Мой Узбекистан

                Глава 1.               
                Неожиданная радость.

     В начале марта 1972 года у стола начальника моего архитектурно- строительного отдела раздался телефонный звонок. Рита, молодая симпатичная девушка, работавшая в отделе секретарем, кокетливо сняла трубку, послушала и пригласила меня к телефону.
     Звонили из отдела по работе с научной молодежью Харьковского областного комитета комсомола. Меня срочно вызывали  к начальнику отдела Голубеву.
     Я поблагодарил и повесил трубку.    
     Обком комсомола находился на четвертом этаже здания областного комитета партии. А само здание было рядом с нашим проектным институтом. Достаточно было только перейти  на другую сторону улицы Сумской.  И оба эти здания украшали две стороны главной городской площади имени Дзержинского, второй по величине площади в Европе. Любопытный факт, которым так гордится Харьков.
     Сам телефонный звонок из обкома для меня  не был ничем необычным.  Мне звонили оттуда часто. И я был там привычным гостем. А сам молодой начальник отдела по работе с научной молодежью, Голубев, - невысокого  роста,  плотный,  довольно симпатичный мужчина с волосами цвета шатен,- был для меня просто Лёшей.
     Алексеем я его никогда не называл. А отчества его я и не знал. Я называл его всегда так, как он представился мне при первом знакомстве. И меня он звал тоже только по имени.  Мы с ним уважали друг друга, и в наших отношениях всегда было взаимопонимание. Я старался быть исполнительным, и у Лёши не было причин относиться  ко мне плохо.
     В своем проектном институте  я был заместителем секретаря комитета комсомола, а,  кроме того, председателем Совета молодых специалистов. Вот почему на этот раз я шел к Голубеву  без особых эмоций, не видя в его приглашении  ничего экстраординарного.

     Не успел я подняться на четвертый этаж и раздеться, как молодая симпатичная женщина, секретарь Голубева, пригласила меня войти в кабинет  начальника:
     - Пожалуйста, заходите, Вас уже ждут!
     Я открыл высокую дверь, вошел в хорошо знакомый просторный кабинет и поздоровался.
     Леша выбрался из-за своего стола и пошел ко мне навстречу, заранее протягивая мне свою руку. Мы крепко, по-мужски, пожали  руки друг друга.
     -Садись! – предложил мне стул Леша, отодвигая его от приставного стола, и сам устроился рядом. И по тому, что оба мы сидели теперь друг перед другом, я понял, что разговор не будет официальным.
     - Я пригласил тебя к себе по приятному поводу,- с улыбкой начал Леша.- Как тебе известно,- продолжил он,-  на Республиканском  конкурсе  работ молодых специалистов в Киеве был представлен твой  архитектурный проект.  Он занял первое место. Ты стал Лауреатом конкурса и награждаешься от имени Центрального комитета комсомола Украины  Дипломом и знаком Лауреата, а также творческой поездкой на десять дней в любую точку Советского Союза!
     Леша сделал короткую паузу, чтобы насладиться впечатлением, которое произвело на меня его сообщение.
     Наверное, на моем лице отразилась откровенная радость, потому что Леша явно был счастлив тем,  что в этот момент делает счастливым меня. Создавалось такое впечатление, что это не ЦК,  а лично Леша  принял такое решение, и это именно ему я обязан теперь этой своей радостью.
     - Но я прошу тебя, не переусердствуй в своих желаниях, - продолжал Леша,- ты же сам понимаешь, что такая поездка будет стоить приличных денег! Поэтому сильно не зарывайся! Подумай, может быть, выберешь Москву?
     Он замолчал, ожидая, пока я переварю услышанное.
     Для меня все было так неожиданно и прямо в лоб. Нужно было что-то ответить. И в моей голове закружились варианты поездок. И совсем рядом, настойчиво, как дятел, стучала еще висевшая в воздухе завершающая фраза Леши: «В любую точку Советского Союза!»
     Во мне сразу же и, наверное, естественно созрело желание поехать куда подальше,- туда, куда я никогда не смогу позволить себе поехать сам, - по деньгам, конечно. «Камчатка, или Сахалин! Вот бы куда поехать!  Правда, так получилось, что и в Киеве я тоже ни разу не был.  Но ведь это рядом, и в Киев я всегда успею!».
     - Леша! – отвечаю, - В Москву я не хочу! Я там был уже, сто раз, наверное. Ты же сам сказал, что « В любую точку Советского Союза!» А, если так, то можно мне поехать на Камчатку, или на Сахалин? Я там никогда не был, и мне было бы очень интересно там побывать!
     Леша скривил лицо, как от зубной боли.
     -Ну, ты даешь! Я же сказал тебе, не зарывайся! Давай что-нибудь поближе!
     И тогда решение пришло ко мне молниеносно.
     - Больше всего хочу в Узбекистан! Хочу увидеть  Ташкент, Самарканд, Бухару, Хиву и Ургенч. Для меня это будет знаковая поездка, о которой может мечтать любой архитектор.  Леша, пошли меня в Узбекистан!
     Наверное, я говорил очень горячо и убедительно, потому что Леша на секунду задумался и сказал:
     -Хорошо! Я созвонюсь с ЦК и попробую с ними согласовать этот маршрут. А пока, еще раз поздравляю тебя и иди. О решении сообщу тебе дополнительно. С руководством твоего института поездку решим, не волнуйся. Это будет оформлено, как командировка за счет обкома комсомола. Диплом и знак получишь, когда придут из Киева.
     Мы попрощались, и я, окрыленный успехом, побежал через дорогу назад, на работу. День был сырой, весенний, но такой отличный!

     На работе я никому ничего не сказал. Мои походы в обком комсомола давно никого не удивляли, и я ни перед кем не отчитывался. Это были рабочие «местные командировки» по линии комсомола.  Иногда, когда дело того требовало, я отчитывался перед  Инкой,-  секретарем комитета комсомола своего института. Но, Инка была свой человек, - моя сокурсница по архитектурному факультету,- и на меня по пустякам не давила.
     Между тем, весть о моем успехе тихо расползлась по институту. И я понял, что до того, как Леша Голубев вызвал меня к себе, он заранее известил  о моей победе Инку. В конце концов, это была не только моя победа, а и победа моего института и моей комсомольской организации.
     Прошедший год работы был, возможно, самым счастливым в моей творческой  жизни тех лет. Весь год я самостоятельно работал над отмеченным архитектурным проектом. Работа эта попала к нам в институт через обком партии, а это значило, что ей уделялось в институте особое внимание.
     И так получилось, что, поручив эту ответственную работу мне, молодому еще специалисту, руководство проектным институтом само непосредственно стало надо мной, минуя руководителей моего архитектурно-строительного отдела. И они  лично периодически навещали меня на рабочем месте, интересуясь, как продвигается  дело.
     И по тому, что они были вполне удовлетворены результатами, я понимал, что работаю не напрасно. Сам же я работал с таким интересом и самоотдачей, что ежедневно обеденный перерыв и момент окончания рабочего дня заставали меня врасплох и только раздражали, - я не мог оторваться от работы. 
     Тот год пролетел для меня, как один день.

     Я всегда любил работать, и, если работа была творческой, то я работал увлеченно, с интересом, находя все лучшее и лучшее архитектурное решение. Такая работа меня вдохновляла. В хорошем смысле этого слова я был «трудоголиком».
     И визит к Леше Голубеву логично подвел итог годичному творческому напряжению. Нет, не напрасным был для меня тот год!

     Поздно вечером я встретил жену после лекций в институте, и, когда  мы шли торопливой походкой домой,  я подробно рассказал ей обо всем. Таня была рада за меня, хотя к самому факту моей предстоящей поездки отнеслась несколько сдержанно. И я понял, что она была бы не прочь и сама составить мне компанию. Но, ребенок, дом, работа и вечерний институт!
     А, самое главное, где было взять такие деньги для поездки?  К большому сожалению, нечего было и мечтать о поездке вдвоем.  В те времена мы не могли себе позволить и подумать об этом. Нищенская зарплата архитектора позволяла лишь едва сводить концы с концами.  Конечно, был и еще один вариант развития событий.
     Моя Таня могла стать в позу и запретить мне даже думать, куда бы-то ни было ехать без нее. По принципу,- я не могу ехать, и ты никуда не поедешь!
     Но, спасибо ей. При всей своей молодости, ей хватило мудрости быть справедливой и великодушной ко мне. Она понимала, что я заслужил эту награду.  И было бы глупо от нее отказываться.

     Через день Голубев лично позвонил мне на работу и сообщил, что «добро» от ЦК на мою поездку в Узбекистан получено. Но, с одной оговоркой! Мне разрешили командировку на десять дней только в Ташкент и Самарканд!
     И мы договорились с Лешей, когда и как мне оформить документы.
     Нить напряжения внутри меня лопнула, и я с радостью и растущим нетерпением стал готовиться к предстоящей поездке.
     Решено было с Голубевым, что я уеду в конце апреля. Я прикинул, что в это время  года в Узбекистане еще не должно быть непривычной для меня жуткой жары.

     До 22 апреля время для меня, то летело на крыльях, то ползло, как черепаха. Периодически мне казалось то одно, то другое. Я ходил на работу, а после нее, забрав трехлетнего сына Мишутку из детсада, накормив его и себя, листал дома книги об архитектуре Узбекистана и продумывал возможную тактику предстоящей поездки.
     Кроме того, в свободное время ходил по магазинам, искал и находил в продаже цветные немецкие пленки для фотографирования слайдов. Подумать было о чем.
     И я буквально жил ожиданием отъезда и  момента, когда, наконец, схвачу свой дорожный портфель и кофр с фотопринадлежностями,  и побегу в Аэропорт, на самолет.

     Немного денег с собой мне дали мои родители. Известие о моей победе на конкурсе и о предстоящей поездке в Узбекистан они  восприняли очень хорошо и были откровенно за меня рады. Родительская помощь позволила мне принять решение, что Бухару я посещу за свой счет, тем более, что она по карте находится относительно недалеко от Самарканда. На большее рассчитывать мне не приходилось, учитывая  то, что времени на поездку было выделено всего десять дней. Этого было слишком мало, чтобы увидеть все достопримечательности  Средней Азии.  О Хиве  и Ургенче нужно было забыть.
     Но, и то, что мне предстояло увидеть, уже было здорово!
     Узнав о моей предстоящей поездке в Ташкент, близкие друзья моих родителей,- семья полковника Александра Ивановича Корба, - предложили  мне адрес их племянницы Елены Алфимовой, которая с семьей проживала в то время в Ташкенте, в его новом жилом районе Чиланзар.
     Мне было сказано, что они непременно свяжутся с Ташкентом, предупредят, и что я, наверняка, смогу остановиться в Ташкенте,  у их ребят. Я был искренне благодарен Корбам за внимание ко мне, и с удовольствием принял  предложение.
     А еще через пару дней Раиса Ивановна, жена Александра Ивановича, перезвонила мне домой и сообщила, что в Ташкенте меня уже ждут.

     Семь лет. Много это, или  мало? Как посмотреть. А ведь ровно столько времени прошло тогда с того часа, как в 1965 году Ташкент перенес страшное землетрясение.
     Город  был сильно разрушен, но быстро восстановлен. И дружественную помощь ему тогда оказали все республики Советского Союза. И, как говорится: «Не было бы счастья, да несчастье помогло»! Возрожденный Ташкент стал современным и очень красивым.
     И во мне, параллельно с огромным профессиональным интересом,  присутствовал еще и некоторый страх перед поездкой в район, относительно недавно переживший катастрофу.  «А как там? А что там? А не повторится ли это в тот момент, когда туда прибуду я?». Признаюсь, что такие мысли нередко посещали меня.
     Но, профессиональная любознательность все же брала верх над неясными страхами.

     Мне очень хотелось увидеть своими глазами, какой стала столица Узбекистана после землетрясения. Ведь одно дело смотреть фотографии в журнале, а другое – видеть все самому,  в натуре. А это, согласитесь со мной, разные вещи.

     Как бы то ни было, но время моего отъезда все-таки наступило.
     Заранее простившись с сыном и родителями, вечером 22 апреля 1972 года, в сопровождении жены, я отправился  в аэропорт. Вылет самолета по расписанию был в 21.30.
     Для конца апреля на улице было не совсем уютно. На градуснике было 8 градусов тепла. Ветра не было.  Темнеющее небо было облачным, но видимость достаточная. Хорошо просматривались дальние городские огни. Значит,  погода была летная. И это уже было хорошо.
     По натуре я мерзляк. Поэтому перед выходом поверх белой рубашки с галстуком я надел черный шерстяной джемпер и свою новую голубую японскую стеганую куртку. В прихожей посмотрел на себя в зеркало и остался доволен. Красиво, модно и тепло.
     Из дому вышли вовремя. Мы жили в то время в самом центре города, и на троллейбусе, меньше, чем через час, были уже в аэропорту.
     Было приятно, что жена провожала меня. Впереди предстояла далекая дорога, и на душе у меня было спокойнее от ее присутствия. Пусть и ненадолго. Мы торопливо говорили  друг другу о главном, - как нам казалось. На самом же деле болтали  о всяких мелочах,  лишь бы не молчать. И волнение одного передавалось другому.
     Жена боялась отпускать меня на самолет, да и вообще, - в такую даль. Как бы чего ни случилось!  А я волновался за нее и сына, которого мы отправили на сегодняшний вечер  к моим родителям, - как тут они останутся без меня?  Ведь все может произойти за эти десять дней. Да и с самолетами тоже периодически  случалось всякое… Впрочем, думать о плохом сейчас, перед вылетом,  не хотелось.
     Рейс не задерживали. Самолет Ил-18 из Риги до Ташкента прибыл вовремя, и как раз была объявлена регистрация билетов и посадка пассажиров.  Я обнял и поцеловал жену на прощание, подхватил свой портфель и двинул  к стойке регистрации.
     За полчаса провели посадку пассажиров, и вот я уже на борту. Без труда разыскал  свое место у окна, в передней части главного салона, сел в кресло и пристегнулся  ремнями, не ожидая, пока стюардесса и горящее табло об этом предупредят. Где-то сзади хлопнул, закрываясь, люк входа, и наш самолет начал запуск двигателей.
     Отъехал самоходный трап и постепенно растворился в темноте.

     Я прильнул  к иллюминатору, пытаясь разглядеть жену, оставшуюся за чугунной оградой летного поля.
     Нормально что-нибудь увидеть через стекло иллюминатора самолета проблематично даже днем, при солнечном свете. Мешает выпуклость стекла и оптические искажения. А увидеть что-нибудь ночью! Это уж слишком!
     Но, мне показалось, что я видел ее в полумраке терминала. Мы еще помахали друг другу руками. Или нам казалось, что друг другу.  На самом деле руками махали все.  Самолет, заметно повысив «голос»  и качнувшись, стронулся с места и начал медленно выруливать с широкого бетонного поля перед зданием аэровокзала  на дорожку, ведущую  к взлетной полосе.

     И вот с того самого момента, как жена исчезла из поля моего зрения, а снаружи в мой иллюминатор уперлась тьма, из которой изредка выныривали цветные огни, я стал целиком и полностью принадлежать этому самолету и этому рейсу. И в моей душе непроизвольно  что-то сжалось.
     Вот я и дождался того, чего так долго и нетерпеливо ждал! Так в чем же дело?
     Впереди были  интереснейшие впечатления, и это звало и влекло меня к себе. А внутри что-то не отпускало. И я вдруг остро почувствовал свое одиночество, что уже скучаю по жене и сыну, по отцу и маме. Как же странно и удивительно устроен человек!..
     Вырулив на обозначенную красными огнями, но, невидимую мною, широкую полосу, натужно гудя и не останавливаясь, мой самолет тяжело, но стремительно пошел на взлет.


                Глава 2.
                Лечу в Ташкент.

     Не нужно было быть очень умным, чтобы понять, что я оказался не просто на борту самолета «Аэрофлота», а на борту самолета с прибалтийской припиской.
     Рижский экипаж резко выделялся своей культурой и обслуживанием. Стюардессы, как почти всегда в «Аэрофлоте», были молоды и красивы, разговаривали с пассажирами на русском языке, но легкий акцент выдавал в них латышек. В остальном девушки были безукоризненны.  В голубой форме они, словно манекенщицы, сошли с глянцевой  обложки фирменного журнала.
     И на протяжении всего полета казалось, что они ни секунды не оставляли пассажиров без внимания, то и дело, предлагая, то напитки, то мелкие товары, которые они развозили по проходу на сервировочной тележке.
     Был уже очень поздний вечер, когда мы вылетели из Харькова. И, учитывая то, что самолет направлялся в противоположную от заката солнца сторону, за бортом становилось все темнее. Далеко внизу, в редких просветах между темными массами облаков, иногда мелькали тусклые огоньки на земле. А все остальное время полета мое внимание занимал только довольно заметный шум четырех мощных турбовинтовых двигателей.
     Я впервые летел на Ил-18. В те времена это был один из самых современных пассажирских самолетов,  который обслуживал даже космонавтов.
     Мое место было как раз напротив двигателей. Может быть, поэтому их шум доставлял мне такое беспокойство. На чтение меня совсем не тянуло. В перерывах  между тем, как внимание пассажиров занимали стюардессы, я пытался сидеть с закрытыми глазами. Надеялся, что таким образом заставлю себя уснуть. Но, ничего из этого не получалось.
     Гул моторов и циклически нараставшая и отступавшая за тем вибрация по всему фюзеляжу стали привычным фоном на время всего полета. И я понял, что таков был этот самолет. И мне нужно просто заставить себя с этим смириться и постараться не обращать на это своего внимания.
     Полтора часа самолет летел до Волгограда. Предстояла промежуточная посадка.
     Увидеть что-нибудь перед посадкой  мне не удалось. Хотя и хотелось. Я никогда не видел Волгоград. Здесь воевал мой отец, когда город был еще Сталинградом, и  когда наша победа у его разрушенных стен стала началом краха фашизма. Тогда об этом городе узнал весь мир. 
     А теперь мой самолет совершил посадку в ночном аэропорту. И для меня так и остались чисто умозрительными понятиями, -  и река Волга у этого города, и сам город.
     Пассажирам разрешили оставить в салоне самолета свои вещи, а самих отправили на специальном  аэропортовском  автобусе,  «на полчаса»  в здание  аэровокзала.
     - Так положено! Извините, придется немного подождать. Самолет дозаправят, и мы продолжим  рейс. Следите за объявлениями! – напутствовали нас стюардессы.
     Делать было нечего. На улице было холодно и темно,  и я стал бродить внутри  аэровокзала. Что можно было о нем сказать?
     Большое здание, более современное и значительное, чем у нас в Харькове. Хотя, следовало  помнить, что наш аэровокзал был построен еще в 1954 году. А тогда и самолеты были совсем другие, и пассажиров было, куда меньше. В те времена мало людей могли позволить себе летать. Большинство предпочитали традиционный поезд.
     Это с годами, когда в гражданскую авиацию пришли  большие турбовинтовые и реактивные лайнеры, полеты стали удобнее и доступнее.
     Я зашел в буфет и выпил чашку паршивого кофе. Назначенные «полчаса» давно уже кончились. Время тянулось, а объявлений о моем рейсе не было.
     Несмотря на очень поздний час, в огромном зале ожидания скопилось много народу.  Среди взрослых попадалось много маленьких детей, которые тяжело переносили отсутствие сна, яркий свет, толчею и непривычную для них обстановку. Они, то плакали, то не давали покоя родителям. В итоге  мучались все.
     Чувствовалось, что Волгоград не какой-нибудь захолустный городок, а большой авиационный узел, где пересекаются восток и запад, юг и север.  В зале то тут, то там мелькали лица мужчин и женщин с Кавказа, но чаще я видел восточные лица загорелых мужчин в тюбетейках и женщин, жительниц Средней Азии, в ярких цветных платьях. Я не настолько разбирался, чтобы определить, кто они,- узбечки, или таджички. Или еще какой-нибудь  другой национальности. Но про себя отметил, что ткани их платьев были очень красивы и добротны.  У нас такие ткани не производили и не продавали. Гораздо позже я узнал, что такую ткань называют «хан-атлас». Разновидность шелка.
     Иногда, прогуливаясь по залу, я наталкивался на пассажиров своего рейса. И мы с улыбкой  кивали друг другу головами, как старые знакомые.

     Наконец из динамиков по всему залу раздалось объявление, приглашавшее пассажиров моего рейса на посадку в самолет. И я с остальными пассажирами направился к указанной в объявлении стойке на повторную регистрацию.
     В длинной веренице  пассажиров нашего рейса появились новые для меня лица. Среди них несколько женщин в красивых атласных платьях. «Слава богу, нас все-таки регистрируют, и мы, надеюсь, полетим дальше!» - подумалось мне, пока я стоял в очереди.
     Судя по большому числу пассажиров, накопившихся  в зале, в аэропорту были многочисленные задержки с вылетами.  И я уже  начал волноваться, как бы и наш рейс не задержали. Мало приятного было бы торчать всю ночь в чужом городе, да еще без возможности, не то, что бы лечь в постель, но и хотя бы пристроиться где-нибудь на скамью, чтобы отдохнули ноги. Все было занято! А пассажиры, с виду «попроще»,  устроились даже на полу.
     Вот почему я облегченно вздохнул, когда нас все-таки посадили в самолет, и мы стали готовиться к вылету. Наконец-то,  я опустился  в свое кресло, которое никому не должен был уступать. Мои ноги все еще продолжали гудеть. Теперь можно было дать им время, чтобы они успокоились.
     А мой самолет в это время благополучно стартовал, и теперь, пробивая невидимые плотные тучи и набирая высоту,  с дрожью устремился сквозь ночь  навстречу новому и скорому рассвету.

     В Волгограде время было на один час больше московского.  А разница во времени между Харьковом и Ташкентом составляла  целых три часа. Со знаком плюс в Ташкенте.
     По расписанию наш самолет должен был прилететь в Ташкент в половину пятого утра. Но, это по Москве! А в Ташкенте должна была быть половина восьмого утра. И плюс еще наше опоздание с вылетом из Волгограда. И получалось, что фактически я прилечу не ночью, а утром.  И это было здорово!
     После взлета из Волгограда процедура в самолете повторилась.  Девушки стюардессы по микрофону заново рассказали все, что было положено, о полете. И о том, кто его осуществляет, и о том, как себя вести в самолете, в том числе и в случае аварии.
     Но наиболее интересным для меня сообщением было то, что до Ташкента самолет будет следовать  четыре с половиной  часа без промежуточной посадки, и что в полете нас накормят  обедом.  Для этого в спинке кресла самолета был встроен столик для каждого сидящего перед ним пассажира.
     Странно, конечно,  прозвучало слово «обед» среди глубокой  ночи. Но есть, в смысле кушать, действительно хотелось, хотя я и не привык принимать еду в такое время. А что поделать?  Ведь ночной полет нарушил режим не мне одному.
     Нас действительно накормили. И неплохо. Еда была вкусная и свежая, и в достаточном количестве упакована в целлофан для каждого пассажира. На длинной пластиковой тарелке лежала половина жареного цыпленка с картофельным пюре и гарниром. Отдельно был упакован свежий хлеб. Мне еще достался и шкалик армянского коньяка. Я наелся и напился. Не коньяком, конечно. Был еще хороший черный московский растворимый кофе в пакетике, минералка и фруктовая вода. Приятной для меня мелочью было то, что сахар и соль в специальной фирменной упаковке Аэрофлота были украинского производства.
     После ночного «обеда» я извинился перед соседом и выбрался покурить, чтобы получить полный «кайф».
     Туалетные отсеки и место для курения были ближе к хвосту самолета, между вторым и третьим салонами. И, пока я курил свою болгарскую сигарету с фильтром,- кстати, по совпадению, марки «Аэрофлот», -  рядом со мною оказалась со своей сигаретой одна из наших красивых стюардесс.
     Как-то неожиданно и непринужденно  мы познакомились и разговорились.
     В два слова я поблагодарил ее за вкусную еду и рассказал ей о себе, и о том, куда и зачем лечу. А еще признался, что устал, но никак не могу уснуть из-за гула моторов.
     Девушка назвалась Таней. Русская, но всю жизнь прожила в Риге. Латышским языком владеет свободно. Летает стюардессой уже несколько лет. Она очень довольна своей работой. Ей интересны люди, да и видеть разные города ей очень нравится. Она летала на разных самолетах.  А что до этого экипажа, то она спокойна, -  сейчас мы летим с отличными летчиками.  С ними надежно.
     -Между прочим,- заметила Таня, испытующе поглядывая на меня, - в случае чего,  на отрезке пути от Волгограда до Ташкента самолету аварийно садиться негде. Под нами пески Каракумов. И,  если что, - то останется только посадка  «на брюхо»!
     Я никак не отреагировал на ее слова, просто посмотрел ей в глаза и в очередной раз затянулся дымом.
     - Не волнуйтесь, все будет в порядке! – заявила Таня, успокаивая, скорее, себя. И добавила:
     - Кстати, можете перейти в хвостовой салон. Там никого нет, тихо, и я уверена, что Вы сможете там отдохнуть.
     Я искренне поблагодарил ее и не заставил себя уговаривать. Я действительно устал.

     В третьем салоне самолета на самом деле оказалось пусто. Здесь было мест пятнадцать. И я волен был выбрать себе любое. Я сел по левому борту, во втором ряду, возле иллюминатора. Здесь действительно было намного тише, чем на моем законном месте, во втором салоне.  И, сравнительно  со вторым салоном,  здесь можно было бы спокойно разговаривать с соседом, не повышая голоса. Но я был один.
     А потом на меня что-то подействовало.  То ли усталость от самого дома и от толкотни  в волгоградском зале ожидания, то ли то, что я выпил коньяку. По-видимому, все вместе.
     Я даже не заметил, как уснул, привалившись головой к спинке своего кресла.
     Сколько я проспал, не знаю. Помню только, что, очнувшись, не мог сразу сообразить, где я, пока не почувствовал, что все еще в самолете и лечу. Сразу же уставился головой в полусферу выпиравшего наружу иллюминатора. За бортом было неожиданно очень светло, почти, как днем. Так мне показалось. И я увидел, что самолет идет относительно низко над сплошной пустыней.
     Но, главное, что меня тогда поразило, так это то, что относительно медленно ползущая под нами пустыня была вся зеленая.  Я отчетливо видел, что поверхность ее была весьма неровная, словно, вся в складках. И до меня дошло, что это именно пустыня, а не степь, или луга. Хотя я видел ее в своей жизни впервые.

     Я торчал в иллюминаторе, наверное, минут пять, пока ни приоткрылась дверь, и ко мне  в салон осторожно заглянула стюардесса Таня.  И по тому, как она это сделала, я понял, что Таня не один раз уже заглядывала ко мне, но видела, что я сплю. И вот, наконец, ей повезло.
     - Ну, как тут мой единственный пассажир? – бодро обратилась она ко мне, увидев, что я не сплю.  И, проскользнув в салон,  решительно прыгнула в кресло рядом, за проходом.
     Привычным движением Таня попыталась одернуть на коленях свою короткую форменную юбку,  но, она не поддавалась.   И, вопреки ее стараниям,  мне были  хорошо видны ее вызывающе красивые ноги, обтянутые  нейлоновыми чулками телесного цвета.  Мои глаза привычно, по-мужски, чисто рефлекторно и лишь на мгновение,  прошлись по ногам и по всей красивой Таниной фигуре. 
     У меня слегка перехватило дух. А Таня с довольной улыбкой поймала мой взгляд  и, кажется, была к нему готова.
     - Знаете, здесь совсем другое дело!- несколько смутившись, что меня поймали, попытался  я как-то увильнуть  в сторону и скрыть свое волнение.- Можно сказать, тихо. Я даже уснул! Большое Вам спасибо, Таня.
      Мысленно я постарался успокоить себя и заставить свои глаза не смотреть больше на ее ноги.
      - Вот видите, я знала, куда Вас посадить, чтобы Вы отдохнули!
      Я почувствовал, что ей почему-то тоже приятно быть рядом со мной.  Но, я не строил никаких иллюзий на ее счет, понимая всю бесперспективность этого. Все-таки я был женат.  И другая  красивая Таня ждала меня дома. Да и у этой Тани была своя, небесная жизнь. И я вовсе  не исключал варианта, что она просто обошлась со мной  по- человечески. И крамольных мыслей в ее голове вовсе не было.
      Но, между тем, оттенок легкого и приятного для нас обоих флирта незаметно повис в пустом  салоне летящего самолета. Что-то оставалось недосказанным  и поэтому слегка щекотало  нервы.
      Я твердо решил не испытывать судьбу и повел дальнейший разговор,  просто оставаясь вежливым и благодарным.  Так было безопаснее.

     - Скажите, Таня, а почему пустыня под нами зеленая? Я как-то представлял себе, что песок должен быть песком. По крайней мере, такую пустыню я всегда видел в кино и по телевизору!
      Красивое лицо Тани на мгновение сделалось серьезным, и она со знанием предмета, как учительница на уроке, мне пояснила:
      - Все дело в том, что весной пустыня,  как бы цветет! Поверхность песков покрывается  травой и даже цветами. В пустыне вырастают грибы и дикие тюльпаны. Тюльпаны  очень красивы,  и их так много, что местные жители продают их очень дешево. Вот прилетим в Ташкент, и Вы сами убедитесь в этом! А летом все это исчезнет,  выгорит под жгучим солнцем.
      Таня говорила очень убедительно. Мне понравилось.
      - Кстати, мы уже на подлете к Ташкенту! Осталось лететь минут десять!- с улыбкой завершила свой краткий урок Таня. – Ну, я пойду, будем готовиться к посадке. А Вы, пожалуйста,  пристегнитесь!
      Мы тепло попрощались с ней, и я еще раз от души поблагодарил ее за оказанное мне внимание.

      Таня вышла. Не знаю, что она подумала тогда обо мне. Но  я заставил себя, ни о чем «таком»  не думать. Этого еще мне не хватало! Зато бережно спрятал в копилку своей памяти пометку, что встретил на своем пути еще одного хорошего человека.
      Стрелки часов на моей руке приближались к половине седьмого, и я перевел их на три часа вперед. Предстояло привыкать жить девять дней по новому времени.
      Еще несколько минут самолет летел ровно.  Но вот моторы изменили свой тон, и самолет сделал свой первый «книксен», готовясь к посадке. Ташкент возник как-то сразу, словно, пески пустыни окружали сам город со всех сторон. Прошло несколько минут, и под нами уже бежала земля столичного аэропорта. Еще секунда, и самолет плавно коснулся бетонной полосы, словно, тяжелая мужская ладонь посланца из  Европы нежно дотронулась  до гладкой щеки  восточной красавицы.

                Глава 3.
                Ташкент.

     Первое, что я почувствовал, когда вышел из самолета на поданный трап, - это то, что я окунулся в благодатную купель. Несмотря на утро, небо было чистое, бело-голубое, и солнце поднялось уже достаточно высоко, и грело.
     В тени очень современного  здания  аэровокзала, недалеко от места стоянки самолета, ярким  алым цветом  горели крупные неоновые цифры +23. И это была температура воздуха  ранним утром 23 апреля!
     После холода затяжной весны в Харькове, я сразу же окунулся в лето! И это было первое чудо, которым меня встретил Ташкент. Я невольно подумал, что здесь трехчасовая сдвижка по времени соответствует трехмесячной сдвижке по временам года для моего Харькова. Неожиданное такое сравнение получилось, но очень похожее на правду.
     Здравствуй, моя родина! Я покинул тебя, когда мне не было и года. И вот мы снова встретились!  С того военного времени я ровным счетом ничего не помнил. Да и не мог помнить. Давно уже историей стала Отечественная война, хотя живы были еще люди, которым посчастливилось  пережить ее и победить в ней. В том числе и мои родные и близкие. В истории остался и старый Ташкент. Случившееся в 1965 году землетрясение разрушило в этом городе много чего старого, и мне предстояло, по сути,  знакомиться с совершенно новым городом.
     Спускаясь по трапу самолета, первое, что я сделал, так это снял с себя куртку.
     От самолета нас повели пешком к зданию аэровокзала. Когда мы подошли к нему, я остановился  и снял с себя шерстяной джемпер. И остался в белой рубашке с галстуком. Так было гораздо лучше. Мне стало непривычно легко и приятно на улице. И это мне нравилось гораздо больше, чем домашний холод и тяжелая одежда на плечах. Погода  в Ташкенте пока что меня радовала.
     Выйдя на привокзальную площадь, первое, что я увидел, так это красные тюльпаны, про которые  в самолете упоминала стюардесса Таня.  Пожилые узбечки и молодые русские женщины продавали их в больших количествах прямо с земли.  Покупателей было еще мало. Я полюбовался цветами со стороны, но покупать не стал. Сначала нужно было определиться с собой.
     В моем дорожном портфеле лежал адрес Алфимовых. И я начал наводить справки, как мне добраться до жилого района Чиланзар…

     Сначала троллейбус довез меня до центра, а после этого на трамвае я добрался до Чиланзара. Пока ехал в транспорте, я, не переставая, вертел головой по сторонам. Мне все было интересно.
     С самого момента моего прилета город мне очень понравился. Ничего подобного я  в своей жизни еще не видел. Мне все было в новинку:  и мазаные глиной стены домов и заборов старого города, и контрастно выделявшиеся на их фоне ультрасовременные высокие красивые здания, явно возведенные после землетрясения.
     «Интересно! - подумалось мне, - Значит, не все старое было разрушено. Кое-что осталось!»
     У остановки  трамвая, когда я из него вышел, я увидел  кирпичные жилые дома,  напомнившие мне своей архитектурой довоенный конструктивизм. Здания, подобные этим, с высокими первыми этажами,  в которых размещались не то магазины, не то ателье мод, я неоднократно видел и у себя в Харькове, и в Москве, и в других городах  Союза. И эти старые советские дома теперь были, словно, буфер для моей адаптации в этом новом, совершенно необычном  городе.  Словно, код  для связи с привычным  прошлым.
     Я впервые взрослым оказался здесь.  И не переставал удивляться, что за каких-нибудь  несколько часов перенесся из Украины за четыре тысячи километров в самую глубь Азии. Но, к моему удивлению, и небо, и воздух, и земля здесь были те же, только чуть-чуть другие. И люди тоже.
     Я еще, в который уже раз, не стесняясь, остановил кого-то и уточнил, как мне найти нужный дом.

     Чиланзар был прямо передо мной.  Новый, с иголочки, современный жилой район.
     Дома - крупнопанельные пятиэтажки,  чем-то похожие на наши. Качество строительства, как мне показалось на первый взгляд,  было неплохим.
     Я вошел внутрь микрорайона и увидел  много деревьев, но они еще не выросли в полную силу. В остальном все похоже на наши современные микрорайоны. Те же дома, детские сады и школы, пешеходные дорожки.  И много цветов, у нас гораздо меньше. Я не увидел только арыков, бассейнов и фонтанов! Может быть, я плохо смотрел?
     Слева, за пятиэтажкой,  высился  довольно интересный  и необычный девятиэтажный жилой дом. Он совершенно не был похож ни на один жилой дом из тех, что я  когда-либо видел у себя дома.
     Спросил  первого встречного, пожилого русского мужчину: «Что это?»
     - Это Франция построила свой жилой дом. Таких несколько. Подарок французов разрушенному Ташкенту. Строили наши, а инженеры были из Франции, полностью курировали строительство. Красивый получился дом, не правда ли?
     - Да, - согласился  я, - дом действительно неплохой!
     Я поблагодарил мужчину за полученные разъяснения, и, не признаваясь, кто я по профессии, извинился  за то, что побеспокоил, и попрощался.
     Пройдя дальше, я еще раз оглянулся  на французский дом, теперь уже глядя глазами архитектора. Оригинально, и для нас свежо. Отметил узкие горизонтальные окна в сочетании с  глухими  частями стены и глубокими  лоджиями. И  солнцезащитные решетки очень украсили  дом. Плюс неплохое с виду качество строительства.
     Своим образом дом напоминал, скорее, Марсель у моря, а не советский город Ташкент. Но, возможно, я просто не привык к такому.

     И вообще, почему все жилые дома у нас в Союзе, по сути, одинаковы?  Как могло такое случиться, что и в Вологде, и в Череповце, и в Москве, и в Харькове, и в других городах,  где я был, жилые дома похожи друг на друга, как близнецы?  Разве климатические и другие местные условия не должны учитываться при проектировании? До чего довела нас наша непродуманная стандартизация и наши дикие строительные нормы?  Позор!  И чем отличается этот новый Чиланзар в Ташкенте от устаревших уже Новых Черемушек в  Москве? Да почти ничем!

     Вот почему, когда  я увидел французский дом, я был поражен тем, что увидел что-то необычное и новое. Передо мною стоял дом, спроектированный архитекторами Франции специально для юга, где много солнца. А в этом Марсель почти не отличается от нашего Ташкента. Разве что наличием моря.
     Нашим архитекторам  нужно бы больше ездить по миру, чтобы больше видеть и знать. А еще нашим архитекторам нужны другие нормы и возможности. Таланты у нас есть!   
     Я подумал, что в этом французском доме людям, наверняка,  будет жить хорошо. А это главное. Тогда жильцам этого дома можно будет и позавидовать!
     Теперь, когда я пишу об этом, жалею, что не набрался смелости, и не зашел в тот «марсельский» дом. Все-таки мне, как архитектору, было бы интересно оценить планировку квартир и его особенности.  Кто знает, а может быть, мое впечатление было бы другим?
     Но я пошел дальше. И, наконец-то, нашел искомый адрес.
     Нужная мне квартира оказалась на третьем этаже стандартной панельной пятиэтажки.
     Позвонил  в дверь. Мне открыла привлекательная, совсем еще молодая женщина. У нее были  хорошая фигура, густые темные волосы до плеч, открытое и очень симпатичное  русское лицо, на котором сияли  большие умные глаза. Ростом она была, как я,  для женщины  несколько выше среднего.
     Я представился,  кто я и откуда. Лена,- а это была именно она,- мгновенно схватилась за мой портфель, и вместе с ним буквально втянула меня в квартиру.
     -Заходите, Юра, мы уже давно Вас ждем!
     Я чуть не упал за Леной внутрь квартиры и увидел, что навстречу нам  из комнаты вышел интересный, чуть выше среднего роста, спортивный парень. Мне показалось, что они с Леной  подстать друг другу. Но, это было лишь мое первое впечатление.
     -Валерий Алфимов,- представился он. Мы крепко пожали друг другу руки и прошли  за Леной  в гостиную.
     И тут я обнаруживаю третьего Алфимова. Ему года два, или около.  Он сидит на полу и, молча, играет с пластмассовой машинкой.  Приход гостя на него не производит никакого впечатления. Он занят своим делом. И взрослых это вполне устраивает.
     Лена мигом отправилась на кухню,  и через пять минут она настойчиво кормит меня завтраком. После этого все вместе мы пьем чай. Младший Алфимов тоже, на маминых коленях. Он спокоен и обстоятелен, как настоящий мужик. Только Лене приходится ухаживать за ним,- сам он еще не умеет.
     Пока не происходит ничего необычного для меня. Разве только то, что я ем у пока еще чужих для меня  людей, которых знаю только пятнадцать минут. И мне несколько неловко. Я вообще не люблю, когда смотрят, как я ем.
     Пока я справлялся с завтраком, меня не трогали.
     Но, когда мы приступили к чаю, Лена захотела услышать все, что я знал о семье Корб.  И я, не ломаясь, стал рассказывать ей все, что мне было известно. И о том, что семья моих родителей очень уважительно относится  к Александру Ивановичу  и к Раисе Ивановне. И все, что знал об их детях. Я видел, что Лене было приятно и интересно слышать все, что я рассказывал. Именно Лена и была племянницей Раисы Ивановны.
     После этого мне пришлось достаточно подробно рассказать о себе и цели своего приезда в Узбекистан. И тогда ребята сказали, что на время моего пребывания в  Ташкенте Лена станет моим гидом.
     Ребенка они отправят к родителям Валерия. Он нам мешать не будет. А еще поведали мне, что Валерий работает спортивным тренером. Сейчас у него нет жесткого рабочего графика. Но, все-таки,  он занят. Лена из-за ребенка пока не работает и сможет мне уделить внимание.
     Конечно же, я о таком и не мечтал. И с большой благодарностью принял предложение ребят.
     После завтрака и беседы меня разместили. То есть определили мое спальное место  и место для моих вещей. Ребята оказались настолько классными, что через короткое время я почувствовал  себя у них, как дома. И мне даже стало казаться, что на самом деле мы знакомы всю жизнь. В который уже раз я убеждался, что мне везло в жизни на хороших людей!       
     Отдыхать я не хотел. Я привел себя в порядок, оставил лишнее, а взял самое необходимое.  За это время Лена тоже подготовилась, и мы с ней отправились  на первую нашу экскурсию по Ташкенту.
     А на улице становилось все теплее.

     - Для начала мы поедем на центральный рынок! – сообщила мне Лена. – Мне нужно купить  свежих лепешек и сметаны. А заодно, ты увидишь, что такое восточный рынок. Думаю, тебе будет интересно. И архитектура не останется в стороне. Кое-что интересное мы увидим!
     Она так неожиданно перешла на «ты», что я и не заметил. Я не возражал.  Так было гораздо проще и удобнее. Да и разницы в возрасте у нас с нею почти не было. И это лишь подчеркнуло, что Лена сразу приняла меня, как друга своей семьи.
     Мы шли с ней по Чиланзару, по тому же пути, по которому я уже шел раньше. Только теперь я возвращался на ту же трамвайную остановку. И был не один.
     На Лене была белая полупрозрачная блуза с короткими  рукавчиками и черная короткая юбка. На ее красивых ногах без чулок резко выделялись белые модные туфли-лодочки на низком каблучке.  Все открытые  части тела Лены были покрыты загаром. И, если бы я не знал, где Лена живет, то подумал бы, что она уже отдыхала где-нибудь на море. Но, это был всего лишь местный весенний загар. И Лене было красиво с ним. Она была откровенно хороша, и мне было приятно и волнительно идти с нею рядом.
     Наверное, в этот момент вместе мы неплохо смотрелись. Или этого мне так хотелось! Мы оба были брюнетами. Оба были молоды и стройны. Я тоже был далеко не урод. И на мне тогда тоже  была белая рубашка, только мужская и с бордовым галстуком. И, хотя от природы  я  был смугл,  но выглядел гораздо бледнее Лены.  В апреле я еще не успел загореть у себя в Харькове.
     Пока мы стояли на остановке и ждали трамвай, я невольно наслаждался тем,
что, по сути, неожиданно, оказался в июне, или даже июле месяце, если переводить на харьковские мерки. Для меня это было равносильно тому, как если бы я оказался в сказке Самуила Маршака «Двенадцать месяцев»!
     Еще вчера я был дома, где природа только проснулась от зимы. А всего через несколько часов полета на современном самолете  я вдруг оказался не только в другой стране, но и в ином времени, и в следующей поре года. Чудеса, да и только!
     Примерно полчаса мы ехали на трамвае до центра города. Город оказался
очень большим.  Я представлял, что Ташкент гораздо меньше.  Город реально производил впечатление  столицы,-  такой он был величественный,  красивый  и  ухоженный. Масса зелени и цветов вокруг. И на каждом шагу, сколько я мог видеть,- контраст старого и абсолютно нового в застройке города.
     Создавалось  такое ощущение, что старая глиняная Средняя Азия, какой я видел ее в старых фильмах, повсюду сталкивалась здесь с современной  многоэтажной Европой.

     Лена оказалась отличным гидом. Мне повезло. Она хорошо знала свой город и все его достопримечательности.  Мы много говорили.  Точнее, в основном, говорила  она. А я преимущественно  задавал вопросы и слушал на них  ответы. Как губка, я впитывал всю новую для меня информацию. Я не боялся того, что Лена чего-то не знает по архитектуре  Ташкента,- нового и старого. Такой информации было много даже в моей домашней библиотеке. И для меня сейчас было главнее видеть и ощущать реальность. Это было куда интереснее того, что я мог прочитать в какой-нибудь  книжке.
     Мы вышли из трамвая,  и шли пешком  где-то в  самой  центральной части города.
     Я попросил Лену  рассказать мне о землетрясении, если она не возражает.  И она охотно рассказала мне следующее:
     - В 1965 году, часов за пять до первого толчка, по всему городу стали выть собаки. Люди еще ничего не слышали  и ничего не ощущали. А потом из-под земли начал нарастать гул.  Стало откровенно жутко. Жители, кто постарше и опытнее,  выскакивали из домов на улицу.  Мы тоже. Когда произошел первый толчок, то в городе сразу рухнули многие старые глиняные и кирпичные дома, дореволюционные и довоенные.
     Лена замолчала, так как мы дошли до перекрестка.  Мы перешли с ней на другую сторону улицы.  Впереди перед нами открылась широкая площадь, и справа, на высоком подиуме,  я впервые увидел «живьем»  очень красивое медресе Кукельдаш.  Единственное медресе, построенное в Ташкенте в XVI веке.
     - Мы тогда еще жили ближе к центру города, в старом одноэтажном кирпичном доме,-  продолжила свой рассказ Лена.  - И после толчка в нем полностью рухнул один угол, - все,- и крыша, и стены. Слава богу, никто не пострадал. Потеряли только часть домашней обстановки, в том числе и телевизор…

     Я извинился перед Леной и попросил ее ненадолго остановиться. Она поняла и дала мне возможность сделать мои первые снимки. Я стал фотографировать медресе Кукельдаш.  Само медресе оказалось закрыто. Внутрь двора я попасть не мог, поэтому вынужден был  ограничиться  внешним обзором.
     По центру фасада медресе возвышался величественный портал, называемый «пештаком », украшенный цветной майоликой.  Очень красиво, хотя и довольно скромно. И это было чистой правдой.  Ташкентское медресе оказалось самым скромным из всех, увиденных мною за всю поездку по Узбекистану…

     Прости меня, Лена, что я на несколько мгновений  оставлю тебя в своем рассказе, а сам отвлекусь для короткого отступления.
     Я уже говорил в самом начале своего рассказа, что к поездке подготовился. Поэтому зачастую архитектурный гид мне не требовался. Я сам узнавал все памятники архитектуры. И во мне возникал внутренний трепет при виде того,  что раньше видел только на чужих фотографиях  и изучал по истории архитектуры. Конечно же, я понимал, что это не сон. Но, все равно,  мне почти не верилось, и я с трудом воспринимал реальность происходящего.
     Почему мне так хотелось съездить именно в Узбекистан?
     Да потому, что памятники архитектуры Средней Азии, а большинство из них расположены  именно в современном Узбекистане, официально являются третьим местом в мире по туристскому интересу, - после египетских пирамид и храмов, и античных городов  Рима и Греции!
     Это о чем-то говорит?  Сюда,-  в Ташкент, Самарканд, Бухару, Хиву и Ургенч, - едут люди со всего света, чтобы увидеть неповторимую красоту и величие человеческого гения, воплощенного в архитектуре. Вот почему я, архитектор,  приехал сюда!
     Для меня это было почти равносильно тому, как если бы  я оказался стоящим на древних камнях  Форума в Риме, или у колонн Парфенона в Афинском Акрополе!  Это был мой сбывшийся сон наяву. И я был по-настоящему счастлив…
     Кстати, а что такое «медресе»?  В средние века медресе было высшим  мусульманским учебным заведением. Это своего рода восточный университет, где учили, а в некоторых действующих медресе  и до сих пор учат студентов не только догмам Корана, но и точным наукам  и общечеловеческой культуре. Мы еще встретимся с медресе, когда я буду в Самарканде и Бухаре.
     А теперь я возвращаюсь в своем рассказе к покинутой Лене. И  пока я иду к ней, на ходу закрывая футляр своего «Зенита»,  я как раз и успел сделать это отступление.  Лена даже и не догадалась об этом. Вот и хорошо.

     Мы обходим медресе Кукельдаш слева. И перед нами открылся вход на Цен-тральный рынок Ташкента под названием Чор-су.
     Ну что вам сказать? Теперь я уже не как архитектор, а просто, как обыватель, буду смотреть и рассуждать.
     Вообще-то рынков я не люблю. И никогда их не любил, еще с детства. Я с ними мирился, зная, что без них нельзя. Ведь еду употребляют все, и без этого никто не обходится, и я тоже. Поэтому с детства  я вынужденно ходил с родителями на рынок,- базар, как у нас называют в Украине. Но, мне никогда не нравилась базарная толкотня, огромное скопище людей, вонь и грязь, ругань и сквернословие. И почему-то всякие человеческие «отбросы»  тоже постоянно терлись на базарах, клянча подачку, или воруя.  Все это я видел, и меня никогда не тянуло идти на базар снова.
     Став взрослым, мое отношение к базарам не изменилось. Я и сейчас хожу туда только по необходимости. Для меня современные базары стали не намного лучше и чище.
     Хотя, если быть честным, были в моей жизни, пожалуй,  два исключения, когда я попал у нас в Украине на сельские ярмарки, одна из которых, самая памятная для меня, была на родине моего отца, в Мене, под Черниговом.  Я был на ней в 1964 году, вместе с отцом. Эта ярмарка не была привычным для меня базаром. Это был настоящий сельский праздник для всех, настоящая выставка-продажа того, что сделано было и выращено стараниями замечательных,  работящих и талантливых  людей.
     Тогда было лето, и стояла прекрасная погода. И на ярмарке в Мене не было грязи во всех смыслах этого слова. И я хорошо запомнил, что тогда мне было радостно и очень интересно…

     На этот раз я входил на Центральный рынок Ташкента не просто за компанию  с Леной, чтобы помочь ей совершить нужные для дома покупки.  Мною двигал  и обыкновенный  интерес. Ведь я  впервые оказался на настоящем, восточном  базаре!  А на таком мне еще не приходилось бывать. Я даже не знаю, пошел бы я на базар Средней Азии, не будь со мной тогда Лены? Возможно, что и нет. Но, в тот день я нисколько не пожалел о содеянном.  Спасибо ей за это.
     Оговорюсь сразу, что я сознавал, что, в мире, возможно, есть более интересные восточные базары, чем этот.  Но, ташкентский  Чор-су был и остался для меня первым  таким,  который я вообще увидел. И он произвел на меня в тот день неизгладимое  впечатление.
     Чор-су встретил меня огромным скоплением узбеков. Здесь, конечно, попадались русские лица, но основная масса людей были именно узбеки. Откуда их столько взялось, казалось, непонятно! Но, это, естественно,  шутка. Где же им еще быть, как ни у себя дома?
     От пестроты одежд в моих глазах стало рябить. Вот, где я увидел  настоящую «выставку» хан-атласа. И, несмотря на то, что Ташкент - это столица, большая часть людей была одета не в европейские костюмы, а в национальные. На головах большинства мужчин были  черные квадратные тюбетейки, расшитые серебряным шитьем. А пожилые узбеки расхаживали по базару еще и в теплых стеганых халатах черного цвета,  украшенных  вышивкой.
     По всему базару разливалась  восточная музыка.  В каждой лавке, почти на каждом лотке я видел стоявшие там хорошие транзисторные радиоприемники типа «ВЭФ-Спидола», из  динамиков  которых громко звучала эта музыка. Причем звучала не одна и та же мелодия, а разные, да еще в таком количестве, что мне и не доводилось такого слышать никогда. Ну, просто какая-то восточная какофония!
     У себя дома, бывало, что я попадал при настройке своего транзисторного приемника «Океан» на какую-нибудь восточную радиостанцию. Но тогда прием был слабый и не всегда четкий, а, главное, что музыка была чужой. Здесь же вся музыка звучала чисто и громко. Словно, передающая станция находилась где-то совсем рядом. Возможно, так и было. Не знаю. Но здесь, на  базаре Чор-су, восточная музыка была к месту. И  явно нравилась тем, кому принадлежали  приемники. И мне она здесь тоже понравилась.
     И еще одна особенность. Над всем Чор-су благоухал приятный пряный аромат.
     Такого запаха у нас на базарах я никогда не ощущал. На мой вопрос: «Что это?» Лена ответила:
     - Это запах восточных пряностей! У нас их продают в очень больших количествах. И  самые разные, сейчас увидишь сам.
     Мы идем дальше, и моему взору открываются длинные ряды столов с перегородками на них.  Меж ними  насыпаны целые горы порошков разного цвета: оранжевых, красных, коричневых, каких-то зеленых. И не только порошков. Все это и были восточные пряности! Возле этих лотков стоял особо сильный запах. Я узнал только привычный для меня красный и черный перец, а еще головки гвоздики. Массу остального я видел впервые и совершенно не знал. Спрашивать подробно обо всем для меня не имело смысла. Все равно, дома ничего этого у нас нет,  и не будет. Да и не употребляем мы такого.
     Я видел, как продавцы насыпают покупателям эти пряности совочком в бумажные кулечки, которые они тут же скручивали, а величина кулечка зависела от количества покупаемых  пряностей.
     Помню, что на ум мне пришла тогда одна ребяческая мысль: «А что было бы, если бы сейчас налетел ветер?»
     И я, невольно, представил себе весь базар в красно-коричневой густой туче пыли, в которой жутко кашляли бы, задыхаясь от «аромата», и терли бы себе от нестерпимого жжения глаза все, кто был на базаре,  и я вместе с ними!
     Я так живо представил себе это, что на секунду резко закрыл глаза и зажал пальцами нос.
     - Что с тобой? – увидев  мои странные движения, тревожно спросила  Лена.
     - Да так, ничего! – поспешил я ее успокоить, так и не признавшись ей в своем ребячестве.
     Но ничего такого, к счастью,  на самом деле не произошло. Никакого ветра в помине не было, и я даже не знаю, бывает ли в Ташкенте вообще ветер? А Лену почему-то забыл об этом спросить.

     Перевалило за полдень. Светло-голубое небо восточным гигантским шатром возвышалось над миром,  в зените  раскаленным шаром висела наша звезда, и на светящемся табло, случайно увиденном  мною, показалась на миг красная цифра «+35».  В тени.
     В Ташкенте бушевала настоящая весна.  И не только летняя, по харьковской мерке, жара выражала эту весну. Не только море цветов в городе  и зеленые, не опаленные еще солнцем  листья на деревьях.
     Базар Чор-су своими товарами  кричал во весь голос о весне! Всюду, где только мы с Леной ни проходили, лотки буквально ломились от продаваемой свежей зелени.
     Зеленый лук и пучки красного редиса, укроп и всякая неизвестная для меня травка, зеленые огурцы  и много-много всего самого разного. У меня голова шла кругом.  Где я очутился?! Самуил Маршак, «Ау!»
     Наконец, мы дошли, видно, до того места, где продавали лепешки.
     - Лепешки нужно покупать только у частников! – начала инструктировать меня Лена. И продолжила.
     - Пекарни тоже делают лепешки и продают их. Но у частников лепешки гораздо лучше и долго остаются свежими и мягкими!  - назидательно завершила Лена  так, чтобы я зарубил себе на носу, на будущее, когда буду сам приходить сюда за лепешками. 
     «Комичная Ленка»- подумалось мне, - «Я здесь первый и, возможно,  последний раз!». Но, промолчал в ответ.
     И, в подтверждение своих слов, Лена прошла мимо киосков, где было полно разных лепешек.  Зато  остановила молодую узбечку в национальной одежде, которая виртуозно неслась между людьми  по рынку, держа на голове огромный поднос, доверху нагруженный  красивыми душистыми лепешками, похожими на дорогую сдобу.
     Узбечка ловко опустила поднос на землю и дала Лене выбрать товар. Цена была весьма скромной,  хотя «частная» лепешка стоила несколько дороже промышленной. Но ее качество оказалось действительно на высоте. И в этом я убедился, когда мы вернулись домой. Но это будет позже. А пока, несколько слов о самой лепешке.

     Лепешка в Узбекистане – это хлеб. Как лаваш, на Кавказе.
     На что она похожа?  Приблизительно, на лежащий большой, очень мягкий русский бублик, у  которого снизу есть донышко. Сверху лепешка посыпана кунжутом и обмазана, как сдоба, яйцом. Здесь, когда ты голоден, то первое, что приходит на ум, так это теплая, нежная и упругая  узбекская лепешка. Ничего лучшего нельзя и представить, так она хороша! По вкусу узбекская лепешка что-то среднее между свежим белым украинским хлебом и булкой. Действительно она очень вкусная!
     Хотя, наверное, так может думать любой человек о своем свежем хлебе, каким бы он ни был. Во всем мире люди поклоняются своему хлебу. И это правильно. Потому что хлеб – это жизнь!

     Лена выбрала несколько лепешек, заплатила, и поднос снова поплыл на голове узбечки дальше по базару.  А мы двинулись  вперед, в крытый рынок, где снова нашли то, что искали.  Немолодая узбечка в белом переднике, стоя за прилавком, продавала сметану. Она предложила попробовать ее и капнула  Лене сметаной на тыльную сторону  ладони.
     Я остался чуть в стороне, стараясь не мешать, но мне все было хорошо видно. Я обратил свое внимание на то, что здесь пробуют сметану так же, как на наших базарах.
     Как мне показалось, на вид сметана была хорошая,  однородная и густая.  У нас, на Украине,  про такую сметану говорят, что «в ней может ложка стоять».
     Лена, узнав цену,  решила брать. И попросила хозяйку налить сметану в ее же полулитровую баночку. Сама она почему-то пришла на рынок без посуды. Забыла, наверное.
     Хозяйка, ни слова не говоря, наклонилась под прилавок, достала оттуда пустую, но, явно несвежую  полулитровую стеклянную банку, своей грязной рукой решительно провела внутри, очищая ее, то ли от пыли, то ли от грязи, и налила сметану половником из бидона. Меня внутри передернуло.
     А еще меня поразило то, что Лена никак не отреагировала на этот жест продавщицы. «Ничего себе, гигиена при продаже!»- подумал я с возмущением. Но, Лена, похоже, на такое просто не обращала внимание.
     Ну, что же! Был бы я один, отказался бы от покупки и ушел. Я брезгливый. Но с  другой стороны, а сколько всего мы не видим? Сколько всякого делается «за глаза»? И куда похуже этого!  И, если ко всему такому присматриваться  и постоянно думать об этом,  то навсегда останешься голодным. И я промолчал.
     Пройдя дальше, мы еще купили  зелени, и, наконец,  вышли с базара. Хозяйственная задача, намеченная Леной, была выполнена.  Естественно,  я нес груз.
     Лена предложила мне съездить домой, отвезти купленные продукты, спрятать сметану в холодильник, пообедать, отдохнуть, а после этого снова поехать в город на экскурсию.
     -  Да и полуденную жару лучше переждать дома!- со знанием дела завершила Лена.
     Я согласился.
     С Чор-су мы  направились  в сторону дома, но уже по другой дороге. Я видел  вокруг массу зелени, фонтаны, цветы, много людей и машин. И это, несмотря на жару и рабочее время.  Я с любопытством вертел головой, пытаясь все запомнить, или, пытаясь узнать по ранее виденному мною в книгах и журналах.
     В стороне возвышались величественные здания правительственного центра. Узнал. Спросил для верности Лену, и она подтвердила  мою догадку, бросив обнадеживающе «Мы еще сюда вернемся и все увидим!»
     И Лена, будто бы и не было длинного перерыва в ее рассказе,  продолжила:   
     -Я хочу дорассказать тебе о землетрясении. Здесь, в центре города, сохранилась бывшая центральная гостиница «Ташкент». Она каким-то чудом уцелела.  Рассказывали, что когда произошло землетрясение, в этой гостинице, на последнем этаже, проживал мужчина, переживший землетрясение  1948 года в Ашхабаде. И этот мужчина, почувствовав признаки приближающейся катастрофы, по-видимому,  не выдержал. Давно пережитый им когда-то ужас снова вернулся к нему и сломал его психику. И он выбросился из окна.
     - Ничего себе! Откуда такие подробности? – спрашиваю, - И что, насмерть?
     - Да, он погиб,- ответила Лена. - А подробности о нем установили по его документам и после связи с его родными.
     Через несколько минут мы с Леной стоим возле той самой гостиницы «Ташкент».  Она по-прежнему гостиница, словно ничего не произошло. Здание -  старый кирпичный четырехэтажный дом со скатной крышей.  На самом верху  современная неоновая вывеска. Нет ничего особенного. Но, конечно, никто не покажет теперь  то самое окно. Да и нужно ли?
     Я невольно представил себе, как из окна на четвертом этаже выпадает человек и,  молча, летит вниз.  А потом  бездыханный лежит в луже крови на асфальте. Мне стало не по себе. И я подумал, что вот так, - жил себе человек, кого-то любил, кто-то любил его. Дважды в своей жизни  испытал  страх могучего землетрясения! И во второй раз не перенес испытания… Бедный мужчина!
     А еще я попытался представить, каким был город до землетрясения 1965 года. 
     Очевидно, стоящая передо мною гостиница «Ташкент» была тогда одним из самых высоких зданий города. А теперь весь интерес, который может быть к этому зданию прикован, будет основан  исключительно на той жуткой и печальной истории, которую мне только что поведала Лена, сама пережившая это землетрясение.
     Мы направляемся к ближайшей остановке  трамвая.
     И теперь я рассказываю Лене о том, что мне известно о землетрясении, произошедшем в Ашхабаде в 1948 году, а Лена с интересом слушает:
     - Я не помню уже, где читал об этом, но в моей памяти  на всю жизнь остались кое-какие подробности о том страшном землетрясении. Как известно, в 1948 году столица Туркмении, город Ашхабад, почти полностью погиб. И катастрофа заключалась не просто в самом факте и силе землетрясения, и степени разрушения зданий. Как оказалось, город стоял на месте, под которым были шесть гигантских карстовых пещер. Было установлено, что высота одной из них  достигала 600 метров…

     Я делаю короткий перерыв в рассказе, и мы с Леной  садимся в подошедший к остановке  трамвай. На удивление, пассажиров немного, и мы легко находим два места для себя.  Лена с интересом просит меня продолжить:
     - И что дальше? Рассказывай! Я ничего об этом  раньше не знала!
     - А дальше все было ужасно!-  заканчиваю я свой рассказ. – Когда случилось землетрясение, то земная кора лопнула, и город буквально провалился под землю. Погибло огромное количество людей. Думаю, не стоит описывать все подробности происходившей в тот момент катастрофы. Это нетрудно себе представить. Последнее, что помню,- это то, как спасатели и ученые пытались определить глубину разломов и провалов в земле.  Есть такой способ. Бросают в пропасть камень и засекают хронометром, когда вернется звук от его падения. Так вот тогда, в Ашхабаде, звук не вернулся. Разлом был «без дна»!


     Я закончил. И посмотрел на Лену. На нее  мой рассказ, похоже,  произвел сильное  впечатление. Какое-то время мы ехали молча. С запозданием, но я вдруг подумал, что моя эрудиция по отношению к Лене, самой пережившей землетрясение, могла оказаться проявлением жестокости. Наверное, не стоило мне  рассказывать ей такие подробности.
     -Прости, что я рассказал тебе об этом,- с запоздалой виной  проговорил я.
     -Ничего, мне было очень интересно,- успокоила меня Лена. И она на секунду положила свою мягкую ладошку поверх  моей и легонько похлопала  по ней.
     «Приятный жест дружеского доверия, или материнский жест»- отметил я про себя. «Значит, я своим рассказом не ранил ее! Вот и хорошо»…
 
     Когда мы вернулись домой, то не обнаружили там мужчин Алфимовых. Они «исчезли» оба. Лена пояснила мне, что Валерий повез сына к своим  родителям, которые проживали  в другом  районе Ташкента.
     Пока хозяйка готовила обед, я не мешал ей.  «У себя» в комнате я разделся до плавок,  и, лежа на кровати, отдыхал от прогулки и от жары, получая удовольствие от легкого сквознячка, устроенного  Леной, как только мы пришли, путем открытия всех окон в квартире и балконной двери.  А перед этим я, наконец-то,  напился воды.  Я давно хотел пить.

     Сделаю очередное  короткое отступление в своем рассказе.
     Я уже говорил, что в Ташкенте в ту пору, когда я туда приехал,  днем температура в тени была +35. Для Ташкента это было только теплой погодой, только началом, своего рода раскруткой перед предстоящим в июле зноем, который достигает в тени +45 и более градусов.
     «А при такой температуре уснуть ночью можно было только, укутавшись в мокрую простынь»,-  так мне рассказывала когда-то мама, которая жила и работала здесь в эвакуации, во время Великой Отечественной войны.
     Конечно, местные жители были более приспособлены к такой температуре, нежели я. Но я знаю, что даже коренные узбеки, живущие  в Узбекистане постоянно, не все в состоянии выдерживать летний зной. И, если есть возможность, отсиживаются днем в погребе.
     У местной жары есть одна особенность. Одна и та же температура +35  в Ташкенте переносится  гораздо легче, чем в Харькове. Причиной является влажность воздуха. В Ташкенте жара сухая, а в Харькове - влажная.
     И еще, пока я был в Узбекистане, я старался не пить воду, находясь на улице,  и избегать прямых лучей  солнца. При малейшей возможности  я прятался в тень. Что касается воды, то я лишь один раз в Ташкенте отступил от своего же правила. И тут же был наказан. Но, об этом я расскажу чуть позже…

     Потом мы с Леной обедали. И я впервые попробовал свежую узбекскую лепешку. Ну, что вам сказать? Конечно,  она была и вправду хороша! Но, для меня она все-таки была больше вкусной булкой, а не  хлебом. А вообще-то узбекская лепешка так же приятна на вкус, как и свежий  грузинский лаваш, или ломоть свежего украинского пшеничного хлеба.
     Пусть я повторюсь, но думаю, что у всех людей на Земле нет ничего вкуснее, чем их свежий хлеб, как бы он ни назывался, и как бы он ни был приготовлен. Для узбеков же их лепешка была и остается гордостью и самой вкусной едой, не считая, конечно же, плова.
     После обеда мы с Леной разошлись по разным комнатам и легли отдохнуть. Лена сказала, что в жару середину дня лучше провести дома, отдыхая. Я ей поверил. Приятно было лежать раздетому и расслабленному. Я еще помню, что тогда подумал о Лене: «А ведь ей приходится  и еду готовить, и ходить на рынок в жару. Тяжело ведь. Но она, как все женщины,  терпит!»
     «Интересно, вытерпел бы я? Не знаю. Нет уж, лучше оставаться мужчиной!»…
     Наверное,  я уснул. Но ненадолго. Когда я проснулся, было так же светло, как и раньше. И Лена была уже на ногах. Я слышал, как она возилась на кухне.  Посмотрев на часы, я сообразил, что проспал пару часов. А мне показалось, что прошло только несколько минут.
     - Ну, что, ты готов к дальнейшей прогулке по городу? – хитро проговорила Лена, заглянув ко мне в комнату и увидев, что я проснулся.
     -Конечно,  готов! – как мне показалось, бодро ответил я, хотя вставать сразу не хотелось. И все же, после ухода Лены,  я заставил себя встать, оделся и вышел к ней.
      В другое время я бы, возможно, и не пошел бы никуда. Но  я понимал, что у меня такое разбитое состояние из-за того, что я уснул днем. А мне никак нельзя было расслабляться. Ведь я приехал сюда, в такую даль, чтобы ходить, смотреть и фотографировать! А не валяться в постели, страдая от жары.
      И я заставил себя взбодриться. Пошел в ванную  и умылся холодной водой.

      И вот мы с Леной снова в центре города. На этот раз внимательно осматриваем огромный комплекс старых и новых зданий, в которых размещены были Центральный Комитет компартии Узбекистана и правительственные учреждения.
      Все очень красиво  и помпезно. Лена показала мне место, на котором в Ташкенте проходили военные парады. Тут же стояло старое здание ЦК  в четыре этажа, не больше, но,  довольно длинное и солидное,  вытянутое вдоль центральной  площади. Перед зданием огромный памятник Ленину, во весь рост. Только лицо Ленина почему-то сильно  напоминало  узбека. Так мне показалось.
      А напротив, перед старым зданием, после землетрясения был выстроен огромный комплекс новых зданий для ЦК и правительства. И этот комплекс был хорошо знаком мне по архитектурным  журналам.
      Автором его был известный московский архитектор Борис Мезенцев. Тот самый Мезенцев, который в довоенный период построил у нас в Харькове, на привокзальной площади,  в стиле конструктивизма здание Центрального почтамта, ставшее впоследствии  памятником советской архитектуры. 
      Новый ташкентский комплекс был достоин руки мастера. Проект был очень современным  и создавал центру города подлинно столичный облик и размах. Высотное здание  Совета министров в тот момент, при мне, еще строилось. Возле него стоял застывший  башенный строительный кран.
      Я был уверен, что уроки землетрясения 1965 года проектировщиками были учтены.
      Новый Ташкент стал весь многоэтажным и настолько красивым, как никогда еще в Советском Союзе не строили, разве что в Прибалтике, в Вильнюсе.
      Ташкент после 1965 года стал «выставкой» современной советской архитектуры. Генеральным проектировщиком основных общественных зданий и комплексов в городе стала Москва. А новые жилые районы были запроектированы и построены республиками Советского Союза, в том числе и Украиной.
      Лена рассказала мне, что все новые жилые районы красивы. Но жителям Ташкента больше других нравится именно украинский жилой район. И мне было очень приятно это слышать. Словно, хвалили за работу меня самого.  Но  я, к сожалению, к этой работе не имел никакого отношения.  И Лена пообещала мне, что мы еще пойдем посмотреть этот замечательный район. А я ее за это заранее поблагодарил.

      Скажу сразу, что я не ставлю целью превратить свой рассказ в научное архитектурное исследование. Это совершенно иная литература. Думаю, что даже перечисление всего, что я тогда в Ташкенте увидел,  не требуется, иначе мне не хватило бы  никакого рассказа, а читать это было бы, ну, скажем, не всем интересно. Да и написано об архитектуре нового Ташкента предостаточно.
      Главное я рассказал. Все новое, виденное мною, было современно, красиво, с выдумкой. Очень широко в проектах общественных и жилых зданий  были применены различного вида солнцезащитные стационарные  устройства на окнах. Это было не только функционально,- то есть полезно,- но и существенно  украшало здания, придавая  им неповторимый облик.

      После осмотра центра города, мы с Леной добрались до улочек старого Ташкента, - тех немногих, которым посчастливилось, чудом, уцелеть. На всем пути я видел здесь высокие глиняные заборы, заглянуть через которые  было почти невозможно. И все же мне удавалось иногда за ними выхватить взглядом одноэтажные, редко двухэтажные,  дома-мазанки, тоже глиняные.  Возле них, внутри дворов, угадывались  тенистые сады.
      Между противоположными  заборами, образующими узкую улочку, места было ровно столько, чтобы пройти. И это, видимо,  было с умыслом. Днем, в жару,  между такими заборами залегала глубокая тень. Проехать в таких местах было невозможно.
      На одной из таких улиц, но широкой, с дорогой по центру, мы увидели старую мечеть. Подошли ближе.  Деревянная резная дверь была открыта, и изнутри слышались заунывные звуки молитвы. Возле входа, на маленьких ковриках, сидели, опустившись на колени, пожилые узбеки, в халатах и тюбетейках,  и молились, совершая перед своими лицами омывающие движения руками. На нас они не обратили никакого внимания.
      Невдалеке от мечети, у мазаных заборов, стояли три  не совсем новые  легковые машины.  Видимо, кто-то, «побогаче»,  приехал на дневной намаз.
      И, если бы на этой улице я не увидел деревянные столбы с проводами и эти старые «Победу»,  «Волгу»  и «ГАЗ-69»,  да не обратил бы внимания на то, что на всех мазанках торчат в разных местах телевизионные антенны, я бы подумал, что время здесь остановилось. И, что я нахожусь не в советском городе-столице, а где-то на Востоке, в средние века. А у порога мечети скромно молится сам  Ходжа Насреддин.
     Прячась в тени, мы шли дальше, и Лена, как бы, между прочим,  рассказала мне, что когда произошло землетрясение, то из разваливающихся  глиняных стен выскакивали скорпионы.
     «Брр! – подумалось мне. - Хорошо, что я живу в Украине, где нет такой гадости!»
     Но, после ее слов я внимательнее стал смотреть себе под ноги. Так, на всякий случай.
     За старым городом, неожиданно для меня, мы вышли на городское кладбище.


     Я вообще-то не любитель ходить в такие места. Но Лена успокоила меня, сказав, что будет интересно. Действительно, меня поразили здесь богатые современные захоронения бывших выдающихся людей Ташкента,- министров и артистов,- и им подобных.
     Но, особенно мне запомнилась тогда могила Хамракула Турсункулова, дважды Героя Социалистического труда, бывшего председателя колхоза-миллионера, в котором выращивали хлопок. Большой бронзовый бюст председателя и солидное надгробие из розового и белого мрамора, чугунная литая ограда с чашечками хлопка по верху, - все это потянуло бы на целое состояние. Но не цена надгробия была главным. Была отдана дань человеку, своим трудом укреплявшего  могущество всей страны. Ведь не секрет, что хлопок, - это не только главное сырье для белья и рубашек. Хлопок – это, прежде всего, порох и взрывчатка! Вот для чего его выращивают в таких количествах, и ничего для этого не жалеют.
     Лена достигла своей цели. На меня это кладбище произвело впечатление. Я уходил оттуда под впечатлением,  и обывательским, и чисто профессиональным. В конце концов, надгробия тоже являются так называемыми «малыми архитектурными формами».

     Последнее, что произвело на меня в тот день чисто обывательское впечатление, - это современный  Дворец спорта, где я увидел, как тысячи людей,- детей и взрослых,- катались на коньках. Весной и летом здесь был крытый  общедоступный городской каток для жителей города!  Мне эта идея очень понравилась.  На улице летняя жара, а внутри  Дворца приятная прохлада и катание на льду! Что может быть лучше для человека? Разве что бассейн с чистой прохладной  водой!  Но построить  открытый  и доступный для всех городской бассейн тогда в Ташкенте не догадались! А жаль. Он бы точно пользо-вался огромной популярностью. А, может быть, я и ошибаюсь. Возможно, узбекский менталитет  был бы против открытой демонстрации обнаженных тел, пусть даже у бассейна. Не знаю. Не могу сказать, что знаком с этим менталитетом. Для этого нужно пожить с народом.
     Как архитектор, я  отметил для себя много интересных решений в монументальном оформлении и интерьерах этого комплекса. В целом Дворец спорта произвел приятное впечатление.

     Мы возвращались домой, когда солнце уже исчезло за домами Чиланзара.  Кое-где в окнах квартир  и магазинов  появились огни.  Дневная жара спала, превратившись в густое тепло вечера. Резче обозначились запахи  множества неведомых мне цветов.
     По пути, по моей просьбе, мы зашли в один из приличных гастрономов, и  я купил бутылку хорошего узбекского марочного вина и большой торт. Лена пыталась одергивать меня, но я настоял на своем. И понял, что на самом деле она была довольна.
     - Отметим мой приезд и выпьем за нашу дружбу и ваше гостеприимство!- заявил я.
     - В таком случае я не возражаю!- сказала Лена, ласково пожимая мне на ходу руку. И мы направились к трамвайной остановке.

     И вот, поздно ночью, втроем,  в лоджии, освещенной светом из комнаты, за небольшим столиком  мы ели торт, пили  вино и чай.
     Мы с Валерием сидели в легких тряпичных балконных креслах, в одних лишь плавках, нисколько не стесняясь Лены. Она великодушно разрешила нам такую форму одежды. И я был благодарен ей за это. А, может быть, нам всем было уже немного все равно. Из-за тепла вино слегка ударило всем в голову.
     Лена сидела на табурете, закинув одну свою красивую загорелую ногу на другую. То ли из-за меня, то ли ради Валерки, Лена была одета в очень легкий домашний халатик. Но, эта одежда на ней была чисто символической.  Халатик  почти ничего не способен был закрыть, и я невольно, урывками,  видел, - то белые трусики, то белый лифчик, то белую красивую Ленкину грудь, которая  все время просилась наружу. И это, как мне казалось, заводило меня больше, чем, если бы  Лена сидела раздетой, как мы. Я нисколько  не нахальничал.  Просто так получалось само, что я во время разговора все время  что-то умудрялся увидеть. Валерий, казалось, на эти «мелочи» не обращал никакого внимания.
     Повторяю, мы сидели, доедали торт, и пили, вино и чай. Чай шел уже по второму, а, может, и третьему стакану. И, что интересно,  Валерий  пил сладкий зеленый чай  и с вареньем. А я пил черный, но без варенья  и не сладкий. Я пил и не мог напиться.  Валерий при этом говорил мне:
     - Когда хочешь пить, то лучше всего, у нас в Узбекистане, пить горячий чай, и лучше зеленый. Только горячим чаем можно по-настоящему утолить жажду.
     Я ему точно верил. Свой горячий чай я пил с наслаждением. Потом мы допили вино. Оно было очень вкусное  и хмельное.  Мы с Валерием, держа рюмки в руках,  говорили  друг другу  о каких-то пустяках.
     Лена, молча, сидела рядом за столиком, держа ноги по-прежнему,  только усталая голова ее с темными распущенными волосами опустилась на правую руку, а в левой руке она держала недопитую рюмку, и по ее щекам медленно ползли слезы.
     Не знаю, какова была причина ее грусти. Но, я чувствовал, что в эту минуту Лену лучше было не трогать.

     На моих наручных часах был один час ночи. Удивительно, но я еще не хотел спать, хотя день был очень насыщен событиями и впечатлениями. И мы с Леной в тот день  достаточно находились пешком. Лена  молодец, оказалась стойкой и выносливой.
     То ли я был излишне возбужден от вина, то ли сказывалась разница во времени, но спать я действительно не хотел. Дома, в Харькове, было только десять часов вечера.
     В тот час, ночью, в лоджии было особенно хорошо. Дневная жара ушла. И сидеть раздетым на свежем, пусть и теплом еще, воздухе было просто комфортно.
     Лена пришла в себя и уже хлопотала возле столика.  Затем собрала и понесла на кухню грязную посуду, а мы с Валерием стали случайными зрителями необыкновенного шоу.

     Перед домом Алфимовых был внутрирайонный сад. А по периметру его окружали такие же  пятиэтажные дома, как и тот, в котором жили ребята.
     На втором этаже дома справа, стоящем перпендикулярно нашему, в хорошо освещенной комнате без штор, совсем близко от нас, раздевалась до трусиков и бюстгальтера молодая красивая брюнетка. Я видел, что она не узбечка. Всю процедуру она проделала просто у окна, нисколько не стесняясь, что ее кто-то увидит. Похоже, что она, наоборот, рассчитывала  на это. И этот процесс, по-видимому, доставлял  ей удовольствие. Раздевшись, она выпрямилась, демонстрируя свою стройную и красивую фигуру.  После этого закинула за голову обе руки и, прогнувшись, подняла  ими снизу вверх густую копну своих волос,  и  они красиво опали, волнуясь, на ее белые плечи.
     Прошло короткое время. Мы с Валерием сидели, как завороженные, и ничего не говорили, уставившись среди ночи в волшебный экран чужого освещенного окна. Неожиданное ночное шоу оказалось волнующим и откровенным. Словно, мы оба с Валерием  специально подсматривали.
     Потом незнакомка отошла от окна, и свет в ее окне погас. Несколько мгновений  мы напрасно ждали продолжения, но больше ничего не было.
     - Вот это, да!- только и произнес Валерий.
     - Да уж!- с трудом выдохнул  я.
     В это время в лоджию возвратилась с кухни Лена. Она заметила, что с нами что-то не то.
     - Что с вами, мальчики?
      Но мы, как заговорщики, молчали.
     - Ну, что, будем ложиться спать?- не то спросила, не то скомандовала нам Лена.
     И мы с Валерием, молча, встали и уползли в комнаты, - каждый на свою постель.   
     А еще через несколько минут в квартире Алфимовых все затихло.


     На следующий день я отпустил Лену, предоставив ей свободу. Женщине достаточно было своих забот и без меня. Тем более с маленьким ребенком. И мне нужно было вообще-то на какое-то время оставить ребят в покое. Я это понимал.
     Вчера, пока мы ходили с Леной по городу, я интуитивно сообразил, что в семье Алфимовых не все безоблачно. Мне хватило такта ни о чем таком не спрашивать Лену. И я знал, что не имею ни малейшего права лезть в чужие дела. Тем более, что меня об этом не просят.
     Когда за ужином мы выпили вина, и всех нас немного «взяло», по обрывкам фраз между супругами, я понял, что был прав в своих догадках. Но я, «как партизан», продолжал делать вид, что ничего не замечаю.

     Итак, на следующий день я уехал в город сам. Дорогу я уже знал.
     Бродя пешком, там, в центре, я увидел прямо на улице, в сквере, чайхану. На открытом воздухе, под навесами, были устроены высокие дощатые подмости. На них были постелены ковры, и прямо на них сидели мужчины-узбеки и пили из пиал горячий чай.
     Дальше, в сквере, я увидел ультрасовременное кафе «Голубые купола», которое было построено по московскому проекту, но облик которого был навеян средневековыми, XVI века, торговыми купольными зданиями в Бухаре, с названиями  Таки-Заргаран  и  Таки Тильпак-Фурушан.
     Затем я вышел  на проспект Навои. Проспект носит имя великого узбекского поэта, просветителя и государственного деятеля XV века Алишера Навои. Это его перу принадлежит великая книга «Пятерица», в состав которой вошли такие знаменитые поэмы, как «Смятение праведных», «Фархад и Ширин», «Лейла и Меджнун».
     Здесь, на проспекте Навои, проходя мимо драматического театра «Хамза», я и наказал себя, изменив своему правилу не пить, по возможности,  воду, находясь под солнцем.  Была бы Лена со мной, может быть, она бы меня и удержала от опрометчивого поступка. Но, я был один.
     Зной стоял, как и в минувший  день. Ветра никакого. Солнце, как раскрытая топка, жарило  в зените. По проспекту двигались  пешком только местные, те, кто не мог не идти, или такие  же, как и я,- с фотоаппаратами и с белым телом.
     Впереди себя, на перекрестке, я увидел давно уже исчезнувший у нас в Харькове аппарат газированной воды, размещенный на тележке с двумя колесами. На нем возвышались два стеклянных цилиндра с сиропами красного и желтого цветов, а по центру, между цилиндрами, торчал кран, из которого аппетитно вытекала  в подставленный граненый стеклянный стакан струя  шипучей животворной  влаги.
     Меня окончательно соблазнило то, что весь этот аппарат был с трех сторон добросовестно обложен зеленовато-голубыми глыбами настоящего льда.
     Я тут же представил себе, как ледяная,  колючая и подслащенная вода с приятным красным вишневым сиропом вливается  в мой рот. Во рту у меня мгновенно все пересохло от жажды.  И это была моя непростительная ошибка,- то, что я себе это позволил!
     Через секунду я уже стоял возле аппарата. Молодой узбек, напоив пожилую женщину, занялся мною. Я еле дождался, пока он наливал мне мой первый стакан сладкой газировки, действительно с вишневым сиропом.
     С наслаждением  я поглощал эту вкусную и вправду ледяную воду, как будто никогда в жизни до этого не пил. Каждая капля  воды вливалась в меня, словно в меня по каплям вливали жизнь! Я был в этот момент, как голодный человек, который попал из голодного края к котлу с узбекским пловом, или  с украинским  борщом. Или, как человек, умиравший от жажды в пустыне,  которого волшебник-джинн перенес на секунду в Ташкент, на проспект Навои, к этому аппарату с газировкой.
     Кажется, никогда в жизни я не пил воды, вкуснее и приятнее той холодной,  ташкентской!
     Наверное, узбек смотрел на меня, как на ненормального, потому что он хитро так ухмылялся, глядя, как я пью.  Я поблагодарил его и, воскрешенный заново, отвалил от аппарата, направив свои стопы далее по проспекту. Но!
     Меня хватило ровно до следующего перекрестка!  На следующем перекрестке стоял такой же аппарат с газировкой. И тоже весь обложенный льдом!  И у меня во рту снова было абсолютно сухо. И я снова пропадал от жажды! И тогда я выпил второй стакан ледяной воды с сиропом!
     А потом я шел дальше по проспекту Навои, и на пяти следующих перекрестках снова и снова пил очередной стакан газировки.
     И, когда, после семи стаканов выпитой воды, я снова умирал от жажды, я понял, что могу пропасть на самом деле, если не возьму себя в руки, и не прекращу этот идиотизм. Вливать в себя воду мне было уже некуда. Столько воды  я в жизни не выпивал!  Мой живот оттопырился, а сам я стал, как живой бурдюк с водой. Нужно было немедленно опомниться  и дать себе отдых!
     Случайно для себя я вышел к протекавшему мимо одному из рукавов реки Чирчик. Несколько человек,  порознь,  сидели вдоль видимого берега. Но, несмотря на жару, никто почему-то в реке не купался. А мне в первый момент, увидев реку,  хотелось именно раздеться и влезть в воду.   
     Я решительно направился к берегу,  как к своему спасению.  Над рекой с двух сторон росли густые деревья. У воды было много тени. И я спрятался там.
     Для начала снял туфли, сел на землю и расстегнул рубашку. От воды шла приятная прохлада. Меня удивило то, что вода текла с большой скоростью, как в горной реке. Когда через несколько минут  я попробовал воду рукой, то от холода мне просто свело кости. Вода была ледяной, и, значит, она действительно шла с гор. По-видимому, я не ошибся.
     А ведь от Ташкента до ближайших отрогов Тянь-Шаня было не менее 74 километров!  Но, если хорошо присмотреться, то в знойном мареве за городом можно было увидеть далекие снежные цепи гор.
     Я просидел возле Чирчика довольно долго, пока мне не стало легче. Но, для меня та прогулка по проспекту Навои  послужила  наукой. Находясь в Узбекистане, на жаре, больше я никогда не пил воду.

     Пока я был в городе, дал телеграмму домой, что со мной все в порядке.  А еще, купил билет на самолет до Самарканда. Нужно было готовиться продолжить турне.
     25 апреля, в последний день моего пребывания в Ташкенте, мы еще сбегали с Леной и  Валерием в город, посмотрели и сфотографировали обещанный мне Леной «украинский» жилой район.
     Мне он понравился тем, что все было современно и аккуратно. В архитектуре  было использовано  монументальное искусство. А в нем была отражена сама Украина. Может быть, еще и поэтому так нравился  этот район ташкентцам. Но застройка была и в самом деле неплохой и хорошо спланированной.  Это я отметил, как архитектор.

     Во второй половине дня  мне предстояло вылететь в Самарканд. Но прежде, чем расстаться с моими новыми друзьями и Ташкентом, я сделаю последнее отступление.

     Все время меня не покидала мысль, какие сувениры я привезу отсюда в Харьков? Подумать было о чем. И я чувствовал, что Леше Голубеву из обкома комсомола я тоже  непременно должен был  что-то привезти, что-то сугубо местное.
     Местные пустынные тюльпаны я обязательно привезу своей Тане. Но еще на одну мысль меня натолкнули сами Алфимовы. Оказывается, достаточно было в эту пору года всего пятнадцати  минут езды от Ташкента на автобусе, и ты попадал  в царство степных, или, если точнее, пустынных тюльпанов и…узбекских черепах.
     Черепахи! Вот классная идея, как сувенир,  для моего трехлетнего сына и для Голубева! У него ведь тоже был сын. А черепахи - это было как раз местное  и то, что мне нужно!
     И Алфимовы обещали мне помочь, к моему возвращению в Ташкент, на обратном пути. С остальными сувенирами мне будет проще. Это я придумаю по ходу дела. Так я и решил.

     В назначенное время Лена и Валерий Алфимовы проводили меня в аэропорт. Мы расстались настоящими друзьями, но ненадолго. На обратном пути, перед моим отлетом в Харьков  нам еще предстояло увидеться снова.
     В моем кармане и теперь лежал адрес, но, на этот раз самаркандский.  Адрес  мамы Лены Алфимовой,  сестры Раисы Ивановны Корб.

                Глава 4.               
                Самарканд.

     Я летел в Самарканд.  И впервые на новом тогда реактивном самолете Як-40.
     Этот самолет мне понравился сразу. Он был невелик. Нас подвели к нему от здания аэровокзала, чуть ли не за ручку. Большой толпы пассажиров не было. Примерно около двадцати пяти  человек. Еще на летном поле,  когда производили посадку,  меня удивил способ, каким был конструктивно организован вход в самолет. Никакого трапа подгонять не потребовалось. Вход был предусмотрен «с хвоста», для чего нижняя часть хвостовой обшивки фюзеляжа была откидной, и сама являлась удобным трапом, который был постоянно на борту самолета. Думаю, что замечательный авиаконструктор Яковлев, создавший эту машину,  сделал это оригинально и разумно, в расчете  на те грунтовые аэродромы, где самодвижущихся трапов не было.
     В Як-40  было удивительно чисто, тихо и уютно, как в небольшом автобусе. Только поначалу немного досаждала духота.  Слева по борту в салоне шел один ряд кресел, а справа было два ряда. Я занял свое кресло у иллюминатора  по правому борту, недалеко от входа.
     Посадку провели быстро и организованно. По проходу между рядами кресел деловито прошли пилоты в летной форме.  И я обратил внимание, что пилотами были узбеки. Симпатичные крепкие парни с умными лицами. Они закрыли за собой дверь кабины, и в самолете сразу же начали тихо щелкать какие-то переключатели и гудеть приводные машинки.
     В салоне оставалась одна единственная стюардесса, которая усаживала сзади последних пассажиров.  После этого она сразу же начала читать по микрофону для пассажиров обычную «молитву» Аэрофлота, которую читали в ту пору во всех пассажирских самолетах, исключая только «кукурузник» АН-2,  в котором стюардессы не предусматривалось.
     После очередного щелчка, в задней части самолета заурчал привод, и наш трап захлопнулся. Последний источник свежего воздуха был закрыт, и кто-то из пассажиров начал ныть.
     Красивая молоденькая стюардесса, явно русская, тут же успокоила:
     - Пассажиры, не волнуйтесь, как только мы взлетим, в салон будет автоматически подаваться свежий кондиционированный воздух! Сейчас нужно немного потерпеть, мы уже готовимся  к взлету. Пожалуйста, пристегните ремни ваших кресел. Желаю счастливого и приятного полета!
     Послышался нараставший свист, и я сообразил, что пилоты начали запуск турбореактивных двигателей. По самолету пробежала короткая нервная дрожь, он немного дернулся и поехал,  все быстрее и быстрее. И вот уже здание аэровокзала осталось позади.
     Затем последовала короткая остановка на взлетной полосе, где весь бетон был исчерчен  широкими черными короткими полосами от запекшейся резины колес шасси приземлявшихся самолетов. Наш Як, как норовистый конь на старте, дернул, на какой-то миг удерживаемый на тормозах, затем турбины взревели, и самолет рванул  с места.
     Разбег был, на удивление, очень короткий, а взлет крутой и стремительный.
     Меня приятно удивило, что в самолете было относительно тихо, по сравнению с незабываемым мною Ил-18. Да и тот необычный свистящий звук, который издавали расположенные в хвосте  двигатели Як-40, оставался позади, за самолетом. От резкого перепада давления немного заложило уши. Зажав пальцами нос и закрыв рот, я привычно резко надулся, и все прошло. Слух восстановился,  и боль в ушах прошла. Это был мой старый испытанный летный способ. Но в салоне все так же оставалось тихо. И уши мои тут были ни при чем.
     Когда мы были уже довольно высоко в небе, я обратил внимание на то, что один из пассажиров сидит не так, как все.
     Это был молодой мужчина с русским лицом, высокого роста  и довольно крепкого телосложения,  в летной форме, только без фуражки, или пилотки. Он сидел все время лицом к салону, и его развернутое кресло было первым у двери пилотской кабины, по левому борту.
     Я слегка покрутил головой и заметил, что на поясе мужчины, спереди,  висела кобура со знакомым мне пистолетом «Макарова». Мужчина в течение всего полета не сводил глаз с пассажиров. И я сообразил, что это была его работа,- охранять кабину пилотов.
     Наш самолет направлялся от Ташкента на юго-запад. До Самарканда нужно было лететь  всего тридцать семь минут. Мы шли на высоте шести тысяч метров, и слева по ходу в иллюминаторах хорошо были видны сияющие под солнцем снежные шапки не таких уж далеких гор.
     Вид был красивейший!
     Но, где-то там, за видимыми отсюда, с высоты,  Туркестанским, Зеравшанским и Гиссарским хребтами Тянь-Шаня, был совсем рядом чужой Афганистан. Потому и сидел в нашем самолете охранник, чтобы ни у кого не возникло соблазна угнать самолет за кордон, вместе с пассажирами. А ведь такое случалось!
     В горизонтальном полете наш самолет провел не больше десяти минут. Остальное время занял подъем и спуск. Вот и весь был полет!
     Когда Як-40  резко начал снижение, из-за багажных полок над креслами, вдоль всего салона, повалил густой белый дым, или пар. Женщины в салоне начали испуганно причитать. Стюардесса вскочила со своего места в самом хвосте салона и стала быстро успокаивать пассажиров:
     - Товарищи, не волнуйтесь! Все в порядке с самолетом. Из-за  резкого снижения происходит перепад температур воздуха, и конденсат в воздухе превращается в пар. Сейчас это пройдет!  Приготовьтесь к посадке. Пристегните ремни. Через несколько минут наш самолет совершит посадку в аэропорту города Самарканд!
     Стююардессочка сказала правду. И вовремя. Через несколько секунд пар пропал.
     И женщины в салоне успокоились. А еще через короткое  время наш самолет резко выровнялся и плавно коснулся бетонной полосы. Двигатели отработали реверс. Мы стали замедляться и постепенно приблизились к зданию аэровокзала.
 
     Вот я и прибыл в Самарканд. Моя мечта, кажется, осуществилась. Но, на этот раз я решил никого не тревожить и остановиться в гостинице. Не стоило  второй раз злоупотреблять чужим гостеприимством, тем более беспокоить людей пожилых.
     Была вторая половина ясного дня. Солнце стояло высоко, и после прохлады кондиционера в салоне Як-40,  на улице резко ощущался зной. Однако теперь это меня нисколько не поражало. Кажется, я стал привыкать к жаре и лету в самом конце апреля месяца.
     От самолета до здания аэровокзала нас повели пешком. В аэропорту в тот момент не было движения  других самолетов, и стояла полная авиационная тишина.
     Взлетное поле  и само здание аэровокзала были очень современными  и в хорошем состоянии.  Может быть, потому, что здесь постоянно принимали  туристов со всего света.  Я уже говорил о мировом туристском значении Самарканда.  И местные власти вынуждены были держать лицо города постоянно «умытым».
     Не успел я выйти из  здания аэровокзала, как обнаружил, что в двухстах метрах, на привокзальной площади, стоит  большая и очень  современная «Мехмонхонаси «Баги-гуль», - это по-узбекски, - а по-русски,  то была «Гостиница «Баги-гуль»,  гостиница Аэрофлота.
     Я не стал искушать судьбу. Какая разница? Стоило ли мне в поиске другой гостиницы ехать в центр города?  Все равно, так, или иначе, потом предстояло возвращаться в аэропорт.
     И я, единственный из всех пассажиров «моего» Як-40, пошел в «Баги-гуль».

     Вблизи это здание оказалось не так  привлекательно, как мне показалось издали. Современная  стационарная солнцезащита делала здание оригинальным, но качество строительства оставляло желать лучшего. Возможно, что после Ташкента я был слишком придирчив. Но, Ташкент был все-таки столицей. И  там у строителей были другие материальные  возможности. Об этом, как-то всегда забывалось… 
     На свое удивление, довольно быстро и без каких-либо проблем я получил место, в двухместном номере, на четвертом этаже. Возможно, мне просто повезло. Не знаю.
     Я поблагодарил  симпатичную  русскую женщину-администратора и пошел к лифту. Недалеко от него,  на стене, висело расписание движения самолетов по аэропорту Самарканд, и я поинтересовался самолетами на Бухару. Тут же в сторонке, прямо  в вестибюле,  я увидел кассу Аэрофлота. Недолго думая, я подошел и купил билет до Бухары.
     «Итак, рано утром 28 апреля я улечу в Бухару. Молодец!»- похвалил я сам себя. «Вот все и образовалось. Главное, обо всем вовремя подумать и «подсуетиться».
     И после этого я направился к лифту.


     Ключа от номера на стойке у администратора не было, и поэтому я знал, что сосед должен был быть в номере. На четвертом этаже, пройдя немного по ковровой дорожке коридора, я остановился у двери своего номера.  Дверь не была заперта.
     Войдя в номер, быстрым опытным глазом командировочного, прежде всего,  оценил, куда попал.
     Передо мною был стандартный малометражный современный двухместный номер гостиницы. У входа небольшая прихожая. Справа были  двери в туалет и ванную. Впереди комната. В нее вливался  поток яркого отраженного солнечного света из окна с балконной дверью, за которой угадывалась лоджия. Окно с дверью были, как живая картина, на которой  были изображены  не очень далекие  заснеженные вершины  горных хребтов. Я понимал, что на самом деле горы были далеко, но хорошо ощущалось их величие и красота. Сам вид был замечательный!
     Прямо передо мной, на левой кровати, поверх застеленного одеяла сидел, по-восточному поджав под себя ноги,  мой будущий сосед,  настоящий  живой  Ходжа Насреддин, в теплом стеганом халате неопределенного цвета и черной тюбетейке. Мне показалось, что он среднего роста, но весь был какой-то высохший, как вяленая на солнце дыня.
     У нас на Украине зимой продавали такую дыню, - именно узбекскую, резанную и скрученную в косы. Должен сказать, очень вкусная вещь,- по мне, так лучше, чем конфета. Но, это я так вспомнил, к месту, потому что именно про вяленую дыню почему-то подумал, глядя на этого человека.
     Когда я вошел в номер, голова «Ходжи» повернулась ко мне, а руки продолжали по-стариковски  спокойно лежать на коленях. Мы поздоровались. Точнее, поздоровался я.  Мой сосед по номеру только едва кивнул мне в ответ головой.
     Я представился ему, что я архитектор из Харькова, приехал знакомиться со знаменитыми архитектурными  памятниками  Самарканда.  Представившись, я увидел, что моя кровать, застеленная и чистая, стоит справа от входа, чуть в глубине комнаты, и не напротив двери. «Так даже лучше», - невольно, промелькнула  мысль.
     Я подошел к кровати и поставил свой дорожный портфель на специальную подставку для чемоданов. Мельком, взглянув в окно рядом, узнал поодаль бетонную полосу летного поля, которая шла параллельно зданию гостиницы.  Подумалось, что можно было бы вот так, запросто, сидеть у окна и наблюдать, как взлетают и садятся самолеты. Но - это, если больше нечего делать. А это было не про меня.
     Мой сосед, этот «Ходжа», наконец, попытался заговорить со мной по-русски, но с диким  акцентом и почти непонятно. Я с трудом догадался из его слов, что он из Бухары, и что он никакой не узбек, а бухарский еврей.
     Так что, с «Ходжой» - это я пролетел, ошибочка вышла.
     Но по виду,  я ни за что не отличил бы его от старого узбека, или таджика. В его лице  не было намека на монгольские черты. Зато весь он был почти черный. То есть кожа его лица и рук. Как у индусов. Волос на его голове под тюбетейкой я не заметил. На лице и шее было множество морщин. Вблизи он весь казался мне, как мятая бумага, которую забыли разгладить. Поэтому, определить на глаз, сколько ему было лет, я бы не взялся. Но, ему, на вид, можно было дать сколько угодно лет. Хоть семьдесят!
     Когда я все-таки поинтересовался его возрастом, то был просто ошеломлен. Оказалось, что ему…двадцать семь лет!
     На меня это произвело такое впечатление, что я от удивления  опустился  на свою кровать. И некоторое время, молча, смотрел на него, будто заново,  ничего не понимая.
     Сосед, слава богу, никак не отреагировал на мою реакцию. Иначе, наверное, мог бы обидеться. Сначала он помолчал, а потом стал рассказывать мне, что приехал в Самарканд  по торговым делам. Ну, а как могло быть иначе!? С Бухарским-то евреем?
     А еще он стал рассказывать  мне что-то про бухарских евреев. Всего я не разобрал, но, главное, что до меня дошло, так это то, что бухарский еврей, - это не просто еврей, а особый вид, не похожий ни на какого другого еврея. Кто бы мог подумать? С этим я, пожалуй, мог согласиться. Ведь своим неопытным глазом  я же не сумел отличить его от местного «аксакала»!
     Еще он сообщил о себе, что у него семь детей! И я был сражен окончательно…
     «Человеку только двадцать семь лет, а у него уже семь детей!» - у меня в голове такое не укладывалось.  «Мне самому тоже двадцать восемь лет, но, у меня только один сын. Каково оно было бы мне, если бы дома у меня остались еще шесть, мал мала меньше?!»  Нет, - такого я не мог себе представить.
     «Ну, ладно,- думалось мне дальше,- для мужика это дело, как говорят,  нехитрое. Но, для его жены каково? Похоже, что этот «Ходжа», как кролик,  заставляет свою жену жить  в постоянно беременном состоянии!»
     Я не стал выяснять у него подробности. В конце концов, это было их с женой дело, скольких детей рожать. Возможно, причиной тому была вера, которую они с женой исповедовали. Я знал, что у некоторых народов рожают всех детей, считая, что их посылает сам господь бог. Вот, сколько бог пошлет, столько и будет!
     Долго говорить с соседом не очень хотелось. Во-первых, он так и не сказал мне, как его зовут. А, во-вторых, понять его русский язык было почти невозможно. Это была просто мука для меня.
     Окончив краткий курс знакомства, я внезапно почувствовал голод. Пора было пойти  куда-нибудь поесть. Предложил своему новому соседу составить мне компанию, но мой «Ходжа» в ответ неопределенно замахал руками. Я понял, что дальше должен был действовать один. Ради приличия, я  попрощался  и закрыл за собой дверь.

      Спустившись на лифте в вестибюль, выяснил у администратора, что в блоке с гостиницей находится приличный ресторан.  Туда я и направился.
     «Внешняя сторона» ресторана оказалась действительно неплохой.  Хорошо оформленный по европейскому образцу  интерьер, современное  оборудование и мебель. Людей в зале было немного.  За частью накрытых столиков  сидели  и узбеки, и русские. Но большая часть столиков ждала своих голодных посетителей белизной скатертей и салфеток, да блеском чистых фужеров и тарелок.

     В своем рассказе под «русскими» я всюду буду подразумевать всех, кто был не узбеками. Хотя, и под «узбеками» буду априори иметь в виду всех, кто были не «русскими».  Возможно, что это звучит забавно. Но у меня не было других вариантов.
     Точно я не мог бы поручиться за каждого, не имея, ни опыта, ни фактических знаний. Будем считать, что для моего рассказа так будет удобнее. Тем более, что я вправе был рассчитывать, что находился тогда в стране узбеков.

      Итак, я выбрал себе место, недалеко от выхода. Обратил внимание на то, что официантами в зале были только молодые симпатичные рослые узбеки. Одеты они были в черные отглаженные брюки и ослепительные  белые рубашки с короткими  рукавами. На шее у каждого был галстук, черная бабочка. Мне еще подумалось, что бабочка в такую жару- это уж слишком. Но молодые люди работали, не обращая на это внимания. И работали ловко и профессионально.
      Через пару минут ко мне подошел официант и принял заказ. Меню лежало прямо передо мною, на столе, и у меня не возникло проблем с выбором. Я заказал привычные и знакомые для себя блюда. Благо, меню было на русском языке.
      Пока я ждал, осмотрелся.  Кондиционирования воздуха в зале не было. Но под потолком вертелись вентиляторы с большими лопастями, которые, как миксер,
взбивали воздух внутри зала, превращая его в  сложный коктейль,  и только создавали иллюзию прохлады. В действительности же в зале сильно ощущалось лишнее тепло. И с этим надо было просто смириться.
      Потом мне принесли заказ, я поел и расплатился. Еда была вкусно приготовлена, вот только, вместо любимой мною картошки, на гарнир был подан рис. Но, для меня это было тоже нормально. Все-таки я был в Узбекистане. И я об этом помнил.
      «Внутренняя сторона» ресторана оказалась не хуже «внешней». Ресторан был действительно приличным.  Администратор гостиницы сказала  мне правду.
      После обеда я вышел из ресторана на свежий воздух и направился к скамье, под деревом, чтобы в тени листвы покурить и привести мысли в порядок.
      День постепенно заканчивался. Но солнце, хоть и низко, еще светило и грело. И как грело!  Здесь, в Узбекистане, солнечная топка работает вовсю, даже, когда ее раскрытая дверца лежит на самом горизонте. И даже тогда, когда темный горизонт захлопывает ее, жар еще долго дышит, не спеша остыть под вечерним шатром неба.
      Я в одиночестве развалился на скамье, откинувшись на спинку, заложив ногу за ногу, и с наслаждением  закурил свою сигарету «Аэрофлот»…

      Некурящему человеку трудно представить себе, каково это,- во время жары, когда и так не хватает свежего воздуха,- курить сигарету и вдыхать своими легкими раскаленный дым?
      Понять это действительно трудно. Для этого нужно самому курить. «Подсос» у курильщика постоянный, невзирая  ни на погоду, ни на температуру. Можно только представить, какая гадость никотин, который привязывает к себе человека и не отпускает. Курить же в жару - это идиотизм  вдвойне. Вред от этого двойной. Но, разговор этот  «в пользу бедных». Курильщику ничего не докажешь. Он курил и будет курить, несмотря ни на что.
      Только человек очень сильный духом может расстаться с этой дурной привычкой. Или человек, порядком напуганный возможным диагнозом врача. Но, стоит ли ждать, когда произнесут диагноз? Не лучше ли серьезно поговорить с собой? И бросить сигарету, раз и навсегда. И никогда, никогда после этого, не позволить себе, ни при каких обстоятельствах, попробовать, ни одной. Иначе, все начнется сначала.
      Однажды,  я поговорил - таки  с собой, и бросил курить! Сам, на следующий день после своего 57-го дня рождения.  Бросил без каких либо средств. И сразу. Жаль, что не раньше, пока жива была мама. Вот  бы она порадовалась!
      Но, это произошло, к сожалению, только тогда, когда мой стаж курильщика достиг уже 35 лет. И я просто почувствовал, что, если не брошу, то пропаду. Кашель по ночам не давал мне спать. Я постоянно чувствовал себя больным и продолжал работать и жить, буквально, заставляя себя. С тех пор, как бросил, прошло уже девять лет. О кашле я забыл, и по ночам сплю, как ребенок. Ко мне вернулся вкус к жизни. Теперь дым сигарет я не выношу,  стараюсь отойти подальше от курящего. От меня самого перестало вонять, как от пепельницы  и даже хуже. Из легких курильщика всегда идет жуткий прокисший дух.
      Бедная моя жена, как она выносила всю жизнь этот кошмар?
      Самое интересное  то, что без курения, оказывается, можно жить! И даже забыть, что курение есть на свете! И руки, оказывается, есть, куда девать, без сигареты. И есть, чем занять себя, когда ничего не делаешь, или ждешь чего-то. Например,  думаешь о чем-то.
      Так не лучше ли никогда не начинать курить?! Человек ведь рожден не для этого. И никакая мнимая мода, или ложное представление, что с сигаретой  кажешься старше и значимее, не стоят собственного здоровья. Курение крадет годы жизни, красоту и молодость, ничего не давая взамен. Табак – настоящий наркотик, который пока что не называют наркотиком вслух, и с которым пока что не борются в полную силу. Зато он, изощренно украшенный и красиво упакованный, каждую минуту уничтожает нас и наших детей.
      Всякий раз, когда Вы открываете новую пачку сигарет, представьте себе, что собственной рукой выдергиваете чеку гранаты замедленного действия. А это именно так и есть!

      Сидя на скамье, я увидел, что возле угла ресторанной пристройки  стоит на ножках стальной мангал, и возле него хлопочет молодой узбек, похожий на официанта из ресторана. Одет он был также, только на нем висел спереди фартук, а в руках было некое подобие опахала. Издали мне непонятно было, из чего это опахало. Но им он раздувал в мангале угли.
      От мангала шел заметный дым, и по всей округе расплывался необыкновенно вкусный аромат бараньих шашлыков. Есть шашлык мне было уже некуда, но любопытство заставило  меня подняться со скамьи и подойти.
      Я выяснил, что парень  жарит рубленые шашлыки. На стальные шампуры из нержавейки были густо нанизаны круглые шарики мяса, как фрикадельки. Цена была вполне доступная. Запах стоял очень аппетитный, но я не стал себя насиловать. Да и рубленый шашлык мне как-то не улыбался. Я не привык к такому. Поблагодарив парня, я отошел.
      Не знаю, по какой причине, но, сколько бы я ни видел после этого мангалов по Узбекистану, ни на одном из них не жарили натуральный шашлык. Только рубленый.
      Однако,  натуральный бараний шашлык я все-таки в Самарканде попробовал. Но, об этом немного позже.
      Я вернулся в вестибюль гостиницы  «Баги-гуль». Перед тем, как окончательно подняться к себе в номер, прошелся по вестибюлю и нашел киоск, где были выставлены открытки, буклеты и карты-схемы  для туристов. Здесь же, под стеклом на прилавке, были разложены различные значки, в том числе,  посвященные Самарканду.
      Должен заметить, что в том, 1972 году, когда я там был, Самарканд  как раз отмечал свой юбилей. Городу исполнилось 2500 лет. Весьма солидный возраст, не правда ли?
      Я купил себе хорошо изданный юбилейный путеводитель по Самарканду, в котором была туристская схема с указанием всех памятников архитектуры. И еще несколько значков, посвященных Самарканду.
      Значки меня приятно удивили. Я не знаю, кто был их автором, и кто их делал, но эти значки были выполнены  действительно мастерски и со вкусом. И по художественному вкусу исполнения  я мог сопоставить  их только с прибалтийскими значками.  А прибалтийским художникам никогда нельзя было отказать во вкусе.
      В других городах Союза ничего подобного тогда я не видел и не покупал. Специально значки я не коллекционировал. И купить мог только такой, который был действительно сделан со вкусом. То есть, я хотел сказать, соответствовал моему архитектурному вкусу.
      После покупки сувениров  я поднялся к себе в номер. И только теперь я почувствовал, что минувший день был весьма насыщен впечатлениями, и я устал.
      Мой сосед уже спал, отвернувшись к стенке, нисколько не заботясь о том, что все это время дверь в номер оставалась не запертой. Я закрыл ее сам и пошел в ванную. С удовольствием принял душ  и, освежившись, улегся, не укрываясь, на постель.
      Все остальное завтра,… завтра!..

      Оговорюсь сразу, что  ни в Самарканде, ни потом в Бухаре, я не ставил перед собою цель  ознакомиться с современным городом. У меня было не так много времени, чтобы тратить его на это. Общее впечатление о городах я получал при первом же взгляде на них. И я видел, что ни тот, ни другой город не могли бы потягаться в застройке с современным Ташкентом. Но, думаю, что им это и не было так важно.
      Эти города и так были бесценны!  Благодаря своим культурным памятникам и  богатой и древней истории.

      Итак, Самарканд.
      Город, который выдающиеся поэты, географы и историки Ирана, Индии, Китая, Византии и Египта называли «Римом Востока», « Драгоценной жемчужиной исламского мира», «Ликом земли», «Эдемом Древнего Востока».
      Одни эти названия соблазнят любого туриста и любителя древности.  Но, в XIV веке Самарканд стал столицей империи великого правителя и завоевателя Тимура, который в Европе известен, как Тамерлан.
      О Самарканде написано много специальной литературы, и я отправляю любого, кому это интересно, к этим историческим и архитектурным исследованиям. Найдите их и почитайте. Я же хочу подчеркнуть лишь свой собственный интерес. Самарканд для меня всегда был уникальным  заповедником  древнего строительного искусства и архитектуры Востока.
      Думаю, что понятно, почему я так мечтал попасть сюда.

      На следующий день с утра я собрался в город. Фотоаппарат с объективами и пленками был подготовлен мною в первую очередь.
      Вместе с тем, учитывая свой ташкентский опыт хождения по жаре, я решил испробовать совершенно неожиданное,  и, казалось бы, дикое, на первый взгляд, решение. Я подумал: «Ведь, наверное, неспроста старики-узбеки ходят под солнцем в теплых ватных халатах. Очевидно, это спасает их от жары. А что, если и себе попробовать?»
      Халата у меня не было, но была легкая утепленная куртка!
      И я надел на себя, поверх своей белой рубашки, японскую куртку. «Чем ни теплый стеганый узбекский халат?  Вот только у узбеков халат хлопковый, а куртка у меня нейлоновая,  и не дышит. Все-таки попробую!» – решил я. Не стал только надевать на себя галстук.
      Но, как оказалось, куртка меня действительно выручила. И после этого, я, практически, больше ее не снимал.
      Во-первых. Сначала в куртке испытываешь жару, но, вспотев, вскоре становится значительно  легче.  Собственный пот начинает испаряться, и тело охлаждается, а, кроме того,  солнце не жжет большую часть открытой кожи, и ходить под солнцем  не больно. Своего рода автоматический термос получается, сохраняющий тело от перегрева.
      Так вот, оказывается, в чем секрет теплого халата в жару! Он на самом деле спасает! Умные люди придумали.
      А во-вторых,  куртка мне пригодилась, как фотографический зарядный рукав-мешок. Но, об этом тоже немного позже.

      На городском автобусе я доехал от аэропорта до начала города и вышел, когда увидел в стороне величественные развалины мечети Биби Ханым.
      Выйдя из автобуса, я обнаружил рядом свой первый памятник архитектуры. Им оказалась мечеть Хазрет-Хызр, постройки XVIII века, стоящая на вершине холма, открывающего собой  древнее городище Афрасиаб.  Именно это городище, где ведутся археологические раскопки, было первоначальным местом, где образовался древний город Мараканда, впоследствии ставший Самаркандом.
      Обследовав и сфотографировав мечеть Хазрет-Хызр, я направился к комплексу мавзолеев Шах-и-Зинда. Это одно из самых знаменитых мест Самарканда.
      Некрополь, состоящий из одиннадцати мавзолеев, последовательно строившихся в XIV –XV веках. Самый древний из них – это мавзолей Кусам ибн Аббаса, который был объявлен святым за насаждение ислама в Самарканде, после его завоевания арабами.
      В тот момент, когда я там был, я услышал даже легенду о том, что Кусам ибн Аббас являлся ближайшим родственником самого пророка Магомета, и, однажды, закончив проповедь, снял собственную голову с плеч, положил ее под мышку и скрылся через узкую щель в пещере, где продолжает жить и поныне.
      Отсюда и происходит название «Шах-и-Зинда», что означает «Живой царь».
      Гробница Кусам ибн Аббаса облицована очень красивыми изразцами с арабскими надписями. И поныне эта гробница во всем мусульманском мире является местом паломничества, - «хаджа» правоверных мусульман.
      Внутри комплекса мавзолеев проходит заглубленная улочка, по которой в одиночку и группами идут туристы и такие, как я. Здесь можно увидеть людей самых разных национальностей. И ни одного равнодушного среди них не увидишь.
      Завершается комплекс лестницей в тридцать шесть ступеней,  по обе стороны которой находятся мавзолеи ближайших родственников Тимура, в том числе его жены Туман-ака и его сестры Ширинбика-ака.
      Первый же мавзолей у входа является усыпальницей друга Улугбека, сотоварища по научной деятельности, астронома Казы-заде Руми. Мавзолей этот необыкновенно красив и  гармоничен.  Его венчают два купола, покрытые лазурно-бирюзовой майоликой, сливающейся с голубым бездонным самаркандским небом.
      Весь комплекс Шах-и-Зинда находится на холмах, примыкающих к Афрасиабу. И на этих древних холмах, вокруг Шах-и-Зинда,  находится такое же древнее кладбище, где похоронены  бывшие самаркандцы,  прижизненный статус которых не позволял им удостоиться мавзолеев. Масса невысоких конических земляных холмиков указывают на могилы простых людей.
      По обычаю, мусульман хоронят, завернутыми в матерчатый саван. Объяснение тому простое.  В мусульманских землях не растут леса,  и поэтому нет  досок на гробы. Раньше было так же. Могила копалась глубокая, круглая, в стенке делалась ниша. В эту нишу сажали покойника в саване, лицом к Мекке. И сверху засыпали землей. Вот, почему могильный холмик кругл и так мал.
      Еще одна интересная особенность, о которой мне там рассказали. Оказывается, у мусульман похороны осуществляются только мужчинами  и только бегом.  Женщины и дети на похороны не допускаются. Покойника, завернутого в саван, несут на плечах сразу несколько мужчин. На ходу их меняют другие.
      Почему похороны выполняют бегом и сразу после смерти?- объясняется просто:
      «Аллах ждет! Нельзя заставлять его ждать!»
      На первый взгляд несколько странный обычай. Но, вдумавшись, понимаешь, что это не просто прихоть, или религиозная догма. Глубокий смысл и жизненная мудрость заложены и в этом обычае.
      Во-первых, быстро хоронить нужно потому, что в условиях страшной жары недопустимо держать покойника дома. И понятно, почему! А, во-вторых, обычай бережет нервы женщин и детей, и так познавших горе. И это понять тоже можно!
   
      Пройдя до конца комплекса Шах-и-Зинда, я внезапно почувствовал, что мой фотоаппарат стал странно заедать и скрипеть. Я понял, что с ним случилась  какая-то неприятность. Такого у меня никогда еще не было.
      Что делать? Куда спрятаться, чтобы вскрыть аппарат?  Прятаться было некуда. Я помню, что выбрался наверх из галереи-улочки, зашел за мавзолеи и, извинившись перед древним  покойником, присел на его могилу, надгробие которой было выполнено из старого кирпича. Таких надгробий, чем-то напоминавших привычные европейские, на этом кладбище было тоже достаточно. Все они имели вертикальную стелу из кирпича, с вмурованной в нее плитой из белого мрамора, на которой арабской вязью была написана эпитафия.
      Так вот, я присел  и снял с себя свою куртку. Решение созрело еще на ходу. Я прикинул, что куртка из двух слоев нейлона, да еще с утеплителем, вряд ли будет светопрозрачна. А, значит, вполне сможет выполнить функцию зарядного мешка фотографа.
      Разложив куртку у себя на коленях в развернутом виде,  я приготовил, на всякий случай, новую пленку «Орвохром», и положил фотокамеру без футляра. Затем всунул руки в рукава, взял в руки «Зенит» и пленку, и смотал куртку вращением вокруг своих рук. Получился зарядный мешок!
      Внутри него я вскрыл камеру и обнаружил на ощупь, что мой фотоаппарат разорвал всю заснятую пленку вдоль, посередине!  Пришлось ее вынуть  и зарядить новую.
      После этого мне оставалось только заново проделать всю работу,- оббежать весь комплекс и заново все сфотографировать!
      А что бы я делал, не будь у меня куртки?! Нет, я бы, конечно,  нашел какой-то выход, но на это потребовалось бы значительно больше времени и сил! Или пришлось бы кого-то беспокоить. И все объяснять. Да и неприятно было бы пользоваться чьей-то потной одеждой, скорее всего,  халатом. Кроме меня, в куртках никто и нигде не ходил. Это было мое «Ноу, хау!», как говорят по-английски.

      Что случилось тогда с моим «Зенитом-3М», я так и не знаю. Больше это ни разу не повторилось. Осмотр камеры не дал никаких результатов. Все было нормально, и исправно работало!
      Но я сделал тогда еще один полезный вывод: делая серьезную и ответственную съемку, особенно, если для этого уезжаешь далеко, нужно иметь, на всякий случай, резервную камеру. Иначе  можно остаться у «разбитого корыта».
      Я потом со страхом представил себе, а что было бы, сломайся у меня тогда фотоаппарат? Это было бы для меня равнозначно катастрофе. Слава Богу, или Аллаху, что этого не произошло!

      После комплекса Шах-и-Зинда я отправился  на знакомство с обсерваторией Улугбека. Шел пешком, вдоль дороги, мимо городища Афрасиаб. Наступало обеденное время, и, если учесть, что я еще не завтракал, то мой желудок начал давно подавать мне сигналы «одуматься».
      Подходя к обсерватории,  я увидел для себя сразу два «маяка». Один из них был высоким монументом, изображавшим Улугбека, стоящим над солнечными часами и солнечной системой у его ног. И это был современный главный вход в комплекс обсерватории.
      А вторым было современное здание одноэтажного ресторана, на крыше которого была крупно вывязана в арабском стиле надпись «Ресторан  «Шарк Юлдуз», что по-русски значит «Восточная Звезда». Сюда я и направился в первую очередь.
      На асфальтированной площадке перед рестораном одиноко стояла черная сияющая «Волга» ГАЗ-24 с закрытыми стеклами. Она калилась под солнцем, и я подумал, что не хотел бы сейчас в нее садиться, даже за руль.
      Войдя в зал, я увидел, что людей было мало, хотя время было обеденное. Я прошел дальше от входа и сел недалеко от раскрытого в зал  буфета, где рядом была дверь настежь во двор. Мне показалось, что здесь будет сидеть немного легче.
      За моим столиком и рядом других посетителей не было. Только через два столика  от меня сидела компания из трех узбеков. Из них двое были довольно интересными мужчинами средних лет в белых рубашках и темных пиджаках. На головах у обоих поверх густых черных волос, зачесанных назад, были черные тюбетейки, сдвинутые  на затылок.
      Рядом с ними, лицом ко мне, сидела невысокая  моложавая хорошенькая узбечка в национальном платье из теперь уже знакомого мне хан-атласа. Роскошные вьющиеся черные волосы на ее головке были разделены аккуратным пробором посередине и заплетены в одну толстую косу, которая свисала спереди  по ее плечу ниже заметной груди. Поверх волос на ней красовалась расшитая золотом и красным белая тюбетейка.
      В зале, в отличие от ресторана моей гостиницы, я увидел двух русских молодых официанток, которые только одни и бегали между столами. Под потолком вращались большие лопасти открытых вентиляторов, и негромко играла восточная музыка из транзисторного приемника, стоявшего на стойке, перед входом на кухню.
      Я заметил, что в буфете наливают из бочки пиво. Заведовал буфетом молодой, довольно упитанный узбек. И первое, чего моя душа остро захотела после долгой прогулки под солнцем,  была кружка холодного пива.
     Пока я сидел и ожидал официантку, увидел, что мужчина из той самой компании, о которой я упомянул, встал из-за стола и вышел.
     Одна из стен ресторана, та, что выходила на главный фасад, была сплошным стеклянным витражом, завешенным тонкой прозрачной тканью. Сквозь стекло я увидел, как он  подошел к «Волге», открыл ключом багажник и что-то стал в нем брать. Я не успел рассмотреть, что именно, потому что в этот момент официантка, наконец-то, удостоила меня своим вниманием. 
     Довольно-таки симпатичная молодая женщина, крашеная блондинка  в белой блузе, с  рюшечками по слегка расстегнутому лифу, и в черной зауженной короткой  юбке, стояла передо мной с приготовленным блокнотом и ручкой, и ждала моего заказа.
     Меню лежало на столе с того самого момента, как я сел за стол. Я был голоден  и давно уже  выбрал, что буду заказывать. Поэтому я сразу приступил к делу.
     На первое я попросил шурпу. Это такой удивительно вкусный узбекский суп с бараниной, рисом, картофелем, зеленым горошком, зеленью и черным перцем.
     На второе я попросил натуральный бараний шашлык. А на третье кружку холодного бочкового пива. У меня уже бежали слюнки, пока я делал свой заказ. Закончив говорить, я сглотнул.
     К моему удивлению, официантка переспросила меня:
     - Вы будете заказывать целую порцию шашлыка? Может быть, принести половину?
     Ее вопрос показался мне несколько странным. И я категорически ответил:
     - Конечно, целую!
     - Но целая порция стоит дорого,- 1 рубль 90 копеек!
     - Ну, и что с того, давайте целую! – закончил я наш странный разговор, мысленно представляя себе привычную для шашлыка порцию мяса. Хотелось есть.
     -Хорошо! – сказала мне официантка  и первым делом подошла к буфету. Толстый узбек ловко налил для меня из крана полную, честную, кружку пива.
     Симпатичная, но несколько странная, как мне показалось, официантка удовлетворила мою жажду  и отправилась исполнять остальное. Мысленно я был ей благодарен, что она начала с пива. В тот момент, когда она от меня удалилась, а я с наслаждением сделал свой первый глоток действительно освежающего и хорошего пива, я увидел, как в зал вернулся от своей машины  мужчина из маленькой компании. В руках он принес большой пучок свежей, уже помытой где-то зелени. Я увидел мокрый зеленый лук, красные головки молодого редиса  и яркие зеленые огурцы.
     Все это он свалил на краю их стола, в заранее подготовленную широкую тарелку.
     Признаться, я по-хорошему им всем позавидовал. Такой свежей зелени, явно с грядки, я еще в том году не ел. Для меня это было слишком  рано. А в Узбекистане природа действительно бежала, словно не на три часа, а на три месяца вперед.
     Пока я потягивал  холодное пиво и ждал свой заказ, я еще раз стал обдумывать, что за странный вопрос по поводу шашлыка задала мне официантка?
     Первое, что я вспомнил, - это то, какие шашлыки я ел в Грузии в 1967 году, когда на своем  мотоцикле «Ява» ездил в Грузию и Армению, сразу же после защиты диплома.
     Тогда в Тбилиси, в ресторане на горе Мтацминда, я ел шашлык и из говядины, и из свинины. Его подавали на деревянной палочке. Хорошо помню, что и тот, и другой были по пять кусков мяса на порцию. Говяжий шашлык стоил тогда 89 копеек,  а свиной 1 рубль 20 копеек. Несколько позже, когда я проезжал Рикотский перевал, по дороге на Батуми, в горном ресторане, в меню, видел цену  за медвежий шашлык. То же 1 рубль 90 копеек.
     Так, то была медвежатина!
     А здесь, в Самарканде,  бараний шашлык и по такой же цене, как медвежий  в  Грузии!  Ничего себе, ну, да ладно, есть-то мне нужно.  Пусть будет 1 рубль 90 копеек. Но что значит полпорции?  Чем же я тогда наемся? Это что же,  два, или три кусочка мяса? И все?
     Прошло, может быть,  минут семь. И моя официантка принесла мне шурпу. К этому времени я потихоньку выдул уже полбокала пива.
     - Приятного Вам аппетита! – пожелала мне официантка, и обещающе добавила:
     - Шашлык уже жарится!
     Я  поблагодарил ее и с удовольствием приступил к первому. Шурпу мне подали не в простой,  привычной для меня глубокой тарелке, а в узбекской «косе».  Коса – это такая глубокая тарелка, по форме очень напоминающая большую пиалу. Но, коса, по емкости,  больше глубокой тарелки.
     Шурпа была приготовлена очень вкусно. Я впервые ел такой суп  и должен признаться, что с тех пор стал уважать узбекскую кухню. Узбеки тоже по-настоящему талантливые люди и умеют готовить еду не хуже украинцев, или грузин. 
     С большим удовольствием проглотив шурпу,  я неожиданно почувствовал, что уже… наелся! Отложив ложку в пустую теперь косу, сытый, я откинулся на спинку стула.
     В этот момент я увидел свою официантку, которая, умело лавируя между столами, направлялась от кухни в мою сторону, неся в правой  руке  пять длинных шампуров из нержавейки, добросовестно унизанных кусками дымящейся баранины. Так как ее путь пролегал мимо стола компании узбеков, я спокойно наблюдал за ее приближением, уверенный, что из пяти шампуров один сейчас будет моим.
     И только тогда, когда моя официантка, миновав почему-то стол узбеков, подкатила со всеми шампурами ко мне, я к своему ужасу понял, почему она мне задавала свои вопросы! Боже мой! На такое я никак не рассчитывал!
     Оказалось, все пять шампуров и были одной порцией  шашлыка в ресторане «Шарк Юлдуз»! Пусть он был сказочно вкусным, этот шашлык, но я же не был обжорой!
     Я ничего не сказал тогда официантке, кроме «Спасибо!». Давать задний ход было и поздно, и стыдно. И  я, молча, всадил зубы в горячее мясо. Да, я уже наелся одной шурпой. Но шашлык был и в самом деле необыкновенно вкусным! И мне ничего не оставалось, как держать марку перед своей официанткой…
     Уже давно ушли из ресторана соседи узбеки и другие посетители.  А я еще два часа давился  шашлыком, потихоньку запивая его пивом  и  призывая на помощь все свои силы, понимая, что не могу его бросить не потому, что жаль денег, а потому, что он был действительно очень вкусным! И бросить его недоеденным был бы грех. Но, когда я все-таки домучил его и себя, то у меня было ощущение, что я наелся мяса на всю оставшуюся жизнь. Я, как никто, знал теперь, что такое узбекский шашлык!
     Расплатившись, я еле выбрался из ресторана. А потом еще не меньше получаса сидел в тени деревьев, на скамье, в стороне от ресторана, как удав, переваривая вместе с целым бараном очередной урок своей жизни и запоминая его навсегда. И только после того, как я постепенно пришел в себя, я вспомнил, зачем пришел к  обсерватории.

     Прежде всего, я огляделся вокруг.
     Внук великого Тимура, самаркандский правитель Улугбек, в начале XV века здесь, на одном из холмов возвышенности Кухак, у подножия  Чупанатинских  высот, воздвиг одно из величайших своих творений - Астрономическую обсерваторию.
     Отсюда, с высоты холма, открывается прекрасный вид на древний  город, утопающий в зелени садов.  А слева хорошо видны величественные заснеженные вершины Зеравшанского хребта  Тянь-Шаня, который, как задник на сцене, стоит вдали, за городом, завершая и без того изумительную живую картину.
     Там, над горной цепью,  громоздятся не менее величественные, чем горы, громады белых облаков. Они  висят над горами, словно белые орлы, высматривая с высоты свою добычу. И, если долго смотреть на всю эту красоту, кажется, что время остановилось.
     А еще представляешь себе, что вот так же смотрел на свой город и горы вдали сам Улугбек. Что, собственно,  изменилось? Прошли каких-то пять сотен лет. И только. Ни этот холм, ни горы не заметили течения лет. Только теперь я, а не Великий Звездочет, стою перед этой живой картиной и не могу насмотреться.
     Знал бы Улугбек, что и через пятьсот лет его обсерватория будет прославлять его имя, и что потомки отовсюду будут идти и съезжаться сюда, чтобы дотронуться до камней, которых касались его руки. И не его титул, а светлый ум и жажда познания сделают его поистине бессмертным.

     Обсерватория Улугбека была круглым зданием диаметром 46 метров и высотой 30 метров. Крепкое, построенное на века, здание было красивым и богато украшенным. Внутри него был сооружен уникальный мраморный астрономический инструмент  секстант, представлявший собою дугу длиной 63 метра, которая была частью вертикального круга диаметром 40,2 метра. Секстант был с удивительной точностью ориентирован строго по меридиану, - с севера на юг, - и  заглублен в землю. На мраморе секстанта  были нанесены риски, соответствующие точному положению неподвижных  небесных светил.
     Для своего времени секстант Улугбека не имел себе равных в мире.
     Улугбеку и его сподвижникам принадлежит величайший астрономический труд,-  каталог «Зиджи-Гураган», известный и доныне, как «Звездные таблицы Улугбека». Эти таблицы содержат координаты 1018 звезд. Величие научного подвига Улугбека и его друзей заключено в том, что ученые проводили наблюдения только непосредственно своими глазами. Оптических телескопов еще не было. Однако, точности наблюдений и вычислений поражают. «Звездные таблицы Улугбека»  и поныне служат современным астрономам, они не потеряли своей значимости. А величина звездного года, вычисленная  Улугбеком, отличается лишь на одну минуту от той, которую определили современные астрономы.

     После того, как средневековые мракобесы убили Улугбека, они сравняли с землей обсерваторию. И на долгие века она исчезла с лица земли. Считалось, что следы ее утеряны.  Но  в 1908 году русский ученый, самаркандский археолог В.Л.Вяткин  нашел и откопал то, что осталось от обсерватории Улугбека. Доныне сохранились фундаменты обсерватории и секстант, над которым был позже построен павильон.
     Здесь же, среди фундаментов величественного сооружения, по оси секстанта, согласно завещанию ученого, похоронили и самого В.Л.Вяткина.
     Я добросовестно обошел всю обсерваторию. Зашел в павильон  и спустился по древним ступеням вглубь, к основанию секстанта.  Не без трепета осторожно приложил свою руку к холодному мрамору с глубокими  рисками  на нем. Здесь, внизу,  было полутемно и относительно прохладно. И никого, кроме меня.
     И это было хорошо, потому  что со знаменитыми древностями всегда желательно соприкасаться наедине. Только тогда ты услышишь тихий шелест времен и, закрыв глаза, почувствуешь тепло протянутых к тебе через века, или тысячелетия, рук…

     Потом я вернулся в город и разыскал-таки адрес, который дала мне в Ташкенте Лена.
     В небольшом одноэтажном доме из кирпича, явно довоенной еще постройки, с маленьким двориком  и садом, тенистым и таким же старым, здесь проживали две немолодые женщины.
     Одна из них, невысокая худощавая, но все еще симпатичная,  была мамой Елены, и звали ее Галиной Ивановной. А вторая была мамой Галины Ивановны и Раисы Ивановны Корб, той, что жила теперь далеко отсюда, в Харькове. Совсем уже бабушка, маленькая, но с виду упитанная, с почти невидящими глазами, она сидела в саду на старом кресле, в халате, старом и потертом, но чистом, с короткими рукавами. Обе седые и многое повидавшие на своем веку женщины. И обе давно уже привыкшие жить вдвоем.
     Мое появление было для них, как гром с ясного самаркандского неба.
     Еще в дверях дома я сразу же представился перепуганной Галине Ивановне и сказал, что привез приветы и от ее сестры Раисы Ивановны их Харькова, и от ее дочки Елены из Ташкента.
     Идя к женщинам,  я купил по пути торт и букет цветов. Сразу же вручил покупки.
     - Ну, что Вы, что Вы! Такое беспокойство! Спасибо Вам, милости просим! -  причитала Галина Ивановна, шокированная вниманием нежданного гостя.  Жестом она пригласила меня пройти прямо в сад, в тень деревьев.
     - Мама, мама!- кричала Галина Ивановна, поворачиваясь к саду,- Ты не представляешь, кто к нам пришел! Молодой человек прилетел с самой Украины! Нам привезли приветы от Раи и Саши из Харькова и от Леночки из Ташкента! А еще цветы и сладкое!
     Первый страх хозяйки дома слегка растаял, и она не знала, куда меня посадить. А бабушка в кресле стала улыбаться и нервными пальцами  поправлять на коленях свой халат.
     - Чем же Вас угостить, Юра? Даже не знаю! - продолжала застигнутая врасплох  Галина Ивановна, - А где Вы остановились? Может быть, холодное пиво будете пить? – все еще растерянная, не успокаивалась она. Гости явно редко бывали в их  доме. А нежданные гости тем более.
     Я поспешил успокоить женщин.  И рассказал, что я остановился в гостинице «Баги-гуль», и что совсем не голоден, только что из ресторана. А вот от предложенного Галиной Ивановной пива из холодильника, я не откажусь.
     Галина Ивановна, довольная тем, что наконец-то попала в точку, на несколько минут покинула нас.  И вот уже передо мною, на небольшом садовом столике, оказалась запотевшая темная бутылка «Жигулевского» пива, бутылочный ключ  и чистый стакан.
     Я с удовольствием потянул холодное свежее пиво. И был приятно удивлен тем, что пиво  оказалось отличным. Выяснилось, что Галина Ивановна много лет работает экономистом на местном пивзаводе. И она рассказала мне, что для пива решающим компонентом является вода. А в Самарканде вода очень хорошая, чистая, идущая с гор. За соблюдением технологии  на заводе следят добросовестно. Поэтому их пиво широко известно и пользуется  большим спросом.
     Мне подумалось, что качество их пива, правда, бочкового,  я уже оценил, еще в ресторане «Шарк Юлдуз». И я не преминул  рассказать об этом Галине Ивановне. Моя похвала была воспринята ею так, словно, это пиво сварила она сама. И я сообразил, что в ней проснулась  рабочая гордость  за свое предприятие.
     А потом я подробно и неспеша рассказал женщинам про себя и про Харьков, про Раису Ивановну и ее семью, про свою поездку и про Лену в Ташкенте. И мой приход в гости, в итоге, превратился  в событие и маленький праздник для двух этих пожилых  женщин.
     Напоследок, я сделал несколько хороших цветных снимков. Это в расчете на Раису Ивановну в Харькове. Я чувствовал, что мои снимки бабушки будут,
по-видимому,  последними  в ее жизни. И это был мой негласный долг,  сделать их для второй ее дочери.
     Конечно, вслух я этого не сказал. Говорил что-то приятное и совсем другое.  Ближе к вечеру, поблагодарив за гостеприимство и сославшись на усталость, я тепло простился с хозяйками этого уютного дома.
     Уже выйдя от них, когда я шел к остановке автобуса, подумал, что очень правильно поступил, остановившись в гостинице.
     Если мой  внезапный визит к этим пожилым женщинам сделал в их доме такой переполох, то, что было бы, свались я к ним неожиданно на постой?
     Не помню уже, как я добрался до своей гостиницы.  За прошедший день я действительно устал. Едва оказавшись в своем номере, почти не разговаривая  со своим бухарским соседом, я наскоро принял  душ и завалился спать.

     Наступило утро пятого дня моего пребывания  в Узбекистане. Нужно было спешить увидеть все и сфотографировать.
     На автобусе я доехал до Самаркандского рынка. На этот раз заходить на рынок я не стал. На то была одна причина. «Со мной не было Лены!»  Издали я  разглядел навесы и киоски,  своим видом  чем-то напомнившие  мне ташкентский  рынок Чор-су. Да еще рассмотрел пеструю толпу людей.  А, главное, - я ничего не собирался покупать.
     Справа от рынка  величественно возвышались руины мечети Биби Ханым.
     С мечети Биби Ханым я и начал тот день.

     История гласит, что Тимур построил эту мечеть в самом начале XV века, сразу же после своего победоносного похода на Индию.
     Но, существует и поэтическая легенда о строительстве этой мечети. 
     Согласно этой легенде у Тимура была любимая жена по имени Биби Ханым. Подлинное имя этой женщины неизвестно. Известно лишь то, что старшей женой Тимура была женщина по имени Сарай-Мульк-Ханум.
     Так вот, когда Тимур с войсками отправился в свой очередной опустошительный поход,  задумала Биби Ханым к возвращению мужа сделать ему подарок. Решила она построить соборную мечеть невиданной на Востоке красоты и величия. К работе Биби Ханым привлекла молодого и красивого зодчего. Строительство начали немедленно.
     С каждым днем все больше и больше росли стены будущего сооружения. Но темпы строительства не устраивали Биби Ханым. Ежедневно она приходила на строительную площадку и торопила зодчего. Однако,  молодой архитектор был очарован молодой прекрасной  Биби Ханым.  И он вовсе не старался ускорить строительство, понимая, что по окончанию работ не сможет видеть любимую.
     Биби Ханым же торопила его, боясь, что не успеет с подарком к возвращению мужа.
     Тогда молодой зодчий поставил перед прекрасной повелительницей такое условие: «Я закончу мечеть в срок, если ты подаришь мне один свой поцелуй!»
     Красавица Биби Ханым и слышать такого не хотела. Но вот уже гонец прибыл с известием о приближении Тимура к Самарканду. И Биби Ханым занервничала. Она поняла, что придется пойти на уступку архитектору.
     Тогда она обратилась к зодчему со словами: «Зачем тебе мой поцелуй?  Если хочешь, я подарю тебе любую из своих рабынь, скажи только, какую. И почему я?  Взгляни на крашеные яйца, они только цветом отличаются друг от друга, а внутри они одинаковы. Таковы мы, - женщины!»
     Но молодой зодчий, не смущаясь, так же умно ответил  Биби Ханым: «Я тоже отвечу тебе,  о,  моя повелительница, сравнением. Возьмем два сосуда для питья. В один нальем прозрачную воду, а во второй такое же прозрачное белое вино. Внешне они одинаковы. Но, если я притронусь губами к первому, то ничего не почувствую. А притронусь губами ко второму,  и меня обожжет огнем. Такова любовь!»
     Не смогла возразить Биби Ханым. Правдивы были слова молодого человека. А день прибытия  в Самарканд  Тимура все приближался. И тогда Биби Ханым решилась и позволила зодчему поцеловать себя.
     Но, когда он склонился к ней для поцелуя, она в последний миг заслонила свою щеку ладонью. Легенда гласит, что поцелуй зодчего был так страстен и жарок, что проник через ладонь и оставил на щеке красавицы пунцовое пятно.
     Свое обещание зодчий все-таки  выполнил. Мечеть была завершена. И, когда через несколько дней Тимур вступил в Самарканд,  перед его взором сияла во всей своей красоте  самая величественная и прекрасная постройка на Востоке.
     Но радость Тимура была омрачена, когда он увидел пятно на щеке любимой жены. Дознавшись, откуда оно, Тимур послал стражу, чтобы схватили и казнили зодчего.
     А  молодой зодчий со своим учеником, узнав об этом, скрылись в минарете новой мечети. Стража, поднявшись на вершину минарета, обнаружила там только ученика.
     - Где архитектор? – воскликнули стражники. И ученик ответил им:
     - Учителя нет! Он сделал себе крылья и улетел в Мешед!..

     Такова эта красивая и древняя легенда.  Что в ней правда, а что нет, - никто не знает. Известно только то, что к новой мечети, еще при жизни Тимура, было не однозначное отношение. Одним она нравилась, ею восхищались, сравнивая ее красоту с Млечным путем на небесах. А другие считали ее богатство и роскошь пагубными  и осуждали эту постройку. Так, или иначе, мечеть была заброшена и стала разрушаться еще при жизни Тимура. И до настоящего дня дошли лишь величественные обломки и куски застывших стен и минаретов, на которых сквозь саван веков светится неповторимая красота оставшихся на них изразцов, выполненных талантливыми средневековыми мастерами. Да во внутреннем дворе бывшей мечети, на высоком подиуме, до сих пор стоит гигантская  каменная  подставка, на которой лежал когда-то такой же гигантский Коран.
     Весь двор среди развалин зарос причудливыми деревьями, дающими прозрачную тень. И весенними ночами в их ветвях восточные соловьи на свой лад песней передают подругам  пересказанную мною легенду о любви…

     От развалин соборной мечети Биби Ханым совсем недалеко до другого, возможно, самого значительного архитектурного памятника древнего Самарканда.
     Я иду к знаменитой на весь мир площади Регистан. По-русски слово это означает «Песчаное место». Эта площадь расположена в центре древнего города  и образована тремя медресе.
     Самое древнее из них,  медресе Улугбека,  было построено в  XV веке, а два других,- медресе  Шир-Дор и медресе Тилля-Кари,- были построены в XVII веке.  Все три медресе поставлены так, что образуют собой своеобразное «каре».
     Медресе Шир-Дор стоит напротив медресе Улугбека, и оба ограничивают с боков довольно уютную и просторную площадь. Величественные порталы-пештаки обоих медресе смотрят друг на друга, словно, соревнуясь в красоте. А по углам обоих медресе вознеслись к небу изящные минареты. Между двумя этими медресе стоит в глубине площади, замыкая ее, Тилля-Кари,- третье медресе, построенное позже всех, которое выполняло еще и функцию соборной мечети.
     Интересны и названия самих медресе.
     «Медресе Улугбека», - название говорит само про себя. А вот Шир-Дор означает «Львов имеющий». И действительно, на фасаде его главного портала, в самом верху, прекрасными яркими изразцами изображены два льва, по раскраске, скорее, похожие на двух тигров, бросающихся друг на друга.
     Изображение это одно их немногих в мусульманском мире. Ведь всем  известно, что по Корану не дозволено изображать человека и животных. По этой причине в отделке фасадов и интерьеров всех мусульманских построек преимущественно использовались геометрические рисунки. И среднеазиатские зодчие и художники средневековья достигли в этом вершин мастерства.
     Не исключение и все три медресе площади Регистан. Глаз невозможно отвести от созерцания красоты всех рисунков. Они просто завораживают любого зрителя. Можно представить, какие чувства испытывает при этом человек творческий. Это и чисто профессиональный интерес, и чувство гордости за своего давно творившего коллегу.
     Очень интересен также и тот факт, что в верхней зоне глубокой ниши пештака медресе Шир-Дор, если внимательно присмотреться, среди ковра мозаики можно отчетливо разглядеть известную всем свастику. И это не удивительно. Этот знак можно увидеть на многих  постройках  Средней Азии. Но не спешите удивляться и возмущаться!
     Все дело в том, что в глубокой древности, этот знак был принесен в Азию ариями. По одной из исторических версий  арии пришли в Индию с территории, бывшей до Киевской Руси. Это были умные, высокообразованные люди с развитой цивилизацией.
     И именно у ариев «свастика» была символом вечного движения Вселенной.
     Действительно, можно легко представить, что крест с развернутыми концами суть фигуры, которая вращается в одну сторону. Простой физический опыт легко проиллюстрирует сказанное мною. Если сделать «свастику» из трубок, и подать воду под напором в самый центр, то она начнет выбрасываться из загнутых концов, а сама фигура, под действием реактивной силы, начнет вращаться. 
     Вечность движения Вселенной – это не просто зрительный символ. Это философия, это утверждение того, что жизнь вечна, что Развитие и Знание  бесконечны. И средневековые мыслители  и зодчие Самарканда исповедовали  ту же философию.
     Фашисты Германии, как известно, провозгласили  себя арийцами, то есть потомками древних ариев. И взяли «свастику»  себе на вооружение, присвоив ее,  как свой символ, символ  национал-социализма. Во что превратили этот знак фашисты общеизвестно.
     Но мы не будем путать одно и другое. Символ вечности движения Вселенной не имеет ничего общего с преступной философией фашизма. И мы будем воспринимать его на фасадах стен Самарканда, как символ гуманизма и Знания.
     Что касается названия Тилля-Кари, то это означает «Золотом покрытое». Медресе это действительно было удивительно пышно отделано яркой майоликой. Под жгучим  солнцем  Самарканда его стены горели золотым огнем и переливались яркими красками.
     Я долго ходил по всему комплексу, восхищаясь и удивляясь. Заходил во дворы, смотрел  на многочисленные худжры, - кельи, в которых жили средневековые  студенты. Подолгу стоял возле  красивых замысловатых каменных решеток,- панджар, сквозь которые пробивались золотистые лучи солнца. И фотографировал …

     Сегодня, когда я пишу эти строки, мир завоевала цифровая фотография. А тогда, в 1972 году, об этом еще никто и не помышлял.
     Мне бы тогда, в Узбекистане, мою сегодняшнюю цифровую камеру «Кодак», с 10-ти кратным зумом! Я бы тогда из этой поездки привез  не триста цветных слайдов, а тысячи цифровых снимков превосходного качества и абсолютно без брака. Ведь качество снимка, выполненного цифровой камерой, контролируется сразу же после съемки. Сегодня не нужно ждать, когда вернешься домой, обработаешь пленки и обнаружишь, что что-то получилось не так. Раньше оставалось только горько о том пожалеть. Зачастую, невозможно было  побежать назад и переснять. Слишком далеко было бежать и слишком дорого.
     А сегодня я только могу по-хорошему позавидовать какому-нибудь молодому архитектору, который,  вместо меня,  идет по Самарканду с хорошим цифровым фотоаппаратом, даже лучше и дороже, чем мой, а то и с хорошей цифровой видеокамерой, и который так же, как и я, мечтал попасть в Узбекистан…

     На Регистане  я услышал и еще одну интересную информацию. Ее поведал один из экскурсоводов. Оказывается, секрет изготовления майолики также утерян, как и утеряны,  или не раскрыты, секреты изготовления  многих  других изделий  в мире.
     Майолика, то есть цветная глазурованная  плитка, которой украшены стены многих построек Средней Азии, сохранила с XIV века чистоту и яркость своих красок. На нее не подействовали  ни палящие лучи солнца, ни ветры, ни дожди, ни само неумолимое время.
     Но, к сожалению, на многих средневековых постройках часть плитки утеряна. По известным и неизвестным причинам. При современных реставрационных работах пытаются восстановить утерянные фрагменты за счет установки плитки, выполненной современными керамическими заводами, по современной технологии. При этом цвет майолики воссоздают в точности, по старинным образцам.
     Однако  проходит не более семи лет, и современная майолика не выдерживает. Она выцветает под действием солнца. И, что только ни пытались делать! Не получается сделать майолику такого же качества, как делали в древности! И – это,  при, казалось бы, современном уровне развития науки и техники. Так что в действительности остаются еще на Земле секреты, которые ждут своего раскрытия  в будущем. И один из них  узбекская майолика.

     Я ушел с площади Регистан с большим сожалением, с горечью сознавая, что не смогу видеть эту красоту каждый день.
     Мой путь лежал к следующему выдающемуся памятнику истории  и архитектуры
Самарканда,  мавзолею Гур-Эмир.

     Отойдя совсем недалеко, я вышел на узкую улицу, где увидел стоявший в тени деревьев  киоск.  Мое внимание привлекла вывеска на нем по-русски «Ремонт фарфоровых изделий».  Такого сервиса в наших краях я никогда не видел. А в Харькове так точно такого не было.  И я из любопытства подошел поближе.
     У киоска в этот момент никого не было. Передо мною было открытое окошко, и я заглянул в него. Внутри за рабочим столом сидел, лицом ко мне,  пожилой узбек в обычном теплом халате и черной тюбетейке, и тонкой проволочкой обвязывал место, по которому у белого узбекского фарфорового чайника отбился носик. Сам отбитый носик был уже пристыкован  к чайнику.
     Затем место обвязки  пожилой «усто», - а именно так в Узбекистане называют мастера своего  дела,- обмазал раствором белой глины, - каолина. И тогда чайник приобрел целостный вид.  Я сообразил, что, после этого, место ремонта покроют бесцветной глазурью и отправят на обжиг. Но это будет потом, не знаю, где, - неважно.  А, возможно, в самом киоске  была муфельная печь.
     Закончив обмазку,  усто поднял на меня глаза и по-доброму улыбнулся. Конечно, он почувствовал мое присутствие  и не возражал, что я стою и смотрю. Я, как мог, постарался объяснить ему свое любопытство и поблагодарил за то, что он отнесся ко мне доброжелательно. Мастер объяснил мне, что узбеки часто несут к нему в починку свои сервизы, не торопясь их выбрасывать. И дело не только в экономии денег, а в том, что люди зачастую привыкают к вещи и дорожат ею. И я согласился с усто.
     Внутри киоска, на всех полках и на полу, стояли и лежали битые и уже отремонтированные фарфоровые  изделия. Без работы этот хороший человек не сидел.
     Я еще раз поблагодарил его и попрощался. Отойдя, я оглянулся и увидел, как к киоску подошла пожилая узбечка и стала доставать из плетеной корзинки свою разбитую вещь…

     Кстати, я назвал чайник узбекским. И неспроста.  Давно известно, что у разных народов существует своя культура чаепития. Узбеки пьют чай совсем не так, как пьют его русские, или украинцы. Они не наливают в стакан кипяток, а потом доливают в него заварку, или наоборот.
     Узбеки пьют чай из большого круглого фарфорового чайника, напоминающего наш  заварочный.  Собственно, это и есть заварочный чайник. Именно в этот чайник узбеки засыпают зеленый, или черный чай. Но, они пьют как раз эту заварку, а не кипяченую воду, закрашенную заваркой. Потому что именно заварка и есть чай. Это честнее и полезнее. А еще узбеки пьют чай не из стакана, или чашки, а из фарфоровой пиалы. Это приятно, удобно и не так обжигает губы.
     Но - это дело менталитета, как сказали бы сегодня. А слово это ныне в моде!..

     Пробираясь по старым улицам  Самарканда в поиске мавзолея Гур-Эмир, я случайно наткнулся на другой,  малоизвестный  памятник архитектуры.
     Им оказался старый мавзолей, возведенный в XIV веке над могилой здешнего мистика  Бурхан-эддина Сагараджи.  Мавзолей носит  имя Рухабат и переводится, как «Обитель духа».  Впоследствии я мало нашел сведений об этом мавзолее.
     Но в тот день, когда я стоял перед ним, мне он понравился своей относительной простотой, лаконичностью и пропорциями.  Попробуйте и вы представить себе его вид.
     На кирпичном кубе стоит невысокий, в полвысоты куба, кирпичный  восьмигранник.  А его венчает такой же высоты, слегка заостренный кирпичный купол. И стены куба частично подкреплены контрфорсами, стоящими на земле. Очень мало отделки, мизер изразцов. Здание не кричит о себе, но выглядит  монументально.
     Я обошел мавзолей со всех сторон. Войти в него оказалось невозможно. Все проемы в стенах были заложены кирпичом.  И очень-очень давно.
     «Ну, значит, так и надо!» - подумалось мне,- «Смотреть больше нечего, и он не будет больше отнимать у меня драгоценное время». Это я про Рухабат.
     Я сделал несколько снимков  и стал пробираться дальше к югу,  по старой, очень узкой улочке, без единого дерева, образованной стенами заборов и домов,- одноэтажных, и двухэтажных,- выполненных из сырого кирпича.
     Посредине, вдоль всей  этой улочки прослеживалась  неглубокая борозда, наподобие лотка, в котором были видны остатки влаги. Мне подумалось, что местные жители выливают в этот лоток помои.  Но никакой характерной вони я не почувствовал. Для чего был этот лоток, так и осталось для меня загадкой.
     Улица, по которой я шел, действительно была настолько узка, что по ней едва проехала бы легковая машина. Я пробирался  по левой стороне,  как и два человека далеко впереди меня. И это потому, что именно слева была глубокая тень от стены, достающая до самой середины улицы, до сырого лотка.
     Но вот, за очередным поворотом кирпичной стены я внезапно увидел впереди себя сияющий под солнцем, роскошный, голубой, как само небо, купол мавзолея Гур-Эмир.
     Через пару минут я уже входил через красивый портал во внутренний дворик
 мавзолея.

     Гур-Эмир.  «Могила Эмира». Так зовется этот мавзолей, который был построен в 1404 году по повелению самого Великого Тимура для его любимого внука Мухаммеда Султана.
     Прошло время,  и в этом мавзолее были погребены и сам Тимур, и его сыновья Шахрух и Мираншах, и второй внук Тимура, - великий звездочет Улугбек.
     Мавзолей Гур-Эмир отличается необыкновенной монументальностью и красотой. Цветная майолика, которой был украшен мавзолей,  поражает своей яркостью и фантазией.  Кроме геометрических рисунков, здесь можно увидеть и причудливые арабские  надписи. Эти надписи украшают барабан мавзолея, на который опирается прекрасный ребристый купол, который сияет и переливается, споря с красотой неба.
     Сводчатый потолок под куполом выполнен в мозаике, изображающей небесный свод, на темно-синем фоне которого сияют золотые звезды. Под куполом стоят каменные резные надгробия. Но не под ними находятся бренные останки великих мужей Востока. И это следует знать заранее.
     В противном случае уйдешь отсюда, считая, что увидел все. И при этом не увидишь и не узнаешь подлинной правды. А правда состоит в том, что настоящие захоронения находятся в склепе, расположенном  прямо под верхними надгробиями, в точном соответствии с ними.  И склеп этот находится этажом ниже. 
     Чтобы попасть в него,  нужно открыть деревянную резную дверь. Но она оказалась закрытой для меня. А смотритель мавзолея в тот момент отсутствовал по каким-то делам.
     К своему удивлению я обнаружил, что находился в этом месте совсем один. Ни одного другого туриста, или ценителя старины, кроме меня, в тот момент не было. Так уж получилось. Я еще раз обошел все вокруг, сфотографировал, что мог, и ушел.
     Не стану сейчас рассказывать о мавзолее Гур-Эмир подробности. Расскажу о них позже, когда снова вернусь к нему, через пару дней. А пока, я отправился  в гостиницу, и стал готовиться к поездке в Бухару. Да и отдохнуть мне тоже было необходимо.

                Глава 5.
                Бухара.

     Я улетал в Бухару на следующий день, 28 мая.
     Вылет был очень ранним утром. Поэтому я был рад тому, что остановился в гостинице аэропорта, и мне не пришлось ломать голову над тем, как добираться в такую рань до самолета. Достаточно было только выйти из гостиницы, пройти по распахнутой навстречу мне эспланаде примерно двести метров и войти в высокие стеклянные двери современного аэровокзала Самарканда. Что я и сделал.
     Столь ранняя прогулка от одного здания до другого подарила мне несколько минут истинного наслаждения.
     Солнце уже поднялось, но еще совсем не пекло. Воздух был приятен и еще не успел накалиться.  Словно ласковое дуновение, он шел с далеких, но хорошо видимых мною гор  Зеравшанского  хребта Тянь-Шаня, покрытых собственной синей утренней тенью. Птицы уже вовсю приветствовали новый день, а  людей еще не было видно.  Благодать!
     Я не опаздывал на самолет. Вышел заранее  и мог позволить себе эту прогулку.
     До Бухары мне предстояло лететь всего полчаса на привычном для меня турбовинтовом АН-24. Я планировал пробыть в Бухаре только один день. Мне этого должно было хватить. Ничего, кроме фотоаппарата и принадлежностей к нему, я с собой брать не стал. Деньги и документы были при мне. Да на всякий случай в футляре моего фотоаппарата были спрятаны десять рублей. Я так всегда делал, когда куда-нибудь ехал.
     И вообще, деньги я никогда не держал в одном месте, и кошельками никогда не пользовался. Так было надежнее. Если и обворуют, то не заберут все сразу.
     К сведению, билет на самолет от Самарканда до Бухары стоил семь рублей. Следовательно, в футляре моего фотоаппарата было вполне достаточное «НЗ», чтобы вернуться.
     Мой номер в гостинице «Баги-гуль» был заранее оплачен, поэтому я спокойно оставил в нем свой портфель с остальными вещами.
     АН-24 до Бухары был проходящим. Самолет летел из Ташкента до Хивы.
     Кроме меня, в него подсели только два человека. Салон самолета оказался заполнен лишь наполовину. То ли было мало желающих лететь в эту сторону, то ли рейс был неудобным,  очень ранним. Не знаю. Но, меня это мало волновало. Мне даже было хорошо, не так тесно. Шучу, конечно. Мое-то место было, по-любому, свободно, это уж точно.
     После полета на Як-40, в АН-24  лететь было значительно шумнее. Благо, терпеть было недолго. Самолет летел на относительно небольшой высоте. Под крылом на протяжении всего полета расстилалась пустыня, да кое-где мелькали отдельные кишлаки и буровые вышки.
 
     Прибыв в Бухару, я не обнаружил там современного здания аэровокзала. Летное поле было со стороны города обсажено деревьями и кустами. В стороне, ближе к взлетной полосе, торчал воткнутый прямо в землю металлический шест, на котором безвольно висел известный всем полосатый сачок для летчиков, по которому они определяют направление ветра.  У кустов ярко алели на фоне зелени и песка весенние цветы на клумбах. И за всем этим стоял одноэтажный барак, который и был зданием аэровокзала.
     Там были кассы Аэрофлота, буфет и небольшой зал для пассажиров.
     И я, торопясь в город, совершил  одну тактическую ошибку. Я не пошел сразу же за билетом на обратный путь. «Куплю потом, когда буду возвращаться»,- подумал я. Правда, в расписание самолетов я все-таки заглянул. И побежал, сначала в буфет, а после этого в город. Нужно было за день успеть увидеть все. Все, что я знал о Бухаре из книг по истории Архитектуры.
     И все равно, всего, как выяснилось потом, я так и не увидел. Чар-Минар, например. Ох! Как я потом об этом жалел!
     Я пробежал где-то рядом с ним, совсем близко. А потом, уже в Харькове, готов был локти себе кусать, когда обнаружил, что пропустил. Но было поздно. Так что вывод напрашивался только один,- лучше и тщательнее нужно готовиться перед ответственной поездкой. Тогда не будет обидно и досадно, что пропустил  что-то важное.
     Я действительно успел увидеть в тот день многое. Тем более, что передвигался только пешком и без какого либо провожатого.

     Аэропорт  находился у края города, поэтому первое, что я увидел, были остатки бывших крепостных стен Бухары. Они стояли полуразрушенные на фоне каменистой пустыни, которая местами поросла травой. Я еще подумал, что у этой травы короткий век. Пройдет весна,  и жестокое солнце сожжет ее дотла. И только желтая раскаленная земля и камни будут подпирать эти величественные руины, молчаливо торчащие к небу. Даже разрушенные временем и людьми они производили  монументальное впечатление.
     Я уже не помню, откуда в мою память попала эта информация, но знаю, что городские стены Бухары строились огромным числом рабов и нанятых рабочих. Многие из них во время строительства умирали от непосильной работы и жестокости надсмотрщиков. И трупы погибших людей вмуровывали в кладку стен. Ничто не пропадало даром. И стены, по сути своей, стали еще и кладбищем тех, кто их возводил. Таковой была жестокая история.
     Недалеко от крепостной стены стоит древний мавзолей Чашма-Аюб. Добротно сложенный из сырцового кирпича он сам напоминает молчаливую крепость.  Высокие стены образуют глухой прямоугольник, над которым возвышаются заметные купола. А в торце этого прямоугольника, противоположном  входу, высится высокий барабан. Он увенчан таким же высоким конусом, устремленным вверх, к медленно ползущим по небу белым весенним облакам.
     Никаких заметных украшений. Построено просто, но величественно. Как мы говорим, монументально. И мавзолей Чашма-Аюб произвел  на меня сильное впечатление.  Особенно, если учесть, что вокруг снова не было никого. Я один на один был с этим памятником старины. А старину, действительно, всегда лучше смотреть самому, чтобы никто не мешал. Тогда и восприятие совсем другое. И пусть я повторюсь, но мне везло. Ни разу за все мое путешествие мне не мешала, ни одна толпа туристов. В те дни Узбекистан был мой и только мой!
     Мавзолей Чашма-Аюб является одним из многочисленных «мазаров», то есть мест поклонения. А таких мест на Бухарской земле много. Святоши считают, что в Бухарской земле похоронены тридцать три тысячи праведников. И всем им правоверные мусульмане  должны поклоняться. С каждым из них связаны разные легенды.
     Интересным фактом является и то, что Чашма-Аюб был построен над источником, который начал бить из земли в том месте,  где якобы ударил своим посохом библейский пророк Иов.
     Не очень далеко от Чашма-Аюб, в стороне от городской стены, на открытой каменистой  площадке, красиво оттененной зелеными деревьями, стоит другой мазар, возможно, самый древний и самый красивый. Это мавзолей Исмаила Самани, который правил Бухарой  в период с 892 по 907 год.
     Этот мавзолей был построен в конце IX века над гробницей самого Исмаила Самани. Но впоследствии стал усыпальницей для всей династии Саманидов.
 
     Бытует старое поверье, что этот мазар обладает чудодейственной силой. В старину люди оставляли записку в специальном окошке подиума над землей, рядом с мавзолеем. И в тот же час получали ответ. Сегодня ответ можно получить только на другой день, не раньше.
     Я не стал испытывать поверье  и записку не написал. У меня не было возможности приходить за ответом на другой день. Да и отнесся я к этому с сомнением. Я ведь не мусульманин.  И я ограничился только тем, что осмотрел знаменитый мавзолей и сфотографировал его со всех сторон.    
     Мавзолей Исмаила Самани невелик, но монументален, благодаря своим прекрасным пропорциям. По форме он похож на куб, увенчанный высоким куполом. С каждой стороны куба имеется глубокий стрельчатый портал и прямоугольный сквозной проем. Стены мавзолея сложены из желтого обожженного кирпича. А сама кладка стен является удивительным образцом высокого строительного искусства.
     Кирпичи стен уложены так, что создается впечатление, что здание похоже скорее на удивительную плетеную корзинку, или на ажурную резную деревянную шкатулку. По верху стен идет галерея со стрельчатыми проемами. Углы стен выполнены в виде ажурных круглых пилястр, увенчанных над галереей высокими куполочками. Сквозные проемы по четырем сторонам соединяют внутреннее пространство мавзолея с внешним миром, что является интересным и эффектным архитектурным приемом.
     Здание мавзолея удивительно гармонично. Оно вовсе не производит удручающего настроения, скорее наоборот. Красивое и удачно вписанное в окружающий пейзаж, оно, скорее, является жизнеутверждающим памятником древним узбекским строителям и безвестному, но гениальному архитектору, создавшим этот шедевр.

     Только один узбек средних лет крутился недалеко от меня, когда я осматривал этот мавзолей. По моей просьбе он сделал пару снимков моим «Зенитом», запечатлев факт, что я действительно стоял у мавзолея Исмаила Самани. И он же поведал мне поверье про этот мазар, о котором я уже рассказал. Я поблагодарил его за помощь и рассказ.   
     Потом он ушел, и на какое-то время я вновь остался совсем один. Помню, что я потрогал своей ладонью теплую кирпичную стену мавзолея в тени. И снова ощутил то же, что и давно, но совсем в другом месте.
     В 1967 году  я уже прикладывал свою ладонь к кирпичной стене,
относящейся тоже к  IX веку. Но та стена была темно-красной и принадлежала знаменитому храму Джвари, построенному  на вершине горы, над древней столицей Грузии,  маленьким городком Мцхета, в десяти километрах от Тбилиси.
     В тот момент рядом со мной тоже не было никого, и,  коснувшись своей ладонью стены древнего Джвари, мне показалось, что я, молодой современный архитектор, дотронулся до живой руки древнего великого мастера.
     И теперь, у мавзолея Самани, я снова стоял с закрытыми глазами, и меня снова пробивала  дрожь от этого касания рук, идущего через тысячу лет. И какая разница, грузином, или узбеком был сам мастер. Главное в том, что руки всех мастеров, независимо от национальности, которые строили  для людей и ради людей, одинаково  гениальны!
     Необыкновенное ощущение! И я его запомнил навсегда…

     Отсюда я направился в город.  Памятники архитектуры сами звали к себе, издалека привлекая меня своими очертаниями. Я знал, что у меня не так уж много времени, чтобы увидеть все. Поэтому старался ходить быстро и не очень задерживаться на каждом объекте.
     Вот и сейчас, когда я пишу этот свой рассказ, понимаю, что об архитектуре Бухары можно написать толстую книгу. Много книг уже написано, но много еще напишут. И это объясняется тем, что каждый автор пишет не только об исторических  фактах и очевидных  архитектурных  решениях, но и вкладывает в свое описание собственную душу, свое восприятие. И так будет всегда. И это нормально.
     Архитектура, как самый древний и самый значительный вид искусства не может оставить равнодушным ни одного человека. И архитектура Средней Азии – один из источников вечного наслаждения  умных и зрячих людей…

     Я осмотрел древнюю цитадель Бухары,  знаменитую крепость Арк.
     Построенная на искусственно созданном холме, эта крепость была не только фортификационным сооружением, но и дворцом с мечетью для Бухарского эмира. Я побыл в открытом  тронном зале  и постоял у места на специальном подиуме, под шатром, которое было троном эмира. Раньше все это было богато украшено дорогими коврами. Теперь только голые плиты камня,  и небо над ними.
     Крепость производит сильное впечатление и очень красива. Не один раз ее образ участвовал во многих советских фильмах.
     Затем я добрался до нескольких медресе. Одно другого краше!
     Медресе Улугбека, медресе Абдулла-Хана, медресе Абдуллазиз-Хана. Наконец, медресе Мири-Араб.  Каждое из медресе обладает своими достоинствами, скромно, или наоборот, пышно украшено цветной майоликой. Но все они являются образцом высокого строительного искусства узбекских мастеров и зодчих.
     Я уже писал, что медресе – это высшие учебные заведения древнего мусульманского мира. И их строительство доказывало не только то, что древние правители Узбекистана придавали большое значение образованию, наукам и культуре, но, и свидетельствовало о высоком уровне развития государства в тот период. Ведь только сильное государство могло позволить себе много строить.
     Я не просто осматривал и фотографировал медресе. Но и нашел способ выбраться на крышу одного из них, медресе Модари-Хана.  Оттуда мне открылся величественный вид Бухары, древнего и по-прежнему красивого города.
     Кстати, медресе Модари-Хана на тот момент, когда я был в Бухаре, оказалось единственным  действующим медресе. В нем и тогда учились студенты. Несколько из них, как я узнал позже, были и из Москвы.

     В начале рассказа я говорил, что оказался в Узбекистане в  самом конце апреля 1972 года.  Тогда Советский Союз готовился к майским праздникам. И неудивительно, что 28 апреля, когда я оказался в Бухаре, то тут, то там, в городе,  наблюдал красные флаги и транспаранты с  первомайскими лозунгами, принятыми в то время.
     Но, я был крайне озадачен, когда, подходя к медресе Мири-Араб, увидел, как один из молодых узбеков намеревается на уровне второго этажа, над главным входом, повесить красный транспарант. «Ничего себе!- подумал я,- мусульмане, а вешают на медресе коммунистические лозунги!»
     Я покричал снизу и попросил, чтобы пока не вешали этот транспарант.
     - Позвольте, я сфотографирую здание медресе без лозунга! А то я ехал сюда из самой Украины! Что это будет за фотография древнего памятника архитектуры, на котором висит красное полотнище? У меня этого достаточно и дома!
     Спасибо молодому человеку, он понял меня и на несколько минут дал мне возможность сделать фотосъемку. А после того, как я поблагодарил его и вошел вовнутрь,  думаю, что ничто не помешало ему дальше заниматься «украшательством».

     Рядом с медресе Мири-Араб находится древняя площадь Пои-Калян. Кроме медресе, на ней расположена главная мечеть Бухары,- мечеть Калян,-  и знаменитый на весь мир Великий минарет,- Минарет Калян, построенный в 1127 году Арсланом Мухаммед ханом.  Искусно сложенный из желтого обожженного кирпича на алебастровом  растворе,  минарет Калян отличается не только высотой, но и конструктивной логикой и красотой.
     Как и мавзолей Исмаила Самани, минарет выполнен, словно, из резного дерева. Он богато украшен сложной кладкой, поясками из терракоты, а также проемами и сталактитами в самой верхней зоне.
     На этот минарет когда-то поднимались сразу четыре муэдзина, которые сверху, сразу на четыре стороны света, призывали своей песней-кличем правоверных мусульман на молитву.
     Бытует также предание, что этот минарет звали еще и «Башней смерти». На него затаскивали осужденных на смерть, которых потом сбрасывали вниз на каменные плиты площади. Но, это, к счастью, было крайне редко.
     Сама площадь Пои-Калян является одним из самых значительных и прекрасных архитектурных ансамблей не только Бухары и Средней Азии, но и всего мира.
     Я крутил  головой по сторонам, фотографировал и не мог заставить себя уйти отсюда. Молодые девушки-узбечки с улыбкой наблюдали за мной со стороны. Наверное, я казался им смешным.  А мне было и  не до смеха, и не до девушек. Я спешил  впитать в себя все, что я  видел. Да так, чтобы навсегда осталось в памяти.  А часики все тикали  на моей руке!
     И я побежал дальше. Осмотрел саму мечеть Калян. Она очень красивая и величественная. И в тот момент была очень молчаливая.
     Потом по узким старым улочкам попал туда, где расположились средневековые торговые здания. Это так называемые базарные купола. Их несколько в Бухаре. И называются они по-разному. 
     Таки-Заргаран,- в нем торговали когда-то ювелиры. Таки-Тильпак-Фурушан, в котором торговали головными уборами,  тюбетейками. В Таки-Саррафоне сидели средневековые менялы, обычно индусы.
     Удивительные и по-своему красивые эти базарные купола. При первом взгляде кажется, что это здание просто бесформенное нагромождение кирпичных куполов, возглавляемое одним главным, большим куполом. Но, это не так.
     С улицы вход в такое здание смотрится черным провалом. На улице светит и печет раскаленное солнце. А внутри,  под куполами, тьма и относительная прохлада. Это глубокая тень и  легкий сквознячок создают такую иллюзию.
     Поначалу, как только войдешь вовнутрь, глаза ничего не видят. Слишком резкий переход от яркого солнечного света улицы  к тьме интерьера. Но, постепенно глаза привыкают.  И через некоторое время можешь отчетливо видеть прилавки, людей и товары. Современное назначение  куполов то же самое. Только торгуют теперь не тем, чем в средние века. И товары теперь завозят внутрь на машинах.

     Таких куполов больше нет нигде.  Разве, что в Ташкенте молодые московские архитекторы построили на одной из центральных улиц современное кафе «Голубые купола». И архитектурная тема позаимствована ими у Бухарских базарных куполов. Однако  в Ташкенте купола стоят отдельно и покрыты голубой майоликой, чего вовсе нет у Бухарских куполов. Бухарские купола выглядят, как терракотовые. И они призваны нести чисто функциональную нагрузку,- защищать торговцев от солнца. И этим они прекрасны…

     Порядком уставший, голодный, но переполненный впечатлениями я прибежал  к семи вечера в аэропорт. В семь с минутами вылетал самолет на Самарканд. Тот же, на котором я и прилетел. Только на этот раз Ан-24 летел их Хивы на Ташкент.
     И вот тут-то я и понял, какую ошибку совершил утром, когда не купил билет на обратный рейс. Когда я подошел к кассе, то выяснилось, что билетов нет. И как только я ни упрашивал кассиршу! Ничего не помогло.
     - На завтра, - пожалуйста! А на этот рейс нет ничего.
     Я не растерялся и бросился на посадку, попроситься у пилотов, чтобы они меня взяли. Дождался, когда экипаж подошел к выходу на летное поле. Стал проситься. Объяснил командиру корабля, что нет в кассе билетов, а лететь очень нужно. Сказал, что готов лететь стоя, или в туалете, - ведь лететь-то всего полчаса!   
     Но никакие мои уговоры не подействовали на пилотов. Ответ был один:
     - Не положено!
     И самолет улетел без меня.
     Раздосадованный, я  пополз назад, в кассу, где взял билет на завтрашнее утро. После этого, по билету, устроился тут же в гостиницу аэропорта на ночь.
     Гостиница была,- одно название. Старый одноэтажный барак, как и здание аэровокзала. Только авиадиспетчерская  торчала в два этажа, пристроенная к этому «могучему» комплексу, да и то, лишь бы быть выше деревьев, чтобы видна была взлетная полоса и безвольно болтавшийся на шесте сачок. Ветра не было! Зато была жара!
     В Бухаре, как мне показалось, было жарче, чем в Ташкенте и Самарканде. Там хоть горы давали о себе знать. А Бухара, как на горячем блюдце, стояла посреди пустыни.
     Я зашел в комнату и осмотрелся. Комната была большая, на восемь коек, в ней было чисто, все койки застелены, и было абсолютно пусто. Похоже было на то, что мне предстояло быть единственным постояльцем.
     В углу, на стене, был устроен водопроводный кран с умывальником, и над ним было зеркало с полочкой. На полочке кто-то предусмотрительно оставил для меня свое мыло. Я с удовольствием вымыл руки и ополоснулся. Вода была не холодная. Но все равно, стало приятнее  и легче.  Смыл с себя дневную грязь и пыль веков.
     С выбранной у окна постели взял полотенце и вытерся. Затем оставил свою нейлоновую куртку, кофр с фотоаппаратом и принадлежностями, и с надеждой, и теперь уже спокойствием, закрыв комнату на ключ, направился в буфет
чего-нибудь поесть.
     С утра питался только лишь одной архитектурой! Зато курил весь день.
     В буфете выбор был невелик. Может, потому, что было уже поздно. Рейсов больше не предвиделось.  И людей в это время в аэропорту было мало, а те, что были, непонятно, что делали, откуда и для чего взялись. В буфете пили пиво и болтали, в основном, свои, аэропортовские. 
     Я ел то, что было, не особенно страдая от унылой  разблюдовки. Пива брать не стал. Но, когда стал пить нечто, наподобие чая, обратил внимание на то, что в сторонке, под окном, сидела и ела невысокая молоденькая девушка.
     Очень симпатичная  и очень необычная девушка! Такой я никогда еще в своей жизни не видел!
     На ней было короткое простенькое ситцевое платьице, едва закрывавшее аккуратные ножки, обутые в простенькие светлые туфли-лодочки. Из-под платьица торчали красивые круглые коленки.  С головы девушки свисали две жгучие черные косы, чуть ниже плеч. Но самым изумительным  в ней было лицо. Вот, чего я до тех пор не видел!
     Представьте себе абсолютно плоскую смуглую сковородочку, на которой видны две узенькие щелки, вместо глаз, носик-кнопочка и ротик-бантик из двух пухленьких алых долек мандарина. Вот вам портрет этого милого создания.
     Я, как какой-нибудь болван,  пялился на эту девчушку, не в силах совладать со своим любопытством. И она, кажется, тоже заметила меня. Еще бы! Так нагло выставиться на чужого человека, словно на мартышку в обезьяннике. Нельзя было так делать! Видимо, мне, наконец-то,  стало стыдно за свое поведение, и я поспешил покинуть буфет.
     Я вышел на улицу и сел на скамейку, неподалеку от барака аэровокзала,  под деревьями. Достал сигарету, зажигалку  и закурил. Дым медленно поднимался к вечернему небу. На нем не было ни облачка.
     Плавная цветовая растяжка от заката до наступающей ночи делала небо каким-то восточным чудом. Мне было хорошо. Нервы успокоились. Билет назад, до Самарканда, лежал  в кармане. Усталость за день постепенно отпускала меня. Зной прошедшего дня сменялся вечерним теплом, и стало казаться, что наступает прохлада. Но это только казалось.
     Я пришел в себя, когда со мной заговорили. К моему удивлению, на скамейку ко мне подсела та самая девушка, из буфета. И так просто, как будто мы были сто лет знакомы с ней, а  я сидел здесь, на скамейке, просто ожидая, когда она придет.
     - Вы здесь проездом? – тихо и просто спросила она меня по-русски.
     - Да,- отвечаю с нескрываемым удивлением, - вот,  не сумел улететь на Самарканд. Не хватило билетов!
     - И что теперь? – сочувственно  спрашивает она.
     - Полечу  завтра утром. Купил сейчас билет на утренний рейс.
     - А где будете ночевать?
     - Устроился на ночь вот в эту гостиницу.
     -Это хорошо! Я тоже там живу.
     - Как это,- «живу»?
     - Я здесь, в аэропорту, работаю. Поэтому и живу тут!- ответила она так, как будто другого ответа и быть не могло.
     - И что же Вы здесь делаете? – спросил  я, молниеносно перебирая в уме варианты.
     - Я работаю метеорологом! – совершенно неожиданно для меня ответила моя визави.
     Если честно, я ожидал услышать все, что угодно, только не это. Оказывается, эта милая девушка с личиком-сковородочкой была не просто девушкой, а метеорологом  летной службы. Вот тебе и на!
      - Ну, что же,- заявил  я, - если уж мы так запросто заговорили с Вами, то, давайте познакомимся! Меня зовут Юрием.
      - А меня Людмилой,- так же просто ответила мне «сковородочка».
      - Вот и познакомились,- говорю. – А как ты здесь оказалась? – спросил  я, совершенно неожиданно перейдя на «ты».
      - Я окончила Ташкентский гидрометеорологический техникум,  и меня направили сюда работать. Так я здесь и оказалась.
      - А чем занимаешься ты? – так же просто, перейдя на «ты», спросила Людмила.
      - Я архитектор,- просто ответил  я.
      - Ух, ты! – восторженно восприняла мой ответ Людмила. И я понял, что она что-то слышала о том, что это такое.
      - А как ты оказался здесь, и откуда ты приехал? – продолжала интересоваться Людмила.   
      И я довольно подробно рассказал ей о себе. А еще мне понравилось, что она довольно хорошо и грамотно говорила  по-русски. Несмотря на свое лицо-сковородочку.
      - Люда, прости меня за вопрос,- осторожно подступился  я к самому интересному для меня, - а кто ты по национальности?
      - Я телеутка! Ты слышал про таких? – с улыбкой и честно сказала она.
      - Нет! – так же честно признался я, – Про алеутов слышал, а вот про телеутов, не приходилось!
      - Нас очень мало,- продолжила  пояснение  Люда,- нас только восемьсот человек и осталось! Но в паспортах нам пишут, что мы «татары».
      Мы еще какое-то время сидели на скамье и говорили. Так,  о всяком разном. Я смотрел на нее и понимал, что это действительно симпатичная девушка, несмотря на совершенно неожиданное для меня лицо. Но можете мне поверить на слово, что она действительно была хорошенькой. Как какая-нибудь экзотическая куколка-игрушка.
      А еще мне пришла в голову, возможно, очень крамольная тогда мысль. Но я именно подумал, но ничего не сказал вслух.
      «А как же национальная политика родной Коммунистической партии нашего Советского Союза?  Где же ее забота о жизни и процветании каждой национальности и каждой народности в нашей стране? Получается что-то не так, как провозглашается! Говорится одно, а делается другое! Конечно,  гораздо проще переименовать 800 телеутов и телеуток в татар, которых в Союзе миллионы. Тогда не нужно беспокоиться, если эти 800 «татар» вымрут. Еще миллионы останутся,  никто и не заметит. А вот над каждым «телеутом» нужно дрожать. Еще,  не приведи бог, отвечать придется перед всем миром! Да, хитрая политика получается. Но очень уж нечестная  и страшная»…

      Быстро и незаметно упал на землю вечер. Зажглись в аэропорту огни на столбах и в окнах. Мы с Людмилой встали со скамьи, понимая, что наступила пора идти спать.
      -Ты в каком номере остановился? – спросила меня  напоследок Люда.
      - В третьем! – ответил я без всякой задней мысли. - Проводишь меня утром?
      - Конечно!
      Мы вошли с ней  в гостиницу и расстались, пожелав друг другу спокойной ночи. Каждый направился  в свою комнату.
      Прошло какое-то время. Я привел себя в порядок на ночь, погасил свет и улегся. В моей комнате никого не добавилось. Дверь я закрыл на ключ.      Укрываться ничем не хотелось. Да и не нужно было. В комнате было и так достаточно тепло. Я растянулся и с удовольствием дал отдых своему телу. За день я достаточно находился - это уж точно. И с девушкой необычной познакомился!  Забавная  и хорошая такая! Ну, просто, как ребенок!
      И я невольно вспомнил слова песенки из известного мультфильма про Гулливера. Только пропел их «про себя» на новый лад:
                Моя телеуточка, приди ко мне,
                Побудем минуточку наедине!
      И в этот момент вдруг услышал тихий стук в дверь. Или показалось?
      Ошибки не было. Стук так же тихо повторился. Я встал с постели и, как был, в плавках, так и пошел открывать дверь.
      Едва я ее открыл, как в нее тихо проскользнула моя новая знакомая.
      - Не зажигай свет! – шепотом предупредила она меня, - Я принесла тебе показать свой паспорт, чтобы ты увидел, что в нем написано, что я «татарка»!
      «Забавная,- подумал я,- как будто я ей не верю!» « А что, если?» И в мою голову полезли веселые и чумные мысли. Такое впечатление складывалось, что девчонка сама просилась  в мою постель.
      Но прошло  совсем немного времени,  и я всем своим нутром ощутил, что ничего не будет, и что я глубоко ошибался в своих дерзких мыслях на ее счет.
      Во-первых,  я был женат, и она об этом знала. Во-вторых, я сделал совершенно неожиданное для себя открытие, которое сразу меня отрезвило.  Передо мной была не юная  развратная женщина, пусть и экзотическая, ищущая легкого мимолетного приключения, а ребенок,  абсолютно доверчивый и беззащитный.
      Как я мог допустить даже мысль, что мог рассчитывать на что-то? Она и не ожидала с моей стороны подвоха. И пришла ко мне с тем, с чем действительно пришла!
      И я никак не мог не оправдать этого ее доверия ко мне!
      Мы еще немного поговорили  о чем-то, и я осторожно, даже ни разу не дотронувшись до нее, проводил  свою ночную гостью до двери.
      - Спокойной ночи! – прошептали мы друг другу напоследок, и она исчезла за дверью.
      «Спокойной тебе ночи, милая сковородочка!» - попрощался я с ней мысленно, а сам упал  на кровать и уже через минуту заснул…

      Проще всего, с высоты своего возраста и опыта  сказать себе, что повел себя тогда, в ночном номере гостиницы  аэропорта Бухары,  как последний  идиот. Но!
      Но ничего в этой жизни не происходит просто так! И я уверен, что тогда поступил абсолютно порядочно и правильно. И совсем не должен упрекать себя и сожалеть о чем-то,  мною неправильно содеянном. Все было правильно, и я уверен, что не ошибся тогда,- ни в себе, ни в своей новой знакомой. И не сломал по неосторожности чужую жизнь. А это уже хорошо…

      На следующее утро я проснулся по своему наручному будильнику. Быстро привел себя в порядок, убрал постель, сдал номер, рассчитался и пошел на самолет.
      И пока нас собирали у выхода на летное поле, а потом вели к самолету, я видел, что Людмила стояла на втором этаже диспетчерской и провожала меня.
      Она сдержала свое слово. Мы помахали напоследок друг другу руками и расстались. Навсегда.
      Но в моей памяти остался этот эпизод  и эта необычная доверчивая девушка, - метеоролог аэропорта города Бухара. Очень хочется верить, что ни она, ни остальные 799 телеутов не исчезли с лица Земли, а живут и будут счастливо жить. И умножаться!
      
      
                Глава 6.
                И снова Самарканд.

     Прошу прощения у моего читателя за то, что я вынужден сделать это маленькое отступление. Дальнейший эпизод  мне придется почти дословно повторить из моего же рассказа «Моя Прибалтика», в котором я описал свою командировку в Латвию, совершенную сразу же после окончания института,  в 1967 году.
     Читая последующие строки,  Вы сами поймете, каким образом связаны между собою эти мои рассказы, несмотря на то, что события, описанные в них, казалось бы, разнесены во времени и в пространстве.
     Того же, кто не читал «Мою Прибалтику», или не может этого сделать в силу каких либо причин, прошу не беспокоиться. На логичность изложения данного рассказа это никак не влияет, и для себя Вы можете просто опустить данное отступление…
   
     Итак, когда я благополучно прилетел из Бухары в Самарканд, то в своем номере гостиницы «Баги-гуль»  обнаружил нового соседа.  Мой бухарский еврей, по-видимому, завершил в мое отсутствие свои торговые дела в Самарканде и отбыл к своим любимым жене и детям.
     На его кровати сидел, словно, специально ожидая меня, довольно симпатичный  и явно высокий молодой человек вполне европейской наружности.    
     Мы представились друг другу и через несколько минут вдвоем отправились в ресторан при гостинице, пообедать и отметить наше знакомство. Должен признаться, что мы с этим парнем сразу же понравились друг другу. Чисто по-человечески. Так бывает.
     Посетителей в ресторане было мало. И нас обслужили быстро и хорошо.
     Обед был вкусным и сытным. Мы ели шурпу, выпили в жару немного коньяку и много говорили обо всем на свете. Закончив обед, вышли на улицу  и присели на скамейку, продолжить наш разговор, отдохнуть от обеда и покурить.
     Как и в прошлый раз, невдалеке,  другой молодой узбек, только в белой тужурке, размахивая  простой картонкой,  жарил на том же мангале шашлыки из свежей рубленой баранины. Дымок и аппетитный запах ползли как раз мимо нашей скамьи и смешивались с дымом от двух наших сигарет. Но мы, кажется, не замечали этого.
     Из рассказа моего нового знакомого я узнал, что он закончил в Киеве институт гражданской авиации. И теперь по направлению института  работает в Риге.
     Сюда, в Самарканд, он приехал в командировку. Я был обрадован и удивлен одновременно. Как много совпадений сразу! Земляк, с Украины! А теперь из Риги, где я тоже был в 1967 году!
     Я не преминул ему об этом сказать. И добавил, что в Риге у меня осталась хорошая знакомая девушка, Ира Кадочникова.
     - А какая она?- внезапно, с неожиданным интересом спросил он меня. И добавил:
     - Будьте добры, опишите мне ее!
     Я попробовал дать краткий словесный портрет своей рижской знакомой.
     На лице у парня отразилось удивление.
     - А знаете, описанный Вами портрет в точности совпадает с невестой моего друга в Риге. И я хорошо знаю Иру Кадочникову! Она действительно живет там, где Вы и рассказали. На днях у них свадьба, а меня пригласили быть их шафером…

     Откровенно говоря, меня в тот момент не от жары прошиб пот, а от его признания.
     Как хорошо, что я,  по глупости, или из-за ложной мужской бравады, не ославил случайной напраслиной далекую девушку. А ведь от одного неосторожного признания я мог испортить жизнь человеку, сам того не подозревая. Все-таки хорошо мужчине никогда не болтать лишнего о женщине. Это, оказывается, не только по-мужски, но и порядочно. И не навредит никому.

     А еще после того случая я твердо убедился в том, что «большая деревня» не только мой родной город, но и весь Советский Союз.
     Ну-ка, представьте себе, какие концы:  Харьков, Киев, Рига и Самарканд. А разные и чужие люди из этих городов неожиданно связались одной ниточкой, и судьбы их соприкоснулись.
     Я невольно вспомнил старый фильм «Добровольцы», где так же причудливо судьба сталкивала своих героев на жизненном пути. И, думаю, у каждого было что-то похожее, в его жизни.
     Лично я после описанного мною знакомства с рижским парнем в гостинице  Самарканда  убедился, что сама жизнь создает интересные и причудливые ситуации, словно, каким-то чудом соединяя разных людей, у которых есть что-то общее, и, как бы случайно, сталкивая их на жизненных перекрестках. И никакое кино не идет в сравнение с самой жизнью. Жизнь, куда сложнее и интереснее…

     После знакомства и ресторана мы с моим новым соседом вернулись в номер, и каждый стал готовиться к выходу по своим делам.
     Как это ни странно, но перелет из Бухары нисколько не утомил меня.
     На календаре было 29 апреля, и день был в разгаре, хотя и рано мною начат. И я решил использовать оставшееся время этого дня как можно более рационально.  Первое, что я решил сделать, это побеспокоиться о билетах на самолет из Самарканда до Ташкента и из Ташкента до Харькова. А после этого сбегать в город, к мавзолею Гур-Эмир, который  я  полностью не осмотрел.
     Еще нужно было позвонить домой жене, сообщить о себе и предупредить, когда я приеду.  Да и пора было поинтересоваться, как там,  дома? Как сын?
     Оставив в номере вещи, я сбежал вниз, в вестибюль гостиницы, где были кассы Аэрофлота. На удивление, сравнительно легко купил билеты и тут же, из кабинки почты, поговорил с домом. Пришлось только некоторое время подождать, пока дадут Харьков.
     В киоске я купил свежую газету, и она помогла мне скоротать время. Правда, в газете было не столько интересной информации, сколько майских призывов и привычной  политической  подготовки  к празднику.
     Когда, наконец, меня пригласили в кабинку, я с удовольствием услышал голос своей жены, узнал, что дома все в порядке, и сын здоров. Что все по мне скучают, беспокоятся.  Но я и сам уже так по всем родным соскучился, что хоть плачь! Я сообщил, когда прилечу домой, кратко рассказал о себе. Жена обещала обязательно меня встретить. Передав всем, в том числе и моим родителям, свои приветы и поцелуи, я попрощался  с женой и выскочил из кабинки, немного расстроенный.  Чувствовал себя, как будто бы минуту побыл дома! Пока поднимался в лифте на свой этаж, постепенно пришел в себя.
     Подойдя к номеру, я увидел, что дверь нараспашку. Соседа в номере не оказалось.   Видимо, уже убежал по своим командировочным делам.
     Зато в номере работала горничная, относительно молодая симпатичная  русская женщина,- меняла на постелях белье. Рядом, на стуле у окна, сидел хорошенький мальчик лет 12-14 и читал книжку.  Я понял, что это ее сынок. Извинившись, что я помешал работать, я проскользнул в номер, чтобы забрать свои фотопринадлежности. Меня извинили с улыбкой и приветливостью. Мы коротко разговорились. Так, обычный разговор, больше из вежливости.
     И как-то так получилось, что я коснулся того, что меня занимало последнее время. Я признался, что хотел бы привезти домой, в Харьков, оригинальный сувенир, да вот не знаю,- что. Как ни странно, сынок горничной  живо воспринял мою проблему:
     - А Вы привезите отсюда живую черепаху! У нас их много, я могу Вам принести маленькую, хотите?

     Черепаха!  Сувенир, который предлагали мне и Алфимовы? А что? И вправду будет отличный и оригинальный сувенир для моего сына Мишеньки! А, если еще и Алфимовы добудут вторую, в Ташкенте, то повезу домой две! Вторая будет для Леши Голубева.
     - Решено, хочу черепаху!- воскликнул я. - Спасибо за подсказку!
     И мы договорились, что мальчик принесет мне черепаху на следующий день, а, если меня  не застанет, то оставит маме для меня. Я заранее поблагодарил  и, попрощавшись, убежал.

     Гур-Эмир. Это была моя цель на оставшееся в тот день время.
     К своему большому удивлению, выйдя на улицу, я обнаружил, что пока я занимался билетами и разговорами, погода на улице изменилась. Небо над Самаркандом затянуло сплошной облачностью,  и пошел мелкий дождик. Именно мелкий. 
     Погода впервые изменилась за последние дни. Я и не заметил. Наступил отдых от зноя. Видимо,  весной в Узбекистане такое случается. Отсюда, и тюльпаны, и травка в пустыне.
     «Повезло мне, что погода сменилась только сейчас, и я успел прилететь из Бухары!» - еще подумалось мне. «Надеюсь, что дождик не будет помехой».
     И я решительно побежал под дождем на автобусную остановку. Зонта у меня не было.
     Мавзолей Гур-Эмир встретил меня мокрыми деревьями и блестящими от дождя
каменными плитами дворика и изразцами голубого купола.
     Мне повезло.  На этот раз, как специально для меня, доступ для осмотра всего мавзолея был открыт.  Других посетителей и на этот раз не было. И я в одиночестве спустился в подвал, где был размещен склеп. Именно здесь и находятся подлинные захоронения великих Тимуридов.
     Склеп представляет собой низкое помещение с кирпичным сводчатым потолком. Гладкие светлые стены без каких-либо украшений. По трем сторонам света, в задней части склепа, три небольших окошка, закрытых изнутри каменными решетками «панджарами».
     Сквозь эти решетки в склеп лился довольно сильный яркий свет, словно, сюда заглянули лучи яркого солнца.
     «Какое солнце!? – дошло до меня,- На улице ведь пасмурно,  и идет дождь!» И я стал внимательнее  присматриваться, что же создавало иллюзию солнечного света?
     Оказалось, внутрь окон были вставлены люминесцентные светильники. И это они имитировали  яркий солнечный свет.  «А ведь толково придумано!» - подумалось тогда мне.
     А теперь о самом главном здесь.
     Как только со старинных  лестничных ступеней я спустился в сам склеп, то оказался перед простым деревянным ограждением, по верху которого шел широкий закругленный брус,  буквально отполированный  тысячами рук посетителей за многие и многие годы.
     Я не трогал своими руками ограждения. Не было желания оставлять на нем свои отпечатки. Моего среднего роста было вполне достаточно, чтобы увидеть все, что находится за ним.
     А там я увидел приподнятые над уровнем каменного пола  простые по форме надгробия, закрытые тяжелыми резными каменными плитами. И под ними покоятся останки великих и знаменитых, имя которым Тимуриды.
     Я уже рассказывал ранее, до поездки в Бухару, что этот мавзолей великий Тимур воздвиг для своего любимого,  рано умершего, внука Мухаммеда Султана. Но впоследствии здесь были погребены: сам Тимур, его сыновья Шахрух и Мираншах, и второй внук Тимура, великий звездочет Улугбек.
     Имя великого Тимура общеизвестно, и я могу только двумя словами  охарактеризовать его. В Европе этому правителю Самарканда дали имя Тамерлан.
     «Великий завоеватель!». Тимура можно сравнить разве только с Александром Македонским!  Империя, состоящая из покоренных Тимуром стран, была не меньше, чем империя Александра Македонского. Полмира были под ногой великого хромого самаркандца!
     Внук Тимура, ставший последним из Тимуридов великим правителем Самарканда, знаменитый Улугбек,  прославил свое имя, прежде всего, как ученый с мировым именем. Его достижения в математике и астрономии и сегодня  делают честь Узбекистану, а его «Звездные таблицы»  исправно служат астрономам мира,  и ныне не потеряв своей актуальности.
     С мавзолеем Гур-Эмир связано много преданий и слухов. До сороковых годов  прошлого, XX столетия, у археологов мира не было уверенности в том, что в этом мавзолее  действительно захоронены останки Тимура и Улугбека. Разные слухи, шедшие еще из средних веков,  вселяли в умы ученых сомнения.
     И вот, 20 июня 1941 года, экспедиция Академии наук СССР вскрыла могилы склепа. Прямо на месте был сделан научный экспресс-анализ. Для окончательного вывода останки с величайшей предосторожностью были отправлены в Москву, в Академию наук СССР.
     После тщательного изучения ученые пришли к окончательному выводу: в склепе мавзолея Гур-Эмир покоятся подлинные останки Тимура, его сыновей  и внуков.
     Особые сомнения  ученых вызывали останки  самого Тимура и его внука Улугбека.
     Дело в том, что останки Тимура были обнаружены  в тяжелом почерневшем деревянном гробу,  заколоченном грубыми  коваными гвоздями. А общеизвестно, что мусульмане хоронили своих покойников в саване. И я в своем рассказе уже останавливался на этом. Однако, изучение обстоятельств смерти «Великого хромца» пролило свет на это. Тимур умер в очередном военном походе. И его тело в заколоченном гробу преодолело 500 км, прежде чем было доставлено в Самарканд. Вот почему в саркофаге оказался гроб.
     Улугбек же умер не своей смертью. Исторически точно установлено, что Улугбек был убит во время утреннего намаза в своей летней резиденции. Убийца был подослан сыном Улугбека, которому не терпелось захватить у отца всю власть. Известно также, что убийца одним ударом острого меча отсек Улугбеку голову.
     Современники сумели осудить убийцу собственного отца. И на каменной плите надгробия Улугбека навечно сохранилась надпись, свидетельствующая о том, что он пал от руки отцеубийцы.
     Исследования, проведенные Академией наук, подтвердили, что, без сомнения, в мавзолее покоится прах самого Улугбека. Как человек, умерший не своей смертью, он был похоронен в шелковом нижнем белье, а не в саване. И на костях скелета хорошо сохранился след от острой сабли, отделившей голову великого правителя и ученого.
     В завершение  истории  о захоронениях Гур-Эмира, хочу рассказать, что вскрытие великих могил вовсе не приветствовалось мусульманским духовенством. Более того, духовники Востока предрекали советским властям всякие несчастья за то, что они потревожили прах Тимуридов.
     И что же?!  Можно, конечно, не верить ничему. Но!
     Но через сутки после вскрытия могил  на Советский Союз вероломно напала Германия! И началась Великая Отечественная война, унесшая многие миллионы жизней.
     А в 1942 году, через несколько дней после того, как останки Тимура были возвращены на место, произошла Сталинградская битва на Волге, принесшая такую знаменательную победу Советскому Союзу. И в 1943 году, тоже через несколько дней после того, как в  Гур-Эмир возвратили останки Улугбека, советские войска одержали великую победу на Курской дуге.
     И оба раза духовенство Востока твердило: «Вот видите! Вы вернули покой усопшему, и Аллах проявил к вам свою благосклонность!»
     Такова часть истории, связанная с мавзолеем Гур-Эмир.

     В тот момент, когда я стоял у деревянной ограды склепа мне снова повезло. Никого больше не было. Я один стоял над могилами великих. И отчетливо сознавал, что стою на месте, где лежат те, кому с жутким страхом и глубоким уважением покорялись многие миллионы людей средневекового мира.
     Наверное, гордость и трепет наполняли в тот момент меня.  И еще сознание того, что только «Господину Великому Случаю» я обязан был этой честью,- стоять в 1972 году у  могил  Тимура и Улугбека!
     И не было в тот момент во мне, ни затаенного злорадства, ни упрека, ни преклонения.
     Мир праху тех, над кем я стоял!  История, только она одна вправе давать оценки деяниям ушедших. Не я. Я же только воздал им свой долг, как потомок, и проявил свое уважение…




                Глава 7.
                Снова Ташкент, и возвращение домой.

     30 апреля я улетел из Самарканда в Ташкент.
     Под креслом самолета, у моих ног, лежала завязанная тесьмой картонная коробка, в которой было проделано множество маленьких дыр для воздуха. И всю дорогу до моего слуха, сквозь тихий шум реактивных двигателей Як-40, доносился громкий шорох из коробки.
     В коробке ехала моя «Гуля». Сынок горничной из гостиницы сдержал слово. Все мои попытки заплатить ему за «подарок» не достигли успеха. Пришлось ограничиться  горячими словами благодарности и коробкой шоколадных конфет.
     Черепашка оказалась действительно маленькой и очень симпатичной. Как мне сказали, она была типично  пустынной. Я получил довольно подробные инструкции, чем ее кормить. А в дороге можно было вообще, ни о чем не беспокоиться. Эти черепахи могут спокойно несколько месяцев обходиться без воды и еды.
     Учитывая то, что мне ее преподнесли в гостинице «Баги-гуль», я сразу же дал ей имя «Гуль», или «Гуля». Об упаковке малыш позаботился сам и вполне основательно. Он, как взрослый, правильно рассудил, что черепахе предстоит далекий путь на самолетах.
     И вот теперь моя «Гуля», явно недовольная замкнутым темным пространством в коробке, безуспешно пыталась вылезти наружу, проявляя нечерепашью прыть и настойчивость. 
     «Гуля» и не догадывалась, что это только начало ее путешествия! А впереди ей предстояло  преодолеть на самолетах более 4000 км. И она стала настоящей «черепахой-путешественницей»! Жаль, что о ней тогда узнали только мои близкие. В отличие от «лягушки-путешественницы» из сказки Андерсена, о которой узнал весь мир. Хотя, лягушка летела не на современных самолетах и на значительно меньшее расстояние…

     В Ташкенте меня ожидал сюрприз.
     Лена и Валерий  Алфимовы тоже достали для меня еще одну черепаху. Эта черепаха оказалась чуть больше «Гульки», и была не такой симпатичной. Но, в целом она тоже была хорошей, и тоже пустынной.  И, главное, была живой и настоящей. Так что инструкции по содержанию были те же,  уже известные  мне.
     Любимое кушанье этих черепах трава под названием «пастушья сумка», а еще они с удовольствием едят булочку с молоком, белокочанную  капусту. И пьют воду, но редко. Особого ухода не требуют.
     Не любят холода, и большую часть года спят, забравшись в какой-нибудь глухой и темный угол. В неволе они могут прожить до двадцати и больше лет.
     Все эти сведения я вез в голове до самого Харькова, повторяя их со слов мальчика из Самарканда. Спасибо ему. Я все правильно запомнил.  И мне это пригодилось.
     Алфимовы были немного расстроены, что им не удалось меня удивить. Ведь мне пришлось показать им, что я привез из Самарканда. Но все равно я был несказанно благодарен им,  объяснив, что они нечаянно помогли мне решить проблему сувенира для Леши Голубева из Харьковского обкома комсомола.
     И я поместил обеих черепашек в одной коробке, надеясь, что незначительное насилие с моей стороны им не повредит. А в пути им, возможно, вдвоем будет веселее. Кажется, так и получилось. Я благополучно довез их до самого Харькова.

     Уже в Ташкенте, вместе с Леной,  мы купили для меня, в качестве сувенира в Харьков, две бутылки узбекского марочного вина. Одно называлось «Узбекистон», а второе «Гюля Кендоз». Такого вина я не только никогда не пробовал, но и не видел.
     Я даже предположить не мог, что в «мусульманском» Узбекистане производят вина. Но, как оказалось, - это была чистая правда. В Узбекистане всегда выращивали  много винограда.  И он  шел не только на стол и производство «кишмиша»,  изюма без косточек. Узбекское вино, как оказалось, давно славится. И оно отмечено на многих международных конкурсах  заслуженными  наградами.
     Многие медали украшали этикетки и купленных мною бутылок.
     Что же до «мусульманского» вина, то следовало бы поправиться. Это «советский» Узбекистан производил вина. Но, если быть исторически справедливым, то виноград и виноделие на территории нынешнего Узбекистана культивировались задолго до прихода на эту славную землю арабов, принесших с собой в VIII веке  мусульманство.
     Купленные мною вина оказались очень хорошими, с богатым и тонким букетом ароматов и вкусов. И отличались они  от привычных для меня  крымских вин «Массандры» тем, что были густыми, как ликер,  и очень сладкими.
     И я подумал, что эти качества вин обусловлены  тем, что узбекский виноград  более мясистый, в нем меньше сока. И это оттого, что виноград  растет под более ярким и более палящим солнцем, чем в Крыму. Пусть я не сомелье, но почти уверен, что мой вывод  был правильным. Или в нем, по крайней мере, была значительная доля правды.
     Мы с Леной купили еще и хорошего вина и закуски на их домашний стол.

     1 мая, на счастье для меня,  ребята не пошли на демонстрацию, а у меня самого не было никакого желания  затмевать все свои архитектурные впечатления от поездки по Узбекистану привычными с детства впечатлениями от моря красных транспарантов и флагов. Этого я насмотрелся и дома. И, даже украшенные коробочками хлопка, красные транспаранты и флаги все равно оставались символами политической борьбы, и вовсе не представляли собою атрибуты восточной старины. 
     А, как известно, последние впечатления бывают самыми сильными.
     И мы остались 1 мая дома, в Чиланзаре. И все вместе дружно и с хорошим настроением отметили этот праздник и мой предстоящий отъезд. Мы снова пили вино и чай, закусывали и рассказывали друг другу обо всем. А я поведал  ребятам о своей поездке в Самарканд и Бухару, и подробно, Лене, о посещении  ее мамы и бабушки.

     Во второй половине дня,  2 мая, тепло попрощавшись с мужиками Алфимовыми, мы с  Леной отправились в Аэропорт. Лена сама вызвалась проводить меня на самолет.
     Я отговаривал ее, но и запретить не мог. А вообще-то мне было приятно ее общество. Какая-то невысказанная благодарность сидела во мне, а выразить ее я был не в силах. И за теплый прием, и за гостеприимство. В сущности,  я был для них обыкновенный чужой человек. А меня приняли, как родного.
     В чем была суть, я и сам не мог объяснить.
     Сказалась ли русская национальность, не знаю. Хотя легенды ходят, как известно, о национальной особенности некоторых народов быть гостеприимными.  Не стану уточнять, о каких народах идет речь. А я так думаю, что не от народа зависит гостеприимство, а от конкретного человека. И, как правило, гостеприимен тот, кто добр и открыт душой, и готов поделиться с тобой последней крошкой в доме, если знает, что ты нуждаешься в этом. И грех злоупотребить такой добротой.
     В аэропорту я снова увидел массу тюльпанов на продажу. На этот раз я выбрал глазами то, что мне понравилось, и поинтересовался ценой. Один букет ярко красных тюльпанов стоил пятьдесят копеек. Баснословно мизерная цена была! Я бы сказал,  просто  символическая.  И это говорило о том, что в пустыне в это время росло, действительно, целое море цветов. Но даже один продаваемый букет был вполне объемен.
     Я купил три громадных букета тюльпанов и вручил их Лене. За все. От души. По глазам Лены я понял, что достал до самой звонкой струнки  в ее сердце. Лена просто на моих глазах расцвела! В буквальном и переносном смысле. И я сообразил, что попал в точку.
     А еще я купил таких же три букета для своей Тани. И сразу «расцвел» сам.
     Потом мы прошли в зал аэропорта на посадку. И на прощание я поцеловал Лену в теплую щечку, которая мне напомнила мягкий спелый персик. От Лены приятно пахло, то ли духами, то ли молодостью и весной, то ли тюльпанами. То ли всем сразу…

     Самолет на Харьков оказался «свой». Тот же рижский экипаж, что вез меня сюда, в Ташкент.  И моя старая знакомая, стюардесса Таня.
     На этот раз, принимая меня в самолет, она сразу же отправила меня в хвостовой салон, как своего человека.  Салон оказался снова пуст, как и в прошлый раз. И я снова выбрал то же самое место, возле иллюминатора. Только теперь мне это было, как нельзя, кстати. Потому, что мне нужно было куда-то деть цветы и коробку с моими живыми сувенирами.  И я очень надеялся, что сумею все это благополучно довезти до Харькова.
     Потом мы взлетели. Знакомый гул моторов, и знакомые ощущения полета. Приятно было разве что то, что в салоне самолета постепенно исчезли  духота и  Ташкентский зной. Наоборот, приятная прохлада в самолете напомнила мне, что есть еще на Земле места, где нет такой жуткой жары.
     Внизу, под крылом самолета, снова  расстилалась цветущая пустыня. И пока самолет набирал высоту, я опять видел внизу медленно уплывавшие назад кишлаки  и изредка мелькавшие буровые вышки. Обычный пейзаж пустынной Средней Азии.
     Яркое солнце освещало внизу землю, и видимость была отличной.  Но  почему мои глаза видели тогда только это?  Неужели, кроме кишлаков и вышек, внизу больше ничего не было?
     Какое-то время я смотрел в иллюминатор. Мне всегда нравилось смотреть из самолета вниз на землю. Отсюда, с высоты, не видно людей. Не видно, ни ссор, ни дрязг между людьми. Земля сверху всегда чистая и красивая,  и,  кажется, что и жизнь внизу так же прекрасна, как этот вид.
     Одна и та же мысль всегда приходила  ко мне в самолете, что хорошо бы всех злых и плохих людей поднимать на самолете ввысь, чтобы они видели, как прекрасна наша Земля. Может быть, это сделало бы их добрее и ласковее  к другим людям.
     А еще мне всегда казалось, что все летчики – исключительные и прекрасные люди! Просто не может быть плохим человек, который постоянно видит сверху эту красоту нашей Земли. И такой человек сам становится частью этой красоты, и несет ее другим людям через всю свою жизнь…

     Я вновь и вновь перебирал в уме всю свою поездку. Вспоминал все свои встречи с людьми  и думал: « А, все-таки, много же я увидел! И неужели промчались десять дней? Боже, как быстро летит время! И вот уже я возвращаюсь домой, к семье! Как я соскучился по жене и сыну, по маме и отцу! Скорее бы уже прижаться к ним, моим дорогим и любимым! И спасибо всем людям, кто был добр ко мне в этой поездке!»
     Нервная дрожь периодически пробегала по корпусу корабля, отвлекая меня от сентиментальных  мыслей. «Что же я думал еще? Ах, да! Все-таки, как много я не успел увидеть!»    
     Только теперь, в самолете, я осознал, как мало мне удалось увидеть.
     «А и то! Ведь у меня было только десять дней! А я хотел увидеть все! Так не бывает!» - успокаивал  я самое себя.
     И я тут же вспомнил, как будучи студентом, в 1962 году, я впервые приехал в Ленинград  и попал в Зимний дворец, в Эрмитаж.
     Проведя в нем три часа, почти с головной болью, я буквально заставил себя оттуда уйти. Мне хватило ума понять тогда, что только на беглый осмотр Эрмитажа мне понадобился бы один месяц! А я хотел за один день все увидеть!
     А теперь за десять дней я хотел увидеть Узбекистан! «Нет, так не бывает. И Узбекистан показал мне только частичку своих богатств, своих великих древностей». Я невольно подумал еще о том, что в погоне за хрестоматийными древностями совсем не  видел и не узнал современной жизни Узбекистана, не соприкоснулся  непосредственно с талантливыми узбекскими мастерами, творческими людьми  и простыми тружениками этой удивительной земли. Не считая, конечно,  Алфимовых и их родственников, и симпатичного усто, который ремонтировал  в Самарканде фарфоровые чайники.
     «Наверное, здесь стоило бы пожить, чтобы прочувствовать и увидеть больше. И я хотел бы увидеть и Хиву, и Ургенч, и Ферганскую долину.  А еще,  побывать глубоко в горах Тянь-Шаня, и, конечно же, с хорошей фотокамерой.  Да, я жадный в своих желаниях! Таким уж я уродился! Но спасибо судьбе и за то, что мне удалось увидеть!»
     «А все-таки, какая хорошая Лена!» – перескочили мои мысли назад, в Ташкент, где у стойки аэровокзала  я оставил Лену. «Пусть ей повезет в жизни!» - как заклинание,  произнес я про себя. И мне совсем не хотелось думать, что больше я ее никогда не увижу… 

     И снова четыре с половиной часа мы летели до Волгограда. Периодически заходила ко мне в салон Таня. Что-то рассказывала мне о себе, о работе. А я кратко, насколько было возможно,  рассказал ей о своем путешествии и о том, что сумел увидеть.
     Потом нас кормили, еще до Волгограда. И снова я с удовольствием выпил шкалик коньяка. После обеда меня сморило. Видимо, благодаря коньяку. И я на какое-то время уснул, пока меня ни разбудила Таня.
     По тому, как Таня быстро впрыгнула  в кресло, передо мной, и пристегнула себя  ремнями, я понял, что что-то стряслось. К моему удивлению, страха я не почувствовал. Я просто ждал объяснений. Правда, этот жест Тани быстро пробудил меня. Я, словно, и не спал.
     - Мы идем на посадку в аэропорту Волгограда! – начала пояснения Таня.
     Я догадался об этом  по появившемуся шуму в ушах и потряхиванию самолета. А еще по тому, как самолет проваливался и скрипел, пробивая  густой эшелон серых облаков.
     А Таня продолжала:
     - В аэропорту Волгограда штормовая ситуация. В течение суток аэропорт не принимал ни одного самолета. В городе ураганный ветер и пылевые бури. Ограниченная видимость на взлетно-посадочной полосе. Наш самолет только второй, которому за сутки дали «Добро» на посадку. Вся надежда на наших пилотов!
     Я ей поверил. Не стала бы Таня так резво прыгать в кресло и пристегиваться, не будь на то серьезных причин. Мы оба, молча, стали ждать посадки.
     Как только наш самолет, болтаясь, подошел к посадочной полосе, я увидел за стеклом иллюминатора сплошную мглу цвета рыжей глины. На расстоянии дальше ста метров ничего не было видно. Но, бетонную полосу под нами я сумел рассмотреть.

     На этот раз Ил-18 не просто сел.
     Он ударился слету о посадочную полосу левой стойкой. И мгновенно тяжелый самолет бросило вправо. Снова удар. На этот раз правой стойкой. Самолет несло на скорости вперед, а сильный боковой ветер его пытался развернуть.
     И я, невольно, почувствовал, каких усилий стоило пилоту удерживать его на прямой. Торможение и отпуск тормозов чередовались друг за другом,- так мне казалось, когда самолет пытался удержаться на полосе.
     И вот, наконец,  я ощутил, что пилоты одержали победу, и наш самолет ощутимо сбавил скорость и действительно совершил посадку.
     А еще я увидел, как Татьяна облегченно вздохнула и освободилась от ремней.
     -Ну, слава богу, сели! Пойду к пассажирам! – и она, неопределенно махнув мне рукой, выскочила за  дверь, спеша вернуться к своим обязанностям.

     Когда наш самолет, наконец-то, зарулил на стоянку и полностью остановился, я почувствовал, как мощными порывами ветра его стало раскачивать из стороны в сторону. А он, бедняга, скрипел в ответ и сопротивлялся. За стеклом иллюминатора по-прежнему стояла глинистая мгла, разве что силуэтами в стороне виднелись громада аэропорта и диспетчерская вышка. Ураган стих, но совсем не угомонился.
     Город Волгоград утонул в пыли и стойко сопротивлялся холодному ветру.
     Нас вывезли в аэровокзал и несколько часов не объявляли посадку. Я сходил в буфет, дождался в очереди своего кофе, потолкался среди людей, несколько раз выходил на улицу покурить. Ветром и холодом меня загоняло обратно.
     Начали закрадываться мысли, что нас могут вообще задержать в Волгограде.
     «А у меня в салоне самолета остались цветы и черепахи. Как там они?» - тревожные мысли не давали мне покоя. «А как же моя Таня? Ведь она приедет в аэропорт, встречать меня по расписанию. И будет несколько часов ждать, если еще дождется!»
     Но произошло чудо. За эти несколько часов ветер поутих, видимость улучшилась, и нас все-таки выпустили из Волгограда.
 
     Уже к вечеру наш самолет благополучно сел в аэропорту Харькова.
     Не помню уже, как я простился со «своей» стюардессой Таней в самолете. Зато хорошо помню, как был счастлив, увидев за оградой аэропорта такое родное и желанное личико своей, действительно своей, без кавычек, жены Танечки.
     Пешком нас вели от самолета до выхода с летного поля. И я шел,- самый заметный и красивый пассажир моего самолета. По крайней мере, так мне сказала моя Танюша.
     В правой руке я нес свой объемный венгерский портфель и коробку с живыми
сувенирами, через плечо висел кофр с аппаратурой, а левой рукой едва удерживал, обнимая, гигантский букет красных и алых, как пламя костра, ташкентских тюльпанов.
     И это был единственный на весь аэропорт, такой яркий и прекрасный букет для моей жены!
     «Здравствуй, любимая, вот я и дома! Спасибо, что дождалась и встретила!»…

     Черепаху из Ташкента я с удовольствием  вручил Леше Голубеву. Он не ожидал подарка, но был очень обрадован, - сказал, что с удовольствием передаст ее сынишке.
     Мои сувениры понравились всем домашним. Особенно, «Гуля» пришлась по душе сыну и жене. Вино мы, вместе с родителями, постепенно с огромным удовольствием выпили, в том числе отметив мой благополучный приезд.
     «Гулька» прожила в нашей семье восемь лет, довольная и здоровая, пока однажды, на прогулке с моей мамой, на Холодной Горе, она не исчезла бесследно в траве. Мама, оправдываясь, говорила, что читала, сидя на своем складном стульчике, во дворе. А рядом крутился какой-то мальчишка. Вполне возможно, что он и «приглядел» в траве нашу «Гулю»…

     Уже после моего возвращения из Ташкента, 16 мая 1972 года под Харьковом, в районе села Русская Лозовая, разбился большой пассажирский самолет АН-10А, летевший в Харьков из Москвы.
     Тогда погибли около 120 человек. Все пассажиры и экипаж. В том самолете летели: делегация из братской Познани, что в Польше, какой-то генералитет, а еще популярный в то время и талантливый молодой артист-пародист Чистяков из Ленинграда. И много простых советских людей, в том числе несколько детей.
     И, когда я узнал об этой катастрофе, то почему-то живо представил себе нашу аварийную посадку в Волгограде. И на меня нахлынул  запоздалый страх. Все вместе сложилось в моем сознании, и я понял, что сам, чудом, уцелел тогда, 2 мая. А то были бы тюльпанчики-цветочки не Тане, а самому себе, на вечную память.
     И два года после того я ни разу не летал на самолетах. В командировки и в отпуск я ездил только на поезде, или на своем мотоцикле. Потом, правда, этот страх прошел. Плохое постепенно забылось. И я снова стал летать…
     Но главное  я  все же не забыл. То, ради чего и как я съездил в Узбекистан.
     И вы теперь об этом узнали.

21 декабря 2009 года.
г. Харьков

                Запоздалый эпилог к рассказу.

     Я невольно возвращу вас к тому месту в моем рассказе, где я рассказал Лене в Ташкенте о подробностях Ашхабадского землетрясения 1948 года. Повторюсь, что я ничего не выдумал, и то, что рассказал, прочитал когда-то в серьезном издании, которому доверял. К большому сожалению,  у меня не сохранилось, ни ссылки, ни этих  данных.
     Но вот на днях ехал в маршрутном автобусе в центр города и познакомился с двумя мальчиками, студентами первого курса Харьковского педагогического университета имени Сковороды.
     Студенты разговаривали между собой на незнакомом мне языке и оказались туркменами. Я поинтересовался у них, слышали ли они что-нибудь о землетрясении в Ашхабаде в 1948 году? На мой вопрос они ответили утвердительно, а вот о том, что поведал в своем рассказе я, они ничего не знают, и заявили мне, что все это неправда и выдумка. На том мы и закончили мимолетное знакомство. Я попрощался с ними, и на следующей остановке  покинул автобус, а студенты поехали дальше.
     А сегодня я закончил читать случайно попавший ко мне из рук моего близкого приятеля  роман Лазаря Карелина «Землетрясение». Роман был издан давно, еще в 1984 году, в Москве. Судя по изложению, автор не с чужих слов описывал те же события в Ашхабаде, о которых я упоминал. В целом роман мне понравился.
     Но, вот что удивительно. В романе ни слова не сказано о том, что мне было известно. Только то, что город был полностью разрушен за 11 секунд. И была приведена точная дата землетрясения и его сила. Это случилось в час ночи с 5 на 6 октября 1948 года, когда большинство людей спали крепким сном и ничего не успели услышать и понять. Толчок был один и сразу силой в 9 баллов.
     Позволю себе привести дословно выдержку из романа, где автор приводит сообщение, опубликованное газетой «Туркменская искра» за 13 октября 1948 года:
     «Центральная сейсмическая станция «Москва» Геофизического института Академии наук, сейсмические станции в Свердловске, Иркутске, Ташкенте, Владивостоке, Тбилиси, Ереване, Андижане, Алма-Ате, Фрунзе, Сталинабаде, Самарканде, Чимкенте и другие станции зарегистрировали в ночь на 6 октября сего года землетрясение большой силы. Первый толчок от землетрясения был зарегистрирован сейсмической станцией «Москва» 5 октября 1948 года в 23 ч. 17 м. 7 с. по московскому времени (6 октября в 01 ч.17м 7 с. для Ашхабада). Смещение почвы было мгновенным, без предварительных толчков. По данным указанных сейсмических станций эпицентр землетрясения  был определен  в Северном Иране, вблизи границ Туркменской ССР – к югу от Ашхабада (в расстоянии от него  около 80 километров). Координаты эпицентра определены следующие: широта 37,4 градуса и долгота 58,2 градуса.
     Сила землетрясения в эпицентре была столь значительной, что в Москве на расстоянии от эпицентра в 2500 километров смещение почвы достигало 0,4 мм. На этом основании было сделано заключение, что в самом эпицентре  сила землетрясения достигла 10 баллов, а в Ашхабаде -8-9 баллов».

31 мая 2010 года.
г.Харьков.