Глава XVI
Проходя мимо портрета покойного мужа, миссис Макки остановилась, задумчиво провела рукой по золоченой раме, словно прикасаясь к безвозвратно ушедшей эпохе, и, впав в забытье, вдруг отчетливо представила, как Джон Макки с присущей ему иронией спросил бы ее, улыбаясь: «Ты счастлива, дорогая Луиза? Ты поднялась на самую вершину социальной лестницы, выше только короли! Ни это ли было твоей амбицией?».
И она ответила бы ему: «Да, Джон, теперь я могу назвать этот высокий мир своим!»
На нее нахлынули воспоминания, и память вернулась в далекое прошлое, в тысяча восемьсот семьдесят шестой год. Минуло три года с тех пор, как четыре ирландца открыли месторождение Комсток. Ее муж по-прежнему предпочитал простую жизнь, не интересуясь светскими развлечениями, но благодаря своему состоянию он удачно налаживал новые связи в деловых кругах и занимался бизнесом. Ей же, еще молодой, тридцатитрехлетней женщине, обладательнице сказочных богатств, теперь уже не хватало размаха и простора на Диком Западе. В отличие от своего мужа она любила развлечения и светские рауты, ей было скучно и тесно в местном обществе. Луизе не нравился город Вирджиния, она задыхалась в Сан-Франциско, несмотря на то что Джон Макки купил для нее и их троих детей особняк.
Позолоченный век, как Марк Твен назвал период, начавшийся почти сразу же после окончания Гражданской войны26 и длившийся до тысяча девятьсот четырнадцатого года, был временем социальных контрастов. Девяносто процентов американских семей жили за чертой бедности, по соседству с кричащей роскошью элитой, поднявшейся на вершину социальной лестницы.
Столицей светской жизни Америки считался Нью-Йорк, обществом которого, подобно королеве, правила Каролина Шермерхорн Астор — жена правнука Джона Джекоба Астора, основателя династии Астор, первого мультимиллионера в истории Америки. После того как в тысяча восемьсот шестьдесят втором году «царица» высшего нью-йоркского света Каролина Астор построила на Пятой авеню семейный особняк, сюда стала перебираться и остальная аристократия, выстраивая по соседству роскошные дворцы, что сделало район Манхэттена самым фешенебельным и престижным. Миссис Астор задавала тон жизни американской элиты, устанавливая свои нормы и правила. Она всячески препятствовала попыткам «новых богатых» выскочек — тем, кто быстро заработал свое состояние, проникнуть в великосветский круг. Ее примеру следовали остальные «достойные» представители знати. Помимо владения достаточным состоянием, причисленные к нью-йоркской богеме должны были иметь безупречное аристократическое происхождение. Попасть на устраиваемые миссис Астор балы могли исключительно люди, фигурирующие в тщательно составленном ею «списке четырехсот».
Только включенные в этот список считались членами верхнего эшелона общества. Именно четыреста гостей мог вместить бальный зал особняка Каролины Астор. Быть в списке являлось предметом гордости и расценивалось равно как присуждение некоего титула.
Весной тысяча восемьсот семьдесят шестого года Мария Луиза Макки приехала в Нью-Йорк. Ее мечтой было ворваться в блестящий мир изысканного общества. Она поселилась с детьми в престижном отеле и разослала написанные от имени Джона Макки приглашения некоторым из его деловых партнеров по бизнесу. Но общество, раздумывая, хранило молчание, не зная, как отреагировать на невообразимо богатых выскочек, решивших вторгнуться в их закрытый элитный круг.
Наконец, через неделю мучительных ожиданий Луизу посетила светская дама, от которой она получила первое приглашение на званый обед. Это была настоящая леди, одна из тех, которые жили на Пятой авеню и на которых Луиза, дочь швеи, мечтала походить еще с детства: элегантно одетая, аристократические манеры, мягкий приятный голос, величественная осанка и изящная походка — в ней все было прекрасно.
В назначенный день Луиза подъехала к крыльцу роскошного особняка на Пятой авеню, поднялась по широкой мраморной лестнице, но двери ей преградил лакей.
— Извините, мэм, но хозяев нет дома, — сказал он с холодной вежливостью.
Луиза видела яркий свет во всех окнах, различающиеся в них силуэты людей, слышала веселые голоса и смех. Она направилась к экипажу и не успела отъехать, как заметила двух леди, поднимающихся по ступеням. Перед ними тут же распахнулись двери.
— Добро пожаловать, — почтительно ответил им тот же лакей.
Луиза, с трудом сдерживая слезы обиды, приказала кучеру возвращаться в отель.
Через несколько дней приехал Джон Макки.
— Они еще меня не знают! Я их уничтожу! — произнес он гневно, узнав о пренебрежительном обхождении с ней.
Джон Макки мало интересовался светской жизнью, но, обожая Луизу и детей, был готов осыпать их роскошью и выполнять любые прихоти. Его больно задело неучтивое отношение к жене.
— Нет, дорогой, это женское дело завоевывать признание общества. Наступит время, когда перед нами будет открываться любая дверь, прежде чем мы к ней подойдем!
— Так и будет, моя дорогая! Ты этого достойна! — он подошел к ней и бережно обнял за плечи.
В это время позвонили в дверь.
— Интересно, кто бы это мог быть? — Джон с удивлением посмотрел на Луизу.
Вскоре лакей принес на подносе конверт, доложив, что его только что передал посыльный.
Джон вынул из конверта карточку.
— Это приглашение на званый обед от мистера Стивенса и его супруги... в воскресенье, в семь часов вечера, — сообщил Джон жене и передал ей письмо.
— Я познакомился с ними еще в Сан-Франциско. Ну что же, на этом вечере мы узнаем, какой вердикт вынесет нам общество.
— Да, на этом вечере наконец-то все прояснится, — задумчиво произнесла Луиза.
Оставшиеся до званого обеда дни пролетели быстро.
И вот в последний раз Луиза критически оглядела себя в зеркале и довольно улыбнулась. Она выглядела обворожительно. Ее темные волосы высоко уложены и заколоты шпильками, на спину спадают завитые щипцами длинные локоны. Платье сидело безукоризненно, в нем удачно сочетались атлас оттенка слоновой кости и шелковый бархат цвета коралла. Только что вошедший в моду удлиненный лиф тесно облегал талию и бедра, подчеркивая стройность фигуры; глубокое декольте, украшенное кружевом ручной работы, обнажало ее полные плечи и грудь; юбка переходила в сложно задрапированный роскошный шлейф.
— Мэм, вы забыли цветок, — спохватилась суетившаяся вокруг нее горничная и торопливо украсила прическу искусно сделанной розой, на вид будто только что сорванной. — Мэм, что вы выбрали из украшений?
Луиза задумалась.
— Пожалуй, нитки жемчуга будет достаточно.
Луиза и Джон не спеша прошли по красной ковровой дорожке, ведущей в гостиную. Она держала мужа под руку и улыбалась, ее сердце учащенно билось от волнения. Сегодня вечером она будет знать, примет ли ее общество.
— Познакомьтесь, миссис Мария Луиза Макки, ее супруг — мистер Джон Уильям Макки, — представляла их своим многочисленным гостям хозяйка дома.
— Миссис и мистер Макки недавно приехали в Нью-Йорк из штата Невада.
Оркестр играл популярную музыку. В ожидании обеда одни гости занимали себя беседой и игрой за карточным столом, другие отправились в комнату, отведенную для курения. Луиза присела на один из стульев, стоящих вдоль стен зала. Непроизвольно она услышала разговор, сидевших недалеко от нее дам.
— Макки — это ирландская фамилия? — прикрывая нижнюю часть лица веером, поинтересовалась одна из них.
— Разумеется, — с пренебрежением ответила ее собеседница.
— Какой ужас! Не хватало, чтобы в нашем кругу вращались ирландские католики!
— Говорят, этот Макки к тому же еще иммигрант и, перед тем как уехать на Запад, обосновался в Нью-Йорке, — вставила особа неопределенного возраста.
— Скорее всего, он жил в районе Файв-Пойнтс на Нижнем Манхэттене, где грязи по колено... а там, я слышала, эти ирландцы живут и в подвалах, и на чердаках.
— Вполне достойное пристанище для ирландских иммигрантов. Они ведь и сейчас выполняют всю самую черную работу, за которую даже освобожденные от рабства негры не берутся. Этот Макки и состояние свое заработал с киркой в руках, а сейчас носит цилиндр, белые перчатки и черный фрак.
— Проклятье! Вы только посмотрите на эту королеву Комстока. Выскочка! Разоделась в шелка и бархат! — метнула злой взгляд в сторону Луизы собеседница.
— Подумаешь, шелка и бархат. На ней даже бриллиантов нет! — бесцеремонно оглядывая Луизу, подхватила самая молодая из дам.
— Уверена, она никогда не держала их в руках и вряд ли способна отличить алмаз от обыкновенной стекляшки. Никакого изящества, никакой изысканности! Как можно появиться в достойном обществе без украшений!
— Мой муж подумывает купить у Макки серебро для изготовления столового сервиза, но это не значит, что они могут надеяться на угощение из этой посуды. Я никогда не приму в своем доме безродных ирландцев, — бросила пренебрежительный взгляд на Луизу дама неопределенного возраста.
Луиза не могла больше слышать разговор этих женщин, ей казалось, что она сейчас задохнется. «Хорошо, что Джон занят беседой с мистером Стивенсом». Однако до мистера Макки успели долететь некоторые обрывки фраз.
— Дорогая, нам пора прощаться. Завтра рано вставать, — обратился он к Луизе.
— Извините, леди и джентльмены, но мы утром уезжаем.
— Как, разве вы не собираетесь остаться в Нью-Йорке?
— О, разумеется нет, мы решили, что лучше жить в Париже. Нью-Йорк, несомненно, является светской столицей Америки, но для Европы — это всего лишь провинция, — с достоинством ответила Луиза на чистом французском языке, обескуражив присутствующих своей образованностью.
Утром они покинули Нью-Йорк. Уже на третий день после приезда в Париж Джон Макки купил для Луизы великолепный четырехэтажный особняк27 в стиле французского Ренессанса, который занимал целый квартал от Елисейских Полей, недалеко от Триумфальной арки.
— О, дорогой Джон! Я никогда не видела ничего подобного! Этот дворец достоин самой королевы! — восхищалась Луиза, когда впервые увидела свои новые владения. Она переходила из одной роскошной залы в другую, сгорая от нетерпения поскорее осмотреть весь этот огромный особняк.
— Милая Луиза! Ты достойна всех сокровищ мира! Дворец — это самая малость, что я могу тебе подарить! А теперь открой это, — он протянул ей небольшой бархатный футляр. Она открыла его.
— О, Джон! — только и смогла она вымолвить в изумлении.
На бархатной подушечке лежало шикарное ожерелье из сапфиров, оправленных алмазами, и все это великолепие украшал кулон из сапфира размером полдюйма в диаметре.
— Мне кажется, этот камень очень подойдет к голубому цвету твоих прекрасных глаз, — сказал Джон, застегивая ожерелье на ее шее.
— Теперь, моя дорогая, ты владеешь лучшей в мире коллекцией сапфиров.
В этом дворце Луиза поселилась со своими родителями и детьми. Вскоре Джон вернулся в США, он вел свой бизнес в Сан-Франциско и Нью-Йорке, но при каждой удобной возможности навещал семью. В то время раздельное проживание не вызывало ни у кого удивления. Считалось нормой жизни для каждого из супругов «хорошего общества» иметь свой дом. Часто между супругами возникало полное отчуждение, но такие браки держались на соблюдении приличий.
Парижское общество приняло Луизу Макки доброжелательно, не придавая значения ее происхождению. Европейцы быстро оценили щедрость истинно королевских приемов, а Джон Макки поощрял ее расточительность. Он заказал для жены обеденный серебряный сервиз из тысячи трехсот пятидесяти предметов. Этот уникальный сервиз был признан самым прекрасным из когда-либо выполненных. Для этого Джон отправил тысячу фунтов чистого комстокского серебра в нью-йоркскую компанию «Тиффани», где двести мастеров два года трудились над его изготовлением.
Луиза сумела обольстить аристократию своими ослепительными драгоценностями, пышными зваными обедами и балами. Ее дом стал центром парижской светской жизни. В ее голубом салоне можно было встретить известнейших художников, поэтов и музыкантов. Ее гостями были влиятельные политики, люди самого высокого положения, знатных фамилий и титулов. Она дружила с прежней королевой Испании Изабеллой. Ее близкой подругой была герцогиня Уэльская (принцесса Александра Датская) — супруга будущего короля Великобритании и Ирландии Эдуарда VII. В тысяча восемьсот восемьдесят третьем году Луиза и Джон Макки по приглашению великой княгини Марии Федоровны (родной сестры герцогини Уэльской) и российского императора Александра III присутствовали на церемонии его коронации в Успенском соборе в Москве. Ее дочь Ева стала принцессой Колонна, выйдя замуж за итальянского принца Галатро. Позже Джон Макки приобрел в Англии для Луизы стокомнатный дворец в Кенсингтоне на Карлтон Хаус Террас шесть. И пожалуй, одним из самых волнующих для нее событий стало ее представление королеве Великобритании Виктории и королевской семье в гостиной Букингемского дворца.
Луиза провела в Европе почти четверть века, ведя образ жизни, подобающий царице, и вернулась в Нью-Йорк лишь в тысяча девятьсот двадцатом году овдовевшая и похоронившая свою единственную дочь и старшего сына. Теперь у нее остался только сын Клари и внуки.