История развивается по спирали. Годы реакции сменяются годами гуманизма, возрождения (ренессанса). Возрождение прерывается кризисом, и опять идут годы реакции.
Нам тяжело сейчас... И кто, как не представители интеллигенции, могут эту боль выразить. Но показать не только боль, но и то светлое и чистое, что живет в нашем народе, то радостное и удивительное, что, несмотря на все кризисы, окружает нас на нашей прекрасной планете, ту любовь, которая просыпается однажды в каждом человеке.
По мнению великого русского философа Николая Александровича Бердяева, эпоха Александра Сергеевича Пушкина - это и был конец эпохи ренессанса в России. Далее вся литература Достоевского и Толстого, Блока и Есенина - это боль и кровь русской мысли.
Еще Бердяев предсказал, что возрождение начнется в провинции.
Россия жива! Она открыта для всего прекрасного! Ее возрождение начинается здесь! Кому, как не молодым, участвовать в этом возрождении, отдавать этому свою душу и сердце, а взамен получать эйфорию творчества, ни с чем не сравнимое удовольствие от признания. Напишите очерк о своей семье, о школе (вспомните что-нибудь неординарное!), о своих друзьях. Напишите стихи о любви! Дерзайте!
КОГДА ДЕРЕВЬЯ БЫЛИ МАЛЕНЬКИМИ
(Документальный очерк был подготовлен к юбилею школы)
ШКОЛЕ № 95 - ВТОРОМУ ДОМУ МОИХ ДЕТЕЙ ИСПОЛНИЛОСЬ 30 ЛЕТ!
(Дети семьи Дроновых уже 25 лет учатся в этой школе!)
В январе 1967 года мы отпраздновали новоселье. С балкона пятого этажа, выходящего на север, нам открывалось чистое поле, которое весной стало желтым от цветущих одуванчиков. Мы радовались, что рядом с нами строится прекрасный детский сад. В пяти минутах ходьбы от нашего дома стояло новенькое здание школы среди маленьких, недавно посаженных деревьев. Мы были рады, что нашей дочери Наташе по дороге в школу не придется переходить улицу.
Время бежало быстро. Сначала Наташа сидела дома с няней Марией Андреевной, прекрасной образованной женщиной из старой купеческой семьи. Они много читали, гуляли. Мария Андреевна чем-то походила на Арину Родионовну, няню А. С. Пушкина. Она много рассказывала, общалась с Наташей на равных, несмотря на разницу в возрасте почти восемьдесят лет. Думаю, это общение повлияло на память и способности Наташи. Любые тексты она запоминала с первого раза. Позже она говорила, что ей стыдно за свои пятерки, но стоило ей просмотреть текст, она его «фотографировала». У других моих детей этого феномена не было. Потом няня заболела, и Наташу отдали в соседний детский сад, где детей готовили к школе. Наташа свободно читала, решала сложные задачи-головоломки, которые любила загадывать моя мама. Мы отдали ее в школу в шесть лет. Это было в 1972 году.
Это был такой праздник - первый раз в первый класс! Но потом оказалось, что выписывать палочки Наташе скучно и неинтересно, что хочется гулять. И тогда я стала учить свою дочь делать уроки быстро и хорошо. Мы ставили перед собой часы. Просматривали задание и назначали время, за которое его нужно будет выполнить. Например, двадцать минут - на выполнение математики, потом перерыв. Двадцать минут - на выполнение русского языка и так далее.
Думаю, что эта привычка быстро выполнять не всегда интересную работу очень помогла ей в жизни. В целом учеба в школе Наташе нравилась. Она была очень эмоциональной девочкой и училась с интересом. В первых классах у нее была прекрасная учительница Мария Григорьевна Герасимова, которая в тетрадке рядом с каждой пятеркой ставила красную звездочку. Когда число звездочек достигало пяти, появлялась красная звездочка на обложке тетради. Это очень стимулировало детей. Было очень много разных творческих заданий. К этому времени у нас родилась вторая дочь Нина. Это были годы, когда мы с мужем защищали кандидатские диссертации, стали болеть наши родители. Со второго класса мы практически не помогали Наташе в учебе, она училась самостоятельно. Я не проверяла домашние задания, редко заглядывала в школу. Ее занятия были четко организованны. Дома была хорошая библиотека.
Теперь я могу по достоинству оценить вклад прекрасных учителей школы №95 в образование, воспитание и судьбу моих детей. В 1975 году классным руководителем в классе Наташи стала Тамара Ильинична Синьковская. Молодая, красивая, добрая и требовательная, она стала второй матерью для всех детей этого класса. Иногда оказывалось, что она знала наших детей лучше, чем мы - родители. Например, после восьмого класса мы хотели перевести Наташу в математическую школу, чтобы потом она пошла по нашим стопам. Наташа слабо сопротивлялась. Возможно, что мы сломили бы ее, и она прожила бы жизнь в нелюбимой специальности. Но Тамара Ильинична сказала:
- Зачем?! Зачем ей математика? Наташа - очень эмоциональная девочка, типичный гуманитарий! Дайте ей возможность самой сделать свой выбор!
Наташа очень увлекалась литературой, много читала. Ей повезло с учителями по литературе и русскому языку. В четвертом и пятом классе ее учительницей была Мария Макаровна Мигель. Они писали творческие сочинения на свободные темы. В старших классах литературу и русский язык преподавала Лилия Васильевна Тихомирова. На уроках они много спорили, отстаивая свое мнение. Каждому ученику Лилия Васильевна нашла в русской поэзии поэтический портрет, они были очень довольны. Наташин портрет был из Блока, которого она перечитала с большим удовольствием. Так преподаватель лишний раз обратил внимание учеников на русскую поэзию.
Математика моим детям давалась легко, и, конечно, это - заслуга Анны Александровны Кодзоевой. Я - доцент кафедры высшей математики РГУпс могу оценить качества этих занятий профессионально. Когда у нас в институте организовали школу, я приходила за советом к Анне Александровне. Ведь преподавание школьной математики имеет свою специфику. Я получила много методических советов Анны Александровны. Мне это очень помогло в работе в нашей школе. У меня создалось впечатление, что Анна Александровна - одна из лучших школьных учителей математики в Ростове, а, может быть, и в России. Хотя мои дочери получили гуманитарное образование в университете, в тех случаях, когда им приходилось сдавать экзамены по математике, они легко получали свои пятерки.
В классе, в котором училась Наташа, пять учеников, в том числе и Наташа, получили золотые медали. Эти дети были такие разные, с различной профессиональной ориентацией. Их объединяло одно - увлеченность своей будущей специальностью. Это Тамара Ильинична Синьковская по-матерински следила за их успехами, давала добрые советы.
Наташа сделала свой выбор профессии. В 1982 году она поступила на юридический факультет РГУ. В первую неделю занятий провели тест по английскому языку, и Наташа попала в десятку сильнейших, хотя большая часть поступивших была из специальных языковых школ. Так стало ясно, какую прекрасную подготовку по английскому языку дала в классе Людмила Ивановна Бондарева. Для двенадцати лучших студентов по английскому языку была организована особая группа, в которой преподавали лишних шесть часов английского языка в неделю. Поэтому Наташа получила дополнительный диплом юриста-референта, что помогло ей претендовать на обучение в Гарвардском университете США.
В 1989 году Наташа поступила в аспирантуру Института советского законодательства в Москве. На вступительном экзамене в аспирантуру по истории один из вопросов она излагала так, как они его разбирали в школе с учительницей истории Лидией Васильевной Вобленко. Московских профессоров вполне удовлетворила концепция ростовской учительницы. Лидия Васильевна была очень принципиальным человеком. Единственные тройки в аттестате зрелости моей второй дочери Нины - по историям. Нина историю не любила и получила то, что заслужила.
Нина росла очень высокой девочкой, и Наташа уговорила нас отдать ее в школу тоже шести лет. У нее не было такой прекрасной няни, как у Наташи. С ней меньше занимались перед школой. В начальных классах ее учительницей была Личко Валентина Тихоновна. В первом классе Нина дважды лежала в больнице, мы ездили в середине учебного года в санаторий. Но Валентина Тихоновна помогла нам все подогнать, и Нина не отстала от класса. Дети любили свою учительницу и для них было трагедией, когда она неожиданно умерла.
Менялось время. Менялись дети. Более демократичными становились порядки в школе. Но детям хотелось большего. Девочки хотели краситься, носить в школу нарядную одежду. Это отвлекало от занятий, и в классе Нины шла незримая битва учителей за внимание учеников. Их класс был трудным для многих учителей. И самые большие трудности пришлись на классного руководителя Голубовскую Антонину Ивановну.
Сложный девятый класс достался новому классному руководителю преподавателю химии Хомутовой Лилии Васильевне, которая сразу стала авторитетом среди учеников. Особенно ее полюбили девочки. Они заходили к ней в лаборантскую. Ей они доверяли какие-то свои секреты. В то же время она очень требовательно относилась к выполнению заданий. В нашей Нине Лилия Васильевна рассмотрела организаторские таланты и назначила ее старостой класса. Нина аккуратно заполняла журнал класса, очень жестко собирала класс на субботники.
Сейчас, когда я стала разбирать с младшим сыном Димой старые школьные тетради Нины, я увидела прекрасные сочинения (в тот год литературу преподавала Лариса Евгеньевна Русина), разрисованные картами тетради по географии (преподаватель Фомина Евгения Тимофеевна). Нравились в классе занятия по этике и психологии Глушинской Валентины Ивановны, хотя иногда ученики воспринимали этот материал слишком горячо.
Требовали серьезного отношения к себе уроки физики и астрономии у кандидата технических наук, доцента Олега Борисовича Синьковского. Потом они выпускали нерастраченную физическую энергию на уроках НВП Кравченко Валерия Александровича и на уроках физкультуры Стадник Любовь Ивановны. К сожалению, я не помню имени учительницы по домоводству в классе Нины, которая в то трудное время помогала девочкам создавать из простых тканей целые ансамбли одежды.
Теперь Нина закончила отделение психологии РГУ и сама преподает педагогику и психологию в Ростовском филиале Московской технологической академии. Со студентами у нее хороший контакт. Я думаю, что очень многое в своей манере преподавания Нина позаимствовала у своих школьных учителей, и более всего у Лилии Васильевны Хомутовой - достоинство, требовательность и в то же время доброе отношение и участие.
Мой сын Дима тоже пошел в школу шести лет. В декабре 1990 года у него была тяжелая пневмония легких, и мы целый месяц пролежали в больнице, а потом три месяца занимались дома. А Дима очень скучал по классу, по своей учительнице Ганновой Ларисе Васильевне. В больнице он стал сочинять стихи. Он ходил по больничной палате, как настоящий поэт, заложив левую руку за спину, а правой размахивал или прикладывал к голове. Он сочинил целую поэму о своих приключениях во время болезни. Еще он сочинил стихи о школе и подарил их Ларисе Васильевне.
Иногда мне приходилось оставлять детей в группах продленного дня, где они научились многим полезным вещам: вышивать, вязать, делать аппликации, выжигать по дереву и многое другое. Там они гуляли, выполняли уроки. Все мои дети любили оставаться в «продленке».
Встал вопрос о том, где получать образование нашему сыну Диме. Наташа, которая попала по благотворительному фонду на учебу в США, написала нам большое письмо о том, что наше школьное образование намного лучше школьного образования в США за исключением очень дорогих частных школ. Школы США лучше компьютеризированы, но компьютер можно изучить и у нас. Она не советовала переводить Диму в какой-нибудь лицей. Простая муниципальная школа № 95 дала им с Ниной прекрасное стартовое образование, возможность поступления в любой университет. С ее точки зрения получать высшее образование тоже лучше в России.
Многие учителя, давшие такое прекрасное образование моим старшим дочерям, преподавали потом у Димы. Это - Кодзоева Анна Александровна, Тихомирова Лилия Васильевна, Синьковская Тамара Ильинична. Выросло новое поколение прекрасных учителей. Школа № 95 сильна своими традициями. Я думаю, что такая школа достойна называться лицеем, или гимназией.
Юность - прекрасная пора! Человеку в эти годы даются большие возможности собственного выбора различных решений. Выбор друзей, профессии, спутника жизни определяет весь дальнейший жизненный путь. Выбирая друзей, мы хотим сохранить их на всю жизнь.
Летом 1996 года Наташа приехала из США как сопровождающая делегации американских учителей - экологов. Она была очень занята работой, но сумела встретиться с родными, со своими одноклассниками, сокурсниками, со школьными учителями Тамарой Ильиничной и Олегом Борисовичем Синьковскими.
У всех моих детей останутся на долгие годы самые теплые воспоминания о родной школе, об учителях, которые помогли им найти себя в этой сложной жизни.
17 октября 1997 года.
Со времени написания этого очерка прошло пять лет. Наша любимая школа обветшала. Учителя выбиваются из сил, выживают с большим трудом. У всех – сады, почти натуральное хозяйство. Двое их них погибли. Людмила Ивановна Бондарева - на пути из сада. Олег Борисович Синьковский – в своем саду. Но самое страшное, что в семи семьях моих ближайших знакомых трагически погибли взрослые дети. Я – не слишком коммуникабельный человек, для меня эта цифра – огромна. Если такова статистика, это – страшно.
27 января 2003 года Любовь Силовна Горбатенко-Дронова.
Рождественская сказка
Шумит базар предпраздничный,
Большой, красивый, сказочный.
И маленькая женщина
бормочет в стороне:
А мне б немного хлебушка..." –
Стыдливо шепчет бабушка
Едва-едва лишь слышное:
"На хлеб подайте мне!"
Ей нужен только хлебушек.
Во сне приснился хлебушек.
Всю жизнь была учителем,
а может быть, врачом.
От голода недужится,
И голова так кружится.
Что — стыд и унижения?..
Ей все уж нипочем.
Спешит народ, торопится.
А в голове проносится:
"Ну смерть хотя бы сжалилась!
Что делать мне с собой?"
Стоит на рынке бабушка,
Недавно чья-то ладушка,
Глядят глаза усталые
последнею мольбой…
Как больно смотреть…
(сонет)
На асфальте дорожками кровь
Вмерзла в лед, словно гроздьями красными.
Тонкий носик, и вскинута бровь
Над глазами, закрытыми, ясными.
Не укрыть, не одеть, не согреть…
В платье легком лежишь на морозе
Вся в цветах... Но как больно смотреть
На живые гвоздики, на розы!
Гроб и молодость трудно связать.
Может быть, в той войне от ранений
Умер тот, кто тебя защищать
Должен был от невзгод и лишений.
Вы не встретились здесь. Пусть хоть там
Бог воздаст, что положено вам!
ДРУЗЬЯ
(очерк)
В сентябре 1983 года умер от белокровия наш товарищ Юрий Тен, один из самых трудолюбивых и увлеченных выпускников нашего потока физиков. Он был на несколько лет старше каждого из нас, уже успел поработать. Но в нем до конца оставалась какая-то детская наивность…. Он был очень обаятельным человеком.
Ему удалось осуществить свою мечту. Он занимался проблемами термоядерного синтеза.
Что греха таить, в первые годы после окончания университета мы все любили поговорить о диссертациях и защитах, о планах на будущее. В основном, это были личные планы. Юрий поразил меня другим взглядом на будущее. Это было первого января 1972 года. Юрий с женой и сыном приехали на новогодние праздники к родителям в город Ростов на-Дону и пришли к нам в гости. Дети уже спали. А мы сидели у новогодней елки и говорили, говорили, говорили…
Это были замечательные годы! Мой муж готовился к защите диссертации, я – к поступлению в аспирантуру. Жена Юрия училась на биофаке в университете и работала. Каждый из нас «горел» своим делом. Казалось, что найдено что-то новое, что мы можем достичь очень многого. Впереди была целая жизнь. Это теперь, с высоты прожитых лет мы можем трезво оценить то, что сделано. Тогда мы были на взлете!
- Наше направление слишком глобально, – сказал тогда Юрий. – Значение работ по термоядерному синтезу для всех нас, для государства слишком велико. Если каждый из нас урвет свой кусочек и отойдет с ним в сторону, может быть, мы и сделаем массу открытий, но не достигнем основной цели. А мы не должны допускать, чтобы нас обошли за рубежом в таких глобальных вопросах. Иначе возникнет реальная угроза войны!
Юрий не защищал диссертаций. Он был рядовым научного фронта.
«Он всегда любил таскать каштаны из огня голыми руками», - сказал о нем как-то один из наших друзей. В студенческие годы мы все бравировали опасностью.
«У Тена – белокровие», - разнеслось по цепочке наших выпускников.
Юрий лежал в одной из лучших клиник нашей страны. К нему заходили те, кто бывал в Москве. Он живо интересовался их проблемами. Все уже знали, что он обречен, он это знал тоже.
- Он говорит о будущем. Это – страшно, - сказал мой муж после посещения Юрия в больнице.
Юрий был очень мужественным и жизнелюбивым человеком. Когда судьба очертила ему последние десять дней, он съездил на могилу матери, встретился с сыном, который поступил в МГУ. В последний вечер у них были друзья. Они пили чай. Юрий смеялся и шутил. И никто не знал, как трудно ему это дается. А через два часа он умер…
Известие о его смерти пришло тринадцатого сентября 1983 года. Муж и группа выпускников поехали в Сухуми на его похороны.
Смерть нашего товарища послужила последним толчком для написания книги, первые наброски которой были сделаны еще в студенческие годы. Время для написания книги «любезно предоставил» мне мой сын Дмитрий Дронов, родившийся в мае 1984 года. Я назвала ее «Мир для нас», где слово «мир» подразумевалось сразу в двух смыслах. Из издательства «Новый мир» пришел отказ и рецензия на 25-ти страницах. Основной совет заключался в том, чтобы рукопись «вылежалась» в течение нескольких лет. Тогда будет понятнее, прошла ли она проверку временем. Когда я перечитала ее через десять лет, я поняла, что она «пахнет» тем временем, что она полна идей того времени, мыслей, с которыми мы тогда жили.
Когда я начинала писать ее, мне хотелось написать о Юрии. Но я не знала уклада жизни его семьи, ведь он был корейцем. Не знала я о его последних жизненных и научных проблемах. Не так часто мы виделись с ним в последние годы. Зато заботами и сложностями были полны разговоры наших друзей. Так постепенно рождалась книга о нашем поколении. Когда начинаешь писать, отталкиваясь от каких-то реальных фактов, герои оживают, и начинают жить своей жизнью. Но логика их поступков все равно соотносится с логикой нашей жизни, наших поступков.
Все написанное в ней – правда. Правда о нашем рождении под грохотом рвущихся снарядов, правда о нашем голодном детстве, о нашей учебе взахлеб, о работе, о наших друзьях, о детях, о наших ошибках и раздумьях.
Это моего мужа двухмесячным выбрасывали из вагона горящего поезда. Это я родилась под канонаду бомбежки при взятии нашими войсками Ростова на-Дону в ноябре 1941 года.
Мы – поколение счастливых, потому что выжили в трудные годы войны и военной разрухи, потому что умели радоваться каждой примитивной игрушке, каждой конфетке, каждой паре обуви и перешитой из старья одежде.
Выпускники нашего потока. Русские, украинцы, евреи, армяне, дагестанец, кореец, грузин, сын американского специалиста… У каждого были свои проблемы, жизненные и научные сложности. Каждому из нас хотелось сделать в жизни что-то стоящее, оставить о себе какую-то память.
ЖРЕЦЫ МАДАГАСКАРА СЧИТАЮТ, ЧТО 1 - 2 СЕНТЯБРЯ В МИРЕ
БЕЗРАЗДЕЛЬНО ГОСПОДСТВУЮТ СИЛЫ ЗЛА.
В день смерти моего младшего, единственного и такого любимого брата Горбатенко Анатолия Силовича перестал звонить наш домашний телефон. Он принял сообщение о смерти брата и умолк. Неодушевленный аппарат не выдержал такого страшного известия. Он не сгорел, его не роняли, но мастер сказал, что ремонту он не подлежит. Новый аппарат с определителем номера сын установил в другом месте.
После поминок брата на 9-ый день, которые его кровные родственники провели у его племянницы в доме, соседнем с тем, где мой брат жил и умер, уже дома я присела в том тихом уголке своей квартиры, где раньше стоял телефон. И ежедневно вечером звонил брат. Я очень устала за эти дни. Днем я была как во сне, а ночами сна не было.
Был первый час ночи. Я закрыла глаза, и в ушах зазвенел его голос:
«Люба, привет!»
«Привет!» - растерянно ответила я.
«От Наташи ничего нет», - брат переписывался по электронной почте с моей старшей дочерью, которая уже 8 лет жила в США. С этих фраз начинался наш каждый вечерний разговор. Если письмо было, брат звонил утром.
«Я знаю, Наташа звонит мне почти каждый вечер с тех пор...», - замешкалась я.
«… Как я умер», - с иронией закончил брат. Я скорее чувствовала, чем слышала все эти слова.
«Боже, мой! Какой ужас, Толик!» - пролепетала я.
«Ай! - почти весело сказал он. - Зато теперь не нужно думать о старости», - брат всегда любил пошутить над собой. Он не был даже расстроенным.
«Господи, да как же это случилось?» - спросила я.
«Ты почти все поняла правильно...», - ответил он.
И я увидела начинающийся рассвет в окне его комнаты, стол, на котором стоял компьютер, стопку его рукописей. И тени…
Памяти брата Горбатенко Анатолия Силовича
Спи, единственный, Мастер мой!
Ты лежишь на полу босой…
Вечный сон овладел тобой…
Руки теплые, спят глаза…
Что последнее ты сказал?
Что ты вспомнить успел? О ком
Ты подумал в тот миг? О том,
Как предсмертный провел свой час,
Не узнать никогда. Сейчас
Нам не нужно тебя будить.
Будем молча твой сон хранить.
Ужас смерти ушел давно.
Паутинки летят в окно.
Осень ранняя, тихий день,
Лица скорбные. Свет и тень…
Ты лежишь на полу босой.
Вечным будет теперь покой!
Колокольчик звенит в окне.
Это – ангел в волшебном сне.
Он погладил тебя, любя:
«Ты свободен! Он ждет тебя!»
Спи, мой мальчик, мой младший брат!
Будет Он этой встрече рад!
Заискрится твой интеллект!
Хватит тем вам на много лет.
Спи, единственный, Мастер мой!
Там найдешь ты не свет, покой.
С той, с которою столько лет
Разлучал тебя белый свет.
На рассвете в блеске лучей
Через мшистый мостик с ней
Вы пройдете вместе пешком
По песчаной дороге в дом.
Дом твой вечный! Как детства дом!
Виноград вьется, свечи в нем.
Заструится ручей весной.
Насладишься ты тишиной!
При свечах гусиным пером
Над старинным склонясь столом
Как приятно будет писать!
Станешь мудро ты рассуждать!
Под босою ногой песок
Зашуршит, словно жизни срок.
И с улыбкою засыпать
Словно в детстве будешь опять…
ДЬЯВОЛ
(маленький рассказ)
Проснувшись, я почувствовал себя отвратительно. Все-таки Боб обманул меня. Никакой эйфории, которую он обещал, не было. Ее не всегда помнишь, но в этот раз я помнил, как мною овладела лень, апатия, и я заснул. А потом меня будили, говорили, что пришли хозяева, и нужно убираться. Сволочи, они выставили нас из этой грязной дыры среди ночи.
Я тут же уснул на лавочке, а Боб все пытался растолкать меня. Потом - крик, драка, в которой я не участвовал. Я был в полусне. Боб валялся с окровавленным лицом, а ко мне они подошли и сняли легкую куртку: "Ты - хороший парень, тебя мы бить не будем".
Я не мог даже руки поднять. Все тело как будто свинцом налилось.
Потом Боб тащил меня домой. Он все плакался, что у него отняли деньги.
"Поделом, - думал я, - не будешь всякую гадость за хороший товар выдавать".
Светало. Мать молча открыла дверь.
- Слава Богу, жив, - прошептала она. Она знала, что меня сейчас лучше не трогать.
"Сволочь, это он мне за мои деньги рублевый димедрол подсунул", - подумал я о Бобе, и опять "отрубился".
Сколько проспал, не знаю. Опять было темно. Болел низ живота. Во рту все ссохлось. Выпил почти весь чайник. Мать всегда ставила его передо мной.
Сходил в туалет, стал в ванную, чтобы обмыться. Но воды в кране не было. Вылил на себя ту, что была в ведре. Полотенце досуха не вытирало. Тело так и осталось влажным.
В спальне было жарко. Я лег на диван в столовой. Мышцы болели, словно по телу проехал трактор. Липкий пот катился со лба, полз по спине, покрывал плечи, а над ухом мерзко зудел комар.
Прохладный ветерок из открытой двери пробегал по мокрому телу, не давая успокоения. В груди рождался кашель, а пот походил на холодную испарину.
"Точно, димедрол, - опять подумал я. - От него сначала сутки не можешь проснуться, потом неделю - не можешь заснуть. Они и стиральный порошок подмешивают вместо наркотика. Сволочи! Какой я идиот! Димедрол за рубль я и сам мог бы купить!" - я так не любил, когда меня обманывали. Жалко новую куртку.
"Если прибавить стоимость куртки, то я заплатил за этот сон тысячу рублей. Почему все так мерзко? Почему я никому не нужен? Где мои друзья? Где любовь? Где Вера? Одна грязь кругом..."
"Да я и не наркоман, - думал я. - Я все время меняю наркотики, чтобы не началось привыкание. Но врач говорит, что это - полинаркомания, и что она еще сильнее подрывает здоровье".
Сон шел медленно, тяжело, перемешиваясь с реальными звуками музыки из соседнего общежития, с отраженным от стен комнаты светом уличных фонарей. Перед закрытыми глазами возникло лицо... Смутное, неясное, оно стало деформироваться...
"Как жарко! - думал я. - Как плохо! Как все надоело! Продать бы душу Дьяволу! За одну хорошую последнюю дозу! Все равно, одна дорога - в ад".
Отмахнувшись от комара, я закрыл глаза и снова увидел лицо Дьявола.
"Спокойно, - говорил я себе, - спокойно. Если ты - Дьявол, - думал я и почти верил в происходящее, - я говорю тебе, что я согласен. Тебе нужна моя кровь, так бери ее!"
Лицо расплывалось и дрожало... Оно плыло ко мне на огненной чаше. И тут я испугался. Это не было галлюцинацией. Да и с чего бы? Боб точно надул меня, да и времени прошло слишком много. Я испугался взаправду. Почему-то я испугался за мать и за Веру.
«Что будет с ними? Он доберется и до них. Они – единственные, кто еще любит меня и верит в то, что все может измениться. Вдруг он потребует и их жизни тоже?»
А еще я испугался за то, что мне будет больно. Я всегда боялся боли. Я уже не мог определить границ собственной шутки. Я не мог даже сказать себе, верю ли я в Дьявола.
...Теперь я тупо смотрел на темную стену комнаты, в конце которой косо падал свет из окна. Мне было страшно, но и смешно. Я хотел встречи с Дьяволом, боялся этого, моментами я верил в возможность этой встречи и сам над собой смеялся. И вдруг мне снова стало жутко.
...Это уже был не сон. В середине черной стены на уровне человеческого роста светлело пятно. Это было лицо... Верхняя часть была освещена, а нижняя меняла очертания. Этот некто говорил со мной... Светлый лоб, черные впадины глаз, темный нос, светлые щеки. Это было лицо...
"Как там, у Булгакова? - вспомнил я и возгордился тем, что помню, хотя перечитал-то всего пару дней назад, - левый глаз был совершенно безумен, а правый - пуст, черен и мертв. И рот какой-то кривой. Это - он, точно".
Не смея шевельнуться, я искал глазами предмет, от которого могло бы отражаться это пятно. Часы должны были бы отражать свет в другом месте, плафоны люстры были круглыми. Предмета, способного отражать свет в том месте, не было. Остальная часть стены была темная.
"Ну что ж, - подумал я, как бы смеясь над собой, - значит, это - судьба. Это - знак! В конце концов, я - мужчина и должен отвечать за свои слова. Сейчас все будет кончено. Сейчас я пойду, стану на место этого лица, и, может быть, взгляну в глаза Дьявола".
Голое тело было сухим и теплым. Я встал и пошел... Пятно не исчезало... Я подошел вплотную, остановился, закрыв его своей головой, и повернулся...
В мои глаза бил свет от боковой стенки телевизора, стоящего у окна. Деревья за окном качались от ветра, поэтому освещение уличным фонарем нижней части телевизора менялось. Я был разочарован, все было объяснено.
- Тебе плохо, сынок? - мать стояла в темном проеме двери. Я не видел ее глаз. Только две слезинки на ее щеках отражали какой-то рассеянный свет, как два бриллианта.
- Иди спать, мама. Завтра пойдем к врачу. Я тебе обещаю. Оставь меня сейчас, иди спать, - я так старался не быть грубым.
"Дьявола нужно искать в самом себе, - думал я, довольный, что наконец-то найдено решение, дано слово, от которого я постараюсь не отступать. Сон наконец-то сладко опускался на мою голову. - И Бога тоже... Только в самом себе"...
Наша боль…
Наркотики… Подростки погибают.
Слабеет ум, и сохнут их тела.
И тихо лица тают и сгорают
Как свечи пред иконами, дотла.
Потухший взгляд…Души оплоты пали…
Как из могилы вдруг восставший прах…
Испуг и боль, отчаянье, печали
Повисли на родительских плечах.
А рядом – жизнь ключом. В стране - не голод,
И не война, торнадо, иль пожар.
Как хорошо, когда здоров и молод.
Как плохо, коль лишен опоры, стар.
Сейчас в России дети погибают.
Как им помочь? Родители не знают…
Поздно, милый мой…
Жизнь моя украдена.
Поздно, но дошло.
И судьба не спрятала
Под свое крыло.
Я ль нарушил заповедь?
Иль кого убил?
Мне казалось, искренне
Я весь мир любил.
Только вдруг не сладилось.
Вкривь и вкось пошло.
К Богу достучаться бы:
«Господи! Алло!
Помоги, Всевышний, мне
Справиться с судьбой».
«Жизнь твоя украдена!
Поздно, милый мой»!
* * *
Когда тебя заденет крышкой гроба,
Вдруг вспыхнут жизни новые цвета.
Весь мир блеснет, как злато высшей пробы!
"Мой Бог! Живу, дышу! Зачем?" " А чтобы
Ты к истине хоть чуть смог приоткрыть врата!"
Свобода
(Рондо)
Свобода... Чувство сладкое свободы.
Ты выбрал сам. Прекрасны храма своды.
Сюда влечет. Здесь лики всех святых
Глядят на нас из рамок золотых,
И Море Вечности свои колышет воды.
Бердяев вскрыл трагедию свободы.
Ведь на весах свободы непростых
Добро и зло на равных. И для них
Так шатко равновесие. Свобода...
Ну, что ж, «паситесь, мирные народы»!
Пусть бремя непомерное свободы
Не тяготит вас. То - удел других.
То - Достоевский, Пушкин. Это - их
Судьба и крест. Как быстро мчатся годы!
Так что ж ты нам теперь несешь, свобода?
Светлой памяти Игоря Соломатина посвящается…
Не дай Вам Бог…
Не дай вам Бог изведать эту чашу!
Ведь ты просила: "Не езжай, сынок!"
Все беспокоилась. А ночью вдруг звонок...
И сердце замерло, как будто в нем клинок,
Не дай вам Бог так встретить долю вашу!
Не дай вам Бог испить такую чашу!
Не может быть! Все будет хорошо!
И в дальний путь с последнею надеждой
По голым уж лесам и по полям бесснежным.
Все вспоминала... Он был сыном нежным.
Короткий сон... Да вот же он пришел!
Не может быть! Все будет хорошо!
Ты нелегко с надеждой расставалась.
Так держится на дереве листва,
Последняя, ноябрьская листва.
Вдруг ветер налетит. И раз, и два...
И пусто... Ничего уж не осталось.
Жестокая судьба тебе досталась...
Все перепуталось. И день, и ночь...
И сон, и явь... Надежды и реальность...
А ведь нужна была такая малость!
Чтоб просто ничего здесь не случалось!
Уж в лица докторов смотреть невмочь.
Все вспоминала, кто бы мог помочь.
Консилиум. Московские врачи.
Металась, верила, не прилегла ни разу.
Надежда таяла от часа к часу.
И приговор... Мозг умер там же, сразу.
Лишь сердце юное еще стучит.
Как эту весть ты вынесла в ночи?!
He дай вам Бог услышать эту тишь!
Прямой удар. Разрыв. Лишь сердца стук...
Ты в страшном сне не ведала тех мук.
Что гибели его уж спущен лук.
Стрела в пути. Неясно время лишь...
Надежды нет уже... И ты молчишь...
Не дай вам Бог все это пережить!
Душа твоя мертва. Ты вся в оцепененье.
Жизнь словно оборвалась в то мгновенье.
Не отказалась бы от смерти, от лишенья,
Лишь бы его из мертвых воскресить!
Не дай вам Бог такое пережить!
На гроб, как львица, опустилась ты!
Как птица руки-крылья распластала!
В последний раз ты сына обнимала.
"Уже простились?" — "Нет!"— ты закричала.
Слова молебна тихи и просты.
О! Как его продлить хотела б ты!
В гробу увидеть сына, Бог, не дай!
Он так красив, так юн, как будто спит.
Потрогала. Головка не горит?
Все просмотрела. Хорошо ль укрыт?
И только тихое: "Прости, сынок, прощай!"
Как жаль, что мы не можем верить в рай
Не дай вам Бог познать ту пустоту,
Что следует потом, за погребеньем.
Все хлопоты... Потом опустошенье.
И не спасают слезы утешенья!
Как трудно вмиг разбить свою мечту!
Не дай вам Бог познать ту пустоту!
Не плачь, мама….
Не бойся, мама, и не плачь, родная!
Я буду приходить к тебе во сне,
Когда душа, к полету привыкая,
Засветится в небесной вышине.
Я знаю, не унять твоих страданий.
Ты вспомни, мама, каждый день со мной
В глубоком сне твоих воспоминаний
Душа моя вернется в мир земной.
В том сладком сне опять мы будем рядом.
Ты сможешь покормить, обнять меня.
Мои друзья, звонки и шутки градом.
Счастливее не сможешь вспомнить дня.
Обыденное будет там, как праздник,
Прикосновенья, жесты и слова.
Заплачешь: "Что ж ты натворил, проказник?!"
"Ох, мама, мама, ты всегда права!"
Пускай утраты горечь утихает.
Знай, все нам предначертано судьбой!
Никто вперед путь жизненный не знает.
Во сне твоем я, мама, здесь, с тобой!
* * *
Я знаю, весь мой мир уйдет.
Со мною вместе, навсегда.
А через сорок дней взойдет.
На небе новая звезда!