Девушка бежит, руками будто лаская, каждый цветок и каждую травиночку. Стоит ли сейчас говорить ей о том, что словно песчинка, абсолютно незначительная горстка атомов пытается поддерживать свои счеты с жизнью и вести какую-то странную борьбу. Стоит ли ей рассказывать, что мы, как смазливый, сопливый и сентиментальный подросток, сжавшись в собственных предрассудках, пытается, внимание, разгадать секрет жизни! Не стоит. Конечно, не стоит. Она так прекрасна! Легкая и воздушная, она бежит и , кажется, никогда ее сердце не очерствеет, руки никогда не огрубеют, а легкая, совершенно простая по своей природе радость, никогда не исчезнет. Самые светлые чувства, будто наваждение опрокидываются на тебя, будто грузная дождевая туча в миг падает миллиардом крупных капель дождя на изголодавшуюся по влаге землю, а почва с такой жадностью и стремлением проглатывает каждый миг той долгожданной грозы.
Звонкий смех не умолкал. Солнце пекло, и уже никакие мысли не лезли в такую жару. Девушка, полная жизни создание, полная стремления и желания, может быть, к самым глупым и абсурдным вещам! Молодость, как в огромном бурлящем котле неистово извергалась, лилась через край и, попадая на наколенную плиту, шипела и испарялась. Сорвав несомненно красивый цветок, но несравнимый с красотой молодого тела, девушка преподнесла его к лицу и с восторгом, возможно даже с наслаждением пролепетала:
-- Ах, это так прекрасно! Какая погода, а ты в тени. Низшая бесчестность по отношению к солнцу! Так мало теплых дней осталось.
Какие бездумные и простодушные слова! Она только что сорвала цветок, оборвала чей-то жизненный цикл, совершенно не задумываясь, и не признавая, при том, всей своей вины! Она упрекает меня, думая, а, может и не думая, в неуважении к миру, а сама так безжалостно, глупо и цинично губит живое.
-- Сегодня так жарко. Хочется целый день сидеть в тени и пить что-нибудь холодное, - я развалился на траве, оперившись на локти, и лениво, с наслаждением глядел на огромный зеленый дуб.
Девушка ликовала. Бездумно ликовала! Самая живая и теплая она не могла не радоваться. Казалось, что она никогда не плакала.
-- Как старик, право же! Разлегся в тени и черствеешь, черствеешь! Очень мало жизни, дорогой. Оборвется и все тут. А потом мучительно больно становится за бесцельно прожитые годы. Это ты сейчас хочешь лежишь, хочешь не лежишь, а пройдет незначительный десяток лет, ничего незначащий, никому ненужная песчинка, просто ничто, а ты уже и жить не можешь. Не можешь и все тут. Как тебе это нравится, а? – она стояла посреди цветов, солнце освещало ее мягкие, немного запутанные волосы. С самой земли это выглядело так, будто она воистину светится таким ослепительным и ярким светом. Я не слышал ни единого слова, я восхищался моментом. Что будут стоить ее слова, когда вся красота угаснет? Когда кожа станет грубой и морщинистой, когда ярко зеленые глаза потеряют цвет, когда эти воздушные кудрявые волосы поседеют, когда она, обессилев от старости, не сможет встать с кровати и выпить стакан воды. Что будут значить ее слова для нее самой?
-- Мне грезится счастливый финал, барышня. По сути человек мыслью, одной мыслью, загоняет себя в старость. Я уже не молод, пропал тот опиум, дурманящий аромат свежести разума. Ты думаешь, что я жалею? – я издал нервный смешок – Да, жалею! Но метаться, надеяться, наиграно бороться с обреченностью считаю невразумительным. Ты прекрасна, а больше ничего не надо.
Солнце все также освещало ее, но улыбка пропала с ее лица. Теперь взгляд был пьющим, пронизывающим, будто берут толстое копье и вонзают между ребер, а потом несколько раз прокручивают. Она стояла невозмутимая! Мне чудилось, что я как самый неистовый защитник небес, как самый величественный проповедник света попал ночью под липкий снег, и черпая своими ботинками слякоть, все смотрел на это затянутое небо без звезд и не видел в нем ничего кроме печали, грусти, разочарования, какого-то обмана!
-- Мне чудится, будто я одно сплошное чувство. Весь мир вонзается в меня острым штыком! Как чайка одним мигом падает в воду, а потом взлетает с рыбой в клюве. Как величественное дерево-исполин намертво срослось с почвой и уже ничто не в силе склонить его, как сочная мякоть какого-нибудь экзотического фрукта стреляет сладкими брызгами, когда вонзаешь острый нож в него, как дождь барабанит по крыше тысячей тяжелых капель, которые падают из прорванной тучи! Скажи, но ведь вокруг тебя это тоже ходит, как что-то тайное, как зверь! Какие-то туманные мысли, светлые мысли, или же меланхолия окутывает, словно плащом. А в тебе то громыхает, то, как мертвое спокойствие, окутывает. Скажи, но ты тоже чувствуешь? Непреодолимое желание окутывает тогда. Хочется метаться, что-то делать, но ничего не знаешь. Неизвестность. Скажи, но ведь это тоже с тобой постоянно случается? Всю жизнь должно случатся! – она почти кричала. Голос то надрывался, то шептал, то завывал. Конечно, в таких откровенностях контролировать свою речь очень сложно, а если и получается, то какая это откровенность. Яро размахивая руками, она буйствовала! Вихрь чувств и эмоций, вся жизнь снова собрались в ней, только в ней!
Я же, завороженный, лежал в тени и восторгался одним чувством. Сегодня она, как самое яркое огниво, трепещет, может быть, обжигая, свирепствуя! Но завтра неумолимо гаснет. Чувство, еще вчера будоражащее кровь, завтра обдает, словно холодной водой, меланхолией. Я молчал. Тот мгновенный вихрь, та ярость не по злобе, а скорее от избытка ощущений вскоре прошли. Теперь она снова бегала среди цветов, восхищалась ими, и, конечно, срывала, делая венки, одевая их себе и мне на головы. Временами я говорил какая она красивая, а она звонко смеялась. Солнце светило и освещало ее, ее волосы, плечи. Молодость! Молодость бурлила в каждой жилке ее существа. А я, ослепленный, лежал в тени, завороженный смотрел на молодую жизнь сквозь призму лет, и устало вдыхал аромат цветов, вглядывался в небо, в солнце, в смуглую гладкую кожу девушки, и как в прострации уносился в свои, несомненно, самые далекие и сокровенные мысли и воспоминания.