в которой яства остаются несъеденными, волосы встают дыбом и звучит заклятие на букву «п»
ЭКСТРЕННОЕ ЗАСЕДАНИЕ КАБИНЕТА МИНИСТРОВ
Рахат Лукуллович Алибабаев третьи сутки сидел в засекреченной сауне, нашпигованной подслушивающей и подсматривающей (да, была еще и такая!) аппаратурой. Генерал осунулся и похудел на несколько килограммов. И не потому, что есть было нечего.
Верный банщик Багауддин, произведенный для солидности в полковники, регулярно курсировал между секретной сауной и рестораном «Old England» в здании старого почтамта. Багауддин оставался верным шефу по простой причине: дом его был далеко, в Горном Бадахшане, и в хитросплетениях местной политики он разбирался не настолько тонко, чтобы иметь симпатии и антипатии и вовремя их менять. Кроме того, Багауддин небезосновательно подозревал, что в любом другом месте, кроме секретной сауны, чин полковника, столь льстивший его самолюбию, вряд ли будет акцептирован.
Картонные коробки с шатобрианами, фрикассе, утиными конфи с луковым мармеладом, иль-флоттанами, седлом барашка на ложе из запеченого с тимьяном молодого картофеля и прочими шедеврами кухни знаменитого ресторана громоздились на резном столике около секретного пульта. Столик был конфискован у мебельного магазина, нахимичившего с налогами: осматривая трофеи, генерал решил, что в секретной сауне он будет в большей сохранности, чем на таможенном складе. Что же касается блюд, к которым так и не притронулся наш герой... их выбор определялся не столько гастрономическими предпочтениями генерала, сколько тем фактом, что знаменитое заведение было в свое время поймано на налоговых махинациях, и от разорения его удалось спасти путем введения троюродного кузена Алибабаева в состав акционеров. Будучи человеком деловым, генерал предпочитал платить себе, а не конкурентам.
На рассвете полковник Багауддин спустился в секретный центр, обнаружил там знакомую картину - гору нераспакованных коробок с едой и шефа, застывшего в кресле в позе роденовского мыслителя, вздохнул – и отправился в здание старого почтамта за новой порцией.
Оставшись в одиночестве, генерал нажал попеременно три кнопки, все еще горевшие на пульте. Задумчиво послушал бульканье шоколадного чана. Затем сверился с брегетом и включил камеру в зале заседания правительства. Подсматривать он любил гораздо меньше, чем подслушивать.
Камера была вмонтирована в вентилятор над огромным ореховым столом с зеркальной поверхностью: за этой роскошной столешницей принимались важнейшие государственные решения. Блестящая операция, проведенная агентами Алибабаева, имела, впрочем, один изъян – когда вентилятор работал (здесь мы вынуждены напомнить читателю, что дело происходит в южной стране с жарким климатом, и потому вентилятор в правительственной зале работал почти всегда), изображение на мониторе генерала Алибабаева вращалось с бешеной скоростью. На десятой секунде просмотра у него начиналось сильнейшее головокружение - и трансляция отключалась.
Агенты получили внеочередные звания за установку камеры, но были лишены квартальной премии за неудачный выбор места монтажа. Предыдущая операция – установка камеры в личной сауне генерала Каражамбасова – также увенчалась успехом лишь наполовину. Закамуфлированный под медный гвоздь глазок запотевал на первых секундах трансляции (Каражамбасов любил поддать жару), когда самое интересное только начиналось. Агенты также получили новые звания, но были лишены квартальной премии. Серия таких операций привела к тому, что в конце каждого месяца сотрудники генерала Алибабаева, высшие офицеры разведки, стреляли десятки до получки друг у друга и у полковника Багауддина.
Но в тот роковой день в воздухе царила необычная в наших краях для конца октября прохлада, и – редкий случай! – генерал мог видеть происходящее в зале заседаний правительства во всех деталях, хоть и под необычным ракурсом.
Он внимательно осмотрел роскошную шевелюру министра спорта . Еще год назад министр был лыс, как бильярдный шар, и в редкие моменты, когда изображение на мониторе не вращалось, слепил наблюдающего яркими зайчиками хрустальных люстр. Но Сам отчего-то не любил лысых, и ради продолжения карьеры спортивному министру пришлось оставить половину состояния в дубайской косметической клинике. Со своей нынешней шевелюрой министр спорта мог бы играть хэви-метал.
Генерал тронул джойстик. В центре монитора оказался вырез строгого делового костюма министра юстиции. Еще вчера из волнующих теплых глубин этого выреза генералу поставлял важную государственную информацию секретный передатчик. Увы... Сегодня министр был (вернее, была, ибо министром, как догадался читатель, была дама, и не простая – красоту ее вряд ли бы сумел описать соплеменник полковника Багауддина персидский поэт Фирдоуси, куда уж скромному автору сего мемуара)... словом, сегодня на министре был другой бюстгальтер, тщательно проверенный людьми генерала Каражамбасова перед получением допуска в правительственные помещения. Обыкновенно персиковые щечки министра юстиции багровели ныне свекольным жаром.
Затем Алибабаев изучил узел галстука министра сельского хозяйства. Галстуки тот предпочитал покупать у Пьетро Балдини, костюмы шил у Бриони, ботинки заказывал Ольге Берлутти, и каким-то чудом при этом ухитрялся выглядеть председателем колхоза, прибывшим в райцентр на заседание партбюро. Знавший толк в хороших костюмах генерал Алибабаев неустанно поражался этой способности аграрного министра.
Рассмотрев по очереди всех членов тайного синклита, наблюдатель нацелил камеру в центр стола.
Чаша из чешского стекла, подарок пражской делегации, была на своем месте. Обычно она была полна конфет фабрики «Рахат»: скрепя сердце генерал кормил правительство сладостями бесплатно.
Но сегодня никаких конфет не было. Чаша была до краев наполнена чем-то, что невнимательный взгляд мог бы поначалу принять за паюсную икру.
Генерал Алибабаев несколько секунд смотрел на приглушенное сияние, исходящее из чешской вазы. Затем в мертвой тишине молельной сауны прозвучало слово на букву «п», еще более трагическое и безнадежное, чем «провал».
***
Мы переносимся в тщательно охраняемую залу заседаний правительства свежеиспеченной южной республики. Проницательный читатель, конечно, уже догадался, что принятое за севрюжью икру содержимое хрустальной чаши на самом деле было частью разветвленной системы прослушивания. Крошечные, размером с булавочную головку серебристые шарики, те самые, из-за которых уже случились два дворцовых переворота и одна революция, оказались мощнейшими приемо-передающими устройствами.
Премьер-министр постучал ложечкой о столешницу и, добившись полной тишины, предоставил слово министру внутренних дел. Каражамбасов долго, детально перечислял места, откуда были извлечены враждебные шарики, прибегая в нужных местах к спасительным эвфемизмам, которые, впрочем, никого не обманывали. Расчет его заключался в том, что за обилием деталей сам собой забудется вопрос, при каких обстоятельствах, когда и кем был обнаружен первый элемент системы. По понятным причинам министр внутренних дел желал бы засекретить эту часть спецоперации даже от коллег по кабинету министров. Вернее, в первую очередь от них.
Расчет оправдался. Члены тайного синклита подавленно молчали. Имплантированные волосы министра спорта стояли дыбом, отчего этот дородный степенный муж вдруг стал похож на гитариста панк-группы «Секс Пистолз». Щеки министра юстиции горели таким огнем, что казалось, будто за ними начинается неконтролируемая ядерная реакция.
- И кто бы это мог быть? – спросил премьер-министр, когда Каражамбасов закончил свой доклад и в зале повисла гнетущая тишина.
Взоры присутствующих устремились на министра внутренних дел.
- Гаденыш. Больше некому, - тихо, но уверенно отчеканил Каражамбасов. Гаденышем в правительстве ласково называли генерала Алибабаева.
- Может быть, ЦРУ? – подал голос министр сельского хозяйства. Он был самым старым членом правительства, но до седых волос сохранял в душе юношеский романтизм.
Коллеги посмотрели на него так, что до конца заседания он не проронил больше ни слова.
- Гаденыш. Кто еще на такое способен... – пробормотал министр финансов, трогая припухшую щеку (брешь на месте удаленного зуба беспокоила его сейчас больше, чем назревающий дефицит бюджета).
Слово взял министр культуры.
- Дамы и господа! Товарищи! Мы должны всей грудью встать на пути... на пути... всей грудью! У меня все.
При слове «грудь» присутствующие отчего-то устремили взоры на волнующий вырез в костюме министра юстиции. Некоторые – со знанием дела.
Министр культуры по-военному щелкнул каблуками и сел. Лицо его пылало праведным гневом.
***
Генерал Алибабаев, наблюдая за этой сценой в своем секретном убежище, свернулся в позе зародыша в роскошном кресле, словно бы хотел затеряться среди его пружин и складок. Он не мог слышать голосов, однако изображение на мониторе не оставляло вариантов для толкований. Дела были плохи.
Генерал тронул джойстик. Камера сфокусировалась на тучной фигуре премьера. Тот встал, поднес к уху телефонную трубку и во время беззвучного, как в немом кино, диалога глядел куда-то вверх, сквозь потолок, словно общался напрямую с обитателями небесных сфер. Члены кабинета тоже стояли, застыв в позе скорбных могильных статуй.
Премьер торжественно кивнул, положил трубку, строго оглядел членов синклита - и провел пухлой рукой по горлу.
Генерал Алибабаев снова прошептал трагическое заклятие на букву «п».
***
- Кто за, прошу голосовать! – сказал премьер-министр, оглядев высокое собрание.
– Против? Воздержался?
Руководители свежеиспеченной южной республики, еще не забывшие традиций и ритуалов комсомольской юности, проголосовали единогласно. Последними, замешкавшись не более секунды, взметнулись вверх наманикюренные пальчики министра юстиции, скрепляя итоги голосования алмазным блеском перстней от Каррера-и-Каррера.
***
В тишине молельной сауны генерал Алибабаев выпал из кресла и истово перекрестился в сторону Мекки.