«…обязательно, ты слышишь? Обязательно приезжай…»
Лист бумаги, сложенный пополам, чемодан у двери, туфля. Вторая лежит на боку у шкафа-купе. Черные лаковые туфли на высоченном каблуке. Она всегда покупала себе такие, хотела казаться выше.
Луна, подглядывала из-за соседней крыши. Фигура в окне. Она смотрела на луну, губы беззвучно что-то шептали. Сидя на подоконнике, она болтала ногами. Четвертый этаж, последний. Выше только небо…
«…ты звонила мне, помнишь, и говорила, быстро, отрывисто, словно хотела успеть сказать очень много…Но сказала только: обязательно приезжай. А потом заплакала. Вот, ответь: почему?
Знаешь, сейчас из окна вижу колокольню. Здесь тишина, оглушительная тишина по ночам. Ветер доносит запах реки и воска. Почему пахнет воском? Не знаешь?»
Между небом и фигурой в окне – ангелы. Задумчивые, отрешенные. Кажется, вот-вот – и взлетят. Нет. Стоят и смотрят. И она сидит. Час назад солнце первыми лучами скользнуло по куполу Исаакия. Сверкнуло густым, тягучим потоком по окнам, по ее лицу. Она улыбнулась, продолжая сидеть совершенно неподвижно. Казалось, не дышала вовсе. Как ангел…
Проснувшийся город сладко потянулся, с удивлением ощущая в себе эту странную занозу в виде фигуры на четвертом этаже старого дома в центре. Что-то родное было в ней и одновременно чужое, мешающее. Он вздохнул полной грудью, разогнал облака, сгрудившиеся бестолковой кучей, и осветил этот дом. Странная фигура всё ещё была там. Глаза, вот что было знакомым! Это его глаза, его настроение в непогоду, когда Балтика начинает доставать своими ветрами, устраивая жуткие сквозняки. Сегодня ему хорошо. И ей тоже должно быть хорошо, - решил он. Снова поймал луч солнца и направил его на фигуру. Она зажмурилась и улыбнулась, вдруг помахав кому-то рукой, а потом исчезла внутри квартиры…
«…знаешь, у меня за окном такие же тучи, как у тебя. Помнишь, когда мы встретились впервые? Как будто город был чем-то недоволен и всё хмурился, раздувая полы моего плаща. И твои глаза, не забуду их никогда. Зеленые, питерские. Я так сказал тебе, а ты рассмеялась, помнишь?
Ты давно слышала петухов? А кукушку? Я слышу. И хочется выбежать в поле, лечь на землю и закрыть глаза. Даже вижу это поле из окна. Но туда нельзя. Может быть, потом расскажу тебе, почему. По-прежнему пахнет воском. Ангелов видишь? Спроси у них: почему?»
Неразобранная постель, и тонкий слой пыли на столе. Она прошла в коридор и потянула за собой чемодан, по пути подхватив одиноко лежащую туфлю. Едва уловимый шлейф духов тянулся за ней по всей квартире. Лист письма соскользнул на пол.
Горячие потоки воды смывали ночное настроение. Сквозь шум воды в голове так и отдавался перестук колес поезда. Долгая дорога давала о себе знать, однако, спать не хотелось…
Капля воды застыла на большой капле янтаря. Подарок. Его подарок, теплый и солнечный. Она носила его всегда, с того самого момента, когда он вложил это камень в ее руку. «Чувствуешь, - спросил он, - какой теплый камень? Частица моего сердца…»
«…впрочем, я не думаю, что они тебе ответят. Они молчат, эти ангелы. У каждого свои задачи в этом мире. И у нас, и у них. Мне кажется, что у каждого из нас есть их частица. Веришь? А ещё, у тебя есть частица меня, ведь правда?
Помнишь, я тебя спросил: что такое счастье? А ты, молча, взяла меня за руку и привела на Исаакиевскую площадь. Мы постояли у собора, глядя вверх, потом ты потянула меня к Малой Морской. И вот мы уже в кафе, девушка протягивает меню, на котором написано: «Счастье». И я поверил, правда. Поверил в счастье. В окно смотрел с Исаакия грустный ангел, а напротив сидела ты. Как ангел…»
Частица сердца. Его частица. Шевельнулось внутри. Она снова подошла к окну. Пора. Высокий каблук - в шкаф. Из открытой дверцы вдруг едва заметно потянуло терпким запахом. Шарф. Его шарф. Он так смешно его обматывал вокруг шеи. И лицо при этом разительно менялось и становилось каким-то детским. Всегда хотелось взъерошить его волосы. Пора. Она улыбнулась.
И город встретил её улыбкой. Он словно вел её за руку, включал зеленый на переходах, закрывал от ветра. Услужливо пододвинул скамейку на Исаакиевской площади. Она села напротив собора и посмотрела вверх. Всё те же. Такие же отрешенные, задумчивые. А улыбнуться? И тот, что слева, будто бы кивнул и ответил улыбкой. Так ей показалось, по-крайней мере…
«…мы пили счастье глотками, - смеялась ты тогда. Мне стало жарко, и я размотал свой шарф, чем снова вызвал твой смех. Потом мы вышли на улицу и утонули в чернилах декабрьской ночи. Руки тут же посинели от холода (помнишь?), и я пытался согреть твои пальцы, целуя их по очереди. Они пахли кофе и были сладкими…
Знаешь, а здесь звезды расположены по-другому. Они такие же, но не такие. Ты говорила: у нас холодные звезды. Нет, здесь они холоднее. И кукушки. Хорошо, что ты их не слышишь. Каждое их «ку-ку» как выстрел. Вздрагиваю…»
Шаги, шаги. Каблуки не стучат, их нет. Стала ниже и шире. Улыбнулась. Дома одобрительно кивали, воробьи о чем-то чирикали, будто давая советы. Два квартала – и дома. Гулять полезно, - сказали тебе.
Чемодан так и стоял, только уже не в коридоре, а в комнате, у шкафа. Разобрать его не дошли руки. Возмущенно засвистел чайник, призывая к столу. Чай с запахом мелиссы и липы. Он так любил. Любит. Обхватила кружку руками и посмотрела в окно. Уставший город зевнул, погасил солнце и включил ночники…
«…а когда я тянул тебя за руку по вечернему городу, помнишь? Ты упиралась, спрашивала: куда? Твои зеленые глаза потемнели и стали изумрудными. «К счастью», - ответил я на твой вопрос уже на площади. И мы опять сидели в кафе. Вверху, за окном, позеленевшая фигура ёжилась от свежего весеннего ветра. На столе перед тобой лежала открытая коробочка, обтянутая красным бархатом. Лампа, висевшая за твоей спиной, высвечивала кудряшки…Смешная и трогательная. Как ангел…
…Вот и утро уже. Соловьи не поют давно. Может, боятся. Или просто не хотят. Колокол. Знаешь, он здесь звучит по-особому. Эхом отдается внутри. И…по-прежнему пахнет воском…
Я помню, как ты говорила: только обязательно приезжай! Обещание, данное ангелу, нужно выполнять…»
Снова и снова. Ночные тени гуляли по стенам и потолку. На столике рядом с кроватью уютно свернулся шарф с таким родным запахом. Детская кроватка. Сон бродил где-то поблизости, видимо, играя в прятки с лунными тенями. Не спалось.
Город нехотя прощался с белыми ночами, грустно вздыхая, и жалуясь Балтике. Печаль расплескивалась по граниту набережных. Одинокая фигура в длинном плаще с рюкзаком за спиной медленно двигалась по Исаакиевской площади…
Она вздрогнула от скрипа двери. Тень. Знакомая тень наклонилась над кроваткой.
«Как ангел», - прошептал родной голос.