Сказать про сон, что это не сон, все равно что про не сон сказать, что это сон.
"Волшебная лампа Алладина"
…Снег все шел и шел. Город казался пустынным и вымершим. Лишь изредка откуда-то сверху доносился шум колес проносившегося автомобиля. Пластиковая упаковка из-под йогурта, находившаяся в ладони Василия, наполнялась снегом, а не деньгами. «И надо же было им погнать меня собирать милостыню именно сейчас, в такую рань, – думал Василий.– Все равно никого на улице нет, никто и не подаст… только небо подает мне милостыню - снегом…»
И Василий погрузился в полусонные мечты. Он дремал, прислонившись к стене у входа в подземный переход, и ему снилась странная музыка, музыка слияния с миром, растворения человеческой души в белизне снега…
Но вдруг Василий вздрогнул и очнулся. Он вспомнил, что вот-вот может прийти его шеф, глава крупной системы профессиональных нищих, и начать выбивать из него деньги. Воспоминания о кулаках этого высокого, сильного мужчины с каменным прямоугольным подбородком и белесыми волосами были неприятны Василию, бывшему поэту, и бомж поежился, закрыл глаза и снова ушел в мир своих рассуждений.
Из этого полусонного - полубредового состояния Василия вывел резкий толчок в бок.
– Вась, ты че, уснул? Твоя очередь выступать! Сцена уже освободилась! – шепнул Антон, друг поэта Василия, сидевший рядом с ним в зрительном зале большого петербургского культурного центра. Шел концерт, на который были приглашены наиболее известные молодые музыканты, прозаики и поэты северной столицы, и в их числе – Василий. Надо было идти, читать очередной рассказ об «униженных и оскорбленных».
Василий встал, поправил свой безупречный пиджак и пошел на сцену, пытаясь припомнить, что это он только что видел во сне.
* * *
Прошло полгода с того памятного концерта, когда Василию впервые приснился сон о нищем. Культурная жизнь Северной столицы кипела, и ни одно крупное мероприятие не проходило без участия Василия. Он выступал на телевидении, принимал участие в круглых столах и конференциях наравне с ведущими мыслителями и писателями города. Казалось, жизнь складывалась абсолютно благополучно. Но молодому поэту постоянно виделось во сне, как он стоит у холодной стены подземного перехода в каком-то провинциальном городе, скорее всего, в Сибири, и снег падает в его ладонь… Этот сон преследовал и тревожил поэта. В его стихах и рассказах все чаще появлялись горемыки, странники, бездомные. Оплакивание их судеб стало для Василия второй, порядком поднадоевшей профессией. Впрочем, стихи о страдальцах пользовались успехом, их часто читали и цитировали, что раздражало даже самого автора. Поэтому, когда его позвали на большой благотворительный музыкально-поэтический концерт, деньги от которого должны были поступить в распоряжение детского дома, он сначала хотел отказаться, но в конце концов решил прийти – просто чтобы скоротать холодный декабрьский вечер.
Большой зал был переполнен. Василий вошел, сопровождаемый взорами молодых зрительниц, и занял свое место в первом ряду. Роскошное помещение, украшенное во вкусе XVIII века, сцена, пока еще погруженная в тень, шум толпы за спиной раздражали Василия, выросшего в маленькой приволжской деревеньке и не любившего людных сборищ, по которым он вынужден был таскаться. Когда занавес поднялся и началось мероприятие, поэт погрузился в привычное состояние полусна – полубодрствования, изредка ловя отдельные фразы, доносившиеся со сцены: что важно для художника, то все равно останется в его памяти.
Но вдруг Василий вздрогнул, как от неожиданного прикосновения: он услышал музыку, фортепианную музыку, показавшуюся ему родной и знакомой. Это на сцене выступала молодая девушка – пианистка, которой он до этого дня нигде не видел. Она сидела за фортепиано и играла, и Василий ловил одну музыкальную фразу за другой, следил за повышениями и понижениями тона, словно музыка отражала рисунок тех духовных высот, которые привлекали и манили Василия с детства, выражаясь в сновидениях, неосознанных мечтах, случайных оговорках, образах, неожиданно и неизвестно откуда появлявшихся в его творчестве. Душа Василия летела за этой музыкой, то поднимаясь ввысь, то падая в воздушные ямы, как птица, впервые ставшая на крыло, и где-то впереди мерцал свет, странный белый-белый свет, выраженный гармоническим соотношением музыкальных тонов и словно составлявший сущность творческих излучений сердца Василия. Этот свет не был светом счастья; он скорее напоминал свет зимнего неба над сибирским городом из давнего сна Василия... Затаенные воспоминания об этом сиянии захлестнули сердце Василия, и он так увлекся музыкой, что даже чуть не забыл встать и поаплодировать молодой пианистке, когда она кончила играть.
После концерта Василий, как всегда, безупречно прочитавший цикл стихов о бездомных детях, подошел к девушке-пианистке и заговорил с ней. Ее звали Ксения, и она приехала в Петербург ненадолго из далекого сибирского города, чтобы принять участие в музыкальном конкурсе. Разговор с ней увлек Василия, и он заинтересованно расспрашивал Ксению о жизни провинции, нравах, царящих в Сибири, местной культуре и искусстве.
Девушка рассказала поэту, что музыка, которую она играла, была написана сибирским композитором, жившим в начале ХХ века; после гражданской войны дом этого музыканта был разрушен, сам он оказался в опале и вынужден был несколько лет жить нищим, прося подаяния. Впрочем, потом ему удалось эмигрировать в Китай, а оттуда – в Америку, где он прожил долгую и благополучную жизнь.
Василий заинтересовался судьбой этого композитора, к тому же являвшегося дальним родственником Ксении. Сказал, что хотел бы посетить ее родной город, чтобы, возможно, написать книгу о творце, чья музыка так его потрясла. «Это вполне возможно, – сказала Ксения. – Я улетаю на родину через неделю, и вы могли бы полететь со мной, чтобы узнать все о моем родственнике…» Судя по всему, Василий понравился Ксении, и она уже начинала строить планы покорения его сердца. Впрочем, и сам Василий был бы не против этого… Ксения, Сибирь и музыка слились в его сознании в один родной, до боли близкий образ, и он рад был бы прикоснуться к этому новому открывшемуся миру как можно ближе.
* * *
Через неделю Василий и Ксения шли по улицам сибирского города, беседуя о судьбе знаменитого родственника девушки. Василий читал Ксюше новые стихи, в которых описывались далекий город, его заснеженные улицы, дома, мосты, люди, словно во сне снующие по проспектам и почти не замечающие друг друга... В душе Василия звучала музыка,- не та, которую играла Ксения, а та, что грезилась ему в сновидениях. Ксения слушала слова Василия с улыбкой, радуясь знакомству и словно представляя будущую совместную жизнь в Питере.
Но Василий думал о чем-то другом. Ксения была для него только ключом к некой тайне, которую он давно нащупывал в стихах, рассказах, снах, и он уже не придавал особого значения этой девушке. Красотой белого неба над белым городом был заворожён он. Ему казалось, что все это он уже когда-то видел, когда-то уже стоял в подземном переходе, прислонившись спиной к мучительно холодной стене, и ждал чего-то - великого и непонятного…
Неожиданно Ксения заметила, что Василий больше не слушает ее и делает все, чтобы улизнуть. Она не могла ничего сделать, когда он внезапно оторвался от нее, скользнул в какой-то переулок и растворился в сумерках. Ошеломленная девушка стояла, не понимая, что произошло, и даже не пыталась броситься вслед за другом…
……Снег все шел и шел. Город казался пустынным и вымершим. Лишь изредка откуда-то сверху доносился шум колес проносившегося автомобиля. Пластиковая упаковка из-под йогурта, находившаяся в ладони Василия, наполнялась снегом, а не деньгами. «И надо же было им погнать меня собирать милостыню именно сейчас, в такую рань, – думал Василий.– Все равно никого на улице нет, никто и не подаст… только небо подает мне милостыню - снегом…»
И Василий погрузился в полусонные мечты. Он дремал, прислонившись к стене у входа в подземный переход, и ему снилась странная музыка, музыка слияния с миром, растворения человеческой души в белизне снега…
2011 г.