Жил-был на свете молодец, коего Арчибальтом звали. Жил себе Арчи, жил, при том довольно неплохо, и дворец-то у него по лучшему европейскому образцу того века, и охрана у него преданная, и казна полнится постоянно. Казалось бы, чего ему не хватает? Хочешь удобства? Закажи-в лучшем виде привезут! Хочешь красот? Да только пальцами щелкни-послы разных стран приедут! Но нет, круг ада Арчи был девятым за грех его главный-он считал себя обманутым и обобранным, заразился чревоугодием и скупостью.
Порос тогда дворец мхом снаружи, оплелся растениями разными с цветами красивыми, на кои съезжались посмотреть не только из самых дальних уголков провинции, но и купцы да бояре заморские. Золотом искрились, серебром отливали, рубиновым да кроваво-красным могли похвастать цветы эти, небо затмевали цветом ясно-голубым, любой румянец на щеках девушки опережали нежно-розовые лепестки, а оранжевые были красивее закатного солнца.
Но не подивился чуду такому Арчи, а потому созвал он слуг, да приказал:
- Чтобы к утру чисты были стены дворца! Видать, невзлюбила матушка-природа меня за каменны стены на ее угодьях, но и я сдаваться не желаю!
Никто из лесных жителей не видел ране, как плакала хрупкая на первый взгляд девица в чащобе дубовой да березовой, никто бы и не подумал, что слезы ее столь горькие из глаз цвета свежей травы могли бы целые ручьи наполнять. Статная обычно, величавая Природа - краса в платье длинном из листьев папоротника да с лепестками лилий в косе пышной цвета пшеницы спелой - была слишком чувствительна к творениям своим, не смогла она видеть и чувствовать, как цветы ее, кровиночку родную, со стен сдирают и на корм скоту выбрасывают. Сколько ночей она плела заботливо узоры! Ах, сколько дивных образов таилось в сплетении стеблей тонких, сколько радости вызывал один только вид этого великолепия на лицах всех, от простых трудяг-крестьян до бояр важных!
Но не стало этого к утру, славно потрудились слуги. И отступил лес от дворца, трава пожухла, птицы петь перестали, теперь больше старый пустырь в жаркой степи напоминало это некогда дивное место.
И коль обиделась Природа на него, не отступился пока еще сын ее, повелитель воды юный, молодец стана тонкого да кожи светлой, одежд легких и нрава гордого, но справедливого: приласкай его - в долгу не останется, обидь же - не миновать расплаты, решил помочь Арчибальту глаза открыть на блага те, что может природа ему предоставить. Любили людей дети Природы, что уж греха таить, хоть и вредили те сильно.
Был вокруг дворца каменного ров глубокий, что от гостей непрошеных да злых защищал. Ручьи ночью побежали ко рву этому, оживляя траву вокруг, зажурчала вода кристально чистая, слились тонкие струи в один поток бурный, да и образовали речушку до рассвета. Речка та тонка была и удивительно ладна-не затопила ничего, берега не обрушила, даже текла тихо и мирно.А плескались в ней, подумать только! Рыбы невиданные, краса всех морей, чешуя на солнце горит, словно камни драгоценные! Рыбаки-то как обрадовались, рынки как рыбой этой полнились! И крестьяне могли себе ее позволить, голод отступил от провинции, просто удивительно! Рыбы те на берег раковины выбрасывали, а в раковинах - дивное дело - жемчуг лежит, хоть бусы делай, хоть на ткани шей да за море вези - сразу и деньги в доме заведутся.
Но не посмотрел даже Арчи на реку ту, лишь злобно фыркнул, по привычке махнув рукой да широким рукавом с золотой каймой:
- Чтобы не было речки! Ах, Боги, за что же мне такая участь, неужели помешали чем стены каменны на землях ваших?
Подивился юный повелитель воды слепоте человека, нахмурил брови свои тонкие, лишь издали наблюдая за тем, как в реке рыбу слуги травят да русло землей закидывают. Многое чувствовал он в те минуты, о многом думал. Неужто можно так - благо за наказание принять?
Отступила река от дворца, лишь русло сухое за собой оставила. Снова трава исчезла, снова голод вернулся в провинцию, будто и не менялось ничего. Только жемчуг на оборотах зеркал девиц красных остался памятью, да и он продан был вскоре из бедности.
За плечом же водного Повелителя стояла девочка малая, загляденье милое. Хвоста два рыжих, пышных, словно меха лисьего, нос в веснушках ярких, словно солнце само щек ее коснулось. Но глаза карие ее добрые мудрее куда взор кидали, не так уж мала была девчушка. За рыб больше душа ее светлая болела, ими она с братцем поделилась, ведь покровительницей животных была. От белок, что к ней за помощью с бельчатами прибегали, от мышей домовых серых, что с котами ссорились, до тигров грозных, до самых львов или лошадей быстрых - все ее были детища, все ее любимые.
Решила и она удачи попытать, не стоять в стороне. Послала ко дворцу птиц степных голосистых, что гнезда смогли бы на пустыре устроить, да животных чудных, кои людей не боялись вовсе. Олени ли то животные были изящные, буйволы ли сильные - всё никак не могли споры прекратить крестьяне, слишком уж стройны да мощны были звери новые. И глаз радовали шерстью переливистой с отсветами медовыми да ногами стройными, спиной изгиба плавного, и поле пахали удивительно легко. И шкура-то у них теплая, не видать боле люду горя с таким дивом. А птицы-то! С рассветом пели столь красиво, что не жаль было проснуться пораньше, лишь бы услышать трели их мелодичные, лучше перезвонов тонких колокольчиков, лучше флейт и скрипок в руках умелых мастеров дела музыкального.
Но не обрадовался Арчи. Новый крик его взбудоражил слуг, новый приказ отразился эхом от коридоров просторных дворца его:
- Чтобы к утру не было скотины дикой в провинции! Чем так не угодили стены каменны?! За что напасти-то такие тяжкие? То крошат дворец коренья, то река снести грозит, нет житья мне!
И деваться слугам некуда - голову на плечах оставить желали свою, жизнь дорога. Пришлось излавливать свободных да выкупать уже пристроенных, да уводить их подальше от провинции. Там же - травить, иначе возвращаться начинали звери добрые.
Не хотела отступать девочка-покровительница, не хотела оставлять пустошью место это, но пришлось. Ушла она к матери - самой Природе - плакаться, болело сердечко за каждую птичку, за каждого оленя, людям в помощь посланного.
Среди гор высоких юноша стоял в одеждах ткани шелковой, легкой, почти невесомой. Волосы его длинные не мог сдержать хвост - все на свободу рвались пряди светлые, как и обладатель их - Ветер буйный. Жаль стало ему семью свою, решил помочь он им, чем сможет.
Ране леса густые хранили землю провинции от солнца палящего, дожди омывали дороги пыльные, и не мог бы никто пожаловаться на погоду плохую, всё не жарко было слишком да не холодно. После ссоры же с Природой изменилось всё - не стало тени боле, от пекла не спрятаться люду, посевы выгорают в пожарищах частых, на мельницах работать трудно становится, что уж про ремесло ковки металла говорить, али про пекарни те же.
Наслал Ветер буйный на провинцию эту прохладу долгожданную, с вершин гор воздух свежий. И мельницы сами крутиться от ветров начали скоро да ладно, и печи разгорелись, не испытывая людей страданиями от жары невыносимой, и хлеба выгорать перестали. Славно поднялся бы люд на земле провинции, даже если в помощниках был бы у них лишь Ветер буйный.
Пробудился Арчи утром пораньше, вышел во двор и осмотрел взглядом хмурым владения. Слуги застыли боязливо, кабы не пришлось стену от ветра строить высокую, коли болезни испугается их хозяин привередливый. Но долго продлилось молчание его, задумчивее взгляд становился, замерев на лопастях мельниц, что крутились теперь сами собой. И не успели подчиненные выдохнуть спокойно, как разрезал тишь возглас хриплый спросонья:
- Какова напасть новая! Люд честной, да ведь лопасти мельниц оторвутся и прямо на дворец! Боги ветра, чем вам не угодили стены каменны дворца моего?! Слуги! Чтобы не было винтов у мельниц боле!
Опешил Ветер буйный от увиденного и услышанного, да и убрался восвояси - в горы высокие, к вершинам заснеженным, забрал с собой и прохладу спасительную. Встала работа на мельницах, в пекарнях и кузницах потухли печи, снова люд стал убежища от жары в домах искать. Хлеба выгорели, голод пуще прежнего разгулялся на землях провинции, будто и конец пришел роду людскому.
Совсем тогда отчаялись Боги, отчаяние же породило злость. В ярость пришли Природа и дети ее, а с силами столь великими шутки плохи. Разлилась река бурная, засвистел ветер свирепый, загалдели звери опасные вокруг дворца, поднялся шум невыносимый. По земле теперь заболоченной потянулись коренья да стебли крепкие, начали по стенам каменным вверх пробираться, к покоям Арчибальта, дабы воздать ему за глупость его слепую. Застал гнев Богов его во время обеда позднего, за столом сидящего да вновь сетующего на непогоду с ненастьями. Прижали стебли крепкие руки его к подлокотникам стула удобного, грудь к спинке словно путы привили, да шею стянули хваткой мертвой. Не смог слепец-Арчи ни слова больше вымолвить, да и не требовалось Богам этого. Сквозь живот его проросли цветы те дивные, что украшали ране стены дворца, изо рта же полилась кристально чистая вода, словно в речке с рыбами дивными. На голове гнездо птицы голосистые свили, птенцы чьи глаза Арчибальту выклевали - не нужны слепцам глаза.
Жизнь вскоре вернулась в провинцию, взяв начало свое из столовой дворца. Ручьи текли оттуда, семена цветов и деревьев чудных разлетались по пустырю, вылетали птицы и выбегали животные. Не подозревал народ, что со слепцом сделалось, не подозревал и был счастлив.