей отец владел домиком в том самом садовом товариществе. В этот день друг остался помочь отцу отремонтировать крышу дома, а его, несмотря на протест, отправили на море. Николай Степанович смог вырваться всего на недельку, и потому каждый день у него был на счету.
- Судя по кольцу на пальце, вы женаты, - заметил Максим,- почему же приехали один? – Хрипунов сразу же заметно изменился в лице: оно приняло какой-то замкнутый вид.
- Тому есть несколько причин. Во-первых, начался учебный год, а с ним вместе занятия в секции плавания и на станции юных техников, которые наш сынуля посещает уже несколько лет. Его нужно вовремя туда доставить, а потом забрать. Во-вторых, у жены на работе сейчас запарка. Она работает в коммерческом отделе банка, и у них наклёвывается очень заманчивый проект с какой-то иностранной фирмой. Так что вырваться ей не было никакой возможности. Да я, честно говоря, и рад этому. Хочется побыть одному. Одолела, знаете ли, грусть-тоска.
- Что ж так? – поинтересовался Максим, но, поняв, что его вопрос может быть истолкован, как бестактность, тут же добавил, - простите меня, и если вам не хочется, то можете не отвечать.
Николай Степанович помолчал, потом посмотрел на собеседника испытующим взглядом и, приняв для себя определённое решение, продолжил.
- Эта длинная история, и если вы располагаете свободным временем и желанием послушать её, то я готов поделиться своим печальным опытом. Вы кажетесь мне симпатичным молодым человеком, и может быть она сумеет предостеречь вас от ошибок, которые допустил я.
- Спасибо, я готов, - ответил Максим, натягивая футболку – ветер усилился и воздух стал заметно прохладнее.
- Я уже много лет работаю в отделе аналитической химии металлургического НИИ. Мы разрабатываем методики анализа металлов и сплавов на содержание легирующих компонентов и вредных примесей. Понятно, о чём идёт речь?
- В самых общих чертах.
- А вы, Максим, чем по жизни занимаетесь?
- Я музыкант. Играю на бас-гитаре в группе, сопровождающей звезду нашей эстрады (он назвал фамилию известной певицы). Мы оказались в неожиданном простое из-за того, что у неё случился тяжёлый приступ желчно-каменной болезни, и ей пришлось срочно сделать операцию. Вот у меня и выдалась возможность вырваться к морю.
- А-а, ну тогда всё ясно. Мне приходилось иметь дело с работниками культуры. Как-то зимой занесло меня в Карпаты покататься на лыжах. Остановился в гостинице, а погода, как назло, оказалась, как говорится, «нелётной» - сильный ветер и снег. Трассы закрыты. Делать нечего, зашёл в ресторанчик при гостинице. Там сидела группа артистов из не помню уже какого театра. Мы познакомились. Конечно, выпили немало, и они стали меня просить, чтобы я рассказал им о своей работе. Я подумал, как бы им попонятнее объяснить, чем я занимаюсь, и решил начать с азов, с самого простого. «А знаете ли вы, господа, что такое атом?» «Нет»,- дружно ответили они, и мы расхохотатись, понимая, что дальнейшие объяснения становятся просто бессмысленными.
Так что я не буду останавливаться на деталях. Скажу лишь, что разработанные методики мы по договорам внедряли на подшефных предприятиях. Одно из них находилось в небольшом посёлке Н-ск, в Восточном Казахстане. Завод, по правде сказать, был довольно современный, с передовыми технологиями. Но посёлок... После Москвы он казался дыра-дырой. Дом культуры, кинотеатр да кафешка с символическим названием «Улыбка» (мы назвали его «Гримаса», потому что готовили там из рук вон плохо) – вот, собственно, и весь набор развлечений. В общем, командированному человеку по вечерам там заняться практически нечем.
В заводской лаборатории выделялась одна моложавого вида лаборантка. Звали её Надежда. Не то, что бы она была очень красивой, но её лицо казалось довольно миловидным, и с него не сходило удивительное выражение доброжелательности. Я сказал «удивительное», потому что как-то уже привык видеть хмурые лица, постоянно озабоченных своими проблемами людей. А тут такое приятное исключение. Она делала свою работу вроде бы неспешно, но очень тщательно и качественно. А это мы особенно ценили – ведь любое отклонение от разработанной методики, могло привести к ошибкам в анализе. Надежда видела, как мы маемся, оказавшись в их посёлке, и как-то пригласила нас к себе почаёвничать. ( Я говорю «нас», потому что в командировку мы обычно ездили группой по 2 – 3 человека). Оказалось, что жила она одна. Её мужа порезала местная шпана, когда он поздно вечером, идя со смены, заступился за девочку, к которой эти выродки приставали. Той же ночью он умер в местной больничке от полученных ран. Надежда жила в однокомнатной квартире. Ничем особенным комната не выделялась, если не считать множества разного размера салфеток, связанных, как она объяснила мне потом, крючком из простых белых ниток. Узоры на тех салфетках были поразительно красивы и столь разнообразны, что трудно было представить, как это чудо можно сделать руками.
- Я видел что-то подобное, потому что моя бабушка тоже была искусной рукодельницей, заметил Максим.
- Стол не отличался большим разнообразием, но каждого блюда было много и все они были невероятно вкусными. Пили спирт, принесенный с работы. Лаборантки использовали его очень экономно и остатки по очереди забирали домой. Надежда развела его водой и настояла на местных травах, отчего напиток имел горьковато-терпкий вкус, но пился легко, так что к концу вечера мы с напарником были изрядно «под шафе». Напарник, заметив, что моя симпатия к Надежде возрастала с каждым часом, занялся просмотром художественных альбомов с репродукциями картин. Их стал заказывать по каталогу в книжном магазине Надин покойный муж после того, как они побывали в турпоездке в Петербурге. Там их сводили в Эрмитаж, и с тех пор он буквально «заболел» живописью. Мы же с Надюшей разговаривали. Оказалось, что она закончила вечерний техникум при заводе. Не то, чтобы она стремилась получить образование, -просто «корочки» давали возможность стать старшей лаборанткой в смене и претендовать на самый высокий разряд, а значит и повышенную зарплату. Смерть мужа она переживала долго. Детей у них не было. От невесёлых дум спасало рукоделие. Со школьных лет Надя увлекалась макроме, вязанием на спицах и крючком. На работе к ней относились с уважением, а подружки – со скрытой жалостью, понимая, что в её 34 года найти мужа в их посёлке - практически невозможно. Постепенно она пришла в себя, и к моменту нашего знакомства её «житейское море» находилось в состоянии полнейшего штиля.
За разговорами мы не заметили, как время подошло к полуночи. Не было никакого желания покидать этот уютный гостеприимный дом, но приличия требовали сделать это, и мы распрощались. Дня через три, накануне выходных, Надежда ещё раз пригласила нас к себе. В гостинице мой напарник сказал, что мне будет нескучно у неё и без него, а он отправится на рыбалку вместе с КИПовцами из лаборатории. Я не возражал. Забежал в магазин, купил что-то к столу. Там, кстати, я впервые увидел на прилавке мясо, которое называлось «казы». Я подумал, что это продавщица по невнимательности что-то напутала. Но оказалось – так казахи называют конину. Пробовать её не входило в мои планы, и я поспешил к Надежде.
Я не надоел вам своим рассказом? Может хотите ещё раз искупаться?
- Нет, Николай Степанович, что-то стало прохладно, и лезть в море совсем не хочется, так что продолжайте.
- Открыв дверь и увидев меня одного, Надя слегка смутилась, но быстро справилась с собой и предложила войти. «Что-то не так»,- спросил я её, снимая плащ. «Как вам сказать? Просто у нас в посёлке все на виду, могут пойти разговоры». «Так может мне лучше уйти?» «Решайте сами, по мне, так оставайтесь, коль пришли, если сами не боитесь пересудов». И я остался.
Этот вечер был похож на предыдущий: также вкусно ели и пили, но так как напарник отсуствовал, исчез сдерживающий фактор, разговор стал более откровенным и доверительным. А в конце, когда было выпито немало спиртного, Надежда даже спела мне несколько частушек. Некоторые я помню до сих пор:
Как заслышу я гармошку,
Заиграет кровь ключом.
Увлеклась я гармонистом,
А гармошка – не при чем!
Тоненька иголочка,
Боюся уколюся я.
Жалко мне милёночка,
С которым расстаюся я.
Закончив, она вдруг засмущалась, и пошла на кухню, согреть воду для чая. Я спросил, откуда она знает частушки. Оказалось, в детстве мать отправляла её на лето отдыхать к бабушке в деревню. Там она набралась и частушек, и песен. Голос у неё был грудной, низковатый с лёгкой хрипотцой, что придавало исполнению дополнительный шарм. Я попросил её спеть что-нибудь ещё. Она не стала жеманиться, присела на табуретку и запела почти позабытый теперь романс Варламова «Красный сарафан»:
Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан,
Не входи, родимая,
Попусту в изъян.
Рано мою косыньку
На две расплетать.
Прикажи мне русую
В ленту убирать!
Пускай непокрытая
Шелковой фатой,
Очи молодецкие
Веселят собой!
И хотя голос её был несильный, пела она без напряжения, и чувствовалось, что ей нравится романс, а пение доставляет удовольствие. Но вот она дошла до слов:
Не век тебе пташечкой
Звонко распевать,
Легкокрылой бабочкой
По цветам порхать.
Заблекнут на щеченьках
Маковы цветы,
Прискучат забавушки,
Стоскуешься ты! –
и на её лице появился налёт грусти, а в уголках глаз показались слезинки. Надежда вдруг оборвала пение, так и не закончив романс, сказав, что нечего нагонять тоску и портить настроение хорошему человеку, понесла в комнату чайник, варенье и плюшки собственной выпечки. Всё это поместилось на чайном столике у дивана. Мы сидели на нём рядом, пили чай, и в тот миг мне казалось, что ничего лучше этого чая и вообще этого вечера в моей жизни не было никогда.
Я думаю, что вы уже поняли, что мы с Надеждой ещё с предыдущего вечера почувствовали взаимную симпатию. Эта женщина была полной противоположностью Галине, моей жене. Галка – стройная, подтянутая женщина, строго следившая за своей фигурой, готовая ради неё терпеть лишения от использования всяческих диет и регулярно посещающая фитнес-клуб. От общения с ней складывалось впечатление, что при рождении ей вшили батарейку с бесконечным запасом энергии, и потому она ни минуты не сидит спокойно. В одно и то же время Галка должна была делать много разных дел. Заниматься чем-то одним – значит для неё бездарно терять время. Обычно, всё кончается тем, что половина из этих дел оказывалась не доведенной до конца. Если дело касалось приготовления пищи, то она получалась мало пригодной к употреблению. Хорошо, что люди придумали дежурное блюдо под названием «картошка в мундире». Его-то уж трудно испортить.- с улыбкой заметил Хрипунов. - Конечно, это нервировало её, но не настолько, чтобы перестать быть «многостаночницей».
В отличии от меня, детей Галина не любит. Когда она случайно «залетела», мне с трудом удалось уговорить её не делать аборт. После рождения Сашки, она, докормив его до девяти месяцев, передала сына мне с рук на руки со словами «Всё, я свою работу закончила. Ты хотел иметь эту игрушку – получай её, а у меня есть ещё масса других дел». Конечно, это не означало, что сын перестал существовать для неё. Но с этого дня львиная доля забот о нём легла на мои плечи.
Моя жизнь с Галкой непредсказуема и постоянно полна непредвиденных событий. Например, в конце дня она могла позвонить мне и сказать, что вечером вернётся поздно, так что мне нужно забрать бельё из прачечной, а Сашку - из продлёнки и приготовить ему что-нибудь на ужин. «Галя, - возразил я,- я же говорил тебе, что мы с друзьями идём сегодня на футбол». «Ники,- так она звала меня, когда начинала сердиться (видимо, ей понравилось такое обращение Александры Фёдоровны к своему мужу, императору Николаю Второму),- я задерживаюсь, потому что это связано с работой, а я надеюсь, что моя работа и наш сын важнее, чем беготня с мячом этих кретинов, не так ли?» «Во-первых, они вовсе не кретины...» Она резко оборвала меня, сказав: «Извини у меня нет времени на эту дискуссию»,- и положила трубку. Или другой пример. В пятницу, вернувшись с работы, я застал в гостиной жену, которая что-то живо обсуждала с тремя работягами. На мой недоумённый вопрос, что тут происходит, она ответила мне: «Дорогой, я давно хотела содрать эти ужасные обои. Когда я смотрю на разбросанные по всему полю длинные линии, мне кажется, что каждая из них впивается в мои мозги, вызывая жуткую боль. Всё, больше я так не могу. Мы должны выкинуть их, а стены покрасить. Сейчас мы обсуждаем, какой цвет больше подходит для этой комнаты. Кстати, а тебе какой больше нравится»? «Галка, ты что, с ума сошла? Три месяца назад ты настояла на том, что бы мы купили именно эти обои, потому что они поразили тебя своей «нестандартной расцветкой», а теперь тебе вдруг захотелось их содрать. Твои причуды, между прочим, весьма разорительны. А кроме того, мы же обещали Арбузовым провести выходные у них на даче, чтобы помочь собрать яблоки. Не поехать - значит обидеть их. А это, между прочим, твои родственники. Тебе это нужно?» «Ники, во-первых, если тебе так хочется яблок, магазин недалеко, сходи и купи их и заодно купи кое-что ещё, список на столе на кухне. Во-вторых, Арбузовы не умрут и недельку подождут, я им позвоню. И в-третьих, (это самое главное) неужели моё здоровье и покой не стоят расходов на этот жалкий ремонт? Подумай, и ты поймёшь, что спорить больше не о чем». Вот так протекает моя жизнь в Москве. По правде сказать, всё это било меня по мозгам и здорово утомляло.
Надежда была совершенно другой. Она представляла собой классический тип русской женщины, которых можно видеть, например, на полотнах Кустодиева. Приходилось ли вам видеть его картины «Красавица», «Русская Венера», «Купчиха» или «Купчиха с зеркалом»?
- Я видел только «Русскую Венеру».
- Ну тогда вы понимаете, о чём я говорю. Несмотря на то, что Надежда была женщиной «в теле», передвигалась она довольно легко. Всякую работу делала не торопясь (по крайней мере так это выглядело со стороны), но очень аккуратно, часто повторяя фразу «торопитесь медленно», вероятно, заимствованную у мичмана Панина, героя одноимённого фильма. Ни в её облике, ни в квартире не было и намёка на неряшливость. Её отличало удивительное спокойствие. Лишь в редких случаях эмоции, прорывались наружу, да и то на короткое время. На работе знали о её остром языке и старались не задевать. Словом, она была полным антиподом Галины, и я был буквально очарован ею. Мои симпатии к ней росли с каждым часом. Поздно вечером то ли под влиянием спиртного, то ли под воздействием жара от выпитого чая и от тепла, исходившего от сидевшей рядом женщины, мною овладела удивительная истома. Помните Блок в «Незнакомке» написал фразу «И странной близостью закованный, смотрю на тёмную вуаль...». Так вот и я таким же странным образом был скован близостью этой женщины. Мне было так хорошо в этой маленькой квартирке, что покинуть её казалось выше моих сил.
- А вы не подумали, что оставшись у Надежды, вы тем самым изменяете жене?
- Нет, Максим, эта мысль ни на миг не посетила мой мозг, озабоченный лишь поиском предлога, под которым я мог бы остаться. Наконец, когда дальше уже тянуть было никак нельзя, я собрался с духом и сказал: «Надюша, мне было так хорошо, что и завтра, и послезавтра ноги сами понесут меня к Тебе, и тогда мы действительно можем дать повод для разговоров. Может Ты позволишь мне остаться?» «Ох и прыткий ты, как я погляжу,- ответила она, усмехнувшись, после недолгой паузы,- что ж, оставайся, вот только где тебе стелить постель? Этот диванчик тебе короток, моя кровать не больно широка для двоих, так что только на коврике в прихожей, - с улыбкой закончила она, и в её глазах заиграли озорные искорки. «Согласен на все условия, моя благодетельница, только не гони. И давай всё-таки начнём с твоей кровати, а там посмотрим». Вот так эта женщина навсегда вошла в мою жизнь.
- А что же дальше?
- А дальше случилось то, что и должно было случиться. В положенный срок Надежда родила дочку, Оленьку. Конечно, ей было нелегко растить её одной. Я старался помогать, чем мог, использовал любую возможность, чтобы вырваться в командировку и привезти ей необходимые вещи, которых в том посёлке было не достать, помочь деньгами, а главное, хотя бы на несколько дней оказаться в кругу моей новой семьи. Надежде как-то удавалось справляться со всеми трудностям: и подружки помогали, и на работе с пониманием относились к её проблемам.
Словом, со временем всё стабилизировалось, и лишь одна мысль не давала мне покоя: я жил на две семьи, стал, как бы, двоежёнцем, и как выйти из этого положения, оставалось для меня загадкой.
- Подумаешь, двоежёнец, что в этом такого? - недоумённо заметил Максим. - Я где-то читал, что в давние времена на Руси традиции многожёнства существовали довольно долго. Например, Киевский князь Владимир имел пять официальных жён, а счёт наложницам шёл на сотни. Да и в наше время законом это, по-моему, не запрещено.
- Вы правы, юридически ко мне нельзя было придраться, потому что формально в нашей стране двоежёнства быть не может – ЗАГС не зарегистрирует новый брак, если жених или невеста ещё состоят в старом браке. Поэтому, видимо, и законов против двоежёнства нет. Но морально... Вы же знаете, что в обществе отношение к двоежёнству резко отрицательное. Поэтому я чувствовал себя, мягко выражаясь, неуютно.
- Ну, и зря. Только что вы доказали, что двоежёнство – это не про вас. А то, что жили на два дома, так эка невидаль, мало ли мужиков грешат этим. По сути, банальнейшая история, только и всего.
- Нет, Максим, тут вы ошибаетась. В большинстве тех, как вы изволили выразиться, «банальнейших историй», мужья вступают в длительные отношения с другими женщинами потому, что жёны по каким-то причинам перестали их удовлетворять. В итоге, как написал Олег Савостьянов:
«Прошла любовь, завяли помидоры,
Ботинки жмут и нам не по пути...»
Утрачено родство душ (если оно первоначально существовало), и люди сохраняют семью либо из-за детей, либо потому, что просто некуда уйти, либо из нежелания участвовать в муторной истории, именуемой разводом. В связи «на стороне» они пытаются воскресить свежесть чувств либо обрести человека, с которым можно было бы поговорить не только о ценах на картошку и кознях соседки, но и о чём-то, что близко их душам.
Так вот, это всё не имеет ко мне никакого отношения. Я любил обеих этих женщин. Мне трудно было расставаться с одной из них, но возвращаясь к другой, я рад был встрече с нею.
- Простите, но это как-то с трудом укладывается в моей голове,- заметил Максим, недоверчиво посмотрев на собеседника. – Либо вы любите одну женщину, и в этом случае другая вам просто не нужна, либо вы не любите её, и тогда вы можете полюбить другую. Но чтобы любить сразу двух – в это трудно поверить.
- Не знаю, как вам объяснить эту ситуацию. Может быть такое, не совсем корректное, сравнение поможет вам понять меня. Возьмите две ягоды: малину и вишню. Каждая из них имеет свой, присущий только ей, вкус. Вам нравится и вкус малины, и вкус вишни. Насладившись одной из этих ягод, вы с неменьшим удовольствием готовы пробовать другую. Нечто подобное происходило и со мной.
- Но когда вы говорили о Галине, я улавливал в ваших словах нотки недовольства ею.
- Нет, Максим, это не совсем так. Если не принимать в расчёт Галкины чудачества и стремление играть в семье первую скрипку, то, в сущности, она - очень любящая и преданная мне жена. К тому же она умна и, как показывает жизнь, часто её суждения оказываются правильнее моих. А чудачества – так у кого их нет. Зато они, как бы, держат меня в тонусе, и, если хотите, именно благодаря им, я, прошедший Галкину школу, легче переношу случающиеся в жизни неприятности.
Словом, мы женаты уже немало лет, я люблю её и своего сына, и ни о каком разводе не может быть и речи.
- А жена знала о том, что произошло в вашей жизни?
- Не знаю. Я ей не рассказывал, а сама она может и догадывалась, но внешне это никак не проявлялось. Один раз, правда, она заметила мне за завтраком, что во сне я звал какую-то Надю и спросила, внимательно посмотрев мне в глаза, кто она. Я отговорился, мол, мало ли что приснится. Она не стала больше допытываться, на этом всё и закончилось.
- Николай Степанович, но всё-таки что же реально толкнуло вас на связь с Надей. Понятно, что в первый день вы, возможно, под действием алкаголя не могли контролировать свои эмоции. Но в последующие дни, когда появилась возможность оценить ситуацию трезвым взглядом, что подвигло вас продолжить отношения вплоть до создание второй семьи?
- Я не думаю, что всё можно объяснить опьянением. По-моему, главную роль сыграл контраст. Если с Галиной я живу, как на вулкане, то попав к Надежде, я оказывался в тихой гавани, где можно расслабиться и быть уверенным, что там не только из искры не возгорится пламя, но и самим искрам просто нет места. А кроме того, я уже говорил, что Галина и Надежда – совершенно разные женщины и физически, и духовно. Но удивительно то, что мне было хорошо с обеими, хотя каждая из них вызывала разный набор эмоций. Жизнь в семье способствовала работе, к Надежде я приезжал отдыхать.
- А Надежда не требовала, чтобы вы ушли из семьи?
- Нет. Будучи умной женщиной, она прекрасно понимала, что для человека, прожившего всю жизнь в Москве, в том посёлке мне делать было нечего. Я бы там просто пропал от тоски через несколько месяцев, и никакая семья не могла бы заменить мне привычную жизнь в Москве. Да и работа в заводской лаборатории с её рутиной, не шла ни в какое сравнение с научной деятельностью в институте. Переезжать в Москву Надежда не хотела. Она считала, что столица с её сумасшедшим ритмом жизни – это адская мясорубка, перемалывающая судьбы людей. Да и где бы она там жила? Денег для покупки или съёма жилья не было ни у неё, ни у меня. Она была рада рождению ребёнка. Тем более, что этим ребёнком была девочка, о которой она мечтала. И рада, что в её жизни существовал мужчина, пусть я появлялся всего лишь два-три раза в году. «Что ж поделать, такова моя судьба»,- говорила она.
- Что же, это так и продолжается по сей день?
- Увы, нет. После распада СССР мы оказались в разных государствах. Экономические связи между ними оказались разорваны. Договоров с тем заводом больше не было – раньше всё решалось внутри одного министерства, а теперь его власть не распространялась на территорию Казахстана. Мои командировки на тот завод прекратились. Мы поддерживали связь через телефонные звонки. Обычно она звонила мне раз в неделю на работу. Дома телефона у неё не было, приходилось звонить с почты. Поэтому мне ей звонить было некуда. Потом звонки стали реже. А позднее и вовсе прекратились. Иногда она писала мне на почту «до востребования», и я аккуратно отвечал на её письма, но со временем не стало и писем. Позже я узнал в чём дело. Их завод получал сырьё из России. После объявления независимости Казахстана и возникшей из-за этого неразберихи поставки сырья прекратились. Заводское руководство пыталось найти подходящие концентраты в своей стране, но безуспешно. В результате уникальный завод перестал существовать, а с ним быстро захирел и посёлок – других предприятий в его округе не было. Люди побросали жильё, дачные участки с домиками, в которые было вложено немало денег (покупателей просто не было) и разъехались кто куда. Уехала куда-то и Надежда. А куда – я так и не знаю, – сказал он с горьким вздохом.
- Почему ж она не известила вас о своём переезде?
- Об этом я могу только догадываться. Она - гордая женщина, и, видимо, осознав всю бесперспективность наших отношений, просто разорвала их. С тех пор моя душа не знает покоя, и рана в ней так и не затягивается. –
К тому времени погода совсем испортилась: усилившийся ветер, гнал над морем и пляжем не сулящие ничего хорошего тучи, зарядил мелкий дождик, грозивший перейти в ливень. Нужно было срочно расходиться по домам. Дойдя до развилки дорожек, мы попрощались. Николай Степанович задержал мою руку в своей ладони и сказал:
- Вам, Максим, как и мне раньше, тоже приходится много кочевать по стране. Так пусть моя история послужит для вас уроком. Держите свои эмоции в узде и не давайте им ломать вашу судьбу. - Я поблагодарил его за совет, и мы разошлись в разные стороны.
Вечером к Максиму заглянула хозяйка и предложила почаёвничать у неё. Оказалось, что к ней приехали погостить племянница с дочкой. Племянницу звали Надеждой Викторовной, а дочку Олей. Сочетание этих имён сразу же насторожило Максима. Тем более, что Надежда Викторовна по описанию походила на Наденьку из рассказа, услышанного на пляже. Спросить её в лоб, знакома ли она с Хрипуновым, было как-то неловко, но сомнения продолжали терзать его весь вечер. Наконец, речь зашла о коллективе, в котором он работал и его солистке, которую обе женщины очень хвалили. Максим посчитал, что удобный момент настал, и спросил, не приходилось ли им бывать в посёлке Н-ском в Восточном Казахстане.
- А почему вы вдруг вспомнили о нём? – удивилась Надежда Викторовна.
- Да мы как-то по молодости оказались в тех краях и дали один концерт. В первом ряду сидела женщина, очень похожая на вас. Почему-то она всё время поглядывала на меня. По окончании концерта люди дарили букетики цветов солистке, а она преподнесла свой скромный букетик мне. Это было совершенно неожиданно. Обычно нам, музыкантам, никто цветов не дарит, а тут такой случай... Он запомнился мне.-
Надежда Викторовна внимательно посмотрела на Максима, потом всплеснула руками и, улыбнувшись, сказала:
- Боже мой, так это были вы! Я совершенно вас не узнала. Тогда у вас была грива волос, которой вы смешно трясли во время игры, чем и привлекли моё внимание, а сейчас на голове короткий «ёжик».
- Это правда, жена заставила подстричься. Сказала, что я похож на Тарзана, которого она терпеть не может.-
В следующую минуту улыбка на лице женщины сменилась грустным выражением.
- А знаете, от того посёлка сейчас почти ничего не осталось: ни того Дома культуры, где вы играли, ни школы, ни двух десятков пятиэтажек. Всё разрушено и предано запустению, - и она рассказала трагическую историю, разыгравшуюся в отрогах Рудного Алтая, которую Максим уже знал от Хрипунова.
- Куда же вы подевались? – поинтересовался Максим.
- А мы подались в другой посёлок, километров в ста от Н-ска. Там есть обогатительная фабрика, производящая концентраты из местной руды, и подружка, которая вышла замуж за мастера смены той фабрики, уж, года три, как жила там. Она и приютила нас сначала. Её муж договорился с начальством, и меня взяли на работу в лабораторию. А позже дали комнату в семейном общежитии. Там мы и обитаем с дочкой сейчас. –
Больше Максим ни о чём спрашивать не решился. Придя к себе, он долго ворочался в койке, мучаясь вопросом, рассказать ли Надежде о том, что Хрипунов находится недалеко, почти рядом с нею, или не стоит. С одной стороны - хотелось помочь им встретиться. Но с другой стороны - женщина сознательно прекратила с ним отношения – значит она вычеркнула его из своей жизни. Зачем тогда им встречаться? Но тут же вспомнились слова Николая Степановича о ране в его душе. Ведь Оленька его дочь. Ну ладно, не сложились отношения у её матери с ним. Но ведь отцу и дочери эта встреча могла принести огромную радость. Впрочем, отцу – то наверняка, а вот дочери... Кто знает, что она думает о своём папочке, который внезапно пропал. Да и в каком доме остановился Хрипунов, Максим не знал. Время шло, а он так и не пришёл ни к какому решению. Наконец, его как будто озарило – они же могут уже завтра встретиться на пляже. Правда, народу там немало. Что ж, если им предназначено встретиться – значит эта встреча произойдёт. Все предпосылки для этого есть. А если нет, то значит не судьба. И успокоенный этой мыслью, Максим тотчас заснул.