1
Редеющий туман истончаясь уползал к древней, некогда славянской, реке. Подпитываясь её водами, он упорно курился над тёмными завихрениями течения, никак не желая явить взору восходящего светила, неузнаваемо изменившуюся местность. Прибрежный луг, перед лесом, ранее густо покрытый вольно разросшимися травами, по прихоти войны стал плацдармом и был весь изрыт окопами, блиндажами и, утыкан огневыми точками. Местные птицы, приветствуя восход солнца и всячески торопя его воцарение на небосклоне, наперегонки изгалялись в причудливом песнопении в поредевших кущах, срубленные ветки которых скрывали «сорокопятки», хищно ощетинившие жерлами на запад.
Местный страж неба – сокол поднялся в быстро светлеющее небо и приступил к облёту своих владений. Узкие клиновидные крылья птицы бесшумно рассекали воздух над тревожно замершей территорией, уготованной хаосу. Знаменуя его близкий приход, в природную идиллию ворвалось звеняще-нудное гудение моторов Фокке - Вульф 189. Вынырнувшая из белёсых облаков и хищно закружившая над плацдармом «рама» - плод цивилизации, выискивала очередные жертвы среди окопавшихся на берегу реки.
И соколу и лётчикам люфтваффе хорошо был виден строй рослых, отборных солдат в серой униформе, вышколено замерших перед танками. « Моя честь – это верность » - девиз на ремне и вышитый белый череп в петлице каждого солдата достоверно свидетельствовали об их принадлежности к подразделению СС «Мёртвая голова». Замерев в строю рядовой Пауль Дидрих вместе с другими гладиаторами приготовился выслушать приказ своего командира. В элитные части, он, учитель истории пошёл добровольцем в 1939 году. Пауль с честью прошёл требовательный отбор: безупречная расовая чистота, отменное здоровье при хорошей физической подготовке, рост метр восемьдесят, никому не позволили усомниться в его исключительной элитарности. Последовала интенсивная подготовка, в результате которой он и другие добровольцы преисполнились ненавистью к врагам, презрением к смерти и готовностью любой ценой выполнить приказ фюрера. И они его услышали из уст своего командира.
- Экипаж Летающего глаза передал, что люфтваффе не сможет нанести бомбовый удар по плацдарму большевиков из-за опасения сброса бомб на наши позиции. Ночью мы слишком близко вошли в соприкосновение с противником, к которому подошло подкрепление. Наши танки остались без горючего и боезапаса. Снабженцы безнадёжно отстали. Мы находимся внутри дуги позиций большевиков. Перед нами достойный противник, выстоявший под Сталинградом. Когда взойдёт солнце нас уничтожат перекрёстным огнём, или замкнут кольцо. Выход один: рукопашная схватка. Немедленно. С нами бог и фюрер. Форма одежды – голый торс, оружие – штык-ножи. Это будет рыцарский бой. Три минуты на подготовку.
Строй распался и тут же быстро восстановился. Внешний вид солдат претерпел кардинальные изменения. Теперь в шеренгах стояли обычные рослые мужчины, обнажённые по пояс, большинство - в чёрных трусах.
Рассветную тишину взорвала барабанная дробь бравурной музыки походного марша танковой дивизии СС «Мёртвая голова». Притаившиеся за леском в окружении немецких танков громкоговорящие рупорные установки старательно несли в пространство бодрый припев.
Шеренги подразделения СС автоматически повинуясь команде, маршировали, как на параде, насколько это было возможно на неровностях прибрежного луга. Вновь их использовали на самом опасном участке прорванного большевиками фронта.
Быстрым броском 8-я гвардейская армия генерал-полковника Чуйкова неожиданно захватила плацдарм на левом берегу Вислы. Нависла угроза скорого штурма Варшавы и они – элита СС должны были эту угрозу ликвидировать, вместе с плацдармом и окопавшимися на нём передовыми частями красноармейцев. Как и предписывал приказ, зачитанный им накануне. А приказы фюрера они выполняли всегда и безоговорочно.
Единственный приказ, который игнорировался элитными частями СС, был запрет вступать в рукопашные схватки, когда этого можно было избежать. Но это был приказ Вермахта, а не фюрера. Истинная воля богов и доблесть наследников традиций арийцев, каковыми числили себя подразделения СС «Мёртвая голова», проявляются лишь в рукопашной.
Они – цвет нации, отборный генетический материал, прошедшие специальную тренировку, завоевавшие Европу, проявившие неслыханную до них доблесть на самых гибельных участках фронта. Они - те, кто своей мужественностью и безжалостностью не раз склонял чашу битв в пользу войск Вермахта.
В этот раз они шли в атаку почти голые: мы без оружия и мы вызываем вас на рукопашный поединок. Они маршировали по притихшему лугу, презирая смертельную опасность возможного огня со стороны большевиков, ни на мгновение не позволяя кому-либо усомниться в своём расовом превосходстве. История принадлежит лучшим. Будущее – для победителей. Их грозное оружие, мощи которого ничто не могло противостоять на данном участке фронта, новейшие «Тигры» и «Фердинанды» остались без экипажей и охранения далеко позади. Белого цвета эмблемы мёртвой головы, с правых передков боевых машин, пустыми глазницами провожали свои экипажи.
«Несущие смерть» не знают жалости и сомнения. Русским мужикам, укрывшимся напротив в окопах и блиндажах, на удачно захваченном ими накануне плацдарме, даже с оружием не выстоять против подразделения СС «Мёртвая голова». Ибо это они предназначены очистить мир, как пояснил фюрер начиная войну с Россией, от «жидо-большевистской заразы». И они его «очищали». «Очищали», когда расстреливали безоружных старух и детей «неполноценных рас» на завоёванных территориях. «Очищали», когда уничтожали раненных в захваченных госпиталях. Как поясняло командование: «русские не подписали Женевскую конвенцию и не будут воевать по правилам, а потому к ним не применимы цивилизованные методы ведения войны». Индульгенция была получена и они не останавливались ни перед чем выполняя приказ. Да так, что в начале войны, зачастую вызывали отвращение в среде подразделений Вермахта. Презирая и при этом, завидуя особому положению и снабжению, Вермахт, тем не менее, постепенно признал их героическую способность исправлять безнадёжно проигранные военные операции. А Пауль, как и все члены его воинского сообщества, уверовал в элитарность и божественное предназначение.
И лишь генерал Мороз, зимой сорок первого внёс внутреннюю сумятицу и подточил веру в непогрешимость. В отсутствие тёплого обмундирования при сорока шести градусах холода, когда отваливались отмороженные уши (Пауль сам так потерял левое ухо ), зарождались первые сомнения: а нужна ли эта огромная вымороженная территория, на каждом участке которой приходилось преодолевать, как зачастую им казалось, совершенно бессмысленное сопротивление фанатиков-большевиков. В отличие от войны в Европе, Пауля поразило то, что на русском фронте зачастую не было позиций: встречным огнём огрызался каждый камень, каждый куст советской территории.
В первое время он часто вспоминал свой первый бой в начале войны с Россией. Их атаковали танки противника. Бой был короткий, но жестокий. Большевики отступили, потеряв один танк. Чёрный дым вздымался над оранжевыми языками, вырывающегося из стальной оболочки, пламени. Из горящего танка через нижний люк кулем вывалился молодой парень –танкист. Ног у него не было. Ниже колен кровоточили обезображенные, рваные куски мяса. Чудом оставаясь в сознании, танкист на багрово-красных обожжённых локтях отполз к гусенице, оставив после себя кроваво-грязный след на земле. Атакующим было ясно: не жилец. Они так и бы проследовали мимо, оставив его умирать, но обожжённый обрубок тела продолжал защищать свою землю и встретил атакующих огнём из пистолета. Его добили выстрелом в голову, избавив от мучительной смерти от потери крови. Это был белокурый паренёк с голубыми глазами. Вовсе не азиат, как твердила германская пропаганда о низшей расе. Поверженный фанатик внешне напомнил Паулю его старшего сына.
Все эти разрозненные воспоминания и не к месту нахлынувшие раздумья Пауль пережил маршируя по лугу в свою решающую, он это ясно сейчас понял, атаку.
2
Красноармейцы заворожённо смотрели, как приближаются шеренги врага.
- Спятили они что - ли?
- Перепились за ночь и одурели под утро,- отпускали шуточки острословы.
Но были и другие, которые сразу, без слов всё поняли, оценили и приняли решение. Молча, вперившись зло прищуренными горящими взорами в неуклонно накатывающиеся шеренги врага, русские воины стягивали с себя гимнастёрки. Финки, лихо, одним быстрым движением вытащенные из голенищ сапог, угрожающе засверкали в белом свете наступающего утра. Майор, глядя на эти приготовления своих подчинённых лишь зло сплюнул на бруствер. По своему богатому окопному опыту он знал, что есть моменты, когда приказы не отдаются. Они снисходят с небес. И никакие словеса не отменят неотвратимости рокового события, уготованного не иначе, как свыше. А казалось бы чего проще: огонь из всех видов оружия начисто выкосит наступающих в течение нескольких минут.
Но окопы молчали. Противники были достойными друг друга: война научила их презирать смерть.
- В отпуск бы, отоспаться. Спал бы целыми днями,- не к месту подумал Пауль.
Он уже мог разглядеть, как красноармейцы, отложив в сторону винтовки и автоматы, торопливо стягивали с себя гимнастёрки, оставаясь в нательном белье. Вот пожилой русский надевает чистую белую рубаху, готовясь встретить свою неминуемо приближающую смерть. Вот он перекрестился и вылез из окопа. Следом за ним полезли другие. Вызов был принят.
На пути марширующих эсэсовцев вырастала стена мужиков в белом нижнем белье. Белая полоса над синевой древней реки. Вскоре появится и красная- пролитая кровь.
- Ну, братья, не посрамим землю родную. Вперёд, за Сталина, за Родину!- пожилой украинец – старшина, оттеснив за свою спину молодого мелкорослого очкарика -лейтенанта, делово поплевал на ладони и выступил навстречу своей судьбе.
- У-рааа,- строй из белых полотняных сорочек побежал на врага. Сперва медленно, затем, распаляясь и входя в раж - всё быстрее и быстрее. Всё громче звучал боевой клич русских, как когда-то их древние предки-славяне взывали к светлым богам, что на протяжении всей истории охраняют святую землю.
И они сошлись, стенка на стенку. Бравурный марш визгливо сипнул прощальным устрашающим аккордом и в излучине реки повисла тишина, прерываемая сиплым сопением, металлическим лязгом скрещенных в безжалостных ударах, лезвий. Шла жестокая работа пехоты. Надсадное кряканье и хеканье, чмоканье всаженных лезвий и выразительная короткая ругань, когда клинки застревали в рёбрах поверженного врага.
Доблесть отборных потомков германских рыцарей схлестнулась с упорством славян.
Степан, выполняя приказ лейтенанта, остался с пожилым санитаром Гавриилом у землянки таких же, как и он тяжело раненных, ждущих прибытия плота с правого берега. Свои ранения они получили накануне, при захвате плацдарма.
Переживая за своих, пожилой боец потрогал нательный крестик и мысленно зашептал слова молитвы.
-Аминь,- скоро закончил он общение с Всевышним и вознёс глаза к небу.
В синеве, забравшись на чужую территорию, плавно кружил коршун, выискивая поживу. Вот, заметив добычу, он с силой ударил размашистыми крыльями по воздуху, набирая скорость и атакуя. Намеченный в пищу пернатый противник явно не желал быть добычей. Ловко увернувшись от атаки вражеских когтей сокол зашёл в хвост тёмного коршуна и сам атаковал грозу небесных пространств. Не ожидавший такой наглости пернатый разбойник, получив достойный отпор, рванул наверх и в сторону. Крик победителя пронёсся над прибрежным лугом.
- С нами, бог и все святые Руси,- истолковал увиденное, как знамение Степан.
На земле разгорался бой. Рукопашный, но от этого не менее кровавый и беспощадный. Противоборствующие стороны перемешались. Каждый выбирал противника по себе.
Глядя на быстро набегающую толпу озверелых мужиков, Пауль на ходу принял боксёрскую стойку. Коренастый мужик напротив зло сплюнул, занося финку. Но, как это часто бывает в сражениях, их поединку не суждено было состояться. Высокий, худощавый русский в белых портах набежал сбоку, широко размахнулся правой рукой и не медля, без размаха нанёс Паулю неожиданный короткий сильный удар кулаком левой руки в челюсть. От такого удара потемнело в глазах, Пауль, как куль улетел на дно воронки от снаряда.
- Швайне руссиш, как воюют, так и дерутся не по правилам…
Падая он ударился спиной о камень. Резкая боль в позвоночнике помогла ему прийти в себя. И вовремя. Сверху на него летел тот самый, худой русский. Пауль перекатился влево. Мужик грузно приземлился рядом и сразу же обхватил длинными жилистыми руками, сковывая движения. Словно стальные тиски сжали грудную клетку. Хрипя от напряжения Пауль видел толстые жилы, от неимоверного напряжения проступившие на худой шее русского. В глазах начало темнеть от боли, но вывернуться из цепкого захвата он не имел никакой возможности. В последнем усилии Пауль рванулся ещё ближе к русскому и вцепился зубами в небритое, хрипящее напротив горло. Он сжимал зубы, не обращая внимания на солоноватую жидкость, обильно текущую по губам, попадающую с порывистым дыханием в горло. Когда рот переполнялся кровью, он судорожно сглатывал, но продолжал сжимать зубы до тех пор, пока бьющееся в агонии тело противника не замерло без движения, а мужицкая хватка не ослабела. Синие глаза солдата безжизненно уставились в голубую небесную бездну. Дрожащими руками Пауль оттолкнул мёртвое тело подальше в сторону. Встать не было сил. Ноги не слушались и подкашивались. Грязной ладонью Пауль обтёр окровавленный рот, и лишь ещё больше размазал тягучую липкую массу по измождённым скулам. Бессильно опустив покатые плечи, он с трудом приходил в себя от схватки на дне воронки. Как сквозь вату до него доносился утихающий шум рукопашной схватки. Кто побеждал, ему, почему-то, в этот момент было совершенно безразлично.
Вдруг над головой мелькнула тёмная тень, заслонив собой белый свет, а на обмякшие плечи обрушился непомерный груз нового неприятеля.
Степан, не усидевший в окопе, бросился на помощь своим. Нещадная боль в кисти израненной руки, изводившая красноармейца последнее время, отступила от нахлынувшей ярости при виде развернувшейся перед ним смертельной схватки. Наглецов следует учить! А эсэсовцы, вообще не имеют право топтать землю.
Широкими прыжками он нёсся по неровному полю. Рукопашная, как в былой молодости, когда они – молодые деревенские парни и мужики, дрались «стенка на стенку». Огибая внезапно возникшую на пути воронку, он краем взора успел заметить на её дне белёсый жилистый торс восстанавливающего силы врага и окровавленный труп побеждённого им красноармейца. Не раздумывая, Степан молча прыгнул на ненавистную вражью спину. Как молот на наковальню, здоровенный кулак обрушился на стриженное темечко эсэсовца.
Тяжесть чужого потного тела, яркий сноп искр в мозгу и, свет померк в глазах Пауля.
Степан недоверчиво толкнул в плечо поверженного. Обмякшее тело завалилось на землю, из носа врага резво выбежала струйка крови. Но противник был ещё жив: грудь, хоть медленно и редко, но вздымалась в такт дыхания. Степан озабоченно оглядел побеждённого. Ярость схватки прошла. Добить несопротивляющегося, даже этого нелюдя – эсэсовца, не поднималась рука. Не зная, кто перед ним, Степан никогда бы не подумал, что этот, на вид обычный мужик, правда без левого уха, до их сегодняшней встречи не задумываясь и без сомнения расстреливал старух и детей.
Сверху послышался усталый русский говор. Рукопашная схватка закончилась полным разгромом элитной части потомков рыцарей, что, впрочем, не раз уже бывало на русской земле. Оставшиеся в живых «чуйковцы» буднично возвращались в свои окопы. У многих из них обильно кровоточили чудовищные рваные и резаные раны. Многих несли.
- Что ты над ним молишься?- окликнул Степана кто-то из усталых тружеников полей войны.
- Да жив, ещё, гад.
- Режь эту мразь и пойдём.
- Не могу,- развёл руками Степан:
- Если б сразу, а так…
- Тогда буди его и пинками наверх. Комбат пусть решает.
Конвоируя безухого пленного, Степан с жадностью крестьянина оглядывал густо разросшуюся вдоль берегов реки траву, чей духмяный запах сбивал дыхание.
- Эх, как же я соскучился по работе,-вслух вырвалось у него:
- Самое время косить, да косить.
- Скоро, уже. Для тебя война закончилась. С таким ранением тебя обязательно комиссуют,- завистливо произнёс кто-то из сослуживцев.
-Не завидуй, даст бог и ты домой вернёшься. С победой.
- Слышь, вятский, ты зачем пост бросил и в атаку сбежал? Кулаки зачесались?
- Куда вам одним. Что вы, молодёжь без нас, можете?
- Вятские– парни хватские: семеро одного не боятся.
- Тьфу на вас, пересмешники.
Смешки, смешками, но Степан всё-таки волновался. Даже пленный - не большое оправдание нарушению приказа. Но, начальству было не до него. Комбата вызывали на правый берег, в штаб.
Элитная часть танковых гренадёров была полностью вырезана. Слава рыцарей была в очередной раз посрамлена доблестью русских витязей. Огневые точки не произвели ни одного выстрела, но тела отборных солдат подразделения СС усеяли прибрежный луг древней реки Вислы.
3
- Где комбат этого неуправляемого войска?!!! – генерал и не думал сдерживать свои эмоции в присутствии оробевшей свиты с большими звёздами на погонах. О том, что он самым неподобающим образом разносит героических русских витязей, генералу как-то и не приходило в голову.
- Рядовым пойдёшь у меня в окопы до конца войны. В штрафбат навечно!!- эмоции щедро фонтанировали из ядрёного генеральского горла.
- Кто приказал ввязываться в рукопашную схватку? А если это была ловушка, отвлекающий маневр противника? Как бы твоё войско в подштанниках воевало с танками. Как тогда удержать плацдарм?
Прибывший в штаб на правый берег майор разносимого батальона молча пережидал гневную тираду начальства. До своего звания он дослужился не в штабных кабинетах тыла. На фронт пришёл в сорок первом молодым лейтенантом. Бывал, как говорится «и под конём и на коне». Окопами его не испугать: от Волги до Вислы на пузе пропахал и решения привык принимать и отвечать за них самостоятельно. Это, кажется, понял и генерал. Посчитав устроенный разнос достаточным, он выжидающе уставился на майора.
- На войне рукопашной не избежать, товарищ генерал. А гадам надо было ответить достойно на их наглый вызов.
- Немедленно рапорт мне на стол. Выводы сделаем, решение примем. Все свободны,- распустил всех генерал.
Когда свита удалилась, генерал заинтересованно поинтересовался у, выходившего из блиндажа последним, комбата:
- Ну, кто, хоть, кого?
- Наваляли фашистской элите. Нет больше этих эсэсовцев из «Мёртвой головы». Мёртвые, они и есть - мёртвые,- ответил майор и вышел составлять рапорт.
4
Красноармеец возвращался домой. С фронта. Война ещё продолжалась, а он счастливчик, по ранению демобилизован «подчистую». Выцветшая гимнастёрка на костистой груди скупо отсвечивала гвардейским знаком. Тощий вещмешок с сухпайком за широкими плечами, да видавшая виды солдатская шинель – нехитрые пожитки возвращающегося с войны солдата. Безжалостные жернова лихолетья, лишь тенью широких крыл опалили поседевшего, то ли от возраста, то ли от пережитого, славянина.
Надсадно пыхтя и завывая от изнеможения паровоз с трудом остановил тяжело гружёный состав на станции.
Из насквозь продуваемой всеми ветрами теплушки, аккуратно, боясь растревожить и так, постоянно нудно ноющую от боли, руку, Степан пружинисто спрыгнул на перрон. Шинель, наброшенная на левую руку старательно скрывала изувеченную, быстро похудевшую кисть, с криво сросшимися пальцами.
Родина!!! Со станции до родной деревни ещё с десяток вёрст, но он готов и пешком их отмахать. Слава богу, ноги целы и невредимы. Вот, пади ж, ты, Гражданскую войну на Колчаковском фронте прошёл без единой царапины, уберёг его ангел-хранитель, а клятый фашист, таки, достал его на Магнушевском плацдарме. Видно укатали Сивку крутые горки. Пятый десяток, как никак, он на белом свете.
- Ваши документы!- требовательный оклик, раздался сзади. Милицейский патруль: пожилой сержант и две бабы-вохровцы настороженно взяли в полукруг. Кобуры пистолетов у всех были расстёгнуты. Не ждали ещё в глубоком тылу, густо утыканном лагерями и спецпоселениями, воинов-освободителей. Если кого и встречали, то большей частью из тех, что на костылях, или сильно контуженных. К таким, израненным инвалидам привыкли. А вот, чтобы, как он, рядовой, с руками и ногами и с не трясущейся головой! Это было в диковинку. И лишь когда Степан обернулся, опытный старшина моментально узрел и нашивку за боевое ранение и навечно обездвиженные костлявые пальцы солдата. Напряжённое подозрение медленно спадало. Но с документами представитель власти ознакомился дотошно.
- Отвоевался, земляк.
- Как видишь,- со вздохом согласился с ним Степан.
- На площади подвода стоит, запряжённая каурой кобылой. Увидишь, она там одна. В аккурат в твою деревню уполномоченного из райкома везёт. Раздобрится, то и тебя подберёт. Есть, чем раздобрить-то?
- Уговорю, чай, не лешак же он.
В это время на станцию в тупик прибывал эшелон с военнопленными. Паровоз хрипло прогудел и надсадно исходя белым паром натружено остановил тринадцать теплушек состава. Пауль, скорчившись в углу от холода, безразлично повёл глазами на широко распахнувшуюся дверь. Поток утреннего холодного воздуха хлынул внутрь, заставляя ещё сильнее сжаться в клубок.
- Выгрузить трупы,- требовательно прозвучала привычная команда, которую военнопленные, не владевшие русским языком, хорошо выучили за время своего плена.
Немцы, румыны, итальянцы составляли основу пленной команды, направляемой в Вятлаг. С каждым километром плена, всё холоднее становились ночи, а паёк – скуднее. Волна трупного смрада не покидала теплушки. Горы трупов, застывших в разнообразных позах, выгружались на станциях по пути состава в глубь России. К процессу захоронения привлекались местные жители, исхудавшие и измученные не меньше военнопленных. Трупы сваливали в общие ямы, выкопанные рядом с железнодорожными путями. Зачастую вместе с мёртвыми закапывали живых. Уже еле дышащих, но ещё живых. Отсортировать их, ни у военнопленных, ни у местных жителей, желания не возникало, да и сил не было. Таких, бедолаг даже не расстреливали. Их просто зарывали. С трудом дышащие тела вздрагивали под, падающим на них, промёрзшим грунтом. Доносившиеся из-под земли предсмертные хрипы искажали в ужасе лица, продолжавших выполнять свою страшную работу, конвоя и похоронной команды, но ни один живой, попавший в яму, не был возвращён из неё. Самые проворные из привлечённых местных жителей успевали снять с тел, сваленных в яму, чудом сохранившуюся на военнопленных одежду. Конвойные делали вид, что не замечают этого.
И лишь однажды, на какой-то глухой станции, видно недавно призванный рядовой воспротивился было:
- Отставить мародёрство!
Но старшина, покосившись на старшего конвоя, делавшего вид, что занят изучением документов, с укором остановил не в меру раздухарившегося ретивого новобранца:
- Облишь. Они пашут каждый день, без выходных, по двенадцать часов. Сами голодные, ибо всё съестное – для фронта и местных госпиталей. Неужто жизнь фашистская дороже жизни этих мобилизованных баб да старух?
И Пауль, если и не был согласен с таким отношением к военнопленным, то, как историк, не мог не признать, что в стране, все силы положившей на смертельную борьбу, жизнь пленных не будет ценнее жизни своих сограждан.
Он желал лишь быстрее прибыть в лагерь. Там хоть есть надежда на медпомощь. Как и на фронте, здесь выживали наиболее выносливые. На станциях военнопленные обменивали у местных мальчишек так тщательно сберегаемые фотографии любимых женщин, детей, родителей на гнилые овощи и любые тряпки: спасались от голода и холода. Истощённые тела всячески укутывались приобретёнными в пути женскими юбками, платками, бельём: только бы сохранить тепло, только бы выжить, добраться до лагеря. Там обязательно будет санобработка и можно будет избавиться от, кишащих в одежде, вшей. Паразитов было столько, что намотанные на тела тряпки шевелились. Куски грязи покрывали пленённых «носителей цивилизации».
Нескончаемо длинный, изнурительный путь закончился на небольшом разъезде в лесной глуши.
Все, кто мог едва стоять на ногах, под немногочисленным конвоем, направлялись в лагерь для военнопленных № 101. Стоя в колонне, окружённый худыми, давно небритыми лицами с опустошёнными и безразличными взглядами глубоко запавших глаз, Пауль наблюдал, как из теплушек выносили несчастных, не способных самостоятельно передвигаться. Таких было большинство. Дальнейшая их судьба не представляла для Пауля ни тайны, ни интереса: расстреляют, если проявят гуманизм, но откуда в варварах гуманизм? Свалят в уже приготовленные ямы и зароют живыми, не церемонясь.
Пауль вспомнил, как его подразделение в самом начале войны в стремительном броске прорвало линию обороны и захватило вражеский санаторий. Сторож – старик в дырявой шапке-ушанке ( и это несмотря на тридцатиградусную жару ) заметив военных в чужой форме, направляющихся через главные ворота на территорию ведомственного санатория, выскочил из будки-сторожки, угрожающе потрясая старой берданкой. Ближайшая бронемашина вильнула в его сторону и переломанное старческое тело безжизненно отлетело на обочину. Но перед смертью варвар случайным выстрелом легко ранил рядового Штольца. Заряд соли зацепил предплечье правой руки, доставляя мучительную жжёную боль раненому.
Из здания санатория выбегали перепуганные семьи отдыхающих и замирали на высоком крыльце, опасаясь ступить на землю, словно осознав, что им- варварам нет места в, принесённой на их землю, цивилизации. Победоносное продвижение Вермахта в глубь России не могло терять стремительный темп, тем более из-за сотни гражданских отдыхающих. Их элитная часть направилась дальше, а Пауль с тремя рядовыми и раненым Штольцем был оставлен для охраны пленных и отправки в комендатуру, которая ещё только должна быть создана в ближайшем городке. Промаявшись с полчаса и озверев от безделья и боли, Штольц загнал всех пленных: стариков, женщин, детей в зал на втором этаже и без разбора открыл по ним огонь длинными автоматными очередями.
- Это не Бельгия. Согласно приказа фюрера, «нецивилизованные народы» в конечном итоге подлежат уничтожению. Я просто избавил Германию от лишних затрат. Зато теперь мы можем догнать своих,- буднично объяснил он своё безумное решение.
Проверяя больничное здание, в подвале они обнаружили укрывающихся полтора десятка тяжело раненных красноармейцев. Медперсонал успел скрыться. С раненными, которые не могли самостоятельно передвигаться, находилась совсем молоденькая медицинская сестра.
Их всех расстрелял Штольц.
- Это вам за моё ранение,- оправдался он.
В те первые месяцы войны, подобная жестокость ещё нуждалась в оправдании. Впоследствии это были их обычные фронтовые будни.
Когда в теплушках остались лишь мёртвые тела, обессиленных военнопленных, не могущих самостоятельно передвигаться, стали загружать на крестьянские подводы, Пауль лишь безразлично отметил для себя:
- Повезут на лагерное кладбище.
Искреннее недоумение у него вызвало сообщение, сухим шёпотом облетевшее строй военнопленных, о направлении беспомощного контингента в спецгоспиталь № 3171, в посёлок с трудно запоминающимся русским названием Рудничный. Странные эти варвары. Зачем спасать едва дышащих врагов, если их придётся лечить, урывая медикаменты от своих раненых, а вылечив - кормить.
5
В родную деревню въехали поздно ночью. Худая, измождённая кобыла долго тянула бы телегу со столь опротивевшими ей седоками по нескончаемому лесному тракту, но многоголосый вой серых хозяев лесной чащи пробудил её, где-то глубоко дремлющий жизнесохраняющий инстинкт и, резво перебирая вихляющими копытами каурая из последних сил примчалась к спасительному жилью. Деревня в полутораста дворов расположилась на пригорке по обеим сторонам тракта. С широкой заводи, скрывавшейся в ночи реки Камы, тянуло ощутимой прохладой. Из глухой лесной чащи тоскливо взвывал матёрый волчище, собирая стаю в набег. Из деревни ему отвечало редкое, опасливое гавканье дальних родственников. Кое-где из труб домов валил дым. Ночи были холодные и семейства крестьян предпочитали спать, несмотря на духоту, на тёплых лежанках протопленных русских печей.
Степан спрыгнул на повороте. Уполномоченный, высушивший почти весь спирт из солдатской фляжки, блаженно кунял на передке, прижимаясь к тёплому бабьему боку возницы. Тётка Василиха, а это она управляла повозкой, отревев на радостях всю дорогу, прощаясь, старательно расцеловывала дальнего родственника и отпустила лишь тогда, когда получила от Степана в подарок пару катушек ниток и кусок хозяйского мыла.
- Свидимся, ишшо, пади, донеча-то. Как управишься, не забывай сродственницу,-сквозь всхлипы устало молвила возница и направила кобылу к председательскому дому.
Степан ходко шагал по мосткам из досок. Не беда, что темень стояла, хоть глаз выколи. Долгие годы войны не ослабили его память, а деревня ничуть не изменилась внешне. Так, по крайней мере, ему казалось в ночной темноте. На взгорке, слева от колхозного магазина, за широкими деревянными воротами стояла справная крестьянская изба, срубленная из вековых деревьев, привольно росших когда-то на месте возделанного огорода. В доме стояла тишина. Умаявшись за день на трудовом фронте домочадцы старались отоспаться перед новым трудоднём. С отчаянно бьющимся сердцем Степан, едва сдерживая ликованье от возвращения домой, осторожно постучал по деревянному ставню окна…
Отревела на радостях Марийка - супруга Степана, дождавшаяся с войны мужика. Минуло ночное застолье с соседями и родными, стихийно организованное по случаю возвращения фронтовика домой. Не обошлось, правда, и без ложки дёгтя.
- Что ж ты, милай, пустым-то с фронта возвратился. Один худой вещмешок да искалеченная рука – твоё богатство. Вон однорукий Федот-от, що ноне - учётчик. Вот он-то кипу иголок та матерьялу кусок в подарок жёнке привёз,- искренне сожалела неразумного родственника простоватая тётка Василиха, свесив седую голову над кружкой браги, скрытой в её натруженных мозолистых ладонях.
На следующий день, когда так и не сомкнувший за всю ночь глаз демобилизованный фронтовик прибыл в сельский Совет, он без долгих разговоров был назначен бригадиром полеводческой бригады в родном колхозе «Калинин», в который он когда-то в юности, вступил после изгнания колчаковского отряда, передав в общее хозяйство и свой большой добротный дом, и земельный надел, пяток коров, кобылу и прочую живность своего довольно зажитого единоличного хозяйства. Этот поступок был положительно оценён новой рабоче-крестьянской властью и только поэтому, Степан со своим семейством не был раскулачен в то неспокойное время.
6
Пауль постепенно свыкся с лагерной жизнью военнопленного. Всё время они, кто хоть как-то мог держаться на ногах, были заняты на работах. В осенне-зимний период их направляли на лесоразработки. Работа была ещё та: валить лес, пилить швырок, грузить. Работали обычно вместе с мобилизованными на лесозаготовку колхозниками (а это были по большей частью – женщины ). Колхоз снабжал гужевым транспортом. Голодные измождённые бабы трудились наравне с мужчинами. Кому из них было труднее: военнопленным, или победителям, Пауль затруднялся сказать. В лютые морозы почти девятимесячной зимы, им всем было одинаково нелегко. Пауль видел, с какой завистью провожали пленных крестьянские глаза во время перерыва на обед. Обед работающим военнопленным доставлялся полевой кухней в обязательном порядке, согласно распорядка лагеря и типового меню: на первое – жиденькие щи с капустой, на второе – каша, иногда с овощами, рыбой, или даже , правда, очень редко – мясом, на третье – чай, подслащённый сахаром. От авитаминоза, после господствовавшего в начале войны в лагере тифа, в обязательном порядке в рационе присутствовал стакан хвойного настоя.
Уставшие бабы могли мечтать только о такой заботе. Немцы же ворчали:
- Капюста, капюста. Лука дай!
Недовольного быстро одергивали собратья по несчастью: опасались гнева голодных местных жителей. К счастью, те к военнопленным относились терпимо. Условия работы были одинаково невыносимыми, как для тех, так и для других. Может, поэтому, план выполнялся редко.
Однажды весной, после обычного утреннего развода на работы Пауль попал в бригаду к Крюгелю.
- Бригада! Вы поступили в распоряжение конвоя и должны беспрекословно выполнять все его требования. В случае неподчинения конвой применит оружие. Идти не растягиваясь. Я иду впереди бригады, конвой – сзади!- бригадир с немецкой педантичностью отдал приказ.
Крюгель был коммунистом из Минска и в лагере находился с самого начала войны. Днём в лагере верховодили заключённые немцы из коммунистов, ночью – бывшие офицеры Вермахта. И те и другие были ненавистны Паулю. Первые - за то, что восстанавливая, по их мнению, справедливость, издевались и всячески унижали пленных солдат, вторых – за то, что и в лагере не прекратили пропаганду борьбы с коммунизмом, лишая ночными построениями бывших подчинённых, и так чересчур короткого, сна.
Прибыли в поле, где уже вовсю копошились полуголые колхозники на посадке картофеля.
- Рядовой, получить инструмент у бригадира,- начальственно приказал Крюгель Паулю.
Согласно кивнув головой, Пауль зашагал по пахоте к одинокой телеге.
- Рядовой, стоять. Ко мне! – раздражённый окрик Крюгеля резал слух.
Пауль подбежал к лагерному активисту.
- Вы забыли, кем вы являетесь? Забыли всё, чему учили? Десять приседаний!
- Так точно. Есть десять приседаний. Есть получить инструмент у бригадира,- вытянулся Пауль, гася в своих глазах злобу.
- Приступай. Раз, два…. Десять. Пшёл вон.
- Глянь, бригадир, они друг над другом ешшо и измываются,- осудительно качая головой, обратила внимание Степана, на разыгравшуюся в поле несправедливость, кривая Пантелеиха, с трудом разгибая натруженную спину над только что засаженной картофельной грядкой.
Бригада из десятка девиц да баб во главе со Степаном второй день работала в поле на посадке картофеля. После минувших неделю назад первомайский праздников, погода установилась, поля подсохли и грунт вполне прогрелся для посадки.
- Слышь, фриц, ходи сюда,- позвал затурканного лагерника Степан.
Подконвойный послушно подбежал к бригадиру. Степан пристально вглядывался в смутно знакомые черты. Безразлично-покорное выражение лица Пауля сменилось на испуганное.
Они узнали друг друга!
- А, ведь, я тебя знаю. Вислу помнишь? Рукопашную?- в подбежавшем запаренном военнопленном, Степан с трудом опознал своего единственного пленника.
- Если бы не отсутствие уха, я бы тебя ни за что не признал. Ишь, как раздобрел на казённых харчах.
- Я не понимать,- Пауль старательно отворачивал голову от внимательного взора русского.
Почти год минул, а своего личного врага Пауль не забыл.
- Не знал, я, что эсэсовцев, держат в наших лагерях,- задумчиво покачал головой Степан.
- Нихт, эсэс. Нихт. Зольдат.
- Рубаху сними. Снимай, снимай! Вот так. Теперь, хенде хох!
Ничего не понимающий в начале Пауль послушно-привычно снял китель и поднял руки. Удовлетворительно хмыкнув, Степан махнул рукой:
- Одевайся.
Пауль покорно склонил голову, признавая правоту, когда-то пленившего его русского. Под подмышкой у негно синел вытатуированный круг с группой крови – отличительный знак сообщества войск СС. Весь плен он старательно скрывал принадлежность к эсэсовскому воинству: лагерный режим для них был строже, а лагеря располагались ещё дальше в Сибири. Теперь не избежать этапа в суровую Сибирь. Надо же было такому случиться.
В это время внимание работавших в поле привлекли детские крики, раздававшиеся с просёлочной дороги. Гонец явно спешил и желая доставить срочную новость как можно скорее, свернул с наезженной дороги на свежевспаханное поле.
- Что-то случилось, Степаныч.
Бабы встревоженно сгрудились около бригадирской телеги, дружно бросив свою работу. По полю бежал пацан, нелепо размахивая руками. Не добежав шагов тридцать, он споткнулся, упал и лёжа, с грядки, сипло закричал сорванным голосом:
- Победа! Победа!
На поле поднялся бабский гвалт.
- Говори толком! Кто послал-то? Откуда известно?! Да, говори же, ты, недотёпа!!
Самые нетерпеливые бросились к нему навстречу, окружили, поставили на ноги, тормошили, задавая всё новые и новые вопросы. Мальчишка в ответ ошалело мотал головой, широко раскрывал перемазанный глиной рот, но от величайшего волнения не мог произнести ни слова. Помогая себе он всплёскивал руками, таращил заполненные слезами глаза и подвывал от бессилия:
-Ууу, уууу.
-Да дайте же ему воды, сердечному.
Алюминиевая кружка услужливо подсунутая кем-то из окружения, громко лязгнула о зубы. Родниковая вода быстро привела в чувство гонца и он срывающимся голосом объявил:
- Из района звонили председателю. Капит…, капитляция. Фашистам капут, конец войне!
Степан и фриц молчали, оглушённые самой долгожданной, но всё-таки такой неожиданной вестью. Дожили. Впереди - мирная жизнь. А кому-то - дальняя дорога в лагеря. Степан раздумчиво оглядел враз скукожившегося Пауля. Как и тогда, на поле рукопашной схватки, никакой ненависти, этот несчастный у него не вызывал.
- Победа, фриц, Победа!!! Ладно. Чёрт с тобой. Своё ты получил. Бывай с богом.
Пауль настороженно выслушал русского. Что он сказал? Русская речь такая неопределённая, как хочешь, так и понимай. Отходя к своим соотечественникам, он всё ожидал окрика. Начальник, а Степан был им в бабьей бригаде, не мог не доложить руководству о скрывающемся эсэсовце.
7
Давно отгремела война. Разоблачили культ верховного главнокомандующего, с именем которого шли на смерть батальоны, армии и фронты. Постаревший Степан, всё ещё жилистый, сидел на завалинке перед почерневшим от времени домом. На лацкане засаленного, видавшего виды пиджака висел новенький орден Красного знамени. Он только что пришёл из военкомата. Награду свою он получил из рук военкома.
«… ранен в боях на плацдарме р. Вислы. За проявленное мужество …».
А из рук присутствовавшего при этом человека из органов, он получил письмо. Это письмо он держал сейчас в мелко дрожащей руке. Весть из Германии. На имя бригадира Степан Степановича. Из адреса – Кировская область и название посёлка. Ни улицы, ни номера дома, а дошло. В конверте была семейная фотография: его ровесник- мужчина в шляпе с цилиндром, и элегантная женщина на фоне Мавзолея на Красной площади.
И коротенькое послание на обратной стороне фото: Вы сохранили мне жизнь в 1944 г., на р. Висле. Благодаря Вам меня в 1947 году отправили не в Сибирь, а домой. Спасибо, русский солдат. Пауль Дидрих.
- Хорошо живут, фрицы,- подумал Степан, разглядывая холёные лица бывшего врага и его супруги:
- По заграницам разъезжают. Ишь ты. А не съездить ли и мне к сыну Генке, в Воронеж. Попрощаться. Пенсии на дорогу хватит, а обратно, сын отправит. Всё-таки майор, в Академии преподаёт. И захвачу-ка с собой Юркиного отпрыска. С внучком будет веселее в долгой дороге.
И старик пошёл собираться в путь.
март - май 2015 г. Севастополь