ГЛАВА 6.
ДОРОГИ РАЗЛУК…
– …Я всё понял. Спасибо за сведения, господин Дейк. Дайте мне… немного времени. Пожалуйста!
Николас эмоций сдержать не смог, сжал сильно кулаки под столом, стиснул в отчаянии зубы, заскрипев ими. Едва выдавил, смотря в равнодушный глаз камеры скайпа:
– Прошу…
– Срок – завтра до полудня. В час пополудни вмешаемся. Простите. Интересы клиентки важнее наших с вами чувств и жизней. Не Вам, Николас, это объяснять, – суровые серые глаза оппонента потемнели. – Я разделяю Вашу боль и горечь, но выбора ни у Вас, ни у нас нет. Завтра. Прощайте. Рады были с Вами сотрудничать. Наша сторона полностью выполнила договорённость, дело за Вами, господин Нельман. Нужен ли Энгли, решайте сами. Советую передать госпожу ему. Настоятельно. И ещё: попытаетесь найти – погубите. Помните об этом до последнего вздоха. Бай!
Камера погасла, экран стал синим и немым.
Ник долго сидел в оцепенении, не в состоянии сдвинуться с места. Оглушённый сведениями, растоптанный психологически, сейчас был не просто не в норме, а рассыпался на куски, словно забыл, как держать форму, данную богом при рождении.
Не слышал, как в комнату вошёл Брюс, безмолвно выключил ноутбук, убрал в ящик стола, как стоял рядом в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу, как тяжело выдохнул, едва не застонав от серьёзности и болезненности предстоящего шага. Постояв, решился.
– Я сейчас же найду и увезу её. Так будет лучше, поверь.
Положил слегка дрожащую руку на плечо друга и мягко сжал, придавая силу и решительность на последний и такой мучительный шаг: расстаться навсегда с юной возлюбленной, едва обретённой после стольких одиноких лет жизни.
– Пойду, соберу её вещи…
– Нет! Нет!.. Не сегодня… – очнулся, загорелся, вскочил, задышал надсадно, с хрипом. – Ещё несколько часов… Одна ночь…
– Ник! Опомнись!
Схватил безумца за сильные плечи, стиснул изо всех сил, преодолевая бешеное сопротивление, стараясь помочь справиться с исступлением души и тела.
– Возьми себя в руки! Вспомни, кто ты! Стань прежним, – ослабляя хватку, снижал и громкость голоса. – Офицер Нельман, где твоя осанка и породистость? Расслабился, позволил взять верх чувствам? Как посмел? Оглянись! – вновь стиснул крепкие жилистые руки бывшего пилота. – Очнись! Наберись смелости и честно окинь взглядом последние события опытным взглядом разведчика! Помоги себе! Я могу лишь сделать вам обоим больно, понимаешь?
Встряхнул вмиг обмякшего бедолагу, потащил прочь из комнаты связи к камину, усадил в кресло и налил полный бокал бренди, силой втолкнув в руку.
– Выпей! Проясни мозги. Может, алкоголь вернёт разум, старина? – заставлял выпить, буквально держа бокал у рта.
Рухнув рядом, не сводил встревоженного взгляда с мертвенно-бледного лица, замечая его руку, то и дело ложащуюся стиснутым кулаком под сердце. Напоив, ослабил ему галстук, потом вовсе развязал и убрал, расстегнул и снял пиджак, повесил на спинку стула.
Друг постепенно расслабился, наклонился вперёд, облокотился на колени и сложил ладони вместе, смотря на мраморный пол. Протяжно со стоном выдохнул.
Брюс тут же взял инициативу в руки.
– Вот всё и решилось. Тебе теперь нельзя за руль однозначно: выпитое спиртное, плюс сердце барахлит. Еду я.
– Только попробуй! Убью…
– Ага. Моим костылём? Или тростью? – криво улыбнулся, облегчённо вздохнув: «Отпустило».
– Нет, Брюс, не костылём. Я ещё при оружии, если не запамятовал.
– Его конфисковали ещё в хижине, или забыл? И не вернули. Напоминаю, если потерял короткую память в любовной одури. Стрелять будем удочками и биноклями! – рассмеялся негромко и дружелюбно, похлопывая недоуменного мужчину по руке, лежащей на подлокотнике кресла. – Остынь, солдат! Не надоело стрелять за годы службы?..
– А тебе? По сей день снится штурвал, джунгли и то пике, Брюс? А свист ветра в ушах и нераскрывшийся парашют? Конечно снится, не обманешь, – медленно приходя в себя, покраснел щеками, глаза заблестели от выпитого. – Вот и я всё там, в прошлом: явки, пароли, перестрелки, бесконечная «наружка», холодок опасности. А оружие мне вернули в целях защиты объекта. Вот так-то, рейнджер Энгли. Не всё-то ты знаешь, мистер Всезнайка! – ткнул по-доброму в худое плечо, рассмеялся низким басовитым смехом, загадочно посматривая на обветренное насторожённое лицо. – Едем оба. Немедленно. Скажем, что решили тоже послушать кантри.
– Ник, они уже могли уехать оттуда.
Брюс готов был съесть белый «стетсон», висящий на гвоздике на стене, над диваном. «Чёрт! Не стать бы свидетелем… Чего? Тут не банальным мордобоем, а настоящей перестрелкой пахнет!»
Безмолвно ругнулся, выдохнул, лихорадочно соображая, что предпринять, чтобы не допустить огласки, скандала и преступления.
– У меня здравое предложение: ждём дома. Если чутьё не подводит – скоро будут здесь. Да и похолодало сильно. Смотри, – обернулся к стеклянной стене, кивнул в долину. – Видишь? Туман низкий и плотный, а небо с облаками хорошо просматривается. Вон, даже луна уже показалась. К утру иней будет сильный. Зима идёт, – накрыл рукой пальцы Ника, лежащие на подлокотнике. – Дэйв не станет рисковать здоровьем девочки, как бы ни сходил с ума от любви. В этом мы, мужчины, одинаковы: любовь можно отложить на потом, если встаёт вопрос о здоровье, – протянул руку в примирительном жесте, с улыбкой смотря в потемневшие до черноты глаза. – Мир?..
Долго держал, настойчиво и терпеливо, смотря на мучительную внутреннюю борьбу разума с телом. Разум победил.
Ник кивнул, пожал в ответ сильно, напористо, жёстко.
– Другое дело! Теперь я вижу прежнего вояку! – потряс руки в закрытом пожатии, разжал, стряхнул ладонь несколько раз, сбрасывая судорожную боль. – Дьявол… Здоров же ты! Ну, и силища! Отжимаешься или качаешься до сих пор? Ох, и силён… Не это ли привлекло девочку? Раздавил руку, громила… Знал бы, не задирался. Того и гляди, задавишь, как гризли! С чего озверел, а? – притих, всмотрелся в побледневшее несчастное лицо. – Совсем свихнулся от запоздалой любви? Вижу-вижу, – тяжело протяжно вздохнул, покачал поражённо головой. – Я тебя таким совсем не знаю. Удачно скрывал, ничего не скажешь. «Профи», одним словом. Отличные кадры готовит наш аппарат безопасности. Вы даже в отставке остаётесь заряженным смертоносным оружием замедленного действия. Не скрою: поразил до печёнки, Николас. Браво! Меня удивить трудно – не первый год знаешь, но сегодня ошарашил по-настоящему. А ведь ты действительно можешь спокойно убить…
– Я честно предостерёг: встанешь на пути, убью. Личное для меня по-прежнему на первом месте. Ничего в этом отношении не изменилось. Семья – святое. Хоть и временная. Последняя, – шёпотом, с болью и хрипом.
Резко побелел красивым породистым лицом, харизматичным и запоминающимся.
«Зрелость и старость его украшают, делают импозантным, благородным, интеллигентным. Годы нисколько не умалили мужественности, ярче и выпуклее обозначая и эту сторону сущности: отборный, элитный самец», – мелькнуло в голове Брюса.
Очнувшись, Ник посмотрел прямо в глаза, выпрямился в кресле, решив, гордо вскинул голову.
– Уговорил: мир!
Переглянувшись, пожали руки, рассмеялись тихо и смущённо, с иронией посматривая друг на друга. Успокоившись, подумали-подумали и… отправились на кухню готовить поздний, а вернее, ночной ужин, понимая, что не уснут элементарно.
– …Ты это видишь? А ведь я оказался на все сто прав! – рассмеявшись молодо и задорно, Брюс кивнул в окно.
Отёр руки о полотенце, кинулся в холл, где взял две куртки с капюшонами, вернулся на кухню.
– Надевай. Там довольно сильный ветер. Пошли, посмотрим.
Николас автоматически убавил огонь под сотейником с рагу из кролика, накрыл крышку сложенным полотенцем, вытер руки и взял протянутую одежду.
Отодвинув скользящую прозрачную дверь, вышли на веранду, подошли к гранитным колоннам, сняли с крюков бинокли в чехлах, извлекли, стали вглядываться в ночь, ловя далёкий прыгающий свет от фар автомобиля.
– Мне это кажется?.. – Ник напрягся, как тетива. – Это не Дэйв! Незнакомая машина.
– Да, это джип, но не парня. Постой-ка… – Брюс покрутил настройки на военном приборе спецназначения, долго всматривался, тяжело вздохнул. – Ты только не психуй, ладно? – отнял бинокль от глаз, опустил руки и Нельману. – Это Вероника. Сама. Одна.
– Не может быть! Она почти не водит машину! – нервно дёрнулся, хотел куда-то бежать…
– Остановись! Почти доехала – самое страшное позади, – вцепился мёртвой хваткой в руку друга. – Остынь. Лучше, свет во дворе включим, пойдём. Не кипятись. И не накидывайся с упрёками! – строго прикрикнул, грозно сверкнул глазами. – Сочтёт нужным, сама расскажет. Нет – молчи и ты. Поклянись мне, Николас! Будь мудр. Дай девочке свободу. Верь ей. Ты обещал.
– Откуда ты?..
– Не важно. Пойдём. Сейчас ей будет трудно: подъём на холм сложный.
Десять минут беспокойного ожидания закончились, из-за последнего поворота подъездной дороги медленно выехал незнакомый тёмно-зелёный подержанный джип. Остановившись невдалеке от гравийной насыпи, затих, потом дверца открылась, но из салона никто не вышел.
Нельман ринулся к машине, в ужасе представив самые жуткие вещи, вплоть до умирающей и окровавленной возлюбленной за рулём. Подлетев, с трудом взял себя в руки и сделал два шага к дверце, с мягкой улыбкой заглянул в салон.
Вероника сидела с бледно-синим лицом, дико сжимая сведённые судорогой пальчики, всё ещё стискивая руль в добротной кожаной оплётке.
Окинув салон быстрым взглядом, Ник убедился, что одна, рассмотрел убранство: то, что машина принадлежала ковбою, не вызывало никаких сомнений, правда, это была явно женщина.
– Привет, милая!
Шагнув ближе, осторожно разжал каждый пальчик Нике, снял руки с руля, взял их в тёплый плен.
– Всё хорошо, любимая, ты доехала. Умница, горжусь тобой, – поцеловав девичьи руки, тепло улыбнулся, сверкнув озорными глазами. – Ты угнала машину? У ковбоев? Тогда нам нужно сматывать отсюда удочки немедленно! Найдут и порежут всех, без разбора, на ремни! Освежуют тут же! Увела их железного коня из стойла! – по-мальчишечьи расхохотался, увидев возмущённое покрасневшее личико. – Надеюсь, машина не оборудована GPS-навигатором? Может, стоит всё же проверить на «маячки» и «жучки»? Если повезёт – сможем замести вовремя следы.
– Тьфу на тебя! – засопела, заворчала, стала вырывать руки из его ладоней. – Я попросила, между прочим. И мне дали! Добрые такие…
– Добрая душа, которая тебе её одолжила, не спросила о правах? Об умении водить? Просто отдала ключи и всё?..
Старался не ухмыляться, но получалось плохо: напряжение и испуг выходили дурашливым смехом.
– Эллис довезла меня до дороги из их ложбины, там пересела к другу на байк. Парень ехал сзади нас, охранял от копов, на случай проверки документов. Забавлялся, говорил, что и ему частенько приходится нарушать и драпать…
Нервно дёрнувшись в истерическом всхлипе-смешке, вдруг бурно в голос разрыдалась, уткнувшись в грудь Нельмана, съехав с сиденья машины.
– Я доехала, Ники… Получилось… Дома…
Подхватив её на руки, понёс в особняк, кивнув подошедшему Брюсу: «Дальше сам».
Рейнджер обошёл вокруг машины, осмотрел на предмет повреждений, посветил фонарём под днище, грустно присвистнул, тяжело вздохнул, смущённо покачал головой: «Дела…»
Открыл дверцы, рассмотрел салон, закрыл, поставил джип на сигнализацию. Прислушавшись, внимательно окинул ближайшую дорогу внимательным цепким взглядом, облегчённо выдохнул: «Пронесло: копы не увязались».
Пошёл в дом, отложив все дела на утро.
«Видимо, потом приедет хозяйка или её бойфренд, заберут машину, – постояв на веранде, вдыхал морозный влажный туманный воздух, кутался в куртку, думал усиленно, с тревогой. – Что же случилось между девочкой и этим горе-полицейским? Неужели парень решил наскоком ковбойским нашу канадку взять? Вот глупец! Даже не потрудился узнать, как следует, а всё туда же… Поделом, неотёсанная деревенщина! Получил щелчком по носу? Как его обломала наша девочка! Просто загляденье! Ай, да умница, – безмолвно рассмеялся, качая седеющей головой, сотрясаясь сухим поджарым телом. – Интересно, посмотреть концерт успели? А барбекю поели?..»
Опомнившись, зашёл в холл, снял куртку, положил ключи от машины в плетёную вазу на столике возле двери. Вымыв руки в ванной, ринулся ужинать – проголодался не на шутку!
Она не позволила Нельману заснуть до рассвета: то ли чувствовала скорую разлуку, то ли он разбудил в ней настоящую древнюю тёмную страсть, вот и не давала поблажки, не смотрела на возраст и нездоровье, то ли забивала чувственными ощущениями пережитую этим вечером обиду, стыд и вину.
Ник не стал даже думать об этом, окунувшись в желание по-взрослому, в настоящее безумие тел и душ, в единение сердец и темпераментов.
В эти несколько коротких часов Нельман стал самим собой: неутомимым возлюбленным. Поражался себе и плыл на волне настоящей звериной похоти! Даже мелькнула безумная мыслишка: «А не подсыпала ли озорница мне “Виагру” или что-нибудь подобное? – тут же отмёл, как недостойную. – Здесь и афродизиак не нужен. Довольно Вероники: маленькая, тоненькая, с идеальной точёной фигуркой, с узкой талией и роскошными бёдрами, с крепкой внушительной грудью, совершенной, словно пол-яблока! Как девочка красива сейчас, когда обнажена, и рассвет озаряет волшебную бархатную кожу в сотнях тёмно-золотых брызг-веснушек; когда потоки света ласкают, играют в складочках, пропадают в потаённых местечках, затмевающих разум!»
Терял самообладание и железную выдержку, а Ника кричала в голос, жаркая и неугомонная возлюбленная. Его временная жена. Последняя. Долгожданная. Любимая.
Припадая к сводящим с ума пухлым чувственным губам, подарившим за короткую ночь столько невероятных минут наслаждения, пьянел, рычал, прикусывал, вновь воспламенял её, возбуждал до крупной дрожи и колючих «мурашек», до исступления, до беспамятства, когда и сам почти переставал быть человеком, «беря» по-животному, по-греховному, по-запретному, как разнузданную вакханку, становясь пошлым низменным сатиром.
Отвечала стократно, лаская бесстыдными искушёнными губами самые невероятные места, поражая повидавшего, казалось бы, всего и всякого любовника.
Отлюбив Дюймовочку-распутницу, сжимал в мощных накачанных руках, кусал плечи, спину, грудь, приводя безумицу лёгкой болью в себя. Смеялась, как помешанная, ругалась, как портовый грузчик, плакала, как изнасилованная малолетняя девственница, практически теряла контакт с действительностью. Тогда заворачивал бесценное сокровище в простыню и баюкал, как драгоценное единственное дитя, невесомо целуя промокшую голову, ароматные волосы, вспотевший лоб, старался пока не касаться влажных приоткрытых зовущих губ-зажигалок.
…Заметив искоса на стене спальни красные отблески зари, заставил себя опомниться: «Наступает день. Решающий. Сегодня и решится всё».
– Стоп, Ника! Очнись, моя волшебница, – ласково целовал веки, брови, ресницы.
Утихла, задрожала, вжалась хмельным телом, обвила ногами талию, прижалась пушистым холмиком к его естеству.
Стиснул зубы и… не позволил телу ответить: «Нет времени!»
– Ты вымоталась, любимая. Тебе надо отдохнуть… Поспи немного.
– А ты куда, Ники? – подняла осунувшееся тонкое личико, на котором ясно проступили синие подглазники. – Я с тобой. Везде и всюду, – мягко поцеловала подбородок, провела пальчиками по проступившей утренней щетине. – В ванную? Неси меня, любимый.
– Поклянись, что не задержишь. Есть срочные дела. Нам пора, моя чаровница. Время вышло…
Вышли через десять минут.
Оделись надёжно и тепло, открыли немного фрамугу окна, впуская морозный зимний воздух в спальню, где была прожита такая безумная ночь их совместной супружеской жизни. Обнявшись, постояли, смотря на разгорающийся всё сильнее рассвет, видели борьбу солнца с облаками и тающим туманом, порадовались обилию инея, украсившего округу невероятно!
Справившись с вечными недругами, светило завладело небом, ощутимо согревая застывшую землю. День обещал быть солнечным и тёплым.
Вздохнув, под руку пошли в столовую, где уже давно слышалась возня Брюса.
Когда вошли, убедились, что рейнджер вряд ли вообще спал: на столе стояло несколько блюд с пылу с жару!
– Доброе утро, Брюс! Мы не дали тебе уснуть? – покраснев чудным смущённым румянцем, ласково поцеловала мужчину в щёку и села в уголок за стол ближе к радиатору. – Что за пир? Какое изобилие! Спасибо! Я такая голодная!..
Смутив мужчин, тоненьким пальчиками подхватила мясо на косточке по-перуански и стала есть, урча и томно закатывая сапфировые глазки.
– Угадал, – довольно хохотнул, подавая тарелку с обжаренными овощами и зеленью. – Вина? Красного? Послаще?
Понимающе улыбнулся на согласный кивок черноволосой головки, вышел и вскоре вернулся с пыльной коллекционной бутылкой красного. Без заминки обтёр, открыл, немного отлил, понюхал, попробовал, хмыкнул довольно и налил ей в бокал. Вскинул глаза, внимательно посмотрел в бесподобную синь.
– Мадера. Выдержка… страшно сказать, какого года! Хозяин убьёт, конечно, и даже наверняка, но опечатанный подвал взломан и дело сделано.
В столовой повисла звенящая поражённая тишина, затем раздался взрыв хохота, который долго не умолкал.
– Да, Брюс… С тобой не соскучишься, это точно. Истинный бандит! Потому и беру тебя с собой всегда. И буду брать… – пытаясь справиться со смехом, Николас говорил толчками, с укоризной поглядывая то на любимую, то на гогочущего друга. – Не могу же я тебя оставить один на один с разгневанными хозяевами и их ушлыми зубастыми адвокатами? Вот и таскаюсь повсюду за тобой, как собачий хвост… Пристаю с дружбой и преданностью… Прикрываю твою тощую спину…
Отсмеявшись, утёрли смешливые слёзы и принялись за обильный завтрак, который по меню больше напоминал званый обед.
Потом долго пили кофе и чудесное крепкое вино, разговаривали и шутили, пока не услышали во дворе сигнал мотоцикла.
Ника вскинулась, но Нельман предупредил её порыв, выставив руку: «Сам». Покачав головой, запретил вмешиваться и вышел во двор, надевая на ходу тёплую куртку, накидывая капюшон.
Оставшимся в столовой осталось лишь смотреть сквозь стеклянную стену и наблюдать за разговором.
Он не был длинным: вышел, поприветствовал молодую женщину в меховой куртке и вязаной шапке с большим помпоном, о чём-то попытался, видимо, спросить, но она лишь небрежно отмахнулась: «Не моё дело!» и взяла у замолчавшего Ника ключи от машины. Очнувшись от замешательства, подошёл, о чём-то поговорил, явно предложил компенсацию, чем обрадовал хозяйку джипа. Парень в кожанке молча наблюдал за беседой, сидя на байке, посмеиваясь и не вмешиваясь. Через пять минут они уехали, помахав руками по прощание. Ник постоял, бездумно смотря им вслед, потом, передёрнувшись от холода и ветра, вернулся в столовую.
– Поразительные люди! Эллис даже не спросила о целостности и исправности своей машины, на все вопросы только легкомысленно отмахнулась, но деньгам обрадовалась бурно и искренно, – посмеиваясь, удивлённо покачивал головой. – Что это: недальновидность или безоговорочное взаимное доверие? Скорее всего: все свои, все знакомые. Да оставь Ника джип с ключами в замке зажигания где-нибудь на обочине, нашли бы и вернули хозяйке в сохранности! То-то она на видном месте держит копию водительского удостоверения.
– Да, я вчера тоже этому поразился. Копия ламинирована и висит вместо брелка на окне, – Брюс снисходительно улыбался, понимая безалаберность местных. – Чем не Эдем?
– Здесь бывают зимы, к тому же очень суровые и продолжительные, – Вероника спокойно рассуждала, пережив без драмы вчерашнее происшествие. – Да и зверушек маловато для рая.
Неожиданно в холле прозвучал звук телефона: SMS. Энгли ринулся и пропал ненадолго.
Нельман побледнел, замер, напрягся: «Время пришло, – метнул взгляд на циферблат величественных напольных старинных часов, тайком застонал. – Скоро полдень!» Отодвинул пустую кофейную чашку, решительно посмотрел на Веронику.
– Есть разговор. Нужно подумать о нас.
Ответила мягкой покорной улыбкой, кивнула и…
– Ник, выйди на минутку. Есть дело, – в проёме двери стоял Брюс, не дав им поговорить. – Безотлагательное.
Встав, Николас поцеловал голову любимой и беззвучно покинул столовую, не оглянувшись. Через несколько минут во дворе загудел джип, поспешно выехавший в сторону города.
– Вероника, быстро: вещи в сумку и на вылет!
Энгли был полностью одет: куртка, вязаная шапочка. Ключи от машины держал в руках, на лице не было ничего родного и тёплого.
– Ну?..
Спустя десять минут, роскошный дворец-ранчо «На серых утёсах» опустел, лишь на ближайшем скалистом уступе сверкнул то ли бинокль, то ли оптический прицел – «опера» наблюдали пристально за дальнейшими действиями вскоре вернувшегося Нельмана.
Ник возвращался после встречи, назначенной на перекрёстке за перевалом, где ему предоставили последние материалы о гибели семьи: жены Мэган и дочери Валери.
Теперь воочию убедился в причастности к трагедии бывших сослуживцев из мексиканского филиала Конторы. Давно подозревал, но за недоказанностью не мог предпринять что-то определённое и решительное. Сейчас всё было ясно и поздно: и для мести, и для наказания, и для сведения личных счетов. Многие уже предстали перед разными судебными инстанциями, большинство – пред высшей, той, которой не бывает выше. Избегнул наказание только Маркес, Фред, лжедруг, лжесотрудник, лжепомощник, но его запретили трогать представители карающих органов: был «в разработке» по ряду ныне действующих дел.
Возвращаясь неспешно обратно, никак не мог привести в норму чувства, вспыхнувшие внезапно, всколыхнувшиеся мутью застарелой ненависти и горечью привычного бессилия. Было невыносимо больно узнавать и переживать, как только что свершившееся; опять корить себя непонятно в чём, снова сжиматься в колючий комок нервов, гореть в желании мстить; по новой пенять богу и присным в недосмотре, в том, что не уберегли, не сохранили любимых.
Выжимал сцепление, следил привычно за сложной горной дорогой, окидывал тревожным взглядом окрестности, а сам видел ту просёлочную дорогу за Покателло, где нашли остатки сгоревшей машины с обугленными кучками тел, оказавшихся его семьёй.
Застонал вслух, обратился к покойной жене, чего не делал последнее время ни разу: «Любимая, Мэгги! Почему так больно? Столько лет я вас оплакиваю… Отчего же вновь так болит невыносимо сердце? Будет ли этой боли и вине конец? Или только с моей смертью закончатся? Вероятно, моя родная. Но я теперь не могу даже позвать её, потому что больше не один. Спасибо, милая, что подтолкнула меня, глупого и слепого, к девочке канадской! Ты осчастливила нас, умница! Я не решился бы никогда сделать первый шаг, ты же знаешь. Она так юна…»
Притормозил джип возле обочины, сморщившись от резкой боли за грудиной, достал из аптечки сердечное, прыснул аэрозоль в рот, замер, вдыхая острый аромат, чувствуя, как загорелась кожа языка и щёк. Сладость лекарства заставила передёрнуться от отвращения, но всё-таки не проглотил, продолжая дышать спасительными парами. Почувствовав, что боль стала медленно отпускать, откинулся на подголовник сиденья, закрыл глаза и вдруг ясно увидел перед внутренним взором жену. Светло улыбнулся, не раскрывая глаз, всё смотрел-смотрел, соскучившись по милому лицу.
«Как ты красива, любимая! Всегда была лучшей, моя Мэгги. И мудрой. А сейчас – намного умнее меня, – заметив, что видение слабеет, послал воздушный поцелуй. – Спасибо за всё, родная! Приходи, не пропадай за границей бытия. Поддерживай нас, предупреждай…»
Очнулся от морока-наваждения, глубоко несколько раз вздохнул и двинул машину домой, в особняк, к возлюбленной, к Веронике. Повеселел, предвкушая возвращение, стал планировать дальнейшую жизнь, совсем забыв о реальности, о предупреждении, что совместное время истекает в полдень.
Въехав во двор, удивился, что ни Брюс, ни Ника не встречают, не устраивают шумную радостную возню между колонн, не высматривают издалека в мощные полевые бинокли.
– Так-так… – рассмеялся радостно и легко, – неужели готовите сюрприз? Попрятались? Это выдумка девочки. Любительница ещё та розыгрышей и игр. Дитя…
Поставив машину за углом дома, вошёл в холл, прислушался к тишине. Улыбаясь, разделся, вымыл руки в ванной, направился в столовую.
Едва минул коридор и ступил на порог кухни, за спиной раздался прохладный, незнакомый, низкий мужской голос:
– Сядьте на стул. И без резких движений, господин Нельман: Вы на прицеле.
В следующее же мгновение оказался прижатым к стене, едва метнул руку к левой подмышке. Чужие, сильные, молодые, ловкие руки в одно моргание обездвижили, обыскали, конфисковали оружие, швырнули на стул.
Только тогда увидел за столом взрослого незнакомого парня лет тридцати пяти со специфическим, острым, цепким взглядом карих, почти чёрных глаз.
– Вас же предупредили, Николас. Не стоило нервировать моих ребят. Ради Вашего блага всё делается, должны понимать.
– Кто вы? Где мои друзья? Какого чёрта вы здесь делаете?.. – едва пришёл в себя.
– Мы поживём с Вами некоторое время. В интересах клиентки.
– Где она? – похолодев до могильного озноба, привстал, но тут же был немилосердно усажен на место железными руками сзади за плечи. – Что вы с ней сделали?!
– Эвакуирована, как и было оговорено ранее. Полдень давно наступил, как видите. Сейчас она летит домой, я полагаю. Мы же пока останемся с Вами, чтобы создать впечатление, что девушка живёт по-прежнему здесь. Вечером приедут двойники: и канадки, и рейнджера. Издалека, пусть в бинокль, сложно будет заметить подмену. Из усадьбы не выходить, держаться подальше от окон и прозрачных дверей. Оправдание затворничества вполне естественное: нездоровье госпожи. Через дня три-четыре, думаю, мы отпустим Вас на свободу.
Оглушённый болезненной и бесчеловечной новостью, Ник почти не слышал, поняв лишь одно: «Её нет. Больше никогда не увидимся! Прекратили насильно нашу связь! Решили авторитарно. Как всегда. Был ты подчинённым, Нельман, им и остался. Марионетка… Пустое место… Ничто…»
В большой гостиной, зашипев, стали отбивать время старинные часы, он автоматически отсчитал: «Раз. Два. Два часа дня! Ну, конечно! Встречу специально далеко назначили и протянули разговор, завалив материалами и фотографиями, отчётами и свидетельствами. Хитро и умно: дали возможность Веронике выехать. Даже не позволили попрощаться! Теперь, между нами будут лишь годы и дороги разлук. Боль потери и недосказанность. Всё кончено отныне. Увезли силой… Вырвали из моих рук… Разорвали сердце… Убили. Растоптали! Мэг, береги её, молю… Будь с нею всегда…»
Июнь 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/06/14/1856