В обязанности деда входило каждый вечер приводить с пастбища нашу Милюську и коз домой. Расстояние было довольно большое: череду нужно было встречать на краю села, иначе коровы могли соблазниться капустой или кукурузой, заглянув в чужой огород. Хозяева не церемонились, и непрошенную гостью очень часто избивали до полусмерти. Вот и сейчас, Милюся волочила заднюю ногу, разрубленную острой сапой, расплачивалась за вкусную капусту.
Мне было жаль больного деда, и я предложила, что буду сама ходить встречать корову, тем более, что это давало возможность пройтись по селу и повидаться с детьми.
Солнце почти садилось за гору, жара спадала, и такая прогулка могла бы доставить удовольствие, если бы не вечный страх встречи с рыжим Олежкой. Я старалась проскользнуть мимо его хаты незамеченной, иначе быть беде – он не упускал возможности поиздеваться надо мной.
Очень часто я забегала в церковь, которая стояла посередине села. В это время в церкви никогда никого не бывало. Один священник, стоя спиной, что-то бубнил себе под нос – шла вечерня. Заходящее солнце освещало иконы и ризу священника. Его блики играли на стеклах, создавая неповторимую атмосферу таинственности.
Сколько бабушка не учила меня молитвам, я их не запоминала. У меня всегда была одна и та же. Стоя посередине пустой церкви, залитой заходящим солнцем, я страстно шептала:
- «Боже, пошли здоровье маме и сделай так, чтобы она сегодня приехала»,
Наскоро перекрестившись, я убегала, чтобы успеть за Милюсей. И если ночью раздавался стук в окно и мамин голос произносил: «Открой, дочечка!, - я точно знала – это Бог меня услышал и послал мне пару дней счастья общения с мамой.
У мамы был замечательный голос, и пела она и грустные и веселые украинские песни так, что никого не оставляла равнодушным. Самые счастливые минуты моего детства связаны с мамиными песнями. Помню, около хаты стоял высокий стог сена. Как-то мы с мамой поздно вечером, вопреки бабушкиным запретам, забрались на самый верх. Ночь была такой теплой и ласковой, а звезды такими яркими и близкими, что души рвались куда-то ввысь. Я попросила:
- «Ма, спой!». И мама запела. Сначала веселые, озорные песни про Грыця, про Галю, вечерницы, что-то из «Наталки-Полтавки». Потом запела свои любимые – «Чому я не сокіл..», «Стоїть гора високая, а під горою гай...».
Мы лежали обнявшись с мамой прямо в небе, и никого не было рядом во всей Вселенной кроме нас. Мама пела так проникновенно, так душевно, голос был таким красивым и грустным, что мне хотелось плакать. «А молодість не вернеться, не вернеться вона», - закончила мама песню. Слезы стояли у нее в глазах, а я плакала навзрыд. От красоты ночи, от песни, от того, что завтра мама уезжает, и я опять остаюсь одна.
И вдруг тишину нарушили какие-то звуки: кто-то щмыгал носом, покашливал.
- «Кто здесь?», - спросила мама.
- «Еля, заспівай ще оцю, про молодість і про небо».Это просил наш сосед справа, кузнец Филипп. У него был открытый процесс туберкулеза, но его не отпускали из кузницы, потому, что не было ему замены в колхозе. И мама пела и плакала…
Скрипнул журавль у нашего колодца. Тетя Дуня, мама Марины, пришла по воду и заслушалась.
- «Еля (так по украински Елена), лишайся у нас. Будеш співати, а ми тобі город вскопаємо траву накосимо», - шутила она. На следующий день мама уехала. И опустела без нее земля…