Я брала его на руки, гладила, приговаривая: "Тимочка, маленький, болеет!" Щенок вытягивал шею под рукой, коротко-виновато косил глазами, словно неуклюже благодарил. Доверчиво закрывал глаза, ребенок.
А в тот день я вдруг увидела, что Тимка трясет головой, словно хочет, но не может от чего-то избавиться. Зубы клацают, пена клоками. На мой зов он не обращал внимания. Осторожно посадила его в сумку и понесла в ветполиклинику.
Тима жалобно заскулил, едва завидев людей в белых халатах, зарылся в глубине сумки, пытаясь спрятаться. Так прячется, сжимаясь в комок, маленькая загнанная в угол жертва. Мальченка столько натерпелся от этих "халатов", издевательски прокалывающих его беззащитную шкурку.
Но сегодня безумные люди его не тронули. "Ничего страшного, при чумке такое бывает".
Весь день его периодически трясло и с каждым разом приступы учащались, становились и продолжительнее, и тяжелее.
С наступлением вечера Тима забеспокоился. Подходил то к одному из нас, то к другому, останавливался, заглядывал прямо в глаза. Он хотел что-то сказать, он хотел что-то услышать. Ушки, обычно мягкие, остро, напряженно торчали. Он не знал, как пересилить пронзительную немоту, как донести до сознания покровителей о неумолимой, каменно-тяжелой тоске, приближении чего-то неизвестного, непонятного, зловещего. Он искал защиты, он просил ее у всемогущего человека.
Я не могла уложить его на подстилке: бедняжка не находил себе места. Припадки валили его с ног через несколько минут. В эти мгновения он ничего не видел, не слышал, а после приступа недоуменно поднимал голову, оглядывался по сторонам.
Мы легли спать, погасили свет. Тима замер. Побежал в одну комнату, остановился, прислушался. В другую: мертвая тишина. Малыш позвал, жалуясь, со слезами в голосе. Ничто ему не ответило. Он тявкнул еще раз. Подождал. И залаял! Он подбегал к одной кровати, к другой, с отчаянными, человеческими интонациями звал, скулил, а потом жутко-тоскливо завыл. Парализованная ужасом, я смогла только сказать: "Включите свет!" Тима замолчал, подбежал к моей кровати. Загорелся свет. Щенок стоял напротив как вкопанный, уши навострены, жесткая шерсть - дыбом.
- Тимочка!
Он не залаял обрадованно, не завилял хвостом, а все так же напряженно смотрел на меня, чего-то ждал. Он будто обезумел. Предсмертный ужас леденил его маленькую душу, заполнял ощущением тщетности, угрожающе медленно обступал со всех сторон.
А его бог, человек... Все, что я могла сделать - это придерживать его тело во время сильных приступов.
Незаметно я уснула, а когда необычно рано проснулась, все было кончено. Он еще не умер, но его маленькое щенячье сознание покинуло этот мир, потрясенное его равнодушием и неумолимостью. Тельце, перекореженное судорогами, билось без остановки. Звонкий детский голос сменили чужеродные хрипы. А сердечко громко стучало, стучало, стучало...