Глава XXXX
В последние десять лет в стране появилась новая армия миллионеров, заработавших свой капитал на продаже акций. Примерно за этот период индекс Доу — Джонса взлетел от шестидесяти до четырехсот, и все кому не лень, совершенно не разбираясь в финансах, наблюдая только непрерывный рост фондового рынка, становились инвесторами, вкладывая свой капитал в непроверенные компании (часто мошеннические). Кроме того, и многие банки вложили свои депозиты в фондовый рынок. К октябрю тысяча девятьсот двадцать девятого года инвесторы наконец начали понимать, что огромный спекулятивный пузырь неминуемо лопнет. В четверг, двадцать четвертого октября, котировки ценных бумаг рухнули. Игроки тщетно пытались от них избавиться. На фондовой бирже началась паника трейдеров. Не успев опомниться, держатели акций обанкротились за считаные минуты. Банки тоже оказались неплатежеспособными, после того как вкладчики бросились забирать свои сбережения. Крах фондовой биржи привел к экономическому кризису во всей стране. Началась Великая депрессия.
События на Уолл-стрит застали Берлинов в Калифорнии. Ирвинг вложил весь свой капитал в фондовый рынок и потерял за один день практически все, что заработал за двадцать лет упорного труда.
Тем временем из Нью-Йорка приходили неутешительные известия. По телефону Макс Уинслоу сообщил, что на знаменитой Тин-Пэн-аллее — улице, где находилось сосредоточие ведущих издательств и рекламных агентств, специализирующихся на развлекательной музыке, теперь одна за другой распродаются компании.
— Эллин, к сожалению, настало время значительно урезать наши расходы. Мы остались практически без сбережений. Потребуется какое-то время, прежде чем я снова встану на ноги. Самое худшее, если придется продать авторские права на песни… Надеюсь, до этого дело не дойдет. Однако у меня не остается другого выбора, как расстаться с театром. Вот только вопрос: что можно сейчас выручить от его продажи… недвижимость нынче не в цене...
— Ирвинг, не нужно ничего продавать... Я помогу тебе деньгами.
— Не думаю, что у мистера Макки сейчас дела обстоят лучше…
— Дорогой, я не собираюсь ничего просить у отца. Он хоть и лишил меня наследства, но мой юрист разъяснил мне, что я сохранила право доступа к целевому фонду, оставленному мне моим дедом Джоном Макки. К счастью, мои средства практически не пострадали от кризиса.
— Я и не знал, что моя жена унаследовала миллионы.
— Мой адвокат сообщил мне о консервативно замороженных средствах уже во время нашего брака.
— Боже! Как прекрасно иметь богатую жену! Какой я счастливец! — воскликнул Берлин.
— Я это делаю далеко не бескорыстно, — в тон его шутке ответила Эллин. — Я инвестирую капитал в талант своего мужа, по-моему, неплохой вариант... Не каждый имеет такую возможность.
— Я постараюсь не подвести своего любимого инвестора.
— Я в тебе не сомневаюсь.
— Дорогая, ты мое спасение, — он нежно обнял жену. — Я буду много работать и обещаю — мы выкарабкаемся...
Для мистера Макки крах фондовой биржи обернулся настоящей катастрофой. За четыре года до этих событий, предвидя безграничные возможности радио, он основал компанию «Радио Макки». А в марте 1928 года, после сорока четырех лет существования семейного бизнеса «Почтово-телеграфной и коммерческой кабельной компании» — его крупнейшего источника дохода, Кларенс продал контрольный пакет холдинга недавно созданной «Международной телефонной и телеграфной компании». Уверенный в себе, привыкший держать фортуну в своих руках, Макки совершил одну из колоссальнейших финансовых ошибок двадцатого столетия. На сей раз прозорливость его подвела. Выручив от сделки триста миллионов долларов, он не посоветовался со своим юристом и вложил их в акции. В пятницу, двадцать пятого ноября, Макки испытал сильнейшее потрясение, наблюдая, как с метеоритной скоростью падает стоимость его активов на Уолл-стрит. Всего за каких-то полчаса он сразу же лишился тридцати шести миллионов. Вскоре сумма потери возросла в разы и стала самой крупной среди игроков на фондовой бирже. Для Кларенса, не привыкшего себе ни в чем отказывать, который лишь в прошлом году с легкостью расстался с более чем миллионом долларов, потратив их на произведения искусства, настали нелегкие времена. Тем не менее жизнь не стояла на месте. Он продолжал наведываться к своей бывшей супруге.
Катерин, считающая себя совершенно выздоровевшей после операции на глазу, внезапно почувствовала ухудшение здоровья. В феврале тридцатого года Эллин вернулась из Голливуда в Нью-Йорк, чтобы навестить больную мать. После трагедии, случившейся в раннее рождественское утро с ее сыном, их отношения с отцом стали дружескими. Однако Макки по-прежнему отказывался признавать Ирвинга членом своей семьи.
Однажды, в один из своих привычных визитов к бывшей супруге, Кларенс достал маленькую бархатную коробочку, извлек из нее кольцо и надел на безымянный палец Катерин.
— Ты согласна повторно выйти за меня замуж?
— O, Клари! — в ее глазах засверкали слезы. В порыве она бросилась к Макки и, прильнув головой к его плечу, обвила шею руками. — Боже, я не заслужила такого счастья!
Словно вновь ощутив под ногами опору, потерянную после болезни и развода, она вдруг почувствовала защищенность и такое спокойствие, которое испытывают только в детстве. Теперь она уедет со своими детьми в Харбор-Хилл, будет снова жить во дворце, и Кларенс будет о ней заботиться, как прежде...
— Анна, в Харбор-Хилл возвращается моя жена Катерин, — сообщил Макки своей любовнице, звезде Метрополитен-опера, с которой его связывал роман, длившийся уже четырнадцать лет.
— И вы мне об этом так спокойно говорите?! Вы готовы отодвинуть меня, словно вещь в сторону, чтоб вновь распахнуть двери перед этой ужасной женщиной? И намерены вот так просто опять впустить ее в свою жизнь? Где она была все эти долгие годы?
— Анна, Катерин — моя жена и мать моих детей перед Богом, и эту связь невозможно разорвать.
— Она так жестоко поступила с вами в то время, когда вы больше всего в ней нуждались! Но теперь, когда Блейк, тот самый, ради кого она предала своего мужа и родных детей, сам бросил ее — она, видите ли, изволит вернуться назад. Вспомните, сколько она причинила вам горя!
— Да, Анна, я ничего не забыл, но я смог ее простить. Я ей не судья. Когда-нибудь мы все предстанем перед Господом, и всем нам воздастся по заслугам.
— А как же я? Неужели я для вас ровным счетом ничего не значу? Сколько раз вы говорили, что любите меня! — сквозь слезы обиды и отчаяния спросила его Анна.
— Анна, я горячо любил и люблю вас. Я всегда восхищался вашим талантом и ценю вас еще и как преданного друга. Вы знаете, если бы я был свободен, я давно бы женился на вас. Но сейчас она больна, и я обещал перед алтарем заботиться о ней... Я должен до конца нести свой крест.
— Не думаете ли вы, что я соглашусь с кем-то еще делить любимого мужчину? Кларенс, если сейчас вы отвергнете меня ради этой женщины — вы потеряете меня навеки, — почти угрожающим тоном произнесла Анна.
Макки молчал. Он действительно любил эту женщину, желал провести с ней остаток дней своих и в то же время не мог отступиться от заповедей Господних.
— Прошу вас, Кларенс, прежде чем принять окончательное решение — хорошо подумайте… Не спешите перечеркнуть все то, что нас связывало! Не отвечайте мне прямо сейчас… Я подожду… И помните: нельзя разжечь погасший костер из углей, давно превратившихся в пепел.
В то время как Кларенс стоял на распутье, боясь потерять любимую женщину, Катерин неожиданно даже для самого Макки совершила решительный поступок — при других обстоятельствах для нее неприемлемый. Гордившаяся своей принадлежностью к протестантству и до развода с Макки воспитывающая их детей в этой вере, она вдруг обратилась в католичество.
Однако ее здоровье резко ухудшилось — она заболела пневмонией. Катерин не знала, что после некоторой ремиссии рак возвратился теперь уже в печень и дни ее сочтены. Последними мыслями, перед тем как она впала в кому и более не проснулась, были мысли о Кларенсе. Но он не приехал...
Теперь Макки был свободен. И через год после смерти Катерин он был настроен жениться на Анне Кейс.
— Кларенс, пойдут неприятные разговоры, вас не поймут, если вы женитесь на Анне, не приняв Ирвинга Берлина как зятя в свою семью, — дал ему дружеский совет Фрэнк Полк, его юрист и приятель.
Макки сразу же понял, на что намекал Фрэнк. Ни для кого не было секретом, что примадонна Метрополитен-оперы Анна Кейс — дочь деревенского кузнеца, отгонявшая когда-то мух от посетителей в семейном магазине, была на пятнадцать лет моложе Макки и так же, как Берлин, не имела никакого музыкального образования. Лишь в пятнадцать лет она взяла несколько уроков музыки.
— Да я и сам, Фрэнк, подумывал, что чересчур затянул эту войну против Берлина. А ведь не таким уж и плохим оказался он мужем для моей Эллин. Помнится, пять лет назад, Вандербильты закатили пышную свадьбу для Консуэло. И жених был завидный, а брак уже распался…
— Да, Кларенс, к сожалению или к счастью, большие богатства и высокий статус в обществе — это еще не залог семейного благополучия.
— Знаете, Фрэнк, недавно мне на глаза попалась статья с интервью Эллин одному изданию. И я окончательно поверил, что она счастлива, потому что со свойственным ей достоинством она сказала: «Конечно же, я вышла замуж за человека не своего социального круга. Я вышла замуж за человека, стоящего ступенью выше».
В июле тысяча девятьсот тридцать первого года Берлины получили приглашение на свадьбу Макки и Кейс. Венчание произошло ранним утром в поселке Рослин в Римско-католической церкви Святой Марии. Затем всех гостей пригласили на праздничный завтрак в Харбор-Хилл. В то время как Анна переодевалась и примеряла свадебный подарок мужа — платиновое ожерелье с ошеломляюще большим изумрудом, обрамленным бриллиантами, Макки принимал поздравления. Завидев Ирвинга, Эллин и их дочь еще издали, он наблюдал, как они к нему приближаются. Берлины медленно подошли к Макки. Тесть и зять встретились взглядом. Однако в голубых глазах Кларенса на этот раз не осталось и следа от былой вражды. Он приветливо улыбался, обнял Эллин, взял внучку на руки, которая тут же шаловливыми ручонками потянулась потрепать дедовы усы, и, когда опустил девочку на землю, обратился к гостю:
— Рад видеть вас, Ирвинг, в своем доме, — крепко пожимая ему руку, сказал Макки и, чувствуя некоторую неловкость, продолжил: — Сейчас я искренне сожалею, что наша встреча не состоялась несколькими годами раньше. Надеюсь, нам еще удастся наверстать упущенное время?
— Конечно, мистер Макки, — немного смущаясь, ответил Ирвинг.
— Эллин, ты не возражаешь, если я на несколько минут похищу своего зятя? Я сам хочу показать ему дом.
— Не возражаю, папа.
Макки повел Берлина вглубь дома.
— Мама, я хочу идти с папой, — дергая Эллин за руку, сказала ее маленькая дочь.
— Не будем им мешать, дорогая. Ведь им столько еще предстоит друг другу сказать…
— Они давно не виделись?
— Очень давно, дорогая, — задумчиво произнесла Эллин.
— Ирвинг, вы непременно должны увидеть мою коллекцию рыцарских доспехов, — долетел до нее голос удаляющегося отца.
Эллин посмотрела вслед двум самым дорогим ее сердцу мужчинам и невольно улыбнулась. Теперь она ощущала себя по-настоящему счастливой.