Люди, которых я люблю
"Жизнь, не наполненная подвигом, лишена позитивного смысла!"
(Веселый Белка так сказал.)
Я люблю этих людей, из которых в живых остался только мой отец, полный, впрочем, инвалид. Людей, которые были молодыми тогда, когда я был совсем еще ребенком, и часто, спрятавшись где - нибудь в уголке нашей хатки ( а жили мы в настоящей украинской мазанке ), слушал их бесконечные, жаркие споры о том, кто и что сделал неправильно в их работе, вокруг которой именно и строилась вся наша жизнь.
Я ничего не понимал в их терминах, настоящем шахтерском слэнге, в котором, в отличие от многих профессиональных жаргонов, которыми мне в жизни удалось овладеть, никогда не присутствовал мат.
Впрочем, я не об этом.
На шахте нашей, на которой за более чем 100 лет ее существования трудились многие из моих предков по отцовской линии, было всего три очень крупных аварии. А мелкие случались регулярно.
Про одну таких крупных аварий я и хочу рассказать ...
Об этом случае говорили в новостях по радио и даже писали в Центральных газетах. Она унесла жизни 7 человек, среди которых оказался директор шахты и начальник участка, на котором произошло обрушение кровли, или, как говорят, лава легла. Шестерым же тогда Господь продлил дни, оставив жить, и среди них был мой отец.
Он, его кум, дядька Володя Лещук, совсем молодой тогда еще забойщик Виталя Рыбаков и еще трое ребят из батиной бригады, отделавшиеся ушибами и незначительными травмами, решили немного успокоить нервы, посидев где - нибудь. А поскольку наша хата была к шахте ближе всего, то и решено было посидеть у нас.
И вот ночью, часа в два, мы с матерью слышим, как в нашу скрипучую калитку на цыпочках, один за одним, идут люди, старающиеся как можно громче не шуметь...
Мать, конечно не спала, т.к. телефонов у нас не было вообще никаких, и поэтому, когда батя вовремя не являлся с работы, ночь тянулась очень долго, да и думать можно было о чем угодно. ...
Некоторое время Большие Дядьки стояли во дворе, изображая из себя компанию, думающую о том, где лучше им посидеть - на кухне в доме, или в летней кухне во дворе. Решили посидеть в летней кухне.
Но при этом всем им нужно было миновать будку Гиммлера.
А Гиммлер - это такая собака у нас была в то время. Донбассу, пережившему лютую фашистскую оккупацию, всегда была присуща ненависть к фашизму, так же как и природное чувство юмора. А может пса назвали так еще и потому, что его окрас очень сильно напоминал черный гестаповский мундир, а характер оставлял желать лучшего! Не знаю точно, но по сравнению с Гиммлером собака Баскервилей была форменным щенком. Гиммлер признавал только мать. Однако, будить мать было еще опасней, чем пройтись мимо фашиствующего Цербера. Поэтому батя и дядька Володя Лещук просто подловили момент, когда пес залез в конуру, взяли эту конуру в руки и просто понесли ее в огород. И все бы, конечно, им сошло с рук, если бы за всеми этими безобразиями из окна дома не наблюдала мать. Она молча стояла и просто ждала, когда мера их беззаконий перехлестнет через края ее терпения. Когда же она увидела, как Гиммлера в будке уносят с глаз долой, а батя, наступивший темной Украинской ночью в собачью миску , так и шагает с этой миской на ноге, ей стало ясно, что ребята готовы на все, чтобы не только выпить и закусить, но и при этом соделать данное в тайне от нее. Может быть, - думала мать - они даже уносят Гиммлера на закуску...
Решив, что момент настал, она просто взяла в руки заранее приготовленную для целей воспитания взрослых дядек палку, которую держала у окна за гардиною, и двинулась к дверям. Ей нужно было обогнуть пол-дома. Поэтому я, как только мать вышла за дверь, сразу бросился к окну, и в открытую форточку громким шепотом бате крикнул : - Па! - крикнул я шепотом, - Мать идет! -
То ли бежать уже было поздно, то ли замешкались они, но застала она их с будкою в руках, с сеткою, из которой торчал батон вареной колбасы по два шестьдесят и с эмалированным ведром в руках. Вся эта камарилья молча, потупив глаза, выслушивала ненормативную лексику в свой адрес, а я успел влезть в штаны и проскочил мимо них в летнюю кухню. Успокоившись, мама решила посидеть вместе с ними.
Оставив собаку в покое, эта компания зашла в летнюю кухню, семеро с матерью, и стали раскладывать на столе еду из сетки. И я был очень тогда удивлен отсутствием у них спиртного - ни вина, ни самогона! Когда же до меня дошло в чем тут дело, то, помню я был сильно удивлен, т.к. самогон, оказывается, был в эмалированном ведре. Все 10 литров, как с куста! Мать принялась еще жарить им в сковороде на шкварках помидоры с луком и сладким перцем, достала откуда-то килограммовый шмат сала толщиной в четыре пальца, трехлитровую банку маринованной ротунды на закуску, а меня прогнала в дом принести кастрюлю с борщом. Мужики тем временем принялись черпать из ведра обычными эмалированными кружками, и потянулся долгий разговор о том, как и почему в жизни все так неправильно ... Слезы матери, дым махорки, самогона реки и запах настоящих поросячих шкварок ... Я ничего тогда не понимал, но мне всегда было хорошо в обществе этих абсолютно беззлобных людей, только что потерявших половину своей смены, и поэтому тихонько поющих - "...а маладо - о - ва канаго - о - на несут с разбитой галавой..." Через какое - то время в хате заплакал тогда еще грудной Руслан, и мать ушла его кормить, а я, десятилетний, до утра все слушал и слушал этих мужиков, их шутки, и разговор, наполненный страданием ... Потом, уже под утро пришла тетя Надя и забрала Дядьку Вову домой, - они жили почти напротив нас. Остальные так и остались вместе с отцом спать прямо на полу в нашей летней кухне, подложив под головы свои натруженные руки ...
Я люблю этих людей, я вырос среди них. Это они своим примером воспитали во мне то, что я являю. Не давать никому спуску, но никогда при этом не перегибать палку. Доводить до конца дело, даже если это дело из разряда "Миссия невыполнима". На работу - как в бой, даже если ты не пошел по стопам отца, а выучился и стал ученым.
Отец мне говорил, а потом и брату, когда тот подрос. "Мужик, - говорил нам отец, - должен знать все, а уметь - еще больше." Поэтому, я не считал для себя чем-то особенным учебу в физико - математической школе, совмещенную с окончанием музыкалки, и в перерывах три спортивных секции : легкая атлетика, гимнастика и пулевая стрельба. Находилось у меня время и на девчонок. На одной из которых, своей однокласснице, я впоследствии и женился.
Нет поэтому ничего странного в том, что и мои дети считают для себя нормальным очень плотно и разнообразно жить, занимаясь одновременно разными делами. Они, как и я, видели жизнь - горение. Жизнь, наполненную делами и поэтому - смыслом! Когда в 1996 году мать разбил паралич, за ней стал ухаживать отец. Причем нас он просто не допускал ни к какой помощи. "Это мое дело" - говорил он нам все семь лет, пока мать жила в обездвиженном состоянии.
Антоний, мой сын, мыслит более образно, чем я, и поэтому он таких людей, как батя, всегда называл кентаврами. Человеколошади, которые работают, как лошади, но при этом всегда остаются людьми. Выражение, что труд сделал из обезьяны человека, а потом превратил его в верблюда - это не про них. Антоний писал по этому поводу -
"Хреново быть, наверное, кентавром!
Твой мчит совсем иным размахом таз.
Ты рад бы подождать, но с каждым шагом
Обходишь нас!.."
Я сам очень и очень многого не понимаю в этой жизни, потому что система привитых мне с детства ценностей в этой нашей действительности почти не востребована. Исключение составляет церковь, к которой в свое время прилепился я сам, и прилепил всю свою семью. Только здесь еще могут пригодиться те черты характера, которые были в свое время привиты мне простыми рабочими мужиками с шахты "Северная" города Дзержинска Донецкой области, людьми, которых я люблю! ...