Видимо, последние дни хорошо измотали меня: на этот раз я проспал до полудня беспробудно. Встал с мыслью о стрельбе из лука. А сны? Кажется, там снова была эта выдра. Но больше ничего не вспомнилось.
«Ничего, - сказал себя я, - главное, что сериал в принципе продолжается. И, значит, к чему-то придёт. Завтра потолкуем об этом с Мариной. А сегодня иное».
* * *
На дворе у Юрки было весело. На ветвях ясеня реяли на ветерке два флага. Один – синий флаг эльфов Серебристой Гавани с белым лебедем. Второй – зелёный с изображением скачущего белого коня. И уж это знамя нельзя было спутать ни с каким другим. В гости к нам пожаловали всадники Рохана.
Их было шестеро. Четыре парня и две девчонки. Все в парадном облачении, в зелёных плащах. Мне представили Эовин, Теодвин, Эомера, Эркенбранда, Гэллиса и Фолквина. Главным был, конечно, Эомер. Он достойно представлял свой легендарный прототип. Рослый детина, светлые длинные волосы, борода, повелительный орлиный взгляд. Сразу ясно: человек – северных королевских кровей. Эовин и Теодвин были сёстрами. Им очень шли платья готического покроя, их тёмно-русые волосы были собраны в длинные косы. Остальные ребята тоже вполне соответствовали образу роханских воинов.
Но и наши эльфы в грязь лицом не ударили. На всех были светлые расшитые туники, украшенные металлом пояса, синие плащи. Не так стильно, как у гостей, немножко вразнобой, и всё же это смотрелось. Эльфийскими девами нарядились даже Юркины соседки – Оля и Люда Васильковы. Только мы с Генкой были тут в гражданском.
Выяснилось, гости прикатили к нам из Тулы. Через пару дней где-то под Казанью начинался большой толкинистский слёт, а потом ролевая игра. Ребята отправлялись туда. Да вот на полдороги заглянули к нам, дабы захватить с собой и трёх наших эльфов. Завтра вечером объединённую рохано-эльфийскую дружину ожидал поезд.
- А где ж ваши кони? – решил подзадорить я гостей.
- На играх коней только обозначают. Да и на рыцарских турнирах у нас до конных поединков ещё не доросли, - улыбнулся Эомер. – Но кони у нас всё-таки есть. Приезжай в Тулу: познакомим. Из-за них Морвен, сестрёнка моя, осталась дома. Без присмотра мы наших длинногривых не оставляем.
- Молодцы, - искренне удивился я. – Истинные роханцы!
- Эотеод! – серьёзно поправил меня Эомер. – Это наше самоназвание. «Эо» – значит «конь», «теод» - «народ». Роханцами нас прозвали на свой лад люди Гондора. И всё же правильнее Эотеод.
Меж тем Феанор Оловар выкатил перед гостями бочку ола. Теперь уж расспросы посыпались со стороны гостей. В центре внимания оказался Юрка.
Выпили по кружке. И только тут я заметил, что у забора целый арсенал луков. Ближе к знаменному ясеню в брезентовых чехлах стояли разнобойные луки наших эльфов. Дальше размещались однотипные луки туляков в единообразных же по форме и украшению деревянных колчанах. По определению Витьки-Глорфиндейла это были очень близкие к исторической правде компактные луки скифского типа: для конно-стреляющих роханцев закономерный выбор.
Юрка с Лайгнором принялись развешивать мишени. Генка, конечно, смотрел на всё это с восторгом и удивлением. Витька дал ему лук, но пока только подержать.
Состязание решили сначала провести по командам, а потом в личном зачёте. И я видел, наши ребята волнуются: не хотят ударить в грязь лицом.
Впрочем, поначалу казалось, что наши стреляют гораздо искусней, а уж Юрка с Витькой положили все свои стрелы в десятку. Из стана гостей не отстал от них один Эркенбранд. Это был рыжеволосый высокий парень с какими-то очень аскетичными, спокойными чертами лица. Стрелял он быстро, новые стрелы выхватывал из-за спины и прилаживал их для стрельбы стремительно и даже изящно. В итоге эльфы победили, но разрыв в очках оказался небольшой.
Личный зачёт решили сделать для шести человек: трёх лучших хозяев и трёх лучших гостей стрельбища. От эльфов вышли Глорфиндейл, Гэлдор и Лайгнор. От Эотеод – Эркенбранд, Эомер и Эовин. Да! У старшей из сестриц это дело получалось очень здорово.
Пока состязатели отдыхали, дали пострелять нам с Генкой. Генке, как и мне в прошлый раз, доверили лук-лыжу. Технику стрельбы показывал Феанор Оловар. Мне же, человеку уже знающему, свой ясеневый русский лук доверил Элрохир. Это осложняло дело. Боясь повредить инструмент, стрелял я с опаской. В то же время, конечно, хотелось не опозориться перед Генкой. И с первой – самой главной стрелой – я не оплошал: легла точно в яблочко. Дальше всё было не так блестяще, но уже и не так важно. А у Генки дело с самого начала пошло неплохо. Мы успели сделать выстрелов по тридцать, когда решено было продолжить соревнование.
До движущихся целей техническая мысль Феанора пока не добралась, поэтому решили: стрельба в личном зачёте будет просто с более дальнего расстояния. Вместо пятидесяти шагов решили стрелять с семидесяти. Каждому стрелку давалось двенадцать стрел.
Первым был Эомер. Из его двенадцати только две стрелы легли в яблочко. За ним последовал Гэлдор-Юрка и, как ни странно, показал тот же результат. Юрку сменила Эовин. Ей повезло больше: пять стрел в яблочко. Лайгнор превзошёл Эовин на одну стрелу. Наступало время двух последних и самых лучших.
Когда Эркенбранд вышел на исходный рубеж, его соплеменники торжественно приложили стрелы ко лбу, и что-то зашептали. Эркенбранд, на этот раз стрелял помедленнее. После того, как он выпустил половину стрел, поднялся утихший, было, малоприятный для стрельбы ветерок. И всё же искусство есть искусство. Пернатые одна за другой ложились в яблочко. Когда осталась последняя стрела, все затаили дыхание. Стих в ожидании и ветер. В полной тишине стрела пропела свою короткую песенку и вонзилась рядом со своими сёстрами. Абсолютный результат!
От нас последним был Витька-Глорфиндейл. Нечего и говорить, как ему было трудно. Но напряжения в лице его я не видел. Первые пять стрел он положил в яблочко легко и непринуждённо. А вот на шестой случился облом: вонзилась рядом с чёрным кругом, только чуть его коснувшись. И всё же это было молоко! Среди коневодов разнеслись радостные клики. Витька в ответ улыбнулся и продолжал. Ещё пять стрел ушло без промаха. Оставалась последняя, ничего не решавшая – и всё же! Долго целился Витька. Потом вдруг опустил лук и достал ту самую – метеоритную стрелу с красными перьями на крайний случай. Пуск! Яблочко!... Не победа, не ничья – и всё же честь! Честь и слава Глорфиндейлу!
Заготовленный сёстрами Васильковыми венок надели на лук Эркенбранда. Но триумфатор тут же подозвал Витьку и соединил этим венком свой и Витькин луки. Так их и сфотографировали.
Выпили по этому поводу ещё по кружке ола и решили, что пора отправляться на пир к Даэрону.
* * *
Шли пешком, разбившись на группы. Мы с Генкой, Элрохиром и Витькой-Глорфиндейлом были в самом аръегарде.
- Кстати, насчёт твоих русалок, - вдруг заговорил Элрохир. – Попалась мне в интернете совершенно потрясающая инфа. Якобы в детстве жертвой русалки чуть было не стал Тургенев. Тот самый Иван Сергеевич, что «Бежин Луг» написал. Дело было днём. Он купался на речке или рыбу ловил, да вдруг, откуда ни возьмись, она! Голая или не совсем – история умалчивает, да только юный Тургенев стреканул от русалки со всех ног. А она – вдогонку. И уж совсем было догнала, но на счастье ещё только потенциального писателя, на лугу случился актуальный пастух с коровами. Он-то и спас парня. Щёлкнул кнутом, а, может, и огрел несчастную. Русалка и отстала. Много лет спустя Тургенев, будучи во Франции, поведал о своих отроческих переживаниях Флоберу и Мопассану. Мопассан, даже какой-то рассказ написал об этом.
- Интересно, - удивился я. – Тургенев ведь и в «Бежином луге» о встрече с русалкой говорит.
- Да! – кивнул Элрохир. – Кстати, говорит очень тонко. Вообще, честно говоря, это единственный рассказ, который мне у него нравится.
До обители Даэрона мы добрались минут за сорок. Миновав Удальцово и выйдя на окраину Никольского, прошли через усыпанный прошлогодними шишками сосновый бор. Потом тропа повела вниз – к мостику через неширокую речку. Я с любопытством глядел по сторонам. Сколько прожил в нашем городке, а сюда меня никогда не заносило:
- Что за речка? – спросил я Элрохира.
- Гряна, - ответил он. – Небольшой приток Раны.
- Странное название.
- С названиями рек всегда сложно, - поморщился Элрохир. – Почти все они очень древние. Смысл понятен только изредка. Вон, на Нижегородчине есть Пьяна. Это, говорят, оттого, что она очень петляет по равнине, точно пьяный домой бредёт. Или Дубёнка в Подмосковье – ясное дело: дубы вокруг растут или раньше росли. А Гряна… Это, конечно, связано со словом «играть». Что там играет или кто – одному Богу, конечно, известно. Вряд ли даже старожилы это сегодня расскажут.
Мы перешли на другую сторону Гряны, и тут почти сразу начинался дачный посёлок. Дом Даэрона стоял всего шагах в пятидесяти от берега реки, но был отделён от неё непролазным кустарником.
Вечерело. На костре, разложенном посреди двора, дивными запахами исходил большой чугунный котёл. Даэрон, которого я видел первый раз, а это был парень невысокого роста с длинными рыжими волосами и какими-то зеленоватыми глазами – вылитый кельт – варил узбекский плов. Он тут же поведал всем о том, как недавно ему привелось съездить в Самарканд. Там-то друзья и научили его готовить сие универсальное кушанье. Универсальное – в смысле на любую по численности компанию. К нашему приходу почти все кулинарные операции были завершены. Оставалось подкинуть в котёл приправы. Так что девушкам, вызвавшимся помогать хозяину, довелось лишь порезать овощи для помидорно-огуречного салата. По словам Даэрона, в Самарканде к плову его подают обязательно.
Почти сразу же поспел и чай. Заварили на выбор: зелёный и жасминовый. Чай перед едой – хорошая и правильная азиатская традиция.
Для полноты ощущений Даэрон врубил восточную музыку. Это была тоскливая бесконечная мелодия, ведомая флейтой под аккомпанемент барабанов и каких-то струнных инструментов.
- Вот теперь совсем, как в Самарканде, - удовлетворённо сказал Даэрон, выходя на крыльцо.
- Музыка Харада, – констатировал Юрка. Выражение вряд ли понятное непосвящённым. У Профессора Харадом назывались южные земли, народы которых неизменно поддерживали Чёрного властелина, а для эльфов и Рохана были врагами.
- Как сказать, – возразил Даэрон. – Конкретно дервишеские упражнения на тростниковой флейте, что вы сейчас слышите – персидского происхождения. Да и вся музыка, называемая у нас восточной – от персов. От них этот музыкальный строй, эти инструменты и приёмы восприняли и арабы, и турки, и индийцы. Ну а поскольку персы – индоевропейцы, то есть наши дальние родственники, то, в общем, к этой музыке надо отнестись со вниманием. При всех её отличиях от северной мелодики, от европейской гармонии, в ней, если хорошенько прислушаться, можно отыскать и кое-что родственное нашей народной музыке.
- Да ну! – удивился я.
- Персы и индоарии переселились на юг в очень давние времена, и всё же в их древнейших книгах сохранилась память о северной прародине. То есть в Индию, в Иран они пришли из наших мест. А поскольку и языки наши родственны, вывод один: с персами и индийцами, а также с германцами, романцами, кельтами и так далее мы когда-то были единым народом, единой кровью, - пояснил Элрохир.
- Именно так, - улыбнулся Даэрон, отвесив благодарный поклон Элрохиру. – Я тут недавно почитал одного музыковеда, побывавшего в экспедиции на Пинеге: записывал там ещё сохранившиеся русские обрядовые песни. Так вот, по его словам, очень часто семи европейских нот не хватает, чтобы изобразить мелодический рисунок, выводимый нашими деревенскими певуньями. Зато в гармонии этих песен улавливается что-то общее, как раз, с тем, что у нас называют восточной музыкой.
- Музыка - самая консервативная вещь, - согласился Элрохир. – Настоящие народные песни, особенно обрядовые – это просто живая археология в звуках. Раньше ведь никакой тебе звукозаписи. Всё только вживую: из уст в уста, из уха в ухо. Так и дошло до нас. Слова изменялись по произношению, забывались, менялись. А мелодия, ритм, звук – нет. К примеру, напев, который сегодня выводит на рожке наш пастух Фотич, скорее всего, в точности тот же, что наигрывал такой же пастух во времена Вещего Олега, да и во времена Гипербореи тоже...
- И вот поэтому-то, - перехватил его мысль Даэрон, снимая с котла крышку и нюхая пар, - сохранённая издревле музыка – гораздо ценнее любой археологической вещицы.
- Почему поэтому-то? – изумился Юрка.
- Потому что музыка вплоть до Нового времени всегда была частью религии, - отозвался Даэрон. - Какой бы религия ни была, без музыки она никогда не обходилась. В древности ей занимались жрецы. Всякие средневековые трубадуры и скоморохи – тоже плоть от плоти старого жречества. А церковь разве мыслима без музыки?
- Я читал, что скоморохи - тайное братство, хранящее дороги, - сказал Эомер. – Только вот от кого?
- От посю- и потусторонних супостатов, - улыбнулся Даэрон. – Я думаю, мысль верная. «Рох» или «рах» - по-персидски, действительно, значит «путь». А в наших былинах скоморохи не только на праздниках народ потешают, но и странствуют, и мечи у них всегда при себе. Только вот при встречах с врагом в ход, прежде всего, идут не мечи, а гусли с гудком. Гуслями и пением можно отвести глаза, наслать панику, лишить разума, да и просто уничтожить.
- Психотронка! – пробормотал Юрка.
- Натуральная! – откликнулся Элрохир. – Причём заметь, музыка и поэзия воздействуют не только на людей, но и на природу, и даже на духов. Поэтому-то кого попало в музыкально-поэтические дела никогда и не допускали. Действовал строгий жреческий отбор.
- Примерно как сейчас, - хмыкнул Даэрон. – Кому попало в шоу-бизнес не пролезть. Новые жрецы допускают к попсе – да по телеку и на радио ничего другого почти и нет – только проверенных людей. И чтоб извилин в голове не больше двух! Иначе, ведь, кто-нибудь что-нибудь не то споёт, люди, услышав, что-нибудь не подходящее вспомнят, да вдруг как выйдут из-под контроля. С этим не шутят... А наслушавшись настоящего фольклора, вспомнить можно многое. Раз уж музыка так устойчива, она может быть носителем сокровенного знания. Грех было бы таким её свойством не воспользоваться. Смысл слова можно как-то не так понять, не правильно истолковать. А музыка... Она действует не через блудливый рассудок, метит прямо в сердце – главный орган духа в нашем теле! В общем, музыкой можно сражаться, разрушать, музыкой можно созидать…
- Орфей, – нежданно твёрдо произнёс дотоле скромно помалкивавший чемпион Эркенбранд.
Все недоумённо взглянули на него.
– Когда он играл на кифаре, камни сами собой складывались в дворцы и храмы...
- Было, - кивнул Даэрон. – А ещё более интересные вещи в «Калевале» выделывает своим пением Вяйнямяйнен. Почитайте!
- Я всегда подозревал, что как-то так в Египте делали пирамиды, - усмехнулся Эомер.
- И из всего этого следует, что если всерьёз заняться музыкальной археологией, причём любого народа, но всё-таки лучше своего собственного – своё-то быстрее поймём и почувствуем – в руках у нас окажутся и теоретические знания, заложенные в музыку древними мудрецами, и кое-что по-настоящему действенно-магическое, - заключил Элрохир.
- К этому, братья, я и вёл! – Даэрон сиял. Для него, судя по всему, музыкальная тема была очень важна. – Давно с такими мыслями ношусь! Если кто-то будет в этой теме со мной, дело сдвинется с мёртвой точки гораздо быстрей. А начинать надо с мотивов! Музыкальные мотивы – это как элементы узора. Как по сплетению геометрических, растительных или животных мотивов вышивки мифологи гадают о волшебном смысле орнамента, так по музыкальным мотивам можно гадать о смысле той или иной мелодии или песни. Один мотив может иметь функцию оберега, другой приспособлен для нападения… Да мало ли что ещё там может обнаружиться! Расшифровать их, научиться использовать, научиться строить комбинации… Ведь каждая такая комбинация может быть магической формулой, заклинанием!
- Хм, - улыбнулся Эомер. - Забавная тема. Если всё это не просто фантазия, если, действительно, овладеть этим, мы вправду узнаем, что стоит за нашим фолком, роком, что за попсой, джазом, симфонической музыкой... Но работа тут, думаю, колоссальная! Почище высшей математики. Практически новое направление… Только в чём? В науке? В философии? В магии? А сколько всего такое знание даст физике!
- Кастанеду тебе надо проштудировать, - накручивая на палец длинную прядь волос, молвил Юрка. – Там есть про тайные песни, которым индейцев учит Мескалито. Это такой добрый дух из кактуса. Песни каждому посвящённому даруются свои. Их нельзя никому разглашать. А вот если становится очень плохо, кругом враги, пропой заветную песенку – и они тебя оставят в покое.
- Здорово! – кивнул Даэрон. – Но если они тайные, ни слов, ни нот нам, как своих ушей не видать. Разве только самим к этому кактусу приобщиться…
Меж тем плов поспел. Даэрон с Юркой пересыпали его в большое керамическое блюдо.
- Кто пожелает, могу дать тарелки, но уж если держаться традиций, плов следует есть из общего блюда и только руками, - Даэрон жестом пригласил всех сесть вокруг блюда.
Подтащили лавочку, топчанчик, кто-то сел на вёдра. Есть руками изъявили желание все. Ради такого дела, конечно, ещё раз сходили их помыть. Ели молча. Все изрядно проголодались, а плов был приготовлен из баранины, и её было много. Персидский флейтист же не уставал ткать ковёр из своих бесконечных тоскливых мотивов.
* * *
Что сказать? Хорошее быстро кончается. Блюдо было велико, но и голодных людей вокруг него собралось немало. Плов иссяк весьма скоро. Даэрон принёс таз с тёплой водой. Сначала свои ручки помыли девушки, потом – все остальные. Азиатская часть пира закончилась.
На смену плову явились фрукты, конфеты, орехи. Ола теперь не хотелось. А вот сухое вино было очень кстати.
После того, как выпили по чарке за здоровье эльфийского народа, да по чарке за здоровье народа Рохана, на повестку дня вновь стала музыка. Оказалось, гости наши в практическом музыкальном плане были гораздо продвинутее нас. Когда все созрели, Эомер извлёк из своей поклажи гитару, Эовин – скрипку, Фолквин – флейту, Гэллис – бубен.
- С чего начнём, - вопросительно обратился Фолквин к Эомеру.
- С похода, – подмигнул всем Эомер, и как бы официально объявил. – «Поход Эорла». Это чистый инструментал. Что-то вроде нашего гимна.
Началось. Эомер с Гэллисом держали горячий ритм. Речь-то шла о конном походе. Основную мелодию вела Эовин. И мне показалось, со скрипкой она обращается ещё искусней, чем с луком. Флейта лишь помогала скрипке. А в целом вещь звучала очень здорово. Ребята играли, если и не профессионально, то на очень хорошем уровне. Эорл, вспомнил я, был основателем королевской династии Рохана. Сложнее с походом… Только это незнание сюжета ничего не портило. Музыка была напоена образами конного странствия, степным простором, вольными ветрами. Прав был Даэрон: музыке не всегда нужны слова. Она несёт сказание прямо в сердце.
- Рохан жжёт! – крикнули хором Юрка и Элрохир, когда отзвучал финальный аккорд. Все захлопали в ладоши.
- Не останавливайтесь! – потребовал Лайгнор. - Давайте ещё что-нибудь этакое коневодское!
- Этакое? – призадумался Эомер. – Ладно, будет «Плач по Теодреду».
Они снова заиграли. На этот раз мелодию завела флейта Фолквина. Скрипка мягко оплетала её. Но вещь оказалась не инструменталом, а песней. Запела Теодвин – младшая сестричка Эовин. Она пела о роханской степи, о белых печальных луноцветах, растущих на могилах павших, ну и о самом Теодреде – королевиче Рохана, смертельно раненом в схватке с изенгардскими урукхайями. Пожалуй, в тексте песни было над чем поработать. Но музыка и голос не могли не зацепить. Глаза Теодвин были там: в поле, у могилы погибшего принца, среди высоких трав и белых цветов. И как же ей шла эта эпическая печаль!…
А дальше Эомер заиграл что-то знакомое, недавно слышанное:
- Это уже по вашей эльфийской части, - улыбнулся он. Теодвин снова запела, и я понял: се песнь лориенской владычицы Галадриэли. Совсем недавно, в лунное затмение, её пела нам Петькина Галя.
- Хелависа! – обнаружил я свои познания, когда Теодвин закончила.
- Здорово, - покрутил головой Юрка, - но имя это я слышу впервые!
- Скажу по секрету, записи есть у Петьки, - сообщил я. – Но сам я пока что тоже почти ничего не слышал.
- Не слышали Хелавису? – удивлённо-возмущённо поднял брови Эомер. – Ну и ну! Давайте-ка, им ещё что-нибудь из неё озвучим.
- Что? – Эовин приладила на плече скрипку.
- «Воина вереска», - сказал Эомер.
Эовин начала. И какая же нежная, какая же печальная это была мелодия! Пожалуй, я только в этот день понял, что такое скрипка, и гораздо более серьёзно задумался над разглагольствованиями Даэрона о музыкальной магии. Впрочем, слова тут тоже были отменными. Много недосказанного, а, в общем, некий воин, держит путь туда, откуда нет возврата. Он, наверно, смертельно ранен. Но какая-то девушка, может, суженая, а, может, просто случайно повстречавшаяся на тёмном пути и нежданно полюбившая, поит путника ключевой водой. Простая вода из кувшина – она пьянит воина, как вино. Но вот и пора уходить… Что-то вздрогнуло, повернулось у меня внутри, когда я услышал:
Словно раненый зверь,
Я бесшумно пройду по струне.
Я не стою, поверь,
Чтоб ты слезы лила обо мне,
Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме,
По бруснике во мхе,
До ворот, за которыми холод и мгла,
Ты не знаешь, там холод и мгла…
Что-то очень важное для меня было в каждом звуке этой песни. Но почему именно «Воин вереска»? Этого наши гости не знали. Они продолжали играть. Было ещё несколько красивых песен. Но лучше «Воина» я уже ничего не услышал.
* * *
Мы беседовали с Элрохиром и Эомером. Эомер рассказывал о фестивале, на который они собирались, когда к нам подсел Фолквин и заговорщически спросил:
- Как насчёт нашей дунхаровской?
- Это, видимо, водка? – поднял брови Элрохир.
- Она, - кивнул Фолквин. – У меня с собой дорожный Эн Зе. Но в компании с такими славными эльфами поубавить его не грех.
- Этого добра и у меня хватает, - хлопнул его по плечу, услышавший наш разговор хозяин. – Я сейчас выставлю.
- Да брось! – поморщился Элрохир. – Думаю, тут не все фанаты этого добра. Много не выпьется.
- Давайте начнём с нашей, а справимся, так и ваша пригодится, - предложил Фолквин.
Через пару мгновений нашим глазам явилась привезённая из Тулы «Оружейничая». Вслед за ней приковылял уже знакомый мне «Медведь-шатун». Тулякам последнее название, конечно, понравилось. Однако сразу возникла и оппозиция водке. Те, кто решил не пить, затеяли танцы. Атмосфера поменялась, и не в лучшую сторону. Я решил и выпить немного, ибо мои собеседники от предложения Фолквина не отказались, и потанцевать потом, если ноги ещё будут держать. Генка же встал в ряды непримиримых танцоров.
Выбор оказался правильный. Беседа, может и не благодаря водке, но под неё, потекла интересно. Эомер рассказал о своём знакомом по толкинистскому интернет-форуму. Тот на основании эпизодов «Хоббита», где упоминались фазы луны, составил примерный календарь всех описанных там событий. В соответствии с этим календарём наша встреча, к примеру, приходилась примерно на тот момент, когда гномы и Бильбо угодили в лапы троллей в предгорьях Мглистых гор.
Исследовательскую струю поддержал Элрохир:
- Я, братья, бьюсь вот над каким вопросом. Про языки и музыку индоевропейцев, к которым и мы, славяне, принадлежим, сегодня говорили. Но общность наша на этом не кончается. Если уж родственна кровь, родственна душа, то и боги в древности были одни и те же. Разделилось древнее племя на народы, и имена высших богов у каждого стали свои. Но духи, волшебные существа и расы, живущие поближе к человеку – то, что называется низшей мифологией – остались общими. Взять, к примеру, эльфов. Эльфы и феи были знакомы народам Запада: кельтам, германцам, романцам. Если же мы глянем на Восток, на наших ближайших соседей персов, сразу заметим нечто очень похожее: создания, именуемые «пери» или «пари», – Элрохир многозначительно поднял указательный палец, оглядывая своих слушателей. – Кто-нибудь слышал о них?
- Сказки народов Памира, – улыбнулся Фолквин.
- Правильно, - кивнул Элрохир. – Памирцы и равнинные таджики – тоже ираноязычные. Дальше за ними живут индийцы: у них там апсары, гандхарвы и ещё много похожих на эльфов созданий. Но Индия – отдельная песня. Мы остановимся на тех, кто поближе. Сравним западных эльфов и персидских пери. Эльфы – берём даже не толкиновских эльдар, а тех, что можно повстречать в английских или ирландских легендах, их там чаще, правда, сидами зовут – светловолосые, вечно молодые, прекрасные существа. Любят музыку. Пляшут при лунном свете. Поют песни. Человеку могут принести и добро, и зло. А ещё с кем-то воюют: не раз люди видели войско сидов мчащихся верхом. Кроме того, между людьми и эльфами случается любовь. Правда, не всегда с хорошим концом. Некоторые, испытав такую любовь, трогаются умом… А теперь берём иранских пери! Что рассказывают о них? Да почти то же самое: красивые, поют и играют на музыкальных инструментах, шумно и весело справляют свои свадьбы по ночам. Как и эльфы, могут принести человеку добро, а могут и страшно навредить, вплоть до того, что убить. И любовь между людьми и пери бывает: пери-мужчины влюбляются в человеческих дочерей, пери-женщины заводят шашни с человечьими мужиками. И так же, как на далёком Западе, на Востоке эти игры, порой, заканчиваются для людей безумием… Крайне важно: у пери тоже есть конное войско! Люди не раз видели, как вместе с вихрем, с длинными пиками и под развёрнутыми знамёнами пери мчатся на своих конях в битву с неведомым врагом. Короче, пери и эльфы – это разные названия одного и того же. В крайнем случае можно допустить, что это разные народы, но всё-таки одной и той же расы…
- Названия, насколько я услышал, не такие уж и разные! – возразил Эомер. – «Пери» лично для меня слово новое, но если говорить об эльфах, по-английски они, между прочим, называются «фейри». И фей именуют так же. Звуки «п» и «ф» во многих языках заменяют друг друга – это я вам, как филолог говорю. Стало быть, имеем просто два фонетических варианта одного слова. А эльфы – просто другое название. Скорее всего, оно пришло от фризов или скандинавов. Там, правда, говорят «альвы».
- Ёлки-палки! – изумился Элрохир. – Как я сам не додумался? Одно слово и есть!… И вот, после путешествия в Ирландию и Иран, мы приходим на Русь – в самое сердце индоевропейских земель. Приходим, останавливаемся, и что? - он сделал драматическую паузу, обводя слушателей вопрошающим взглядом. – Ни эльфов тебе, ни пери! Спрашивается почему? Славяне ведь – индоевропейцы не хуже других. К тому же до последнего времени в наших обычаях, обрядах и песнях сохранялось много такого, что и на западе, и на востоке, успело исчезнуть! Если персы знали пери, а на западе общались с эльфами, нечто подобное должно было быть, не могло не быть и у нас! Хоть какой-то отблеск в наших сказках, в нашем фольклоре должен остаться!... Но то ли плохо искали, то ли не искали совсем, а только ничего мы о наших славянских эльфах-пери сегодня не знаем. Необъяснимая для меня загадка! Неведомое недостающее звено… Куда оно подевалось?
- У нас, если и встречаются красивые существа, так только женского пола, - заметил Эомер. – В сербских сказаниях, знаю, есть вилы. Весьма и весьма приятные особы! У горячих сербских парней с ними то и дело амуры. Вилы, правда, крылатые. И никаких войск у них нет, никаких лошадей. Зачем крылатым лошади? Нет и мужчин – так сказать, вил-самцов… Дело, видимо, в том, что славяне к мужской красоте особой страсти не питали. Их занимали лишь образы прекрасных женщин. Поэтому-то и преданий о прекрасных мужчинах не осталось.
Все рассмеялись. И Элрохир тоже:
- Если смотреть на мифологию как на чисто мужское дело, то да! – сказал он. - Но неужели и славянские женщины не могли помечтать?
- Древние славянские мужчины были пределом их мечтаний! – отрезал Эомер. – В этом вся соль.
Все опять захохотали.
- Да! – вздохнул Элрохир. – Не попрёшь. Но это только, если мы считаем эльфов плодом воображения. А если они — реальность…
- Слава реальным эльфам! – уцепился за его слова Фолквин. – Мы с ними сегодня с нами, за одним с нами столом.
- За новый союз эльфов и людей! – подхватил Эомер.
- За союз! – поддержали все.
Научная дискуссия захлебнулась в напитках и потоках изъяснения взаимного доброжелательства. Но тут неожиданно закапал дождь.
Даэрон побежал в дом, зажёг свет и через минуту уже звал всех внутрь: на резервный аэродром, по его выражению.
Мы разместились на широкой застеклённой веранде. Здесь не было никакой мебели. Но Даэрон быстро организовал ковры, перины, подушки. К тому же у гостей наших были спальные мешки. Их тоже расстелили. И скоро все полууселись, полуразлеглись. Праздник продолжался.
Было уже, наверно, часов десять вечера. Дождь оказался летним. Прошёл быстро, но всё обильно промочил. Так что тотчас вернуться на улицу не представлялось возможным. Тем не менее, он вернул компании единство. Даэрон принёс свечи. Погасили электричество. Юрка взял гитару и запел песню гномов из «Хоббита». Слова, конечно, все знали. И вполголоса подхватили. Меж тем Фолквин с Даэроном не зевали. Пока все пели, с кухни до нас вдруг донёсся очень вкусный, бодрый и терпкий запах.
- Грог? – предположил Эомер, когда песня утихла.
- Глинтвейн! – как бы возразил Лайгнор.
По мне, так это было одно и тоже. Наши кравчие вошли на террасу с большой кастрюлей, половником и стопкой пиал.
- Вроде, мы не мёрзли, - констатировал Юрка, - но от такого вряд ли кто откажется.
- На сон грядущий будет самое то, - кажется, второй раз за этот вечер я услышал голос Эркенбранда. Он с видимым удовольствием взял в руки пиалу с пряным напитком.
- Кстати, за победу Эркенбранда-то мы сегодня ещё и не выпили, - сказала Эовин.
- Виноваты, исправимся! - усмехнулся Элрохир. – Но тем, кто пил водку, мешать её с грогом я настоятельно не рекомендую. Поверьте знатоку.
- Кстати, а ведь для водки у меня есть отличная закуска, - хлопнул себя по ноге Даэрон. – Лучше поздно, чем никогда. Надо только спуститься в погреб. Кто мне поможет?
Я тут же вызвался. Давно хотелось выйти по малой нужде. А это был повод. Наверно, по той же причине за нами увязался и Гэллис.
Даэрон сначала указал куда-то неопределённо за дом, но потом решил провести нас сам. За домом был небольшой огород. И где-то там, в углу, таилось отхожее место. Мы направились к нему. Даэрон же свернул налево, к приземистому строению, где, видимо, помещался погреб, и остался ждать нас там.
Ночка выдалась светлая, хотя луна и убыла уже почти наполовину. Ветер унёс дождевые облака также быстро, как и принёс, а потом сник. Было очень тихо, тепло. И только теперь, когда мы брели по дорожке, я почувствовал: выпито уже прилично. Пошатывало. Ноги цеплялись за землю старательно, но неуклюже.
В темноте мы не стали ломиться в тесное деревянное помещение. Пристроились рядом с высокими зарослями крапивы. Где-то поблизости защёлкал соловей. И тут же ему ответил другой.
- Здорово поют, - сказал Гэллис.
- Река близко, - ответил я. – Соловьи любят жить поблизости от воды. Наверно, их тут мног…
Я не успел договорить, как вдруг именно со стороны реки донеслось:
- Иа-иа-иа-иа-цолк! Иа-иа-цолк! Иа-иа-цолк!
Мы замерли. Кажется, пела девушка. И очень недалеко отсюда:
- Ийда-ийда-ийда! Йоно-йоно-йоно-цолк! – этот звук, которым оканчивалась каждая рулада неизвестной певицы, был очень звонкий, словно кто-то сильно дёргал струну на высоком ладу.
Даэрон, тоже услышавший странное пение, затаив дыхание, приблизился к нам, словно тень. И мы тут же снова услышали:
- Ийа-ийа-ийа-цолк! Яртамис-са якуталима-а! Винза калланда! Иа-иа-цолк! – впечатление было такое, что некая девица вышла под звёзды размять голосовые связки. Но что она поёт? А может разговаривает с соловьями?
- Цолк! Цолк! Цолк! – передразнил певицу Даэрон. – Это на каком таком языке вы, барышня изволите петь?! А?! Идите к нам! Споём вместе!
В ответ послышался смех. И, кажется, там была не одна девушка, а, по крайней мере, две.
- Может, какие-нибудь цыганки? - предположил Гэллис.
- Не похоже, - покачал головой Даэрон. – Да и откуда здесь взяться цыганкам. Я вообще первый раз слышу, чтобы ночью у нас кто-то пел.
- Раньше не пели, а теперь поют, - сказал я и глупо рассмеялся. – Говорили же сегодня: на этой реке что-то играет. Вот оно и заиграло.
- А что там может играть в принципе? – недоумевал Гэллис.
- Да что угодно, - отозвался я. – Вон, Даэрон недавно с лешим разговаривал.
- С лешим? – переспросил Гэллис. – Так, может быть, это… Может быть это тоже что-то в этом роде? Кикимора какая-нибудь, а?!
- Не знаю, не знаю, - встревожено пробормотал Даэрон, словно напоминание о лешем его напугало.
- Вин-з-за! Вин-з-за! – снова донеслось с реки. Было в этих звуках что-то пронзительное, что-то от восторженного крика стрижей в полёте. И, видимо, не случайно, на них дружно отозвались примолкнувшие, было, соловьи. А та, что пела, точно дав им высказаться, вдруг вывела на чистейшем великорусском наречии:
- Найдёт меня мой суженый! Найдёт меня мой ряженый! Иа-иа-иа-цолк! Иа-иа-иа-цолк! В долгий день, в короткую ночь он отыщет меня! В ночь, когда сходятся огонь и вода, он полюбит меня! Иа-иа-иа-цолк! Иа-иа-иа-цолк!
Холодок пробежал у меня по спине от услышанного. Голос у девушки был красивый, но мелодия у песни – очень необычная. Никогда не слышал, чтобы так пели. Казалось, певица выдумывает мелодию на ходу. Чем-то это очень напоминало длинную птичью трель. Верно, уроки певунья брала именно у пернатых. И тоска тут была, и затаённая радость...
- Во даёт! – восхищённо проговорил Гэллис.
- Может, пойдём, разыщем их? – робко предложил Даэрон. – Правда, там дебри. Да и сыро.
- Не надо - серьёзно сказал я. – По-моему, я знаю, кто это.
- Винза! Винза! Винза! Элле! Эйкелле! – меж тем пропели с реки.
- И кто же? – осведомился Гэллис.
- Русалки. С ними шутки плохи.
- Ну, шутить-то мы и не собираемся, - неуверенно произнёс Даэрон. – Я думал просто позвать к нам… Хотя, если русалки…
- Не надо звать, - покачал головой я. – Пошли лучше за твоей закуской. А то ведь мы и забыли совсем, зачем, собственно, сюда явились.
- И то правда, - согласился Даэрон. Видимо, моё решительное заявление о русалочьей опасности произвело на него впечатление.
Мы двинулись к погребу. Даэрон включил фонарик. Вниз нужно было спуститься по деревянной лесенке. Даэрон полез один и скоро начал выдавать на гора банки с соленьями.
Меж тем наши певицы не унимались, продолжали перекликаться с соловьями. Звучало это потрясающе. Только вот слышал ли кто-нибудь это кроме нас троих? Из окон соседней дачи слышалась музыка. На нашей террасе тоже вряд ли что улавливали: там хохотали и тоже что-то пели.
Казалось, общение с незнакомками закончилось, но вот, когда мы уже начали огибать дом, о нас снова вспомнили:
- Эй! Э-эй! Ау-у! – видимо, это было приглашение к продолжению разговора.
- Цолк! Цолк! Цолк! – крикнул им осмелевший Даэрон.
В ответ снова рассмеялись.
- Пошли пить! – махнул рукой Гэллис. – Захотят, пусть подваливают.
- Да! Лучше в дом, - кивнул я. – Хватит с них и соловьёв. А мы пока займёмся огурчиками.
- Тут и грибы солёные есть, - подхватил Даэрон.
- Девчонки, заходите в гости! – как бы на прощание крикнул невидимым собеседницам Гэллис, и мы завернули на террасу.
Здесь нас встретили дружными возгласами радости. Мы спросили, не слышали ли тут чего интересного снаружи. Но нет: никто ничего не слышал. Гэллис стал, было, втолковывать публике, что мы только что внимали пению соловьёв и русалок. Но публика уже дошла до кондиции. Никто сообщение Гэллиса всерьёз воспринять не смог. Другое дело Даэроновы закатки! Их содержимым принялись закусывать и те, кто пил водку, и те, кто пил вино с грогом.
Пока мы ходили, народ покончил с «Оружейничей». Да и «Медведя-шатуна» прилично поубавилось. Для успокоения общественности Даэрон тут же извлёк ещё один бутылёк.
- Что там произошло? – похрустывая огурчиком, осведомился Элрохир, кивнув в сторону Гэллиса.
- Поёт кто-то, - пожал я плечами, - а слова непонятные. Хотя были и понятные.
Очевидно, звучало это бессвязно. Поэтому Элрохир, видимо, и сам с трудом собирая мысли, подмигнул мне:
- Обсудим завтра, если вспомним.
- С утреца, - кивнул я.
Мы продолжали пить уже без тостов. Просто чокались, выпивали, закусывали деликатесами Даэрона. Одновременно в противоположном углу танцевали медленные танцы. И поцелуи тоже не заставили себя долго ждать. Причём, как я отметил, имели место и, так сказать, международные - эльфийско-роханнские поцелуи.
Скоро моё участие в разговоре сошло на нет. Да и сам разговор-то еле теплился. А вот это «Иа-иа-иа-цолк!» - так и звучало в ушах. Я уже совсем перестал сомневаться в отношении того, кто это. Но одно дело думать о русалках, читать о них, о чьих-то встречах с ними, и совсем другое – услышать своими ушами их голоса! Ощутить, материально ощутить, что они – эти непонятные, наверно, безумно прекрасные и, без сомнения, очень опасные существа – здесь! Очень близко!…
Что же предпринять? Потихоньку выйти и разыскать мою русалку в потёмках?... Левко нашёл светлую панночку у старого пруда, а мне моя панночка покажется на речке с таинственным именем Гряна!... Какое сладкое предчувствие охватывало меня, когда в последние дни я смотрел на её фотографию или на то сканированное изображение…
Однако теперь моё тело бил озноб… Да! Сейчас можно выйти из дому, перемахнуть забор и двинуться через кусты к реке – туда, где она пела, где она, наверно, до сих пор поёт. Это будет смело… Но я так пьян! Что я смогу сказать ей, если язык еле ворочается, а ноги подкашиваются от хмеля… Нет, нет и нет! Сидеть! И носу никуда не казать! В конце концов, она ведь сказала, что я найду её в какую-то там великую ночь. И совершенно необязательно, что великая ночь именно эта, текущая. А уж утро вечера, всяко, мудренее…
Я препирался сам с собой немало времени. Но вот Элрохир поднёс мне очередную рюмку. Я с воодушевлением принял её, закусил солёными маслятами. Потом взял большую краюху чёрного хлеба и с аппетитом стал её поглощать, окончательно решив, что вот сейчас, несмотря ни на что, встану и пойду-таки искать мою ненаглядную.
Однако в следующий миг спина моя нашла мягкую подушку. Навалилась дрёма. Сон только этого и ждал…
* * *
На болоте наступило утро. Я сидел на высокой сухой кочке и жевал практически ту же краюху чёрного хлеба, что, только что сжевал в обычной реальности, где успело лишь перевалить за полночь. Рядом, свернувшись, уткнувшись мне в бок, спала выдра. Я не видел её мордочки. Но шерсть у моей подружки в утренних сполохах зари была очень красивая. Погладил её – тёпленькая. И какое-то очень нежное чувство к этому зверьку разлилось по моему сердцу.
Из-за горизонта вставало солнце. Впрочем, его было почти не видно. Туман, густые белесые облака скрывали золотой лик. Лишь бесформенное сияние висело над горизонтом. Точно светило закутали в толстые влажные простыни испарений. Оно пытается освободиться, да не может. Вот и клубится на восходе размазанный, косматый жёлтый свет.
Впрочем, тепла от этого света было много. Я сразу почувствовал его. Захотелось прилечь рядом с моей выдрой. Верно, ночью у нас был трудный путь. Но свет прибывал. Туман осел. Открылись окрестности и стало ясно: болото и не помышляет кончаться. До самого горизонта тянулись холмики, кочки, чахлый кустарник. Впрочем, теперь мне всё это даже нравилось. Была тут своя красота. Здесь интересно, думал я. Из людей, наверно, никто до меня здесь не был. Тайны этих болот откроются мне первому. К тому же я не одинок! Со мной выдра! Похоже, мы вместе уже долгое время. Я ей очень дорожу. Да и сам ей, кажется, дорог. В конце концов, она выведет меня отсюда. Но до того момента я многое узнаю о болотной стране…
Была и такая мысль: «Это место гибели, но не место забвения!». Я хорошо её запомнил, хотя не мог сказать, о чьей гибели шла речь. Но уже отсутствие забвения настраивало на бодрый лад.
С соседней кочки, вдруг кто-то сорвался, прыснул по воде и унёсся прочь. Какое-то серое, до этого очень хорошо маскировавшееся существо. Птица? Цапля какая-нибудь или выпь? Кажется, не совсем оно было на птицу похоже. Но крылья, как у птицы… Мне вспомнилось, что на болотах живут анчутки – эдакая мелкая водоплавающе-летающая нечисть. Может, анчутка и был?
Всё вокруг снова затихло, задремало. Я продолжал любоваться расстилавшимся передо мной ландшафтом. Вспомнилось, большие топи образуются на месте озёр. Озёра зарастают, их покрывает и скрывает от глаз тонкий растительный слой, но глубокая водяная толща внизу никуда не девается. Потому топи так опасны. Это не лужи, а скрытые ловушки, замаскированные водяные пропасти. Пройти по ним – высшее для следопытов искусство. А моя надежда только на эту спящую выдру. Кто же она? Кто послал мне её?
Точно в ответ по болоту пронёсся лёгкий ветерок, тоскливо зашелестели камыши, закачали своими головками простые белые цветы, росшие тут повсюду. Эти цветы мне тоже о чём-то напоминали. Но о чём? Место гибели, но не место забвения… Кого же поминает болотный край?
Я снова погладил спящую выдру и окончательно решил присоединиться к ней. Спит она явно не зря. Видимо, идти мы предпочитаем ночью. А поспать на припёке здорово…
Именно эта мысль вырвала меня из сновидения. Я снова оказался на дачной террасе. За окном серел рассвет. Рядом сидели Эомер, Фолквин и Даэрон. Они тихо беседовали и курили трубки. Сладкий вкусный дух разносился по террасе. Говорили что-то о городе Туле и о таинственном северном острове ТулЕ. Наши туляки претендовали на родство с людьми легендарного острова.
Заметив моё пробуждение, Даэрон спросил, не желаю ли я чаю. Я сказал, что желаю. А он, заглянув в чайник, разочарованно констатировал: чай-то как раз кончился. Надо было сходить на кухню и вскипятить воду. Я вызвался сделать это сам. Но, оказалось, раковины с краном на кухне нет. А вёдра с запасом воды тоже успели опустеть.
- Да, - поморщился Даэрон. – Придётся переть на колодец.
- Далеко он? – спросил я.
- Да нет, рядом. Там вон за яблонями есть калитка, за калиткой такое выгороженное местечко. Как бы нейтральная территория. Там только мы и соседи наши воду берём. Никто больше до этого тайного колодца добраться не может.
- Ага, - проговорил я. – Так давай я туда смотаюсь. Люблю вёдра из колодцев тягать. За одно просвежусь чуток.
- Сходи! – развёл руками Даэрон. – У соседей там собака иногда возле забора гуляет. Не бойся её. Лает, но ещё никого никогда не укусила.
Позёвывая, я поплёлся в угол сада. Спросонья даже и не вспомнил о том, что было всего пару часов назад. Да и сушняк навалился нешуточный. Потому-то так обрадовало меня слово колодец. И влажный ветерок показался очень к месту.
На небе ясно горели рассветные звёзды. Они всегда мне нравились. До армии, правда, видел я их редко, а на службе то и дело. Именно перед рассветом звёзды особенно расположены для бесед. Только кто бы, вот, научил понимать их язык...
Дойдя до указанной калитки, я успел подумать о болоте, о выдре, о чёрном хлебе… Внезапно, откуда-то донеслась невнятная молвь. Говорили вполголоса или даже тише того. Где-то совсем рядом. Вспомнил о собаке. Но собака вряд ли могла так разговаривать. Бесшумно ступая, я старался понять, кто же это, и расслышать, о чём речь. Голоса были, похоже, женские. Разговор шёл спокойный, обстоятельный. Но ни одного словечка разобрать не удалось, даже когда я остановился и, затаив дыхание, минуты три напрягал слух. Может, это как раз тот случай? Беседа звёзд, о которой я только что подумал?
Калитка открылась бесшумно. Я подошёл к колодцу, поставил вёдра. Они, конечно, не могли не брякнуть. Разговор тут же смолк. Я подождал несколько мгновений. Но говорившие тоже выжидали. Таиться больше смысла не имело. Я взялся за цепь колодезного ведра и, крутя валик, стал опускать его вниз. Вот оно достигло воды. Посреди царившей окрест тишины плеск и бульканье были вызывающе громкими. Но вместе с этими звуками я снова услышал голоса. Дело прояснилось: они доносились именно из колодца.
Я вытянул ведро, перелил воду в своё, и отправил его вниз во второй раз. Разговор продолжался. Достал второе ведро: всё та же невнятица. Уходить ни с чем не хотелось. Решил послушать ещё. Спешить-то, в сущности, было некуда. Да и больно хороший момент! Столько прелестей сразу: рассветная свежесть, тревожное помаргивание Венеры, само ощущение странности этого тайного часа, когда люди видят сладчайшие из снов, а в мире вершится то, о чём и не пригрезишь...
Однако самое тонкое вслушивание, самая длительная задержка дыхания так и не помогли. К слуху надо было подключить зрение. Я осторожно склонился над колодцем и заглянул внутрь. Рассмотреть что-либо там, в глубине, конечно, было трудно – и днём-то немного разглядишь.
- М-да! – сказал я вслух как бы озадаченно-разочаровано, и вдруг явственно услышал:
- Э-э-й! – это было оттуда, из глубины, и это был такой нежный полушёпот, от которого мурашки побежали у меня по всему телу. Я застыл в нерешительности: хотелось как-то одновременно и убежать прочь, и прыгнуть в сруб, чтобы отыскать ту, что звала. По счастью, мне быстро удалось убедить себя в том, что прыгать вниз не следует ни в коем случае.
- Э-э-й! – позвали ещё раз. Это был уже другой голос: такой же тихий, точно опасающийся разбудить, такой же манящий. К тому же по тембру было ясно: его обладательница улыбается. Страшно захотелось увидеть эту улыбку.
- Лорелилон! – произнесла она, не переставая улыбаться. – Лаурелилиролк!
Я склонился ниже, пытаясь всё-таки что-нибудь рассмотреть. И то ли это было моё воображение, то ли возбуждение зрительных нервов, но что-то там, в тёмной глубине колодца, заиграло, засверкало. Показалось, даже повеяло знакомым и очень притягательным ароматом… Так пахнут кувшинки или белые водяные лилии: женственный, зовущий, волшебный запах, от которого мне захотелось вниз ещё сильнее. Я стал уже раздумывать, как бы это сделать. Прыгать, конечно, не разумно. Но найти верёвочную лестницу или просто верёвку тут, наверно, можно! Надо пойти спросить об этом Даэрона. Он, конечно, удивится такому вопросу. Но ничего, что-нибудь наврём...
А те, что были внизу, продолжали звать, их голоса звучали громче, сочнее. Единственно понятное мне «э-э-й!» перемежалось с длинными, очень музыкальными и кокетливыми, но непонятными словами. Однако в понимании я и не нуждался. Достаточно было самого звука этих слов. Нуждался в ином. Желание и восторг затопили меня. Я наклонялся ниже и ниже, и, в конце концов лёг на сруб колодца. Это было похоже на опьянение. Всё вокруг стало смутным, но внутренность колодца сияла яркими красками. Мне казалось, я уже вижу обладательниц дивных голосов – этих прелестнейших женщин-кувшинок… И вдруг откуда-то издалека до моего слуха донеслось:
- Найдёт меня мой суженый! Найдёт меня мой ряженый!
В тот же миг я отпрянул, а вернее, какая-то сила толкнула меня прочь от очарованного колодца.
– Иа-иа-иа-цолк! Иа-иа-иа-цолк! В долгий день, в короткую ночь он отыщет меня! В ночь, когда сходятся огонь и вода, он полюбит меня! Иа-иа-иа-цолк! Иа-иа-иа-цолк!
Это была песня спасения!... Я сидел на земле, ошалелый, очнувшийся от наваждения и счастливый: ведь, ещё бы немного, и... Будто радуясь моему спасению, откуда-то со стороны реки весело защёлкал соловей. Но та, что пела, та, что сбросила с меня наваждение, вырвала меня из чародейских пут колодезных дев, умолкла.
- Спасибо тебе, - пролепетал я так, что спасительница моя, конечно, вряд ли услышала. Во рту было сухо. Я привстал на колени, отпил прямо из ведра. Вода была холодной и вкусной. Однако от неё, как мне показалось, всё ещё исходил этот колдовской запах – аромат жёлтых речных кувшинок. В данное мгновение ничего кроме опасности он для меня не значил. Я вскочил на ноги и, схватив вёдра, быстро зашагал к дому.
- Всё нормально? - спросил Даэрон, принимая от меня ношу. Видимо, пережитое как-то отражалось у меня на лице.
- Собака не покусала, - буркнул я.
- Иди, поваляйся ещё, - улыбнулся он. – Чай закипит, заварим, тогда и разбудим тебя.
Я послушно прошёл на своё место. Прилёг. Но сразу задремать не удалось. Я прокручивал в голове всё случившееся. Было, что прокрутить: ещё немного и попрощался бы с этим светом!
Чай поспел быстро. Запасливый Даэрон подал на тарелке овсяное печенье и орехи. Чай был на этот раз чёрный и крепкий. То, что мне требовалось. Я пил и не мог остановиться. В то время как трубкокурители опростали по одной, я выхлебал три немаленьких кружки, и налил себе четвёртую:
- Ну, ты пить! – изумился Эомер. – А ещё говорят, чай – не водка, много не выпьешь.
- Как видишь, на мне эта пословица спотыкается, - отозвался я.
- Угу, - задумчиво согласился он. – Кстати, что это у тебя за фенька такая? – он указал на мою навью нить. Никто до сих пор о ней не спрашивал, внимания на неё не обращал, так что вопрос этот был мне внове, отработанного ответа не имелось.
- Подарила кудесница одна, - отшутился я.
- То-то я и вижу, что кудесница, - Эомер внимательно рассматривал моё украшение. – Ты смотри, - покачал он головой, - с такими вещами поосторожнее. Сдаётся мне, это какая-то морготовская штучка.
- Морготовская? – будто удивился я.
- Думаю, ты понимаешь, что я под этим понимаю, - улыбнулся он, но его голубые глаза смотрели серьёзно и предостерегающе.
- В данный момент моему пониманию доступно немногое, - возразил я. – Может быть, ты днём мне это растолкуешь?
- Добро, - кивнул Эомер. – Нам бы тоже, хотя бы часика три поспать не мешало, а?
- Сейчас завалимся, - согласился Фолквин. А Даэрон уже устраивался спать рядом со мной.
* * *
Я проснулся к полудню одним из последних. Было очень жарко. Народ завтракал на улице. А некоторые, включая всех представительниц прекрасного пола, ушли мыться в город: кто к Юрке, кто к другим нашим эльфам. Ушёл и Генка. За вчерашними событиям мы как-то потеряли друг друга из виду. Но Элрохир рассказал мне, что он проснулся чуть ли не первым и уж часа два назад отправился домой.
Даэрон вновь создавал самаркандскую атмосферу. Пили зелёный чай с халвой и узбекскими лепёшками. Оказалось, поутру он успел смотаться в узбекскую пекарню, недавно открывшуюся тут неподалёку. Снова звучала тоскливая восточная флейта, но настроение у меня было бодрое: отоспался.
После завтрака все собрались идти к Юрке. В ставке Гэлдора планировалось организовать обед и дальнейшее времяпрепровождение. Прямо оттуда гости и примкнувшие к ним хозяева должны были отправиться на поезд.
Я всё это принял к сведению, но у меня был свой план. Надо было спуститься к Гряне.
Выйдя из ворот, повернул направо. Пошёл вдоль забора. Почти сразу тут начинался довольно крутой спуск к реке.
Что я хотел увидеть? Зачем понадобилось спускаться сюда? Этого я до конца и сам себе объяснить не мог. Очевидно, хотелось найти какие-то следы или знаки пребывания ночной певицы на берегу. Где она стояла, когда пела? Где ступали её ножки? Босые ножки, коли уж она русалка!
Разведчик Андрей, тот парень-индеец, о котором я поведал несколько дней назад Петьке и Юрке, учил нас разбираться в следах. Сейчас надо было только освежить в голове то, что он когда-то рассказывал и показывал, и тщательно осмотреть пространство между рекой и дачным забором.
Речной склон почти сплошь зарос чёрной ольхой и ежевикой. Кустов не было только у самого берега. Здесь царствовали осока и аир. Я бережно осмотрел заросли и сделал вывод: ночью их никто не тревожил. Оставался сам берег. Тут надо было смотреть ещё внимательнее. К тому же и теперь, в разгар дня, у самой воды было довольно темно. Гряна оказалась очень тихой и тайной речкой. Храня своё сокровенное, стремилась в самую чащу леса. И, слава Богу, люди, хоть и начали строиться поблизости, пока что почти не нарушили её покоя.
Однако обследование берега результатов тоже не дало. Вывод мог быть один: та, что пела здесь ночью, те, что были вместе с ней, находились в воде и не выходили на берег… Или их вовсе не было. Их голоса нам прислышались, приснились... А, может, мы неправильно определили направление, откуда эти голоса доносились, и я просто не там ищу?
Сама речка была на удивление чистая. Не зарастала. Видимо, её подпитывали мощные подземные ключи. Надо бы посмотреть на нашей областной карте, откуда она начинается, подумал я. Впрочем, можно ведь просто пройтись вдоль Гряны и всё самолично узнать. И почему бы не сделать это прямо сейчас?
Я медленно пошёл по берегу, любуясь тёмной водой, наслаждаясь царившими здесь тишиной и тайной, пытаясь восстановить последовательно и в деталях события прошедшей ночи.
Проще всего было бы списать эти события на воздействие алкоголя, которого, действительно, потребить угораздило немало. Но на такое упрощение права у меня не было. К тому же всё это следовало стройно изложить Марине. И тут меня мучили сомнения. Рассказывать ей ВСЁ почему-то не хотелось. А тут ещё Эомер с этой «морготовской штучкой»… Правда, то, что снилось мне сегодня о болоте, было обнадёживающим. Да и неприятные ощущения вконец улетучились. Чем бы в конечном счёте не являлась Маринина навья нить, пока что она, кажется, лишь вовлекла меня в интересную игру. Роптать тут не на что. Значит, дело не в нити…
Поразмыслив, я понял, что, в сущности, мне не хочется рассказывать лишь о том, как ночная певица спасла меня от колодезных сирен. И повинно в этом моё сложное положение в фокусе интересов двух женских существ. Кто она такая, моя спасительница, сомнений не было. И, значит, меня пугало её возможное столкновение с Мариной. Марина может не понять моих истинных устремлений. Она взялась избавить меня от лилит, а кто эта лилит, ей всё равно. К тому же, у неё на мой счёт свои планы. А даже самая благонамеренная лилит может быть им помехой. Рассказ же о том, как лилит спасла меня сегодня, о том, какие слова были в её песне, скорее всего, придаст действиям волшебницы особую стремительность и жёсткость. И я никак не смогу этому помешать…
Однако и начисто обманывать Марину нельзя. Нельзя лишиться её помощи. А вдруг я ошибаюсь и по поводу моей спасительницы, и по поводу коварных планов Марины?! К тому же не исключено, что сегодняшний, пока только звуковой контакт с предметом моих поисков, произошёл только благодаря этой самой навьей нити. Надо полагать, лишившись поддержки Марины, я лишусь и того, что даёт мне нить…
Гряна начала поворачивать вправо. Тут сразу стало веселее. Появились жёлтые цветы калужницы. Повыше росли кусты дикой смородины. Я увидел впереди свет, устремился к нему и вдруг замер от восхищения. Речка в этом месте немного расширялась, образовывала заводь, а потому расступались и кроны деревьев, образуя окошко для солнечных лучей. И посреди заводи, в радостном солнечном свете, на воде сияли три белых кувшинки!
Я подошёл поближе, крадучись, точно боясь спугнуть речных красавиц. Присел на травяном бугорке и погрузился в созерцание. До меня доносился прекрасный запах кувшинок, и теперь он совсем не пугал. Ночной озноб прошёл бесследно.
- Вот он – знак, - прошептал я, точно обращаясь к цветам. – Вот он – след.
* * *
В этот вечер я не стал звонить Марине, отложив разговор на воскресенье. Мы весело проводили на вокзал роханцев и поехавших с ними Юрку, Лайгнора и Феанора.
Бессонно-алкогольная ночь дала о себе знать уже часам к девяти вечера. Не слишком сопротивляясь, я произвёл отбой в десять.
Мне снова снился путь по болоту. Выдра была со мной. Она вывела к островку, на котором затаилось просто царство клюквы. Я ел её и собирал про запас. Клюква должна была пригодиться нам впереди. Выдра как будто объяснила зачем. Но утренний свет эти объяснения из моей головы испарил.
И где-то там, посреди сна, я снова слышал песню:
- Найдёт меня мой суженый! Найдёт меня мой ряженый! Иа-иа-иа-цолк! Иа-иа-иа-цолк! В долгий день, в короткую ночь он отыщет меня! В ночь, когда сходятся огонь и вода, он полюбит меня! Иа-иа-иа-цолк! Иа-иа-иа-цолк!