Над Выселками висела вязкая тишина.
«Ты, что, не помнишь, что с меня сняли дежурства?» – спросил я у Карла.
В ответ я услышал: «Ну, ты же знаешь их лучше других…»
Далее он начал болтать о сверхурочных… Зачем мне сверхурочные, если я скоро буду жить на Холме?..
Зачем мне Холм?..
Я помотал головой, концентрируя внимание.
Ханс сделал несколько шагов вперед, не выпуская из рук пушку. Я поморщился. Простая тема: два ведьмака порезали друг друга, перепив зелья. Оба уже трупы, нужно составить акт. Тягомотная ерундовая работа… Почему я? Почему меня вечно посылают туда, где надо разгребать дерьмо?..
- Господин Ромул… - выдохнул Ханс. – А они, правда, не умирают? Ну, т.е., говорят, что они и после смерти…
Я постучал пальцем у него по затылку.
- Ты совсем идиот или прикидываешься?
- Мать говорит, - возразил Ханс, - что есть люди… Чародеи… Что они живут дольше обычных. Говорят, Великому Магу Артуру уже лет 300! Может, такое быть, а, господин Ромул?..
- Для переживших Забвение время течет по-другому, - я не мог прямо ответить на его вопрос.
Откуда кто может знать, сколько лет Артуру?..
- Что такое вообще это Забвение? – Ханс, скосив на меня глаза, убрал пушку за пояс. – Нам в интернате рассказывали…
- Почему ты вообще жил в интернате? – рассеянно поинтересовался я. – У тебя же есть мать. Твои родные не злоумышляли против Главного…
Ханс засопел.
- Она хотела, чтобы я вступил в Подразделение… Иначе было невозможно… Все же льготы, все такое… Она совсем старуха у меня…
Он словно оправдывался. Мы уже дошли до места правонарушения, где, разумеется, собрались любопытные. Сейчас они начнут говорить все вместе. Они всегда так делают.
Я повернулся к Хансу.
- Забвение? Ты хотел узнать про Забвение? Так вот. Раньше было много городов, и в них жили разные люди, говорящие на разных языках…
- Да ладно! – не поверил Ханс, поглядывая на трупы.
Я достал бланк протокола. Ведьмы негромко переговаривались, потом одна из них вдруг истошно завыла. Ханс отпрянул назад, но я снова развернул его к ним лицом.
Пусть привыкает. С блатным Гюнтером они в основном торчали в Блоке Дознания. Сам не захотел…
- А потом… - продолжил я, раздвигая женщин и присаживаясь на камень. – Потом началось Наводнение и продолжалось оно…
Ведьма замолчала, прислушиваясь. Другая, постарше, погладила ее по голове.
- Продолжалась оно долго-долго… - я носком сапога толкнул один из трупов, мне показалось, что он и впрямь зашевелился, и ведьма снова заверещала. – И, когда закончилось, то люди, - те, что остались в живых, - решили, что все теперь будет по-другому, не так, как прежде… Что забудется…
Я осекся, вдруг осознав, что доношу до присутствующих информацию из Записей, которые лежали, переложенные старыми тряпками, в подвале.
Шестьдесят ударов. Медленная, страшная смерть…
«Сегодня у меня двойная радость: я, наконец, закончил труд последних лет, но это событие меркнет перед тем…»
- Господин Ромул!
Я поднял голову от протокола, который, вообще-то полагалась писать Хансу, но он торчал посреди скопления ведьм, оторопело глядя по сторонам.
Старуха в полосатой накидке. Хотя, какая старуха, наверное, ей лет 50. На Выселках увядают рано.
- Господин Ромул, - она протягивала вперед ладонь, на которой лежал какой-то амулет. – Если Вы еще встретите Лору…
«Если еще встретите…» Каков слог!
«Они не люди. Все-таки не люди. Я угрохал 15 лет…»
- Передайте ей это, - продолжала ведьма. – Это осталось от ее родителей…
- Мы не можем взять, - встряла еще какая-то бабка. – Там инициалы… Принесет зло…
Не можете взять… А вам обязательно нужно все подзюзюлить… Я пихнул в бок Ханса, стоящего с разинутым ртом.
- Пошли отсюда.
- А это?.. – он показал глазами на трупы. – Эти?..
- Их не хоронят… Наша работа закончена.
На тайном кладбище цветет шиповник, он хорошо приживается там… Дом сожжен дотла, они бросили заливать, когда забрали все, что хотели…
«Я такая счастливая, Ромул! Я никогда не подозревала, что могу быть такой счастливой!..»
Запрет на ритуальные действия, 179-я… И здесь мне некуда бросить венок…
Я опустил амулет в карман. «В 14 лет сотрудники Подразделения вывели меня за Черту…»
Потому что глубоки воды реки Зла…
Мы уже подошли к машине, когда я заметил девочку, ту, что разглядывал Артур. Она стояла, подперев ограду, словно ожидая возможности поговорить.
Я подмигнул Хансу.
- Ну, что, проверишь, каковы они на вкус?
- Господин Ромул! – он аж порозовел. - Да как это…
- Что как!? – я почувствовал, что душный воздух Выселок сковывает легкие. – Да запросто! Зайти в любой дом. Там весит прейскурант! Все, что ты хочешь, за минимальные деньги! – я поманил девочку пальцем. – Ну, что, поможешь молодому господину в нелегком вопросе?
- Вы хотите, чтобы я погадала? – застенчиво спросила девочка, опустив глаза.
Ханс кашлянул.
- Я не оказываю другие услуги… - она прижалась к ограде. – Извините…
Только отдельным людям, да?
- Тогда вали! – заорал я. – Убирайся! Не маячь здесь…
Ханс счел за благо залезть в машину.
- Господин… - девочка взялась за мой рукав. – Я была на пожаре, забрала кое-что… Я подумала, может, быть Вам нужно… На память… Я могу принести…
Я разжал ее пальцы:
- Нет. Оставь себе или выброси. Мне ничего не нужно.
Мы въезжали в Нижний Квартал, когда Ханс вдруг подал голос.
- Моя мать… - он ковырял пальцем в носу. – Она совсем старая…
- Я слышал про это уже сто тысяч раз, - тем не менее, я подумал о том, что он меня практически не раздражает, Гай раздражал меня значительно сильнее, ибо приводил в замешательство…
Ханс замолчал, потом, словно наперекор моим мыслям, вдруг выпалил:
- Она совсем свихнулась последнее время, господин Ромул! С тех пор, как подачу света сократили до полутора часов. Говорит, что не может в темноте. Что ей там какие-то черти мерещатся… Я лекаря притащил, он сказал, что не порча, просто это… Как это…
- От старости, - подсказал я.
- Да не знаю я! – на его лице отразилось такое отчаяние, что на минуту мне стало его даже жалко, но потом я вспомнил, как он любовался на Установку, и жалость ушла, как грязная вода в сточную трубу. – Придешь домой, кричит, черти ее достают… Не могу я больше… Я вот хочу спросить, господин Ромул, - прошептал он, придвинувшись ближе, - если провод-то накинуть… То как это… Сколько можно это… Ну, чтобы обошлось?..
Я отодвинулся.
- Ты мне мешаешь вести машину, мы сейчас врежемся куда-нибудь из-за твоей болтовни! – Ханс испуганно захлопал глазами, и я, удовлетворенный, продолжал. – Читай Кодекс, ученик! Проверю! Пятнадцать минут – штраф. Восемь часов – 55 ударов… После них обычно больше не возникают такие вопросы… Ты сможешь накинуть провод? – резко спросил я.
- Н-не знаю… - заикаясь, пробормотал он.
- Тогда повышается вероятность того, что напишут донос… И потом – разве это поможет? – я снова заговорил спокойным тоном. – Жгите свечи…
- Свечи не помогают! – убито произнес Ханс. – Они никогда не дадут нормальный свет, они хреновые… Иногда мне кажется, - он вдруг схватил меня за рукав, как девочка на Выселках, - может быть, они и правы…
- Кто? – поинтересовался я, прекрасно зная ответ.
Искренность или провокация? С Маркуса станется, не зря же он мне его подсунул…
- Те, кто переходят на сторону «Альянса», - Ханс выпалил это на одном дыхании. - Такие, как Гай…
Искренность или провокация?..
- Мы сидим без света, - сообщил я, - потому что Восточная подстанция перегружена. А Западной больше нет… Благодаря моему… Благодаря Рэму, - запоздало поправился я, но Ханс и не обратил внимание на мою заминку.
- Потому что вся энергия уходит на Холм! – почти выкрикнул он. – А на Выселках…
Я немного снизил скорость, чтобы иметь возможность наблюдать за выражением его лица.
- Ты хочешь рассказать это? – поинтересовался я. – Маркусу? Своему старому начальнику? Может быть, Главному? Почему ты говоришь об этом со мной?..
- Потому что Вы не такой, как они, - выпалил Ханс.
Я нахмурился. Вот же, сговорились они, что ли…
- Ты хочешь жить на Холме, Ханс? - спросил я и в ответ на его энергичный кивок, продолжил. – Тогда помоги мне достать Рэма…
- Отец сегодня умер… - тихо сказала Алина, усаживаясь напротив меня.
Слезы текли у нее по щекам и падали в тарелку с недосоленным супом. Я и не знал, что Алина общается со своим папашей, пытающимся продать ее втридорога.
- Ты хочешь забрать оттуда что-нибудь? – поинтересовался я, зачерпывая ложкой каменную картошку. – Хорошо, завтра дам тебе Ханса, сходишь, заберешь…
Алина резко подняла голову.
- Я не ведьма! – в ее словах мне почудился вызов. – Это они вечно тащат что-то из домов… Память о человеке остается в сердце…
«Когда шумит Река, мне кажется, что они говорят со мной, все те, кого нет с нами сейчас… Все, кто навсегда остался в ее водах…»
Я криво усмехнулся, пододвигая к ней тарелку:
- Может, ты поужинаешь этим сама?..
Алина яростно вытерла слезы тыльной стороной ладони.
- Просто ты ни к кому никогда не был привязан, Ромул… - она механически впихнула в себя остатки супа. – Ни к кому и никогда…
Я встал из-за стола и прошелся по комнате.
- Люди умирают. Даже очень часто. Это жизнь… Мы ничего не сможем с этим сделать…
Я бы еще долго впаривал что-нибудь столь же содержательное, но она вдруг перебила:
- Его закопали на пустыре…
- Таковы правила… - я провел ладонью по ее затылку, но она дернулась, стряхивая мою руку.
- Закопали, как вещь… Как мусор… Почему нам запрещается развеивать прах? Почему?.. – я снова положил руку ей на голову, плечи у нее дергались от рыданий, и дрожь передавалась мне.
- Чтобы мы ничего не помнили… - пояснил я. – Чтобы нами было легче управлять… Ритуалы связывают, разобщенность – вот, что им надо…
Я остановился, догадавшись, что я несу. То, что накануне я прочитал у Донатоса. Конечно, Город не столь богат, чтобы лепить прослушку в доме у каждого сотрудника, но все же… Все же.
Алина, вывернув шею, смотрела на меня изумленно.
- Я люблю тебя, - сказал я.
Мне необходимо было что-то сказать.
«Сердце твое навсегда осталось на Выселках…»
- Я бы тоже хотела любить тебя, Ромул, - глухо сказала Алина. – Но жить с тобой, это все равно, что смотреться в зеркало и видеть там чужое отражение…
Свеча догорела и погасла. Она вечно забывает купить их про запас…
Алина, бесшумно двигаясь в темноте, убирала со стола.
- Скоро мы будем жить совсем по-другому… - сказал я. – Мы будем богаты. Если мне удастся одно дело… - она молчала, и я кидал слова в темноту, словно камешки в колодец. – Мне нужно убить одного человека…Вернее, не человека… Вернее…
- Это так сложно сделать? – глаза ее в отблеске фар проезжающей машины вспыхнули недобрым огнем: переход произошел резко, словно переключили тумблер в одной из хитроумных штуковин Великого Мага.
Раньше такого не случалось, но ведь Пал Палыч и говорил, что ее нужно серьезно лечить…
«Помогите боги всем нам…» - подумал я обреченно.
Проехала вторая машина, сотрудники Подразделения торопились на ночные дежурства. Мы у Маркуса освобождены от подобного. «Тебе выпала большая честь, он хочет зачислить тебя лично в свой отдел!..» Большая честь, мать вашу тридцать три раза…
«А сделав его, уже ты не повернешь назад, ибо сомкнутся они тогда над тобой…»
Заклинание, - стихотворение, как назвал его Артур, - древнее, как Город…
Она повторяла его над колыбелью…
Стоп, я не могу это помнить, просто не могу…
Протяни нить…
- Да, - я прижал ту, другую, к себе, - мы дети одного отца и одной матери. Близнецы, раньше это так называлось… Магия…
Она задержала мою руку на своей груди:
- Только магия, Ромул? – от ее волос пахло свечным воском: запах страсти, Регина всегда зажигала свечи, откидывая покрывало. – Только в этом дело?..
Тени мимо окна…
Тогда был рассвет, деревья стучали ветвями.
Фигура, закутанная в темную шаль. Прикосновение к щеке чьих-то губ, сквозь сонное марево…
- Пойдем, Рэм, мы не можем дольше задерживаться… Пойдем, нас ждут…
Кто-то разжимает мне пальцы, пихая в их монетку…
Древнюю монетку, мы нашли ее на заднем дворе, она была нашим талисманом…
Я толкнул ее к кровати, расстегивая платье:
- Нет… Не только… - слова падали в темноту, растворяясь в ней без остатка. – Я не хочу его убивать…
- Не убивай… - я не видел ее лица, но мне показалось, что она ухмыляется, и я грубо навалился на нее, стараясь причинить боль. - Зачем делать то, что не хочешь?..
Как всегда в такие моменты, она смотрела мне прямо в глаза, вызывая досаду…
- Это измена… Тебе рассказать, как работает установка?.. – я откинулся на спину, и она отодвинулась в сторону.
- Я устала от тебя, Ромул… Тебе мало, всегда мало… Тебе нужно больше, чем я могу тебе дать… Чем мы все, - она выделила это «все», - можем тебе дать…
Я начал одеваться.
Заверещала рация. В этот раз это был Маркус, лично.
- Ромул… - шеф издал тяжелый вздох. – Ваша подруга с Холма… - я понимал, что она это слышит, но после ее слов мне было уже все равно. – Ее больше нет с нами… Кажется, он добрался до нее.
Я вложил в ледяные руки Лоры амулет, который мне дали на Выселках.
Девчонки, Эмилия, и вторая, в сильных очках, убиравшиеся в комнате, скосили на меня глаза, но промолчали.
На лице Лоры застыло страдание, хотя он не причинил ей боли. Он просто вытянул из нее всю энергию. До конца…
«Когда я была маленькая, то часами простаивала под дверью, дожидаясь отца… В те времена им еще разрешалось перемещаться за Черту. Мне почему-то казалось, что тогда между нами, словно натягивается нить, и, пока я жду его, с ним ничего не случится…»
Деревянная створка хлопает на ветру. Вечно эти раскрытые окна!.. Из-за них пробирает до костей, как они этого не замечают…
Регина…
Мария…
Курцер…
Гай, как не противно это признавать…
Теперь вот она…
Еще отец…
Мать…
Но разве я виноват в их смерти?
Неважно…
Кто следующий?
Ты ведь знаешь, кто, а Ромул?..
«Я единственное, что подтверждает, что в твоей жизни было не только Подразделение…»
Я сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Чтоб ты сдох, Рэм…
- Эй, красотки!.. Разве вы не должны находиться за Чертой?
Во взгляде второй девчонки промелькнула обида, Эмилия же осталась безучастной.
- Господин Артур послал нас сюда… - она равнодушно пожала плечами. - Не многие захотели навести здесь порядок… Магия…
- Магия… Магия!.. – я прикрыл окно, что не ускользнуло от ее взгляда, но меня продолжало трясти. – Магией можно объяснить, как он ее грохнул!.. Но почему она открыла ему дверь? Почему?! Почему, мать вашу, объясните мне, она это сделала? Она что же, не понимала?.. Не понимала, что он не делит свои конфетки ни с кем?..
Я стукнул кулаком по столу, на котором девчонка в очках складывала какие-то бумаги, и они вихрем разлетелись по комнате, потом взял ее за подбородок и развернул к себе. Эмилия усмешливо наблюдала за нами.
- А ты ничего! - девчонка смотрела на меня в ужасе. - Великого Мага не обвинишь в отсутствии вкуса!..
Я хлопнул ее по заднице.
- Господин Ромул желает провести с нами ночь?.. – хладнокровно поинтересовалась Эмилия.
- Господин Ромул, - ярость улеглась также быстро, как вспыхнула, словно ее утянуло в окно, которое она вновь распахнула, - желает, что вы убрались! Быстро!.. Господин Ромул хочет попрощаться с госпожой…
- Ритуалы запрещены… - начала Эмилия, но я заорал так, что вторая девчонка вжалась в проем между окон.
- Скажи об этом Олегу Николаевичу! Вон! Пошли вон!..
Они обе попятились к двери.
- Вам оказана большая честь, господин Ромул, - заметила девчонка в очках, выходя. – Не каждому суждено узнать настоящее имя Великого Мага…
Когда они ушли, я прикрыл Лоре глаза. Не больше часа, тело еще совсем теплое, как, когда мы занимались любовью. Когда я подбирал огрызки с барского стола…
Зачем же ты открыла ему дверь?
Дура, какая же ты дура…
Слава Стандарту, ты не разделишь судьбу Регины…
Я вышел из дома, зачем-то плотно прикрыв за собой дверь.
Наверное, я ожидал чего-то подобного, поэтому, когда путь машине преградила темная фигура, я с остервенением нажал на газ.
Фигура с тихим звоном рассыпалась на множество мелких осколков, а голос, разумеется, раздался откуда-то сзади.
- А все же не успеваешь… - он явно забавлялся.
- Что тебя надо от меня, Рэм? – я неторопливо вылез из машины и присел на поваленный фонарный столб. – Чего ты добиваешься? Чтобы я успокоился и свел поединок к ничьей? Нет, Рэм… Нет, на карту поставлено слишком много…
Пахнуло сигаретным дымом. Я с завистью подумал, что за Пределами, несмотря на все брюзжания Артура, все же лучше работает промышленность. Наш табак остался в далеком прошлом…
- Я хочу поговорить… - Рэм произнес это почти весело.
- Знавал я одного такого… - я достал пушку и демонстративно снял ее с предохранителя. – Тоже любил поговорить… По душам… Где он теперь, подсказать?..
- Тебе не жаль его? – в его голосе не было теплоты.
Рэм никогда не отличался сострадательностью. Однажды я пропорол себе ногу…
Я потряс головой. Что за глупости приходят на ум? В то время мы уже много лет жили порознь…
- Это часть моей работы, - сухо сказал я.
- Ах, да, я же забыл, что ты палач!.. – легко согласился Рэм.
- Нет, палач – это ты… - мне почудилось какое-то движение за правым плечом, я резко обернулся в ту сторону, но в воздухе лишь повисло облако белого дыма. – Я не убиваю людей ради своей безумной прихоти… - как я не сдерживался, но злость снова вырвалась наружу. – Чем она тебе помешала, скажи? Вот чем?..
В одном доме приоткрыли окно, запылал огонек незаконной лампочки. Сейчас я вам, уроды…
В бешенстве я пальнул из пушки по флюгеру, неторопливо раскручивающемуся против часовой стрелки, он заскрежетал, заходясь в бешеной спирали… Окно хлопнуло, свет погас. Все продолжалось не больше минуты.
Рэм захохотал.
- Борешься с нарушителями?.. Когда наши люди придут к власти… Она слишком любила меня, - сказал он без перехода, и в его тоне насмешка была смешана с гордостью. – Слишком сильно, чтобы это не стало опасным…
- Как же мне хочется набить тебе морду… - признался я, наблюдая за флюгером, замедляющим ход. – Как же мне этого хочется… Даже больше, чем тебя убить…
Рэм снова закурил. Неплохо живет…
Запредельные сигареты стоят столько, сколько мы получаем в месяц…
- Ты опоздал! – он говорил оживленно, словно был действительно рад нашей встрече, и я подумал, что возможно, в сигаретах не только табак. – Если бы нас не разлучили, ты вполне бы смог реализовать свое желание! Роберт и Ричард именно так и поступали… Они регулярно награждали меня тумаками, несмотря на то, что были младше на целых 6 лет…
- Роберт и Ричард – кто это? – я закусил губу.
Черт, Ромул, не втягивайся в диалог, ты что, не понимаешь, что ему только это и нужно…
А дальше он сделает с тобой тоже, что и с Лорой…
Если ты ему не помешаешь.
- Ну, да, - охотно отозвался Рэм, - ты же не знаешь… После нас у мамы еще были дети… От Курцера, как я понимаю… Во всяком случае, больше я не видел рядом с ней мужчин…
- А сейчас они где? – я поставил пушку на предохранитель.
Черт, черт, Ромул, что же ты делаешь? Ты перечеркиваешь все то, к чему шел 15 лет…
- Они умерли… Заразились той же болезнью, что и она… У нас была эпидемия… - голос Рэма звучал, как из поднебесья.
Ну, уж, нет…
Голова взорвалась болью, словно по ней ударили кувалдой. Внезапно я увидел Рэма, он тоже морщился, держась за виски.
Стреляй же, наконец…
Доли секунды, ушедшей на предохранитель, хватило.
- Ромул, Ромул… - он говорил скорее укоризненно, чем зло, - зачем же ты так резко размыкаешь контакт? Где ж тебя учили такой безобразной работе?
- А не надо вешать мне лапшу на уши! – я залез в машину, понимая, что на сегодня беседа окончена. – Не надо давить мне на психику, ублюдок!.. Еще посмотрим, кто кого…
Ответом мне была тишина. Рэм, как всегда, исчез…
Алинин лоб пересекала трагическая морщина. Я, со вздохом отодвинув пережаренное мясо, притянул ее к себе.
- Ну, рассказывай, что у тебя стряслось?..
Она зарыдала, так резко, словно сзади у нее была кнопка, которую я нажал случайным прикосновением.
- Этот человек!.. Ромул! Я думала… Я была уверена, что это ты!.. Я бы так ничего и не поняла, если бы он не начал меняться!..
- Как он менялся? – устало спросил я.
Ну, вот. Вот, наконец, Рэм добрался и до моего дома…
«Глубоки воды реки зла…»
- Он стал вдруг похожим на всех тех, кого я когда-либо знала! Кто был дорог мне… - Алина заглянула мне в лицо. – Ты что… Ты знаешь его, Ромул?!
- Не близко… - я усадил ее на колени. – Он всегда так делает… Он напугал тебя?.. – в сердце гремучей змеей заползло подозрение. – Что он с тобой сделал?
- Он… - она плакала на моем плече, и мундир постепенно пропитывался влагой, это было неприятно, как и то, что она должна была произнести. – Я думала это ты, клянусь!..
- Ты, что, дала ему? – сухо поинтересовался я.
- Я думала, это ты!.. – от ее волос пахло сигаретным дымом, неужели нельзя было догадаться, я же не курю, как же все-таки мало мы знаем друг о друге… - Он был так нежен… Я удивилась, ты никогда не бываешь таким… Но я же не знала, как бы я смогла это понять?.. Вы неотличимы с ним! Я думала…
- Я рос среди мальчишек, - перебил я ее. – Мне негде было научиться любить…
… Луг переливается тысячью красок…
- Смотри! Смотри, мама, я, наконец, поймал ее! – голос мальчика дрожит от возбуждения. – Та самая, которую дядя Павел показывал в книжке!.. Смотри, какая красивая!.. Рэм, ты что?.. Зачем ты поднял сачок?! Теперь она улетела! Мама, посмотри, что он сделал!.. Вот я тебе!..
Женщина с черными глазами неохотно отрывается от беседы со своим спутником…
- Ромул, ну, что у вас там снова произошло?! Почему он опять плачет? За что ты ударил его, Ромул?..
- Он выпустил бабочку! Я ловил ее весь день! Для коллекции! Как дядя Павел рассказывал…
- Он хотел проткнуть ее булавкой, мама!.. – слезы дрожат на ресницах второго мальчика, и он безуспешно пытается их сдержать. – Так же нельзя… Она же живая…
- Сколько же я могу просить вас не драться?.. – на лице женщины усталость и раздражение. – Когда-нибудь вы просто поубиваете друг друга! Не хотелось бы мне дожить до этого часа… - понизив голос, она берет своего спутника под руку. – Не представляю, что делать с ним, Павел… У него все время глаза на мокром месте… Как у девчонки… Вот Ромул никогда не плачет, хотя, казалось бы…
- Мальчик просто тоньше чувствует, чем мы все… - он пожимает плечами. – Не вижу тут ничего предосудительного… Было бы лучше, если бы он вырос бессердечным чурбаном?..
- Ох, не знаю, Павел… Твоими бы устами… - она оборачивается к сыновьям. – Возьми брата за руку, Ромул, а то он опять потеряет нас… И перестаньте дуться друг на друга! Бабочка еще прилетит!..
- Ее нельзя на булавку… - твердо говорит Рэм, протягивая ладошку в пустоту.
- Конечно! Мы просто посмотрим на нее и отпустим… Не так ли, Ромул?.. Да дай же ты ему руку, наконец, я не могу следить за вами двумя одновременно…
- Я люблю тебя…
Я сразу и не понял, что она сказала. Не думал, что вообще когда-нибудь услышу это …
- Ты же говорила, что я – чудовище… - запах табака стоял между нами, словно бетонная стена, из тех, что окружают Подразделение. – И что хочешь, чтобы меня прикончили на работе… Что изменилось?..
- Я люблю тебя, Ромул… - повторила Алина, вставая с моих колен и зажигая свечи. – У меня нет никого, кроме тебя… Да и не было никого… Никогда…
- Это не повод для любви, - я повесил мундир на гвоздь.
Что же ты несешь?.. Возьми ее… Убери прикосновения его рук с ее тела…
А он не прощает…
- Тебе было хорошо с ним?.. – я стиснул ее запястья, поворачивая ее в сторону кровати. – Он был нежен, да? А я груб… Ну, хорошо, он придет еще… Так ты прими его!.. Помоги мне немного, дорогая… И тогда мы будем жить на Холме!
- Ромул… - она отбивалась, словно я не был в своем праве, это взбесило меня до радужных кругов перед глазами.
- Что – Ромул? Помоги мне покончить с этим человеком, и в нашем доме всегда будет мясо! Да что, мясо, тебе не придется готовить! У нас будет два раба! Нет, три! Сколько пожелаешь! Ты только позови меня в нужную минуту, когда он будет… - я разжал руки, выпуская ее. – Прости… Прости, я устал… Я не знаю, как правильно поступить… Он изменник… Он убил много людей… Он и меня бы убил, если бы не обстоятельства… Он лицемер и предатель… Но он мой брат. Мы дети одного отца и одной матери, и рождены в одно и то же время… И, как оказалось, это невозможно просто так сбросить со счетов…
Я прижался губами к ее шее, вдыхая запах Запредельного табака…
… - Пиши разборчивей, Рэм, у тебя отвратительный почерк! Его невозможно прочесть…
Женщина, сгорбившись, мешает суп в облупившейся кастрюльке. Два мальчика, с одинаковыми упрямыми подбородками, болтают ногами, сидя на табуретках.
Еще один мальчик, старше их, старательно выводит на тетрадном листе корявые строки.
- Дай мне машинку, Рэм! Я хочу поиграть с машинкой!..
- Нет, мне! Я хочу! Мама, почему он не дает?.. Мама!..
Дети кривят одинаковые рты в капризной гримасе.
Женщина отбрасывает волосы со лба…
- Написал?.. Теперь пиши: «Я ведь совсем, описывая свои злоключения, позабыла узнать, как у тебя дела…» Рэм, ты, что, уснул? Сколько можно выводить два слова?..
Мальчик украдкой яростно кусает ноготь на большом пальце.
- Почему ты не напишешь ему сама? Ты не обучена грамоте? Да и, в конце концов, если я иду у тебя на поводу, когда и ты, наконец, расскажешь мне о Ромуле? Ты обещаешь мне каждый день! Шесть лет, мама, шесть!.. Это слишком большой срок…
Женщина резко выпрямляется.
- Он умер! Сколько еще ты будешь терзать меня, Рэм?.. Почему ты не хочешь поверить?..
- Потому что ты врешь!
- Не смей так говорить с матерью!
- И все же ты врешь! – он отшвыривает письмо. – Сколько я еще буду делать за тебя твою работу?! Сколько я буду посредником между вами?..
- Мне нужно кормить малышей!.. – она разливает жидкое варево в тарелки, и дети испуганно таращатся на нее. - Ты прекрасно знаешь, что я совсем без сил… Почему бы немного не помочь?.. Ты мучаешь меня вопросами о брате, при том, что перед тобой их два, так что же? Уделил ли ты им хоть минуту своего времени, которое ты так боишься потратить на пустое?
- Это не мои братья! Это твои дети. Твои и его… Лучше бы ты бросила меня… Ты боялась сложностей с двумя, теперь нас трое… Так стало проще?..
- Ты говоришь какие-то глупости, Рэм…
- Нет! Я знаю! Я знаю все, что ты думаешь про себя! И про то, что ты всегда любила дядю Павла…
- Не смей! – половник вырывается у нее из рук и с дребезгом врезается в грязный линолеум. – Не смей делать так со мной! Я не знаю, откуда в тебе это, но ты не имеешь никакого права использовать его против матери и братьев!.. Вчера ты сделал так, чтобы Ричард упал и разбил себе лоб…
- Они ломают мои игрушки!..
- Они маленькие!.. Неужели ты не понимаешь?.. Ты тоже был маленьким…
- Они делают это назло!.. Выбирают то, что мне нравится, и специально ломают… - он рвет попавшееся под руку письмо на мелкие кусочки, пальцы у него дрожат.
- Мне надоели твои постоянные истерики, Рэм, - женщина кидает половник в мойку. – Ты же мальчик, ты должен был сильным… Не надо плакать, - она склоняется над сыном и неловко гладит его по голове. – Ты у меня растешь красавчиком, пройдет совсем немного времени, и все девочки будут твои… Так зачем же плакать?..
Она вдруг отдергивается, словно ее ударило электрическим разрядом. Пошатываясь, прислоняется к стене.
Мальчик поднимает голову, глаза у него сухие.
- Не смей меня жалеть! Поняла?.. Никто и никогда больше не посмеет меня жалеть…
- Ты был где-то далеко… - Алина прижалась к моему плечу. – Не здесь… Не со мной…
Я рассеянно кивнул.
Картинка. Такая яркая… Вот так, наверное, он узнает о нас всех…
Догорела последняя свеча, и комната погрузилась в душный мрак, словно из нее вдруг разом забрали вместе со светом воздух.
Заверещала рация на комоде.
- Господин Ромул! – голос Ханса прерывался от волнения. – Моя мать!..
- Ну, что, что?..
Я начал натягивать штаны: что бы он ни готовился произнести, оно явно сулило выползание из теплой постели в студеную пустоту Нижнего Квартала.
Скоро зима...
- Господин Ромул!.. – всхлипнул Ханс. – Моя мать!.. Она покончила с собой!.. Мы патрулировали тут… И я решил зайти… А она висит в петле!..
- Ты не в состоянии сам составить акт? – я застегнул мундир.
Алина из-под руки смотрела скорее тоскливо, чем осуждающе. Сколько раз я оставлял ее вот так…
- Я боюсь к ней прикоснуться!.. А вдруг… Господин Ромул, вы…
- Ты же работал в Блоке Дознания! – рявкнул я, закрепляя пушку за поясом. – Кретин… Адрес давай!.. – я повернулся к Алине
. – Скоро буду… Составить акт о смерти… Формальность…
Я автоматически проверил пушку, внезапно осознавая, что после того, что она сказала, уходить стало сложней, и мой взгляд дольше обычного задержался на спусковом крючке…
«Собака любит хозяина искренне и беззаветно…»
- Ромул… - Алина, завернувшись в простыню, перебирала тонкими пальцами кисти у откинутого покрывала. – Ромул… Я должна тебе сказать… Я уже очень давно хочу тебе сказать, но мне все не верилось… У нас будет ребенок.
Я, уже взявшись за ручку входной двери, резко обернулся.
«Я такая счастливая, Ромул! Я никогда не подозревала, что могу быть такой счастливой!»…
«Мы сразу начали тушить, огонь до них почти не добрался… До девочки тоже…»
Мария была еще жива, когда дом полыхнул ярким заревом…
Хотя, какое это имело значение?..
У них не принято воспитывать чужих детей…
«Вы могли бы написать прошение. Они не жили бы в таких ужасных условиях…»
Мог бы. Если бы успел…
- Вот, значит, как… - у мундира вдруг начала жать верхняя пуговица, и я сосредоточился на том, чтобы ее расстегнуть.
У Алины дрожали губы.
- Ты не рад, Ромул?.. Я думала…
- Приносить ребенка в мир, который перед нами – это преступление! Сначала нужно…
Я замолчал, поняв, что повторяю слова Донатоса. Алина, закусив губу, молча смотрела на меня…
В доме Ханса, выходящем на Пустошь, было темнее, чем в других уголках Нижнего Квартала.
Немудрено, что старуха свихнулась. Она же почти не выходила из дома…
Ханс размазывал слезы по щекам.
- А тебе не приходило в голову, что у них тоже были родные?.. – он смотрел на меня недоумевающе, и я пояснил. – Ну, у тех, кого пытали вы с Гюнтером?.. Ты не думал, когда вы применяли третью степень, что они тоже чьи-то…
Я махнул рукой, прерывая сам себя.
Что с тобой, Ромул?.. Такие речи были бы позволительны разве что юнцу, вроде Гая…
- Вы тоже применяли третью степень, господин Ромул, - с достоинством произнес Ханс, выходя из комнаты. – Подожду бригаду на улице, в этот час им сложно будет найти нужный дом…
В распахнутое окно, - отчего-то они все так любят открывать эти окна в непогоду, словно извне может прийти кто-то большой и сильный и спасти их, - просматривалась Пустошь, глухая, темная.
Гиблое место Города, торфяники, выжженные много-много лет назад…
А ведь сегодня ровно 50 дней, как я применял третью степень… Правда, если верить Донатосу, их души так и не находят последнего пристанища…
Старуха, умиротворенная, лежала на кровати. Я пошарил в карманах, отбирая монеты мелкого достоинства. Дань перевозчику…
«Почему у дяди монетки на глазах, мама?»
«Каждый умерший должен заплатить свою дань перевозчику Харону, дабы тот переправил его по ту сторону Реки…»
- Слабакам всегда удается очень точно ткнуть в больное место, не так ли, Ромул?..
Сегодня он находился одновременно со всех сторон.
Остерегается…
Я опустился на кровать рядом со старухой.
- Ты тратишь свой дар, братец, на досужие развлечения. Не жалко?
Рэм рассмеялся, и свечи, зажженные Хансом, затрепетали, роняя воск на дощатый пол.
- Этот дар безбрежен. Да ты и сам мог бы убедиться в этом! Но ты всегда был слишком рационален, Ромул!..
- Да что ты знаешь обо мне?.. – слова вырвались с досады, от дыхания смерти всего в паре сантиметров, теперь их уже не спрятать назад.
Сейчас он опять втянет в диалог. А ты не сможешь вовремя спохватиться…
- Все. Я знаю все, - легкое движение, и на стене заплясали темные тени, складываясь в причудливые фигуры: в детстве мне всегда было не по себе, когда старикашка Свен, наш наставник, таскался по спальням с фонарем, будя посреди ночи и создавая на стенах чудовищ. – Когда мы придем к власти, - веско добавил Рэм, усмехаясь, - мы принесем свет в каждый дом!
- Когда ты придешь к власти, Рэм, - поморщился я, - первое, что ты сделаешь, это разнесешь Город на кусочки! А ведь это ты… - от внезапной догадки я аж подскочил на продавленной кровати. – Это ведь ты убил их всех…
- Кого их?.. – тени сложились в оскаленную волчью морду, потом разом исчезли, словно кто-то смысл их водой.
- Мать. Твоих братьев… Это же ты сделал так, чтобы они умерли, что нет?..
- Наших братьев… - вкрадчиво подсказал Рэм. – Нет! Ты ошибаешься…
На улице послышалась сирена похоронной бригады, сейчас притащится Ханс, и я снова не успею…
Не успею договорить с ним…
- Не ври, Рэм…
- Да нет же, нет! – свечи вспыхнули ярче, и стало светло, почти, как днем, потом вдруг начали гаснуть, одна за другой, словно по чьему-то властному приказу, воздух сгустился, забивая легкие…
- Что с Вами, господин Ромул?! – Ханс испуганно остановился на пороге. – Вы как-то странно смотрите. Вы видели его, да? – он понизил голос. - Того, кто приходит за душами?..
Я провел рукой по лбу, откидывая волосы.
- Почти…
… Мальчик сидит у самой кромки прибоя, подперев кулаками подбородок. Пряди давно не стриженых вихров свисают ему на глаза. Недавно он начал бриться, и на щеке алеет свежий порез.
Он смотрит, как двое ребят чуть поодаль спорят, кому будет принадлежать выловленная из воды раковина.
Мальчик щелкает пальцами, и они одновременно стихают.
- Дайте ее мне!
Один из ребят прячет добычу за спину, и мальчик окидывает его долгим взглядом. Руки у хозяина раковины разжимаются, и она падает на песок.
- Дай мне ее, Ричард! – тот медлит, и мальчик легким движением поднимается на ноги. – Подойди сюда, Ричард, и дай ее мне!
- Это я нашел ее, Рэм, - голос второго из ребят дрожит от обиды. – Она – моя!..
- Заткнись! – мальчик привычным движением дотрагивается до глаза, пытаясь сдержать его дрожь. – А ты, Ричард, дай мне раковину… Быстро!
- Тебе надо, Рэм, - Ричард, вместо того, чтобы подойти, отбегает на безопасное расстояние и показывает брату язык, - ты и бери!
Второй из ребят наклоняется, но мальчик останавливает его взглядом.
- Подойди ко мне, Ричард… Подойди…
Тот силится оставаться на месте, но ноги не слушаются его, таща к кромке прибоя.
- Ну, что тебе, Рэм?..
Короткий удар, и он хватается за губу.
- А теперь, Ричард, подними раковину и подай ее мне… Вот так… Молодец…
Мальчик улыбается, прикладывая находку к уху.
- Она шумит? – с опаской спрашивает Ричард.
Пальцы его, прижатые к губе, красные от крови.
- Ну, конечно! – мальчик проводит брату рукой по голове, и второй из ребят ревностно следит за этим движением. – Они всегда шумят!..
Женщина с черными глазами, подволакивая правую ногу, подходит к ним сзади.
Волосы ее, наполовину седые, выбиваются из прически.
Не обращая на нее внимания, мальчик снова садится на песок.
- Рэм! – она опирается всем весом на палку, и та жалобно скрипит. – Ты снова увел их без моего согласия! Ты же должен понимать, что я волнуюсь!.. Сегодня сильно штормит…
- Не стоит волноваться, - не поворачиваясь, сквозь зубы цедит мальчик. – Они под моим присмотром… Разве ты не этого хотела всегда?.. Чтобы я играл с ними… Так в чем же проблема?.. Мы строим город…
Женщина, нахмурившись, смотрит на песчаное сооружение.
- Знакомые здания…
- Конечно! – мальчик, наконец, удостаивает ее взглядом. – Это наш Город… Скоро он будет принадлежать мне…
Он встает и несколькими толчками носком ботинка сравнивает сооружение с основанием. Лицо его меняется, до тех пор, пока не приобретает знакомые ей черты…
- Рэм… - в голосе женщины боль. – Я же просила тебя… Я же просила… Неужели тебе доставляет такое удовольствие мучить меня?.. Уже два года никаких вестей…
- Связь с Городом прервана, - мальчик принимает привычный облик, такие превращения до сих пор даются ему с трудом, и он усилием воли пытается успокоить бешено колотящееся сердце. – Последнего Оплота больше нет…
- Откуда ты знаешь, Рэм?.. Откуда ты знаешь так многое?.. Эти твои друзья, с которыми ты встречаешься под покровом ночи!.. Я боюсь за тебя, Рэм!.. – она смотрит на него с мольбой в глазах, и он вновь отворачивается.
Волны накатывают на берег, их грохот сливается с криком чаек.
Мальчик смотрит на одну из птиц, смотрит до тех пор, пока она камнем не обрушивается в пенящуюся воду.
Волосы закрывают ему глаза, скрывая нервный тик.
- Рэм! – ребята с недоумением смотрят на разрушенные песчаные строения. – Мы разве больше не будем сегодня играть?..
- Отвяжитесь! – он снимает ботинки и заходит в волны, сразу окатывающие его до пояса. – Оставьте меня одного хоть на минуту, и мы будем играть во что-нибудь другое!..
Женщина, уже с трудом преодолевающая дорогу, идущую вверх, останавливается.
- Рэм… - она говорит еле слышно, но слова, даже произнесенные шепотом, свободно доходят до него, и она это знает. – Зачем ты так с ними, Рэм?.. Они же твои братья… А ты вечно причиняешь им боль… Это же ты ударил Ричарда?..
- Они тоже причиняли мне боль, стоило мне замечтаться… - в черных глазах мальчика еле заметная усмешка. – Ну, и потом… Человек должен быть с детства приучен к боли, тогда она не будет для него неожиданностью!..
- Они любят тебя, Рэм… - женщина вытирает слезы.
Он пожимает плечами.
- Что мне делать с этой информацией? Для каких целей ее приспособить?..
- Поклянись мне, Рэм! – она вдруг смотрит на него с неожиданной мольбой. – Поклянись мне, если со мной что-нибудь случится, что ты не бросишь их!.. Поклянись памятью вашего отца!..
- От нашего отца осталась лишь пыль, - он держится за глаз, который косит сегодня сильнее обычного. – Так ли существенна будет его память?..
- Поклянись мне, Рэм… - шепчет женщина.
- Ну, хорошо! – мальчик достает из кармана рубашки перочинный ножик и, стиснув зубы, быстрым движением рассекает себе запястье: волны, в которых он стоит, тут же окрашиваются багровым, но он не обращает на это внимания, повторяя слова заклинания, выученного накануне. – Это древняя клятва, нарушив которую, ты умрешь в страшных мучениях… Такая клятва тебя удовлетворяет, мама?..
- В Древние Времена теория близнецов была очень популярна… - Великий Маг, глядя на Реку, задумчиво выпустил струю дыма. – Нет, Ромул, вы и здесь достанете!.. Я хотел побродить в уединении… Так вот, - продолжал он, не дождавшись моей реакции, - теория близнецов была очень популярна… В одной книге описывалось, как люди, разлученные сразу после рождения, встретились спустя много лет, и оказалось…
- Возможно ли, иметь общие воспоминания?! – перебил я. – Или это…
Артур поморщился.
- Вы когда-нибудь научитесь дослушивать, Ромул?.. Нынешняя молодежь все время куда-то торопится, все боится чего-нибудь не успеть… Наверное, на собственные похороны… Возможно, да. Я, на самом деле, понятия не имею. Мои исследования были прерваны в самом начале пути… Да и брата у меня не было, у меня был только Паша… - я смотрел на него в недоумении, и он нехотя добавил. – Пал Палыч Курцер, мы выросли в одном дворе одного Древнего города, которому пришел конец в результате Наводнения… Он назывался…
- Санкт-Петербург, - снова перебил я, но на этот раз он не обратил внимания.
- Чувствуется, Курцер хорошо загрузил ваш мозг… Лично я не очень люблю вспоминать обо всем этом… Какой смысл толочь воду в ступе, если все равно ничего не вернешь? Да и стоит ли…
Он докурил и сделал неуловимое движение левой рукой. Окурок растаял в воздухе.
- Где вы их берете? – поинтересовался я, впечатленный.
- Сигареты?.. – Артур снова уставился на Реку. – Контрабанда, мой друг, контрабанда… Сейчас практически невозможно стало общаться с Запределами. «Альянс», понимаете ли. Утечка информации…
- Пал Палыч знал, что у него были дети? – умом я понимал, что не должен поднимать эту тему, но она почему-то не давала мне покоя.
- Нет, не знал, - Артур следил за ветками, крутящимися в водовороте. – Неужели вы считаете, Ромул, что до него доходили ее письма? Своими сомнениями вы бросаете тень на работу вашей дражайшей организации… - он ядовито усмехнулся. – Августа была совершенным источником информации, поэтому эта канитель продолжалась много лет. Был даже специальный человек, писавший ей за Курцера. А потом Оплот разгрохали, остатки его попрятались по лесам… В письмах отпала необходимость…
- А вы знали? – прямо спросил я.
- Ну… - Великий Маг пожал плечами. – Я узнал об этом, когда мне рассказал Рэм. Он тоже считал, что вокруг слишком много смертей, что это неспроста…
- Но вы знали и раньше, - одна из веток зацепилась за камень, и Артур, казалось, был полностью поглощен ее передвижениями.
- Конечно, же! – он облокотился на ограждение моста. – Интересно, в Городе еще осталось место, где я могу побыть наедине со своими мыслями, а, Ромул?.. Конечно же, я знал… Я же отвечал ей. Я выучил Пашин стиль с 17 лет, когда формулировал за него письма одногруппнице… Удивительно, как он еще написал диссертацию…
- И вы не сказали ему?! – вырвалось у меня.
- Эта информация была бы избыточной, - Артур поднял воротник у плаща и отвернулся, давая понять, что беседа закончена.
… Мальчик с черными глазами склоняется перед худощавым мужчиной в сером костюме.
- Как тебя зовут?
- Рэм, господин Артур.
- Основатель Рима… - вокруг мужчины, словно острый частокол, мальчик не может понять, как он к нему настроен, и это пугает его, как в детстве, когда нужно было знакомиться с другими ребятами. – А где же брат твой, Ромул?..
Мальчик слегка улыбается. Он привык к этой шутке, с тех пор, как она сорвалась с уст учителя истории, и все в классе подхватили ее, - «Рэм – сын волчицы!» - он тоже смеялся, наравне с другими, но запоминал… Запоминал каждого, произнесшего эти слова…
- У меня нет брата, господин Артур. Я остался один в семье.
- Что же привело тебя ко мне? Что же привлекло тебя так сильно, что ты решился нарушить Пределы?..
- Слух о вашем мастерстве, господин Артур, не ограничивается Городом…
Глаза мужчины холодны, как море в декабре, если решиться зайти в него, чтобы выловить обломки, выброшенные крушением…
- Покажи же, что ты умеешь, Рэм…
Мальчик оглядывается по сторонам. Он может сделать так, что из окон вылетит мозаика. Что стены задрожат, и с потолка посыплется штукатурка. Это всегда доставляет ему беспричинный восторг. Но это умеют многие.
- Приведите мне какое-нибудь человеческое существо, - говорит он, - и я покажу, на что я способен…
… В комнату, которую ему отвели, совсем не проникает свет. Дом Артура последний на Холме, дальше идет тьма Нижнего Квартала. Он включает настольную лампу, и на потолок ложатся узоры.
Заснуть сложно, здесь нет моря, таинственно шепчущего в ночной тишине…
- Даже, если ему удастся выжить, - говорит мужчина в белом халате, - он навсегда останется прикованным к кровати…
Мальчик заходит в палату и садится на стул.
- Это ты, Рэм?.. – лежащий пытается пошевелиться, но тщетно. – А где мама? Почему она больше не приходит к нам? И где Ричард? Его сегодня увезли куда-то… Почему ты молчишь, Рэм?.. Расскажи мне одну из своих историй, а то мне так страшно… Я слышал, медсестра сказала кому-то, что они умерли… И я тоже, наверное, умру… Я не хочу умирать! Рэм, ты же можешь всякие штуки, сделай так, чтобы я не умер!..
Мальчик опускает голову на сложенные руки.
- Я не могу сделать, чтобы кто-то не умер, Роберт, я могу только наоборот…
Даже, если он выживет, это инвалидность. Полная беспомощность… Что ты будешь делать, а, Рэм?.. Он будет ярмом на твоей шее… При том, что ты задумал, это катастрофа…
Прерви эту жизнь, Рэм, это же так легко…
Нет.
Да что с тобой, Рэм?.. Тебе же приходилось делать это раньше… Вспомни Германа… Вспомни тех двоих, которые смеялись над тобой… Ты уже проклят, так в чем же дело?..
Нет, я дал клятву…
Ты дал клятву не бросать их… Это другое…
Не важно. Пусть свершится то, что предначертано…
- Я хотел тебе сказать, Рэм… - голос лежащего прерывается, и слова выходят с трудом. – Медсестра говорит, что те, кто сделал плохой поступок в жизни, потом попадает в ад…
- Это Древняя легенда, - мальчик прикрывает глаза, чтобы их не слепил свет от лампы. – Не верь в нее… Никакого ада нет… И рая тоже… Так какой ты совершил плохой поступок?..
- Мы с Ричардом рассказали маме, что ты ходишь к жене Кристиана… - это произносится уже шепотом. – И мама потом ругалась на тебя…
На минуту мальчик представляет Лору, пахнущую благовониями. Губы его трогает улыбка…
- Это не страшно, Роберт… Спи…
- Но ты же простил меня, да, Рэм?.. А то вдруг я попаду в ад?..
Глаза у лежащего закрываются.
Прерви эту жизнь, Рэм, она и так висит на волоске…
Мальчик трет веки. Нельзя спать, то, что в нем слишком сильно, оно может вырваться на свободу, когда он потеряет над собой контроль…
Как его учила Лора? Протяни нить…
Он протягивает нить, все дальше, дальше, за пределы комнаты, больницы, города, за Пределы…