…В его каморке под крышей не было окон. Но был стол, стул и жесткий матрац, кочевавший из угла в угол. Он присел на самый краешек стула и закутался в лоскутное одеяло своих мыслей, мечтаний и сновидений. Он создавал атмосферу, высаживал деревья и цветы, ваял рельеф …
Горы, ослепляющие белизной сковавшего их льда и снега. Свежий, звонкий, вкусный воздух. Глубокий бурлящий голубо-синий поток горной реки. Сильный синий. Мощь , в белых брызгах потока , словно перекатывающиеся под кожей мышцы - их сила, ощутимая на расстоянии. Он вспоминал запах свежесорванных груш, утром, после громкого южного ночного дождя. Их «тела» светились насквозь лучами юного солнца, налитой мякотью. Живой аромат полевых цветов и трав, их веселое многообразие на лугу, пьяное друг от друга - отсутствие страха увядания, страха смерти. Руки девушки, плетущей венок из этих жизнелюбцев. Ее белые одежды, сонной дымкой прикрывающие молодое тело… Её голые ступни, не боящиеся жесткой травы.
Это был голод, адский голод. Он закрывал глаза и впивался зубами в кроваво-красное сочное мясо пойманного им тунца – такого же сильного как океан, его волны. Он пил холодную прозрачно- сладкую колодезную воду. По жилам его текли длинные северные чернооблачные закаты и радостные, прелые южные рассветы. Он выжимал одежду после атаки тропического ливня, улыбаясь азиатской доброй улыбкой великодушному, но порой наглому богу дождя. Он слышал хохот водопада, рассекавшего своими струями тысячелетнюю породу. Он внимал стонам камня, под брачный танец белых бабочек, благословлявших это насилие и рисковавших оказаться в пасти хладнокровной рептилии. Он побывал на всех вершинах холмов огромного острова, раскинувшегося изумрудным яйцом посреди аквамаринового рая. Наблюдая пейзажи, открывавшиеся с охотой, словно блудницы - он познал гармонию цвета. Всем телом он ощущал приятную истому после дороги длиною в сотни километров, упав на пшеничный ковер, неподалеку от своего старого, соскучившегося и покосившегося деревом дома. Он был безумно богат жизнью по меркам эллипса этой планеты. Его мир был другой формы, состоял из других измерений и противоречий. Его мир был кожей ребенка - нежной, притягивающей своей первозданной, природной чистотой и в то же время свирепым хищником, рвавшим клыками растерявшуюся плоть, наслаждающимся покорностью сдавшейся жертвы …
Он едва не свалился со стула, встал автоматически посмотрел наверх, как бы оправдывая неуклюжесть перед самим собой. Серые доски старой крыши. С потолка свисала одинокая нить паутины…
08.06.2015