- Тварь, - сказал Конрад и выстрелил еще раз. – Тварь.
Офицерик поскреб ногтями затвердевшую глину, закатил глаза и вытянулся. Конрад на всякий случай пнул его в бок, но обер-лейтенант Второго Егерского Полка Его Высочества остался безучастен. Господина обер-лейтенанта внезапно очень заинтересовало что-то там, за высокими и редкими облаками, и на прочее он уже не хотел отвлекаться.
Конрад снял с его шеи медальон, а потом обошел остальных, лежащих поодаль. Всего набралось двенадцать штук: два серебряных, офицерских, остальные из какого-то дешевого сплава – для рядовых. Немного. Конрад рассчитывал на большее.
Море было справа. Оно лениво облизывало береговую линию и делало вид, что не замышляет ничего дурного. Слева были десять убитых рядовых, два убитых офицера, за ними – пустошь, местами обжитая колючим кустарником, а за пустошью – горы. До ближайшего городка, в котором койка на сутки стоила всего два солдатских медальона, нужно было пройти десять местных миль. Конрад посмотрел на часы – до наступления темноты еще оставалось достаточно времени - и зашагал по земле, которую долгая засуха превратила в камень.
Приземистый дом с белеными стенами прижался к подножью холма и, как мог, старался не выделяться среди окружающего, тоже выбеленного солнцем ландiафта. Но Конрад все равно его увидел.
От дороги к дому шла довольно широкая тропа. Конрад присмотрелся – не обнаружатся ли на ней следы сапог егерей Его Высочества. Было бы славно подстрелить еще как минимум четверых, тогда бы Конраду хватило медальонов на неделю, даже с учетом долга за проигранное пари. Конрад до сих пор не мог простить себе этой глупости – налившись местным пивом (редкостная дрянь, пойло для уродцев!), поставить шесть медальонов на то, что Первая Дама даст ему не позднее, чем через двадцать минут после знакомства. Дама дала через десять: сначала пощечину, а потом еще и букетом по морде. О том, как летел вверх тормашками вниз по каменной лестнице под хохот полутора десятков легионеров, вспоминать не хотелось. Два медальона он отдал на следующий день, осталось отдать еще четыре.
Конрад сплюнул и свернул на тропу.
Не было там никаких егерей, если, конечно, эти твари не научились передвигаться по воздуху. Конрад понял это почти сразу. Пожалуй, стоило вернуться на дорогу, иначе придется последние три-четыре мили топать в темноте, всего с несколькими патронами в магазине. Это было небезопасно. Егерям тоже медальоны нужны.
И все-таки он пошел дальше. Запах, едва уловимый, но усиливавшийся с каждым шагом – вот в чем было дело. Его ни с чем нельзя было спутать – именно такой стоял по всему дому, когда мать пекла пирог с вишней. Его любимый.
Какая там, ко всем чертям, вишня?! Неоткуда ей взяться. Тут на сотни миль вокруг ничего путного не растет, а местные жрут разную гадость. Этих, как их там – даже название произносить противно. Конрад зашагал быстрее. Вишня, значит. Ну-ну.
Чем ближе он подходил к дому, тем больше тот ему нравился. Вообще-то одноэтажная халупа ничем не отличалась от других халуп, которые Конрад ненавидел, как и их обитателей, как и вообще все в этих проклятых местах, как, наверное, и вообще все. Но группа внезапно взбесившихся нервных клеток – в том уголке памяти, куда Конрад давным-давно не заглядывал, уже голосила на весь мозг: “Да, да, да!”
“А что, - думал Конрад на бегу (они и сам не заметил, как перешел на бег), - Вот захожу, а там меня ждут. Назову ее, например, Марией. Хорошее имя. Скажу: “Здравствуй, Мария”. А она мне в ответ: “Здравствуй. Ты сегодня поздно. Я плакала, боялась, что не придешь.” Тьфу ты, бред какой, совсем у меня башню снесло. Это все запах.”
Он затормозил у порога, перевел дух и толкнул дверь.
- Здравствуй, Мария, - сказал он, не узнавая свой собственный голос.
- Здравствуй, - отозвалась женщина, вставая ему навстречу, - Ты сегодня поздно. Я плакала, боялась, что не придешь.
Конрад молча протопал к столу и сел на лавку. В голове было пусто и гулко.
- Вот, - буркнул он, порывшись в рюкзаке и достав оттуда маленький сверток. – Тебе.
В свертке была какая-то брошка, найденная Конрадом пару дней назад у приконченного егеря. Вообще-то он собирался преподнести ее Первой Даме в качестве извинения и, возможно, аванса.
- Красивая – улыбнулась женщина. – Сейчас таких не делают. Ты ее в городе купил?
- Ага, - легко соврал Конрад. В конце концов, он что, не мог в городе купить? Мог, вполне.
- Спасибо. – Мария поцеловала его в щеку, приколола брошку к платью и повертелась у осколка зеркала. – Тебе нравится?
- Нормально, - сказал Конрад. - Хорошо.
- А у меня сегодня все из рук валилось, - пожаловалась Мария. - Зеркало вот разбила. Говорят, не к добру.
- Слушай больше, - скривился Конрад, - Кто это говорит?
- Да так, слышала когда-то.
- Ну, мало ли что ты слышала. Забудь.
- Забыла, - тут же согласилась Мария и улыбнулась.
У Конрада кружилась голова. Он что-то говорил, что-то отвечал, а сам думал: “Должно быть, егеря какую дрянь распылили, с них станется. Я как дурак поперся сюда и надышался, теперь галлюцинации пошли. Сейчас вот ноги откажут – и все. Привет Конраду…”
- Тут был кто-нибудь? – внезапно спросил Конрад.
- Тут кроме тебя никого не бывает, - рассмеялась женщина. – И не будет.
- А егеря? Егеря по дороге не проходили?
- Да что с тобой?! Какие егеря? В этих местах вообще никого нет, только мы с тобой живем. Ты в городе пил, да?
- Ничего я не пил, - огрызнулся Конрад. – Пиво ваше гнусное не то что пить, его нюхать нельзя.
- А ты и не нюхай, - рассмеялась Мария и чмокнула Конрада в нос.
И тут у него отлегло, совсем. Нет тут егерей? Очень хорошо, и не надо. И Его Высочества нет? Славно! Плевать нам на Его Высочество. Легиона, значит, тоже нет, войны нет, тех двенадцати убитых нет, как и тех, кого на прошлой неделе, на позапрошлой… И замечательно, что нет, он всем этим сыт по горло. Значит, как бы живу я здесь, так? И буду жить-поживать, и буду я счастлив как щенок, и спать буду без задних ног. Провалитесь вы ко всем чертям, вот что!
- Есть будешь? – Мария уже возилась у плиты.
- Угу. – Конрад сглотнул слюну и вдруг понял, насколько он, на самом деле, голоден. Не то слово – голоден. Он бы сейчас сгрыз собственные ботинки, но, по счастливому стечению обстоятельств, в этом уже не было нужды.
- Тебе все сразу нести, как обычно?
- Все. Сразу. Сейчас.
- Уже, - рассмеялась Мария.
Он ел долго, очень долго. Последние куски входили с трудом, но Конрад боролся до конца. “Рожа у меня, наверное, красная. Жру как свинья, хватит уже” – наконец подумал он, облизал ложку и рыгнул.
- Ну и на здоровье, - не дожидаясь благодарности, промурлыкала Мария и принялась убирать со стола. Конрад сидел, привалившись спиной к стене, и следил за каждым ее движением. Она была легкая, как будто все время ходила на носочках. Она смеялась и болтала какую-то ерунду, она то и дело поправляла волосы, она оглядывалась на него и улыбалась. Неожиданно в голову Конраду пришла в голову дурацкая мысль – окажись сейчас перед ним Первая Дама, его бы, пожалуй, стошнило. От этой мысли ему стало смешно.
- Ну вот, ты уже смеешься, - обрадовалась Мария. – Все хорошо, да?
- Да. Все хорошо. – уверенно сказал Конрад.
И тогда Мария подошла к нему, дернула за какой-то невидимый шнурок на платье, и оно соскользнуло к ее ногам. И все стало еще лучше. Намного лучше. Лучше просто не бывает.
Ночью он несколько раз вскрикивал и просыпался. Чертов обер-лейтенант, тварь такая, навестил его во сне. Так и явился – с простреленной грудью, извалянными в пыли волосами, в одном сапоге. Требовал назад свой медальон, скандалил. Конрад убил бы его еще раз, но не успел. Мария гладила его по голове, что-то еле слышное шептала на ухо, и Конрад успокоился.
- Зачем я тебе такой сдался? – спросил он вдруг и сам удивился своему хриплому со сна, чужому голосу.
- Какой? – Мария наклонилась над ним, и ее длинные волосы щекотали ему лоб.
- Ну не знаю. Такой. Ты ведь понятия не имеешь, что я делаю.
- Не имею – замотала головой Мария. – Не имею. Я тебя просто так люблю.
“И то правда, - подумал Конрад, - Должен же меня кто-то любить”.
И опять все стало хорошо.
- Ты сегодня опять уйдешь? – спросила утром Мария. Она улыбалась, но в уголках глаз уже переливались слезинки. – Если уйдешь, ничего. Ты же всегда уходишь. А я жду. Я привыкла.
- Нет, - твердо сказал Конрад. – Никуда я сегодня не пойду. И завтра не пойду.
Она скакала вокруг него, как девчонка, щипала его за бока, целовала в нос и смеялась, смеялась. А Конрад стоял, опустив руки и ошалело вертел головой.
- Знаешь, - Мария вдруг хитро улыбнулась, - А ведь ты мне никогда не приносил цветов.
- Цветов? Какие тут цветы?! Колючки одни.
- Есть тут цветы, - по-детски надув губы, сказала Мария. – Немного, это правда. Но есть.
- И где они, цветы твои?
- Да вот, на той стороне холма. Рядом. Синие такие, мелкие. Других действительно нет.
- Синие, говоришь? Ладно, будут тебе синие, - и Конрад, сам удивляясь собственной сговорчивости, затопал в сторону холма.
“А вот без пушки я зря пошел”, - подумал он, взбираясь по пыльному склону. И взобрался. И понял, какой он идиот. Бдительность, бдительность и еще раз бдительность – не говорил тебе и таким же олухам, как ты, Его Высокопревосходительство Командующий Легионом? Говорил ведь? Говорил, сволочь ты безмозглая. Вот, получи.
Синих цветов там, разумеется, не было, зато имелся взвод егерей. Они рассыпались цепью и медленно поднимались на холм. Конрад успел броситься на землю, поэтому очередь прошла выше головы. Времени почти не оставалось, Конрад кубарем скатился вниз и, петляя, побежал назад к дому. “Только бы пушку вернуть”, - лихорадочно думал он, - “Всех положу. А уж потом…”
У самой двери он остановился как вкопанный. Там, внутри, кто-то был. Кто-то только что вошел в этот дом, топая сапогами, зашел как хозяин.
- Здравствуй, Анна – послышался голос.
- Здравствуй, - ответила женщина, - Ты сегодня поздно. Я плакала, боялась, что не придешь.
“Кой там черт, поздно, - промелькнуло у Конрада в голове, пока он влетал в комнату - утро же”, но он не успел додумать. В руках егеря, стоявшего у того самого стола, за которым вчера сидел Конрад, был автомат, - его, Конрада, автомат, и этот автомат, повинуясь чужой воле, плюнул своему хозяину в лицо, а потом в грудь, а потом еще куда-то, но этого Конрад уже не почувствовал.
Стало темно.
Звонок был долгий, настойчивый, можно сказать, наглый. Попытка реанимировать комп не удалась, делать было нечего. Ладно, черт с тобой, ответим.
- Да. Слушаю.
- Это ты Конрад?
- Ты вообще кто такой? Не пошел бы, а?
- Да ладно, - хихикнули в трубке, - Погоди. Ты ведь Конрад?
- Ну и?
- Значит, я правильно вычислил. Ты крутой, вообще-то. Еще чуть-чуть – и седьмой уровень. До него еще никто не доходил.
- Я тоже не дошел. Ты-то кто?
- Сам догадайся.
- Из наших?
- Каких наших? А, легионеров, что ли? Нет.
- Егерь, значит. Понятно. Мать твою, обер?!
- Он самый – снова хихикнули в трубке, - Классно ты меня положил.
- Да ладно… А меня кто, не знаешь?
- Нет пока. Зря ты в этот дом сунулся. Оттуда еще никто живым, говорят, не выходил. Ни твои, ни наши. Ловушка. Кстати, а что там было, в доме-то?
- В доме? Да так. Ничего особенного.
- Слушай, а тебя как по-настоящему зовут?
- Никак. Ладно, давай завязывать.
- Подожди, - попросили в трубке, - Подожди. Может, я заскочил бы? Взял по пиву и заскочил? А то тоскливо что-то, сил нет.
- Тебе что, больше не к кому?
- Да вот, пожалуй что, и не к кому. Так я зайду? Адрес скажи.
- Пошел ты!
От удара об пол телефон раскололся на куски. И черт с ним, не жалко. Не жалко. Не жалко…
Он ходил по комнате, не замечая, что нелепо машет руками, а щеки у него мокрые.
Интересно, а какое у нее было лицо… Какое лицо, а? Почему он не может его вспомнить?
Он случайно задел за холодильник, и дверца открылась.
На полке одиноко мерзли позавчерашние пельмени, он про них совсем забыл. Холодные, слипшиеся пельмени, такая гадость.
Но ведь должен же кто-то меня любить! Должен же кто-то меня любить…