Избранные письма Великой княгини Елизаветы Феодоровны Цесаревичу Николаю Александровичу в период его ухаживания за Принцессой Аликс
1889-1894
Перевод с английского.
Составитель монахиня Нектария (Мак Лиз).
Русский текст Вячеслава Марченко.
Консультант перевода Ричард (Фома) Бэттс.
Великая княгиня Елизавета Феодоровна (Принцесса Элла Гессенская) родилась в Дармштадте в Германии в 1864 году на восемь лет раньше своей сестры Принцессы Аликс Гессенской, ставшей впоследствии Императрицей Александрой Феодоровной, Супругой Русского Царя Николая II. Сама Элла также вошла в Царскую Семью России, когда в 1884 году вышла замуж за Великого князя Сергея Александровича, дядю Цесаревича Николая Александровича.
Из-за общественного положения Наследника и светского этикета XIX века Принцесса Аликс и Цесаревич Николай Александрович не могли вести личную переписку до своей помолвки, поэтому было естественным, что Цесаревич обратился за помощью к сестре Принцессы, жене своего дяди, как к человеку, с которым он мог говорить о своих чувствах к Аликс и которая осмотрительно передавала бы приветы и послания. Письма Елизаветы Феодоровны дают теплое и живое описание тех пяти лет смятений, через которые прошла Аликс, прежде чем смогла поменять родную лютеранскую веру на Православную, что требовалось от Супруги Русского Монарха. Письма ценны для нас тем, что показывают Аликс в ее молодые годы и передают впечатление, которое она производила на других, а также подчеркивают свойственную ей привычку твердо придерживаться своих убеждений просто потому, что она считала их верными – замечательная стойкость для любой молодой женщины, которая разрывается между любовью и убеждениями.
Хоть и сохранилась корреспонденция Эллы к Царю, большинство писем между Аликс и Эллой и от Николая Александровича к Элле не дошло до нас. Как Аликс, так и Элла сожгли самые дорогие для них письма, когда в 1917 году ждали ареста Временным правительством. Они вскоре были арестованы, и Элла убита в Алапаевске на следующий день после убийства Помазанника Божия Николая Александровича и всей его Семьи в июле 1918 года в Екатеринбурге.
Но следующие письма являются прелюдией к счастливому периоду их жизни.
18 мая 1889 года
...Отвечая на твой вопрос, я думаю, по правде сказать, что будет много трудностей, но надеюсь, что смогу все это организовать. Я наверняка знаю, что будет нелегко, но иногда вещи, которые кажутся совершенно невыполнимыми, удаются гораздо лучше, чем предполагаешь...
Петербург, 9 июня 1889 года
Дорогой Ники,
Весь день я думала и думала о нашем разговоре, и твоя записочка, которую я только что получила, доставила мне большое удовольствие. От всего сердца благодарю тебя. Конечно, я сказала Сергею, но никто другой ни слова из нее не узнает. Ты знаешь, мне сказали, что если горячо молиться в церкви, то Бог услышит твои молитвы – так вот, в Иерусалиме и в доме Павла я так глубоко молилась за вас обоих – чтобы Он свел вас вместе в любви друг к другу и к Нему Его благословением. Сегодня я написала Аликс и сообщила ей, что вчера мы долго беседовали, в том числе и о ней, и что ты с большим удовольствием вспоминаешь визит этой зимой, и как ты был рад ее видеть, и что я могла бы передавать тебе добрые пожелания от нее. Более прямо сказать я не осмелилась, так что удовлетворись этим – с Божией помощью все пойдет хорошо. Вера и любовь могут многое... Если у вас есть вера в Него и друг в друга, все пойдет хорошо...
Нежно целую. Сергей и твоя любящая тетушка.
4 июля 1889 года.
... Аликс написала мне и передает тебе наилучшие пожелания – они все проведут лето вместе, относительно Англии или Шотландии пока планов еще нет.
29 августа 1890 года.
Дорогой Ники,
Я надеюсь, что, не получая от меня никаких писем со времени нашего расставания, ты не думаешь, что я тебя забыла, просто мне очень хотелось сообщить тебе такие новости, которые ты действительно жаждешь услышать. Мы очень часто говорили с ней, но барьер, который, я надеюсь, будет перейден, все еще кажется непреодолимым. Любовь Пелли так же глубока и сильна, как и раньше, но она не может решиться переменить религию (Пелли – это секретное имя, которым Элла называла Аликс – ред.). Ей кажется, что она делает что-то неправильно. Со всей своей любовью к сестре я пыталась убедить ее, что она не может поступить иначе, нежели любить эту религию, к которой я тоже намереваюсь принадлежать и которая является истинно верной, единственной, которая осталась неиспорченной в течение столетий и продолжает быть такой же чистой, как вначале. Мы бы вместе совершили этот серьезный шаг, но увы, она не может решиться. Мы только можем молить Бога помочь ей стать на путь истинный, и я очень надеюсь на лучшее. Бедняжка, она так мучается: с одной стороны, чувство сильной любви, а с другой, как она полагает, ее чувство долга. Все же я надеюсь убедить ее сделать правильный выбор. В конце концов, любовь – это святое, одно из самых чистых чувств в мире. Что касается других ее сомнений, они ничто в сравнении с этим, так как я действительно думаю, что Папа даст свое согласие. Ты полностью завоевал его сердце. Я говорила с ним – большое дело уже то, что он сказал, что не скажет, что он никогда не сможет согласиться, но он знает, что Бабушка (Английская Королева Виктория – ред.) была бы недовольна и рассержена, если бы это было сейчас, если бы вы встретились сейчас.
4 сентября 1890 года.
...Прошли дни, и сейчас ты уже получил письмо от Сергея. Не могу сказать, насколько мне жаль, что я не могу пригласить тебя сюда, но сейчас это действительно было бы невозможно – кто знает, лучше это или хуже, но это очень тяжело. Мы очень часто разговаривали с Пелли – когда мы расстанемся, я буду посылать ей книги и постоянно писать. Возможно также, что по прошествии некоторого времени и я поеду навестить бабушку и смогу убедить ее переменить взгляды и не мешать счастью двух людей, так любящих друг друга. Конечно, я не буду упоминать о том, что ты со мной говорил, но, возможно, я смогу помочь, рассказав, какой ты и как добры все твои родственники и, если Пелли сама решится, я уверена, что бабушка сдастся, потому что она ее обожает. Я вкладываю сюда маленький конвертик и цветок, который Пелли положила в мою записную книжку. Когда ты поедешь в Иерусалим, молись, чтобы Бог дал ей силы решиться. Мое письмо получается сумбурным, но ты не можешь себе представить, как я молюсь за вас обоих и сильно мечтаю, чтобы все шло хорошо. Да благословит вас Бог, дорогие, и даст вам мужество. Я скоро снова напишу, но до этого я чувствовала себя такой расстроенной и грустной, что просто не могла взять перо в руки.
Вечно тебя любящая Элла.
Ильинское,
18 сентября 1890 года.
Большое спасибо, дорогой Ники, за твое милое письмо. Я показала его Пелли, которая была так тронута и успокоена всем, что ты пишешь, и тем, с каким терпением и добротой ты принял известие, которое, как она боялась, так тебя огорчит. Я дам ей много книг, и она хочет спокойно позаниматься. Будем верить, что Бог укажет ей правильный путь и даст мужество преодолеть все препятствия. Она завоевала все сердца, и все, кто ее видит, приходят в восторг от ее красоты и ясных, располагающих манер. Ты не можешь представить, как она выросла, как мило и любезно она говорит со всеми и каждое ее движение полно грации – настоящий праздник для глаз. Она так женственна и мила. Я уверяю тебя, что если бы даже она не была моей сестрой, я бы жаждала ее видеть, наслаждаться ее прелестными манерами и ангельской красотой. Все, кто ее раньше видел, поражены такими огромными изменениями, и все у ее ног, даже те, кто любит критиковать. Жаль, что они уезжают через два дня, мы чудесно провели время, и ей тоже очень жаль расставаться с вашей страной. Я скоро снова тебе напишу, так как перед их отъездом я должна серьезно поговорить и с ней, а также и с Папой, и с Эрни. Как печально, что все не идет так легко, как хотелось бы. Но я надеюсь на мужество и на молитвы к Богу. Она так глубоко тебя любит, что, я надеюсь, она наберется достаточно сил, чтобы пройти все испытания. У нас здесь после чудесных дней погода стала дождливой, но теплой, так что мы не можем жаловаться. Несколько дней назад ездили в Москву, и сестры были очарованы этой поездкой и восторгаются Кремлем.
С наилучшими пожеланиями и самыми нежными приветами от Пелли. Да благословит тебя Бог. Вечно любящая тебя Элла.
Ильинское,
3 октября 1890 года.
Дорогой Ники,
Сердечное спасибо за твое письмо от 24 числа. У меня хорошие новости от Пелли, которая благополучно добралась. Ей очень понравилось здесь у нас:
“Я чувствовала такую грусть, покидая Россию. Я не знаю, но когда уезжаю из того места, где мне было хорошо, из страны, где живут люди особенно дорогие мне, к горлу подступает комок. Когда не знаешь, вернешься ли когда-нибудь снова туда, что случится за это время и будет ли снова так же хорошо. Есть ли у тебя новости от (Ники – ред.)? Дай мне знать, хорошо, дорогая? Книга Сергея с религиозными объяснениями, тщательно обернутая, лежит в ящике у моей постели, чтобы ничего с ней не случилось, и я собираюсь начать ее читать. Как жаль, что тебя здесь нет, чтобы помочь мне все понять. Молись за меня, дорогая, чтобы у меня хватило сил поступить правильно, и чтобы Бог указал мне дорогу, которую я должна выбрать”.
Вот что она написала в своем первом письме, которое я получила на днях. 15-го мы уезжаем из Ильинского, и я очень надеюсь, что мы с тобой увидимся, так как я предпочитаю не писать, а говорить с тобой, это намного легче. Я вкладываю фотографию, которую она тебе послала и которую она тебя просит хранить тайно. Твою, которую я послала ей, она держит на своем письменном столе под одной из своих фотографий, так что только она может видеть ее, когда ей захочется. И так, она хранит ее спрятанной, но все же рядом с собой. Мы можем только молиться и молиться, и я так надеюсь, что Бог даст нам силы и мужество.
Да благословит тебя Бог. Пожалуйста, напиши скорее.
Твоя любящая тетушка.
Сергей тебя нежно целует.
Петербург,
3 /15 декабря 1890 года.
[Когда даются две даты, первая из них – это церковная дата по старому (юлианскому) календарю, который до революции 1917 года использовался в России как гражданский календарь. Вторая дата – по нынешнему (григорианскому) календарю. В девятнадцатом веке в календарях была разница в 12 дней, сейчас в 13.]
Дражайший Ники,
Было так приятно получить твое дорогое письмо, и мы были так рады узнать твои новости. Я так рада, что тебе понравилось в Каире и вообще в Египте, в стране, которая у нас оставила самые приятные впечатления. Я только что получила письмо от Пелли – через день после твоего: она здорова и все время, с тех пор, как я с ней виделась, тихо живет дома. В Англию ехать пока не планируем. Она очень одинока, так как Папа все время на охоте, и она занимает почти все свое время разными уроками: музыка, пение, рисование, итальянский язык, даже физика. Временами, когда нет мороза, катается верхом, а по вечерам часто ездит в театр. Эрни живет в Гессене и может иногда приезжать, и они к нему на днях съездили и нашли, что он очень уютно устроился в окружении фотографий, чучел и картин всевозможных художественных направлений. Я собираюсь написать ей сегодня и сообщить о твоем письме, которое ее немного подбодрит. Да благословит Господь вас обоих, дорогие, и наша самая горячая молитва о том, чтобы в следующий Новый год вы, наконец-то, счастливо соединились. Вчера в Гатчине я видела вашу собаку. Она выглядит очень печальной без своего хозяина и всегда встречает меня очень дружелюбно, почти сбивая меня с ног или наступая на мое лучшее вечернее платье. Веселого, счастливого Рождества и всевозможных благ в будущем году.
Твоя нежно любящая “тетушка” Элла.
Петербург,
5 января 1891 года.
Милый Ники,
В первых строках, которые я посылаю тебе в Новом году, сообщаю новость, которая, я надеюсь, доставит тебе удовольствие. Я, наконец, решила принять вашу религию и хочу сделать это до Пасхи, чтобы иметь возможность причаститься в Страстную седмицу. Я предпринимаю важный шаг, так как после него начнется новая жизнь, и я надеюсь, Бог благословит это решение. Ты помнишь день нашего разговора на балконе во дворце – впервые, когда ты заговорил о Пелли. Это был значительный день и для меня, так как позднее Сергей в первый раз заговорил со мной о своей религии. Я сказала, что мне хотелось бы знать больше. С того времени прошло полтора года, и прошлым летом я много читала вместе с ним, но потом снова пришли долгие месяцы сомнений и беспокойств. Я всегда желала в глубине сердца оттянуть это. Я уже принадлежу к вашей религии – но, увы, я очень плохая, у меня нет достаточно сил, нет достаточно веры. Наконец, я почувствовала, насколько дурно было бы воздерживаться от болезненных объяснений с моими старыми друзьями, но продолжала перед лицом мира, во внешних проявлениях, быть протестанткой, хотя моя душа уже принадлежала к Православной вере. Я лгала Господу Богу и людям, а это очень большой грех, и я это отвергла. В следующем послании смогу сообщить тебе новости об ответах, которые получу из дома на мои письма. Я верю, что они будут хорошими, хотя боюсь, что могу почувствовать сожаление и непонимание. Может быть, Бог даст Пелли силы, когда придет нужный момент. Как я этого желаю! Я сказала твоим Папе и Маме в последний день старого года после обеда и Павлу в первый день нового года, и когда получу ответ из дома, скажу Михен, и только тогда это не будет больше секретом. Я боюсь, что она будет сильно переживать и страшусь момента, когда заговорю с ней об этом. Пожалуйста, скажи только Георгию и жди моего второго письма, прежде чем говорить об этом. Пелли здорова, но на катке повредила руку, поэтому целую вечность не может мне писать. Я жду ее письма с таким нетерпением, чтобы узнать, что она почувствует – она знала, что я когда-то хотела сменить веру, но я сама никогда не думала, что сделаю это. Идет вечерняя служба. Я слышу, как звонят колокола в Аничкове. Поэтому кладу свою ручку и заканчиваю эти строки перед тем, как ложиться спать. Да благословит тебя Бог, мой мальчик. Я молюсь и за тебя, и за нее.
С нежным поцелуем от Сергея и меня,
твоя любящая Элла.
5 марта 1891 года.
Милый Ники,
Самое сердечное спасибо за твое милое письмо. Столько всего случилось с тех пор, как я в последний раз писала тебе – назначение Сергея генерал-губернатором Москвы. Мы были очень тронуты доверием, которое твой Отец оказал моему дорогому супругу, назначив его на такой важный пост, и добротой, которую он показал, сделав его своим генерал-адъютантом. Но ты можешь хорошо представить, как начало совершенно нового образа жизни трудно для нас, и потом сожаления о том, что пришлось оставить родной полк – действительно трогательно видеть, как все офицеры любят Сергея и в каком отчаянии он оттого, что оставляет их. И кроме того, тяжела мысль о том, что оставляешь здесь всю свою семью и друзей и не сможешь ежедневно их видеть, так что в настоящий момент мы упали духом. Когда ты вернешься, мы, возможно, примем тебя в Москве в нашем новом качестве... От Пелли было несколько писем – бедняжка, она мучается больше, чем раньше и просит меня сказать тебе, что она думает, что этого действительно никогда не может быть. Но любовь ее сильнее, чем прежде, и я вижу, что она только о тебе и думает. Ты сам должен будешь бороться, и я надеюсь на Божию помощь. Почему не должно встретиться такое притяжение с обеих сторон? Я даю ей те книги, которые сама прочитала, и она, к счастью, их читает, так что, возможно, она в конце концов так сильно полюбит твою религию, что это даст ей силы смело встретить... вещи, которые можно сказать против этого. В конце концов, я знаю, что я сама некогда думала и не ожидала, что мои взгляды переменятся, а сейчас я так рада это сделать. Она посылает тебе наилучшие пожелания. Дорогой, молись как можно больше, и, возможно, все пойдет хорошо. Суббота накануне Вербного воскресенья будет для меня великим днем. Он пройдет тихо в нашей маленькой церкви, а после Пасхи мы уедем в Москву. У нас постоянно мягкая погода, в то время как за границей постоянно холодно, что совсем необычно для этого времени года.
С самой глубокой любовью остаюсь твоя любящая тетушка.
[Следующее письмо о несчастном случае с Николаем Александровичем относится к попытке покушения на Цесаревича во время его визита в Японию со стороны японского террориста. Жизнь ему спас его кузен, “Грек Ники”, который сбил покушавшегося с ног и держал его до прибытия полиции].
Москва,
31 мая 1891 года.
Мой дорогой Ники,
Слава Богу, что ты сейчас вполне здоров и возвращаешься домой. С каким нетерпением мы все тебя ожидаем! Мы все время думаем о тебе, и можешь легко представить, какие ужасные мгновения мы пережили, когда узнали об этом опасном инциденте в Японии. Бедная Пелли очень переживала. Я несколько раз телеграфировала отцу, так как невозможно было послать ей описание всего, дав тебе вымышленное имя. Я сообщу тебе больше новостей о ней, чем о нас самих, так как это будет сделано в письме Сергея. Мой дорогой, тебе придется вступить в сражение; дать ей не любовь, а мужество и убеждение, так как, сменив религию, хотя вся моя семья была очень добра, я все же очень расстроила Папу и произвела плохое впечатление в стране. К счастью, бабушка и все английские родственники посмотрели на это с совершенно другой точки зрения и сочли естественным, что муж и жена желают быть одной веры. Бабушка написала мне письмо, спрашивая, не содействую ли я этим некоему браку и что она имеет против этого только одно – ей не хотелось бы, чтобы две сестры были в одной стране, поскольку это может все изменить, но вы все знаете, что если у меня и есть недостатки, то, конечно, амбиции к ним не относятся – наоборот, я бы никогда не стала высовываться. Даже если бы захотела, я бы этого не смогла сделать: это против моей натуры. Я процитирую несколько писем от твоей Пелли. Тебе лучше знать ее настроение. Она хотела, чтобы я написала тебе раньше, в начале твоего путешествия, но тогда у меня не хватило мужества. Но сейчас я считаю это своим долгом и, возможно, мы найдем время для многих долгих разговоров, когда ты вернешься...
Новость о (Николае Александровиче – ред.) меня ужасно испугала, но твоя вторая телеграмма успокоила. Какие у тебя сейчас новости? Пожалуйста, сообщи мне, как только что-нибудь узнаешь. Ты знаешь, он всегда для меня дорогой Друг, я это чувствую глубоко, и сейчас во время его дня рождения мне так одиноко. Мои мысли будут с ним – как, должно быть, тревожатся бедные родители – ужасно грустно...
...Я как раз должна послать тебе сегодня несколько строчек, так как это день рождения (Николая Александровича – ред.). Забавно, что Ирэн подарила мне мой подарок ко дню рождения сегодня утром, как раз 18-го числа. Я надеюсь, что у тебя есть от него хорошие новости...
...Какие новости есть у тебя от (Николая Александровича – ред.)? Интересно, получил ли он вообще твое письмо, в котором говорится, что, увы, я никогда не смогу этого сделать, как бы сильно я его ни любила...
Ты видишь, она всегда думает о тебе, и ее любовь кажется даже сильнее. Но все в руках Божиих, и много зависит от твоего мужества. Будет трудно, но все же я надеюсь. Бедняжка, она так страдает. И так как я единственный человек, которому она пишет или с которым говорит об этом так часто, ее письма дышат унынием. Она читает книги, которые я ей посылаю, и с интересом. Если бы только я смогла привезти ее сюда. Но нужно быть терпеливым, и ты единственный, кто сейчас это может сделать. Я больше не смогу помочь. Мы были так рады принять здесь твоих родителей. К несчастью, они с трудом переносили жару. Ты обнаружишь, что у нас много изменений.
Ну, дорогой, с наилучшими пожеланиями, целую, остаюсь твоя “тетушка”.
[В контрасте с этими прочувствованными письмами легко видеть принужденность, с которой Аликс делала записи в своем дневнике 13 мая 1891 года. Она писала: “Слышала, что бедный Ники получил удар мечом по голове от полицейского в Токио вчера, но ночь прошла хорошо, жара нет, возможно, все обойдется”.]
Ильинское,
2 июля 1891 года.
Мой дорогой Ники,
В последнем письме Пелли просила меня поблагодарить тебя за твои добрые пожелания. Находясь здесь, я так часто вспоминаю о ее пребывании в России в прошлом году и наших долгих-долгих разговорах. Они уже уехали из Шотландии и отправились домой, где будут вести тихую жизнь, но у меня нет особых новостей от нее...
Ильинское,
27 сентября 1892 года.
Драгоценный Ники,
Посылаю тебе несколько строчек, касающихся наших планов на эту осень – как хорошо было бы, если бы мы смогли где-нибудь встретиться. Мы отправимся примерно в то же самое время, что и ты, 5 октября, и поедем сначала в Италию, а в Англии будем 8/20 ноября и останемся там примерно на 10 дней, потом поедем в Дармштадт. Можешь догадаться, почему я все это тебе рассказываю. Ты знаешь, как я хочу помочь и верю, что великая милость Божия придаст Пелли мужества... Почему бы тебе не попроситься съездить навестить тетю Алису, ты же был на свадьбе Эдди, и это бы доставило ей большое удовольствие. А оттуда, если все пойдет хорошо, и Пелли согласиться повидаться с тобой, приезжай к нам. Возможно, я кажусь слишком настойчивой, предлагая эти планы, но раз ты так откровенно со мной говорил, я смогла бы написать Пелли не о твоем предполагаемом визите, но чтобы выяснить больше. А потом, когда мы побеседуем с ней, дам тебе знать. Действительно, если бы ты поехал в Англию, застал нас там и остался дольше, чем мы. Дома я бы с ней поговорила и дала тебе знать. Таким образом, утомительные слухи о свадьбе, которые так быстро распространяются, были бы прекращены, но, конечно, где бы ты ни был, любая принцесса, на которую ты взглянешь, будет считаться твоей невестой. Но это все равно.
От нас обоих нежный привет. Хорошего тебе путешествия. Пусть Бог его благословит и покажет тебе, что лучше для счастья вас обоих. Наверно, ты мечтаешь иметь свой собственный дом и любящую жену, особенно, в твоем положении. Необходимо жениться молодым, и я тебе вдвойне сочувствую.
Твой любящий друг и тетя Элла.
[В двух следующих письмах Элла использует псевдонимы для Аликс и Николая Александровича: Пелли I и Пелли II, и меняет местоимения, называя Аликс “он”, а Николая Александровича “она”].
Дармштадт,
8/20 октября 1893 года.
Драгоценный Ники,
Вот, наконец, мое письмо о Пелли I. Он, как и прежде, не меняется, и ты помнишь наши прежние разговоры – в общем, я хочу, чтобы ты представлял совершенно ясно. После разных разговоров он согласился повидать Пелли II, но хочет, чтобы она понимала, что, несмотря на глубину и неизменность чувств, он не может набраться храбрости поменять религию. А я только повторяла, что Пелли II жаждет повидаться и все выяснить. Ну, дорогой, большой надежды нет, и он просит меня сказать, чтобы ты не обманывался. Моя мысль заключается в том, чтобы увидеть Пелли II и поговорить с ней. Возможно Бог даст мужество сделать для любви то, что сейчас ему кажется невозможным. Я не называю имен обоих Пелли, так как неизвестно, может быть, на почте читают письма, а я знаю, какой глубокий интерес ты питаешь к их судьбе. Пожалуйста, скажи родителям Пелли, что я говорю так, чтобы в случае – не дай, конечно, Бог – если из их встречи ничего не выйдет, они не могли бы укорить Пелли I в том, что он дал ложные надежды... Я обещаю написать все так, как будет, и надеюсь, что, несмотря на все, ты понимаешь, я надеюсь, любовь может победить и быть сильной. Его любовь так глубока и чиста, и бедняжка настолько несчастен, что сердце болит оттого, что между ними встала религия. Они оба должны молиться, и я так надеюсь, так как все другие трудности преодолены. Если Пелли II согласится, сразу мне телеграфируй, а Сергей напишет человеку, который пригласил нас на Пасху и мы бы поехали туда нанести визит вместе с Пелли II. Ты должен ответить прямо. Пелли II могла бы сказать, что путешествует или просто приехала с поздравлениями, раз они сейчас там правят. Газеты все равно будут болтать, встретятся они или нет, так что из-за этого не стоит беспокоиться. Могу ли я сейчас высказать свое мнение? Это ее последний и единственный шанс. Она должна приехать сейчас или с этим надо навсегда покончить; кто знает, встретятся ли они где-либо. Так трудно признать, что единственное существо, которое ты любишь годами, по которому страдает сердце, будет потеряно. Пелли I говорит, что умер бы за свою любовь, и если они поговорят, возможно, барьер, который их разделяет, растает от слов любви Пелли II. Разве ты не надеешься на это? Молись. Да благословит Бог этих бедняжек. Я попрошу отца Иоанна Кронштадтского приехать и повидать Пелли II, благословить ее и помолиться о ней. Она нуждается в Божией помощи больше, чем когда-либо в жизни. Пожалуйста, пожалуйста, скажи ей это.
Сейчас, дорогой, пусть она наберется смелости поговорить с ним и пусть приезжает как можно скорее встретится с ним. Множество приветов тебе от всех и сердечный поцелуй от твоего старого друга и тети.
Элла.
Отель “Континенталь”, Париж,
18/29 октября 1893 года.
...Несмотря ни на что, я тебе пишу, так как получила несколько наполненных болью строчек от моего дорогого друга, что он болен и измучился, даже слег в постель на какое-то время. Если у Пелли II сохранились какие-то остатки чувства, ей следует приехать или иначе все кончится навсегда. Я в этом совершенно уверена, и она могла бы это тоже почувствовать, как написал Сергей...
Элла.
Без даты, 1893 год.
Дорогой Ники,
Увы, я должна послать тебе два письма, которые просто разрывают сердце. Я посылаю тебе также то, что она написала мне... Ты сможешь хорошо понять ее сердце, так как она хотела, чтобы ее строчки к тебе не несли этого ужасного отпечатка разбитого сердца. Ты можешь хорошо представить, как глубоко я сочувствую вам обоим. Ты очень хорошо знаешь, как я всегда стремилась помочь тебе и делала все возможное. Если бы только твои родители разрешили тебе приехать. Сейчас между строчек ее письма можно прочесть, как она не смогла набраться мужества в Кобурге отказаться, а потом я сделала все, чтобы заставить ее приехать сюда и со мной вместе изучать религию. Она не ограниченная или фанатичная протестантка, но она годы жила в одиночестве и хранила свою любовь к тебе – ей не с кем было поговорить, она постоянно себя терзала: “Если я переменю веру, разве это не грех? Я тоже Его люблю – вот почему я должна быть вдвойне сурова со своей совестью и не должна позволять своему сердцу управлять собой”. Эта битва длилась годы – никто ей не помогал, разве что одна-две строчки от меня. Я боялась такого результата – бедное дитя! О, ты не знаешь, через что она прошла, в ее глазах – след невыразимого страдания. Мне тяжело об этом думать. Я ждала и надеялась вопреки всему, что Бог даст ей почувствовать, что протестантская религия так бедна в сравнении с нашей Церковью. Все кажется таким жестоким и печальным. Пожалуйста, пришли мне для нее маленькое письмо со словами любви. Она так страдает, ведет ужасно одинокую жизнь – это согреет ее бедное разбитое сердце. А ты, бедный мальчик, который так жестоко страдал, прости ее, так как она приносит в жертву вере свое земное счастье – на все воля Божия. Если хочешь, покажи Маме эти письма и пошли мне назад письма Пелли. Все это так печально. До свидания, мой дорогой мальчик. Да благословит и поможет тебе Бог.
Твоя любящая Элла.
[Следующее письмо – это письмо Аликс, которое вложила Элла].
Дармштадт,
20 ноября 1893 года.
Драгоценный Ники,
Я посылаю тебе свою огромную благодарность за твое милое письмо и вкладываю фотографию, которую ты хотел иметь и которую Элла тебе передаст. Я верю, что это не наша воля была, а воля свыше предопределила, что нам не встретиться в Кобурге, так как в этом случае у меня есть возможность писать тебе обо всех своих мельчайших переживаниях, чего, возможно, под влиянием минуты я не могла бы сказать, опасаясь быть неправильно понятой.
Ты знаешь, каковы мои чувства, так как Элла уже говорила тебе, но я считаю своим долгом сама сказать о них. Я обдумывала все это долгое время, и только прошу тебя не думать, что легко это воспринимаю, это ужасно меня печалит и делает очень несчастной. Я пытаюсь рассмотреть это со всех сторон, но всегда прихожу к одному выводу: не могу это сделать против своих убеждений. Дорогой Ники, ты, чья вера тоже столь глубока, должен понять меня: я считаю, что большой грех менять свою веру, и я была бы несчастна всю свою жизнь, зная, что поступила неправильно. Я уверена, что ты не хотел бы, чтобы я изменила своим убеждениям. Какое счастье может быть в браке, который начинается без благословения Божия? Так как я считаю грехом поменять веру, в которой была воспитана и которую люблю, я бы никогда не смогла найти мира в душе и, таким образом, никогда не смогла бы быть тебе настоящим другом, который помогал бы тебе в жизни, потому что всегда что-то стояло бы между нами. Отсутствие у меня подлинной убежденности в вере, которую я приняла, и сожаление о той, которую утратила. Это было бы обманом по отношению к Богу, к твоей религии и к тебе. Правильно я думаю или нет, но глубочайшая религиозная убежденность и чистая совесть по отношению к Богу выше всех земных желаний.
Так как все эти годы не сделали для меня возможным изменить мое решение в этом деле, я чувствую, пришел момент снова сказать тебе, что я никогда не смогу изменить свою веру.
Я уверена, что ты правильно меня поймешь и увидишь, как и я, что мы только мучаем себя из-за чего-то невозможного, и немилосердно будет позволить тебе продолжать тешить себя надеждами, которые никогда не исполнятся.
А сейчас прощай, мой дорогой Ники, и да благословит и спасет тебя Бог.
Вечно любящая тебя
Аликс.
[Цесаревич Николай Александрович прибыл в Кобург весной 1894 года, и после трудных и серьезных разговоров Аликс приняла решение перейти в Православие. 8 апреля 1894 года они были обручены.]
В день помолвки Николай Александрович записал в своем дневнике:
“Чудесный, незабываемый день в моей жизни, день моей помолвки с дорогой, милой Аликс. После 10 часов она приехала к тете Михен, после разговора с ней мы поговорили между собой. Господи, какая тяжесть спала с моих плеч, какую радость мы доставим Папе и Маме. Я хожу весь день словно вне себя, не вполне сознавая полностью, что со мной происходит!..”
Москва,
22 мая 1894 года.
Драгоценный Ники,
Самое сердечное спасибо за твои четыре милых письма. Да благословит тебя Бог за добрые слова. Я никогда не сердилась на тебя, только ужасно жаль было видеть вас обоих, разбивающих сердца друг друга, и я, возможно, писала резковато, но ты не прикладывал больших усилий – эти годы были действительно такими ужасно трудными для вас, а первые впечатления обычно помнятся всю жизнь или оставляют легкую тень... Тебе бы следовало ей сказать, что, в конце концов, действительный момент, когда она будет говорить, будет в комнате перед церковью, где мы всегда бываем в начале Пасхальной службы, а потом там будут, конечно, только Семья и священники. Когда она войдет в церковь, она будет помазана миром и примет Причастие – в первый раз нет исповеди, так как достаточно приготовления к ней со священником. Я исповедовалась только тогда, когда причащалась через неделю на Пасху вместе со всеми. Я не буду писать ей об этом, так как ты можешь поговорить с ней вместе с Янишевым, это гораздо лучше. Раньше в предыдущих письмах я много рассказывала о нашей Православной Церкви, так что я не могу сказать ничего нового, а если она услышит это от тебя, это станет счастливым воспоминанием. Я не люблю касаться прошлого или бередить болезненные моменты. Пожалуйста, сообщай мне новости из Англии, кстати, комнаты, о которых я говорила... в Англии ты найдешь их приятными, и есть большие склады. Это почти готовые комнаты. Виктория должна знать все эти места и где найти хорошенький ситец и фарфор для подставок... у Гудинза. Вот имперские идеи – пошлите в магазин за французскими книгами для имперской мебели. Английские книги лучше всего для спальни и уютного будуара. Идея Джекоба относительно вашей столовой прелестна – все эти замечательные серебряные вещи – настоящие старые английские столовые имеют такую мебель... В Англии ты найдешь массу таких комнат. Постарайся в Лондоне посмотреть некоторые красивые частные дома. Спроси совета у тети Луизы. Она настоящий художник... Виндзор не очень красивый. Я люблю это место, но стиль комнат мне не очень нравится. Камберленд-Лодж, где живет тетя Элен, такой уютный.
Сейчас я должна заканчивать. С любовью, твоя любящая сестра
Элла.
Москва,
3 октября 1894 года.
...Мы здесь со вчерашнего дня, а завтра уезжаем в Петербург и Дармштадт. Пожалуйста, пошли нам туда несколько строк с новостями о здоровье дорогого Папы и о ваших планах. Ты должен понять, как мы думаем обо всех вас и жаждем узнать подробности, которые могут сообщить только члены Семьи. Мысль поехать на Корфу кажется превосходной. Говорят, что это прекрасное место, и там, в доме Ольги, он будет меньше скучать по дому, чем где бы то ни было. Притягательно также и то, что она является Королевой страны, так что не нужны никакие визиты, требуемые по этикету. Как замечательно, что ты будешь жить там совершенно отдельно, в петербургском доме всю зиму в отсутствии своего Отца, и тогда мы думаем просить Аликс приехать к нам, так что, по крайней мере, ты будешь иметь удовольствие близко ее узнать, раз обязанности мешают тебе быть с ней вместе заграницей. Это можно было бы организовать очень легко, и ты, несмотря на свою занятость, сможешь постоянно приезжать. Поездка занимает всего одну ночь. Конечно, она бы жила очень тихо и не выезжала. Я уверена, что она приедет, так как это совершенно отличается от Петербурга, куда она хотела, чтобы Эрни привез ее официально. Что ты думаешь об этом плане? Это была наша первая мысль, поскольку, бедный мальчик, тяжело быть вынужденным ждать так долго, и мы бы хотели помочь вам обоим. Было бы так хорошо для нее привыкнуть слышать русскую речь...